Половина его души

Он приходит в себя, когда кто-то бесцеремонно пытается снять с него форму. Санеми вяло отпихивает чужие пальцы и с трудом открывает глаза. - Какого хера…, - хрипло шепчет он, пытаясь понять, где находится. Взгляд упирается в деревянные балки потолка, затем проходит по комнате - видимо, чьей-то спальне, - и, наконец, встречается с синими глазами Томиоки, который сидит рядом с футоном. - Где.. мы? - он пытается приподняться, и спину простреливает такой болью, что Санеми глухо вскрикивает, сжав зубы. - Дом брошен, как и всё здесь, - спокойно говорит Гию. - Твои раны надо обработать. Сейчас. Санеми понимает, что Томиока прав. Он совершенно не хочет загнуться здесь, в какой-то сраной деревушке на краю цивилизации. Но проклятое упрямство точно родилось раньше него. Кроме того, одна мысль о том, что Гию стал свидетелем его слабости, неимоверно бесит. Почему, блять, его вообще сюда принесло? - Сам.. обработаю, - зло выдыхает Шинадзугава, невольно косясь на ладони Гию, спокойно лежащие на его же коленях. Пальцы Томиоки все в потеках уже подсохшей крови. Гию ловит его взгляд и качает головой: - Не моя. - Да мне похер, - кривится Санеми. Пара минут проходит в молчании. Затем Гию бесстрастно интересуется: - Асо-сану передать это как твои последние слова? Санеми думает, что ослышался. - Чего? - глупо переспрашивает он. - От моей помощи ты отказался, - равнодушно говорит Томиока, поднимаясь. - С такими повреждениями ты умрёшь до прихода Сокрытелей и лекаря. Ворон Уз передал - они будут здесь через три дня. - И что, - ухмыляется Санеми, - действительно бросишь меня подыхать тут? Томиока, уже успевший пройти пару шагов, оборачивается. - Ты отказался, - снова повторяет он. - Или что? Предлагаешь поцеловать тебя, чтобы ты согласился на перевязку? - уголок губ дёргается в холодной пародии на улыбку. Санеми молча смотрит на него, отказываясь верить в то, что сейчас услышал. “Да он же отбитый наглухо!” - мелькает почти восхищенная мысль. Теперь Шинадзугава ни капли не сомневается - этот ненормальный сейчас действительно собирается просто выйти за дверь и оставить его валяться здесь. - Давай, - хищно скалится он, почти забывая о боли в изувеченной ноге и ранах на спине. - Давай, целуй, если не струсил. Ну? Гию пожимает плечами, разворачивается и шагает обратно. Санеми в упор смотрит на то, как он опускается на колени у футона, а в следующий момент Томиока быстро касается губами его лба и снова застывает статуей. - Я слышал, - замечает Гию так спокойно, будто они болтают где-то в кафе, - у европейцев это входит в похоронный обряд. До Шинадзугавы доходит - над ним просто издеваются, причем издеваются мастерски. Прежде чем он успевает придумать достойный ответ, Томиока приказывает: - Раздевайся. Под внимательным взглядом синих глаз Санеми хмуро кивает - до сих пор ещё не может уложить в голове тот факт, что чёртов Гию переиграл его; выдергивает китель из штанов и негнущимися пальцами ковыряется в двух нижних пуговицах, ловя боковым зрением движение за собственную спину. Он невольно замирает, неосознанно задерживает воздух в лёгких - сейчас должна прийти боль. До сих пор не одной твари не удавалось по-настоящему ранить его, а обработать нанесенные собственной катаной порезы плёвое дело. Но сейчас ему не по себе, и Санеми кажется, что надо обязательно понять, почему. Понять, почему его, блять, так напрягает этот синеглазый за собственной спиной. И ответ приходит сам собой, после того, как по спине проводят влажной тканью. От неожиданности и - чего уж там - от острой вспышки боли Санеми вздрагивает и шумно тянет в себя воздух. Гию не предупреждает. Этого можно было ожидать. Надо было ожидать. И все равно, сука, неожиданно. - Хоть бы…. сказал… что собираешься делать, - шипит сквозь зубы Шинадзугава. - Зачем? - спокойно доносится сзади. - Думал, я просто подую на раны, и всё пройдёт? Санеми повторно теряет дар речи. И это его ещё считают циничной сволочью? “Какого хрена вообще?” Он невольно вспоминает отчаянное, залитое слезами и кровью лицо Томиоки на Отборе, но тут же хмурится - за этим воспоминанием следуют иные, те, которые трогать неохота. Проще считать, что их вообще не было - не было пустого взгляда Гию, не было собственной беспокойной злости, не было поце… Так. Стоп. Не было. И всё. Томиока льет на спину что-то ужасно холодное и резко пахнущее, отчего Санеми повторно дёргается, сжав зубы. Затем слышится шуршание и Шинадзугава, не выдержав, оглядывается вполоборота. Всего лишь бинт. - Нужна перевязка, - в ответ на его движение говорит Гию. - Выпрямись. Длинные пальцы плотно укладывают бинт слой за слоем, через грудь и плечи, и Шинадзугава невольно залипает на аккуратные лунки ногтей - ну не может быть таких у мечника. У самого Санеми ногти вечно обломаны, на указательном пальце красуется заусенец. “Надо будет сгрызть”, - думает Санеми рассеянно. - Снимай, - говорит Гию, окончив превращать его торс в грёбаный кокон и кивком указывая на штаны. - Аптечку дай, - хмуро отвечает Шинадзугава. - До ноги я сам дотянуться могу. За спину спасибо. Томиока молча кивает, не спеша выкладывает у ног Санеми собственную коробочку с лекарствами . - Моя где? - интересуется Шинадзугава. Гию вздергивает бровь, глядя на него как на идиота: - На спину тебе я, по-твоему, благословение наложил? - Скорее уж проклятие, - бормочет Санеми, действительно ощущая себя полным идиотом. Томиока поднимается. - Вода и онигири у изголовья, - говорит он. - Вставать не советую, дождись Сокрытелей. Аптечку оставь себе. Он уже почти у двери, когда Санеми фыркает вслед: - Сматываешь удочки? Томиока только неопределенно пожимает плечами, даже не оглядываясь, и шагает за порог. Ещё час или два Шинадзугава какого-то хрена вслушивается в тишину. Тишина разбавляется горькой таблеткой из аптечки Гию; глотком воды из деревянной плошки, оставленной Гию; но не шелестом его хаори, не звуком далёких шагов. - Реально свалил, - хмыкает Шинадзугава, и ему почему-то обидно. Хотя на что он рассчитывал? В самом деле, зачем Томиоке было оставаться здесь? Он вытащил Санеми из полного дерьма, обработал раны, оставил воду, еду и аптечку. Не думал же Санеми, в самом деле, что с ним здесь будут нянчиться? Нет. Не думал. ‘Но всё равно, блять!” Что конкретно “всё равно”, Шинадзугава и сам не знает. А ещё он не знает, когда это Томиока грёбаный Гию успел стать такой непробиваемой сволочью. Он думает об этом все три дня, которые валяется в затхлом чужом доме, зачем-то следуя совету не подниматься. Думает просто потому, что заняться ему, собственно, больше нечем; остаётся только раз за разом прокручивать события того дня и подмечать всё новые детали. Думает, пока не начинает почти ненавидеть Томиоку. За идиотское, бросающееся в глаза хаори - Санеми сразу узнал, кому принадлежит его вторая половина. За неведомую ему новую кату, которой Гию с такой непростительной, вызывающей лёгкостью убил ту тварь. За то, что пока Масачика умирал, он, Санеми, был рядом не с ним. Последняя мысль отзывается глухой вспышкой боли глубоко под рёбрами. Но когда люди из отряда сокрытия, наконец, появляются на пороге - Санеми зачем-то прячет за пазуху аптечку Томиоки с остатками лекарств. Он трясется на дне повозки, закрыв глаза, и слушает болтовню Сокрытелей, сидящих впереди: - Неужели действительно кто-то взял на себя зачистку этого огромного района? - А ты думаешь, почему этот Шинадзугава пролежал спокойно до нашего прихода? Не осталось ни одного демона на сотни ри вокруг! Говорят, - Сокрытель чуть понижает голос, - господин Томиока станет новым Столпом Воды. - Хорошо бы, - вздыхает второй, - нам ой как не помешают такие как он. Столпов-то всего шестеро осталось. Маловато… - Ну вот, теперь будет семь, - хмыкают в ответ. И Санеми получает ещё один повод ненавидеть. “Идеальный, блять, Гию Томиока. Значит, считаешь меня настолько никчёмным, что даже побеспокоился о зачистке?! Ладно…”. - Ладно, - глухо шепчет он, до боли сжимая пальцы. - Посмотрим. Шинадзугава является в Штаб уже спустя неделю. Является без приглашения, шагает по ухоженным дорожкам под сенью цветущей глицинии прямо к поместью Ояката-сама; но одна из его мелких - кукольных, думает Санеми про себя, - дочерей уважительно кланяется в ответ на его просьбу о встрече с Главой: - Уважаемый Глава занят. Не могли бы вы, Шинадзугава-сан, подождать полчаса? - Подожду, - коротко бросает в ответ Санеми, возвращая поклон. Он бродит по идеальным - кукольным - дорожкам, смотрит на идеальный - кукольный - сад камней и прудик, и ему всё больше хочется сделать что-то… неидеальное. Бросить камень в пруд, разметать мелкий гравий дорожек - в качестве компромисса Санеми громко нецензурно ругается, садясь под огромное дерево. Ему, вернувшемуся сюда из пропахшего смертью и ужасом мира, это умиротворение кажется почти оскорбительным. Фальшивым. И он внезапно ловит себя на мысли, что идеальный, мать его, Томиока сюда впишется превосходно. Просто, сука, восхитительно. Будет ходить по сраным дорожкам в своем вызывающем хаори, отвечать на поклоны других истребителей, будет… Додумать ему не дают. Сверху слышится шорох, и Санеми на чистых рефлексах отпрыгивает от толстого ствола, одновременно выхватывая катану. - Хорошая реакция - насмешливо замечают из сплетения веток. Странный шелестящий голос принадлежит парню, который удобно устроился в развилке ветвей. Санеми сплевывает и сует катану в сая. - Ты что, птичка, мать его? - скалится он, - Другого места не нашел? - А ты что - испугался? - парень, наконец, спрыгивает вниз лёгким, неуловимым движением. - Было бы кого, - фыркает Шинадзугава, окидывая взглядом неожиданного собеседника. - Какое совпадение, - хмыкает парень через бинты, покрывающие нижнюю часть его лица, - тоже не вижу рядом никого достойного… Он демонстративно оглядывается, и Санеми щурит глаза: - Бинты намотал, чтобы не порезаться о собственный острый язык? - Именно, - невозмутимо подтверждают в ответ. - В отличие от некоторых, - он смотрит в район груди Санеми, а затем переводит насмешливый взгляд на его лицо, - я не люблю порезы. Внезапно Шинадзугава вскидывает брови. - У тебя змея на шее, - выдыхает он. - Ну да - фыркает парень. - Что-то имеешь против змей? - Неа, - качает головой Санеми, - но впервые вижу, чтоб с ними вот так разгуливали. Питомец? - Кабурамару, - ласково кладет тот ладонь на белую змеиную голову, и раздвоенный язык бережно трогает пальцы, - не питомец. Друг. - Ладно, - хмыкает Санеми, - имя змеи я уже услышал. Своё скажешь? - Обанай Игуро, - в левом, зелёном глазу прыгают смешинки. Правый, странного жёлтого цвета, кажется жидким янтарем, залитым в глазницу нового знакомого; черный зрачок застыл посередине как увязшее насекомое. - Санеми Шинадзугава, - кивает Шинадзугава в ответ. - Шинадзугава-сан! Шинадзугава-сан…, - врывается в разговор приближающийся голос, а через минуту виден и его обладатель - один из Сокрытелей. Запыхавшись, он выпаливает: - Вас ждёт Глава, Шинадзугава-сан! - Иду, - кивает Санеми, затем глядит на Игуро: - Ещё увидимся. - Возможно…, - задумчиво шелестит он в ответ, склоняя набок голову, но Санеми уже спешит прочь, по узким дорожкам, через мостик. Туда, где на террасе виден знакомый силуэт в простом белом хаори. - Ояката-сама, - коротко кланяется Санеми, опускается на одно колено, склоняет голову - он ненавидит церемонии, но не знает, как ещё выразить собственное уважение. Под мягкой улыбкой и ласковыми глазами Главы Санеми безошибочно чуял стальной стержень, чуял инстинктивно, как волк определяет в стае вожака - и припадает перед ним, открывая беззащитное горло. Он никогда не верил в слащавые сказочки в то, что целью Организации является спасение мира от демонов - сказочки, которые охотно принимали за чистую монету молодые истребители. Если не будет демонов - люди вполне успешно справятся за них. Справятся даже лучше. Но Санеми знал другое. Двум хищникам никогда не ужиться на одной территории. Вопрос был лишь в одном - Ояката-сама вырвет горло у прародителя демонов, или Музан у него. - Санеми, - тепло говорит Глава. - Я ждал тебя только через два дня, на Собрание. - Я об этом и хотел поговорить, - вскидывает голову Шинадзугава. - Это ошибка. Я не могу стать новым Столпом Ветра. - Почему? - так же мягко интересуется Глава, но его глаза - темные, цепкие, - пристально рассматривают, и Санеми кажется, что этот взгляд копошится где-то в пространстве под рёбрами, изучает. Оценивает. - Мне осталось убить ещё двоих тварей, чтобы заслужить право на звание Столпа. - Неделю назад ты сражался с Первой Низшей, - напоминает Глава, всё так же не отводя взгляда. - Но победил её не я, - он говорит это четко, твердо, не позволяя себе ни на секунду вспомнить… …отвратительное чувство собственной беспомощности … …холодные синие глаза… …неуловимое движение ледяного острия катаны… - Санеми, - тихо говорит Глава. - Ты действительно думаешь, что мы считаем истребленных вами демонов? Что звание Столпа - как стакан сакэ в идзакая; заплати сколько надо и получай? Дело не в том, кто из вас убил её. Важно только то, что вы могли сражаться на равных. Кроме того, - на губах Ояката-сама мелькает подобие улыбки, - Томиока вообще не докладывал про это никому. Он должен был зачистить гнездо тварей несколькими ри севернее того места, где был ты. Гию-сан уведомил нас вороном Уз о том, что всё прошло успешно. И ни словом не обмолвился про битву с Первой Низшей. “Вполне, блять, в духе Томиоки” - думает про себя Санеми. “Только вот мне его сраная благотворительность нахер не нужна!” - Я прошу отсрочить мое принятие, - упрямо поджимает губы Шинадзугава, - до окончания следующей миссии. - Жаль, - нарочито глубоко вздыхает Глава, но Санеми не видит в темных глазах ни намека на жалость, - появление сразу двух новых Столпов подняло бы боевой дух новичков… - Уверен, мудрости Ояката-сама хватит, чтобы придумать… другой способ их ободрить, - не удерживается Санеми, и тут же низко кланяется, словно прося прощения за дерзость. Он покидает поместье Главы, унося с собой массу новых причин ненавидеть Томиоку - и ни одной, чтобы захотеть видеться с ним ближайшую вечность.