***
Несколько часов спустя я стою на вершине башни, выходящей на парапет, когда начинает надвигаться буря. Первая дюжина или около того кандидатов уже поднялись на башню и либо перелезли через парапет в сектор, либо… нет, в случае с двумя из них. Я делаю все возможное, чтобы не смотреть им в глаза и не читать их намерения, стараясь не очеловечивать их в своем сознании, половина из них будет мертва через год, а приличная часть — всего через пару минут после того, как пройдет мимо меня здесь. Будет легче, если вам удастся не испытывать никакой привязанности ни к одному из них. Но затем в моем сознании формируется образ, который ясно показывает, что он намерен держать себя в руках и сдерживать себя от того, чтобы крепко обнять меня, хотя в этот момент ему больше нечего желать. Я поднимаю глаза, сразу понимая, что это Лиам, и вижу своего сводного брата, к черту, моего брата, смотрящего на меня с неподдельной радостью. Улыбка начинает искривлять мои губы, прежде чем я напрягаю все свое самообладание, чтобы вернуть на место свою бесстрастную маску. Но он, должно быть, заметил это в ту долю секунды, потому что я вижу, что он намерен отчитать меня за мой эмоциональный промах позже, когда мы сможем поговорить наедине. Я едва заметно киваю ему и чувствую, что он удивлен и благодарен за то, что я проявляю к нему хотя бы такое уважение при всех этих окружающих нас людях. Назвав для протокола его имя и поднявшись на парапет, я не могу удержаться, чтобы не обернуться и не посмотреть, как он переходит. Я даже держу тени под парапетом наготове, чтобы слегка подтолкнуть его, если ему это понадобится, хотя я знаю, что это не потребуется. Он раскидывает руки просто из благоразумия, хотя ни в малейшей степени не колеблется, когда вокруг него завывает ветер, и бежит уверенными шагами, пока не догоняет стоящую перед ним кандидатку еще до того, как она преодолеет половину пути. Он замедляет свой темп, чтобы соответствовать ее, и сгибает локти так, что его предплечья почти оказываются под ее раскачивающимися вытянутыми руками, и изображение его намерения показывает, что он планирует подхватить ее, если она упадет. Я молю богов, чтобы она этого не сделала, если бы его увидели ловящим ее, руководство казнило бы их обоих. И все же у них нет проблем с тем, что кандидат трогает другого на парапете, если цель состоит в том, чтобы сбить его с толку. Это гребаное место. Если нашей революции удастся подавить возрождение темных владык или, по крайней мере, задержать их более чем на несколько лет, возможно, нам придется подумать о создании военного колледжа в Аретии, который не был бы таким уж проклятым богами. После того, как я вижу, как Лиам спускается в безопасное место с дальней стороны парапета, я поворачиваюсь обратно к веренице кандидатов, поднимающихся по лестнице, и пытаюсь продолжать игнорировать их, но теперь это сложнее, потому что Лиам заставил меня почувствовать себя чертовски сентиментальным. Благодаря их подсознательной мотивации я заметил, что по крайней мере половина женщин и даже приличная часть парней обратили внимание на мою внешность. Но подавляющее большинство из них подавляют свою зарождающуюся влюбленность в тот момент, когда замечают мой символ бунтарства. Хотя нет ничего такого, с чем бы я не сталкивался ежедневно в течение последних двух лет. Но потом я чувствую, что кто-то делает нечто большее, чем просто замечает мою внешность. Я опускаю взгляд, но в своей голове вижу картинку, показывающую, что она изучает мои волосы и брови, линию подбородка, кожу и щетину. Как будто эта женщина преодолела влюбленность и сразу же полюбила меня с первого взгляда. Я скрещиваю руки перед собой, пытаясь передать ощущение авторитета, но это только заставляет ее обратить внимание на мышцы моих рук и торса. Я, наконец, решаю взглянуть снизу вверх на эту женщину, чьи намерения выдают, что на самом деле она практически все еще подросток, и я ловлю себя на том, что поражен ее внешностью не меньше, чем она моей. Боги мои, эта женщина прекрасна. В отличие от подавляющего большинства других кандидатов, в ней уже чувствуется наездница. Не только потому, что она каким-то образом уже раздобыла кожаную одежду, в то время как остальные все еще в гражданской одежде, но и потому, что я чувствую ее абсолютную решимость. Я не могу удержаться, чтобы не потратить пару мгновений, наслаждаясь ее оценкой меня и делая аналогичную оценку ее самой, прежде чем услышу: — Готов к следующему, Риорсон? Внезапно я чувствую, что ее намерения полностью меняются. Она понимает, кто я такой, и явно была предупреждена обо мне, и я вижу ее абсолютный страх. — Ты готова, Сорренгейл?» — спрашивает кандидат, стоящий перед ней. Я снова перевожу взгляд на нее как раз вовремя, чтобы увидеть, как она шепчет: — О черт, — но мне было все равно. — Сорренгейл? — говорю я, подходя к ней. Я мгновенно отказываюсь от своей оценки ее привлекательности, чтобы оценить, насколько большой работой мне придется заниматься, чтобы сохранить ей жизнь, и, наконец, избавиться от долга, который я должен ее гребаной матери. Милостивые боги, она едва достает мне до груди. Она крошечная. У нее нет надежды продержаться год в Квадранте Райдера. Она кивает один раз. Это действительно тот кусок дерьма, который я должен поддерживать в живых в течение следующего года, чтобы она могла в конечном итоге продолжить коварную работу, проделанную такими, как генерал Сорренгейл и полковник Маркхэм? Мое отвращение, должно быть, ясно читается на моем лице, потому что я вижу, что она это чувствует. — Вайолет? — спрашивает ее кандидат впереди. Вот оно, полное подтверждение с именем, не говоря уже о волосах. Никакой последней надежды на то, что это была какая-нибудь дальняя родственница с такой же фамилией, о которой я бы знал из всех исследований, которые я провел о ней за последние полгода, или какой-либо другой спасительной меры. — Ты младший ребенок генерала Сорренгейл, — обвиняю я. — Ты сын Фена Риорсона, — бросает она мне в ответ. Как, черт возьми, я собираюсь сохранить ей жизнь? Насколько я знаю, никто из таких низкорослых никогда не поднимался на борт, и даже если бы она это сделала, она настолько миниатюрна, что явно физически не смогла бы оставаться сидячей во время маневров полета, так какой дракон выбрал бы ее в качестве своего всадника? Не говоря уже о сотне других способов, которыми она может покончить с собой. Не помогает и то, что я бы с удовольствием посмотрел, как она умирает, просто потому, что знаю, кому это причинило бы боль больше всего… — Твоя мать захватила моего отца в плен и наблюдала за его казнью, — говорю я, гнев в моем голосе делает его похожим на рычание. Ее взгляд полон чистой ярости, когда она возражает: — Твой отец убил моего старшего брата. Похоже, мы квиты. — Вряд ли, — это все, что я могу сказать, поскольку я, очевидно, не могу сказать ей, что Бреннан жив и здоров. Я оглядываю ее. Несмотря на то, что она сексуальна, ее тело будет лишь помехой, когда дело дойдет до попыток сохранить ей жизнь. Ее телосложение едва ли может больше отличаться от того, что я узнал о Мире. — Твоя сестра — наездница. Полагаю, это объясняет кожаную одежду. — Думаю, да. — парирует она, пока мы продолжаем сверлить друг друга взглядами, но я чувствую, как ее внимание возвращается к парапету. Парапет! Мне не придется выполнять эту невыполнимую миссию, если она не переберется через него. И я не только не обязан помогать, я на самом деле могу. Генерал Сорренгейл согласилась, что по крайней мере это ей придется сделать самой. Возможно, мне даже сошло бы с рук то, что я был … бесполезен. Но стал бы я на самом деле так поступать? Наказывать детей за преступления их родителей — это наваррский способ, а не тиррский. Я сжимаю кулаки в отчаянии. Она замечает, и я мгновенно представляю себе ее намерение дать отпор, думая, что я собираюсь сбросить ее с башни. Очевидно, что на самом деле она ничего обо мне не знает, только слышала о репутации безжалостного, которую я так тщательно культивировал. — С тобой все в порядке? — спрашивает кандидатка перед ней, и я чувствую подсознательную мотивацию женщины защитить Сорренгейл. — Вы друзья? — спрашиваю я, взглянув на другую женщину. — Мы встретились на лестнице, — уверенно отвечает она. Я пытаюсь понять ее привязанность к Сорренгейл, но в голову приходит только образ обуви. Взглянув вниз на их ноги, я замечаю несоответствие и понимаю, что Сорренгейл поменялась ботинками с другой женщиной, чтобы та лучше держалась на парапете… возможно, ценой своей собственной жизни. Я разжимаю кулаки. — Интересно. — Ты собираешься убить меня? — обвиняет она с гораздо большей бравадой, чем заслуживала. Я внимательно рассматриваю ее, в то время как дождь, наконец, начать лить, промочив всех на башне. Хм, очевидно, генерал не собирается использовать свой навык, защищающий от шторма, чтобы облегчить своей дочери проход через парапет. Она действительно серьезно относится к тому, что Вайолет должна сделать хотя бы это самостоятельно. Сквозь шум дождя с парапета позади меня доносится крик, и я пристально наблюдаю за Сорренгейл, чтобы увидеть, как она отреагирует на человека, у которого, как я чувствую, нет шансов спастись. — Подтянись, Дилан! — кричит другая женщина. — О боги! — Сорренгейл задыхается, прикрывая рот рукой и в ужасе наблюдая, как мужчина падает замертво. Даже если я не такой извращенец, как ее мать, ей не обязательно это знать. И даже если я не стану причиной ее смерти, я могу, по крайней мере, надеяться, что она упадет сама по себе, чтобы я мог сосредоточиться на отмеченных и революции, не отвлекаясь постоянно на то, чтобы сохранить ей жизнь. — Зачем мне тратить свою энергию на то, чтобы убить тебя, когда парапет сделает это за меня? — спрашиваю я, позволяя своей улыбке угрожающе расползтись. — Твоя очередь.Часть 1
8 марта 2024 г. в 10:00
Я открываю глаза в полной темноте. На самом деле я не могу назвать это пробуждением, поскольку не считаю короткие и прерывистые приступы беспамятства, которые мне иногда удается пережить ночью, нормальным сном. Я не уверен, что вообще провалился в него прошлой ночью.
Быть ответственным за сто семь отмеченных не только достаточно напряженно, это еще и просто душераздирающе, когда кто-то из них умирал. С сегодняшнего дня у меня, вероятно, будет еще один человек, за которого я буду нести ответственность, и если она умрет на моих глазах, то генерал Сорренгейл прикажет меня убить.
Я бы не слишком беспокоился по этому поводу, если бы не тот факт, что революция, скорее всего, умрет вместе со мной. И если верить Бреннану, то это, вероятно, приведет к тому, что весь континент попадет под власть темных сил менее чем за несколько лет. В противном случае смерть была бы почти желанной отсрочкой, поскольку моя жизнь превратилась в один долгий кошмар с тех пор, как в нее ворвались Сорренгейлы.
— Кадет Риорсон, я прошу вас оказать мне услугу за то, что вы дали шанс вашим меченым в Квадранте Всадника.
Я прекрасно помню приказы, которые генерал Сорренгейл отдала шесть месяцев назад…
— Моя младшая дочь Вайолет присоединится ко всем в Квадранте в следующий день призыва, и вы будете нести ответственность за то, чтобы она выжила.
Почему она держит свои ментальные щиты поднятыми даже в своем кабинете? Насколько ей известно, не должно быть никакой возможности, чтобы такой, как я, избежал казни, чтобы иметь возможность читать ее мысли. Или… намерения, неважно. Я почти никогда не сталкиваюсь с кем-то, кого не могу прочитать, и даже когда я это делаю, они, по крайней мере, иногда теряют бдительность наедине. Генерал Сорренгейл — единственный человек, у которой подняты щиты каждый раз, когда я ее видел с тех пор.
— Что? Как, черт возьми, я должен это сделать? -спросил я.
— А это уже твоя проблема, не моя.
— Вы что ждете, что я вмешаюсь, если она проиграет вызов? — я усмехнулся, — Меня казнят за нарушение Кодекса, и будьте уверены, причина моего вмешательства будет раскрыта, а это подвернет опасности и ее, и даже вас.
Генерал Сорренгейл вздыхает:
— Я не думала, что мне нужно объяснять, что вы не можете нарушать Кодекс всадника каким-либо очевидным образом именно по этой причине. Если мне нужно изложить детали, которые должны быть понятны, тогда как насчет этого… До тех пор, пока Вайолет самостоятельно пересекает парапет, вы никому не должны позволять убивать ее или позволять ей умереть от собственной наивности. До сих пор она всю свою жизнь готовилась стать писцом, у нее будет всего шесть месяцев, чтобы подготовиться к Квадранту Всадника, так что она будет крайне неподготовлена.
— И вы ожидаете, что я обеспечу всю подготовку, которую большинство кандидатов получают в течение десяти или более лет, за тот год, который у меня останется в Квадранте? — сардонически спрашиваю я.
— Она быстро учится.
— И как я должен гарантировать, что она проживет остаток своего времени в Квадранте после того, как я закончу учебу? — задаю я главный вопрос.
— Вы уже знаете, что я не неразумный командир, кадет Риорсон, — ее тон говорит о том, что этот разговор ей наскучил. — Если Вайолет выживет и станет курсантом второго курса, я буду считать, что ваш долг передо мной погашен. И поскольку это услуга, которую ты мне должен, я уверена, мне не нужно говорить тебе, что если ты потерпишь неудачу и она умрет, то умрешь и ты. Ты свободен.
И вот настал День призыва на военную службу, так что, по всей вероятности, весь год моя жизнь будет связана с жизнью Вайолет-гребаной-Сорренгейл, дочери женщины, которая была ответственна за смерть моего отца и его революцию по спасению континента.
Конечно, Бреннан Сорренгейл был порядочным парнем, но, основываясь на том, что я раскопал о Вайолет, полковник Маркхэм лично выбрал ее своей лучшей ученицей и возможной преемницей на посту главы писцов, ответственной за то, чтобы держать всех в Наварре в неведении о том, что владеющие тьмой Вэйнители вообще существуют. Если этот абсолютный кусок грязи думает, что она лучший человек, который может пойти по его стопам, тогда у меня нет никакой надежды, что Вайолет хоть в чем-то похожа на Бреннана, что бы он о ней ни говорил.
Не то чтобы он был беспристрастен, к тому же он на самом деле не знал ее с тех пор, как она была ребенком, так что даже если она была порядочным человеком примерно в возрасте десяти лет, когда он уехал в Сектор Райдера, очевидно, за вторую половину ее жизни Маркхэм превратил ее в кого-то, кого Бреннан не узнал бы.
На горизонте еще нет ни намека на солнечный свет, так что, учитывая, что сейчас середина лета, должно быть, чертовски рано. Остается только одно.…
Способность видеть намерения других, в основном в виде картинок, дает мне преимущество в полсекунды перед кем-либо еще в бою, но если верить летчикам, Вэйнитель может адаптироваться к стилю боя противника за считанные секунды, не говоря уже обо всех их навыках. Если я надеюсь победить Вэйнителя, с которым однажды неизбежно столкнусь, мне нужно быть настолько лучше любого гонщика, чтобы это не было соревнованием. Я встаю с кровати и направляюсь в спортзал.