The Way It Ended

Хоук живет еще пять лет. Он не переезжает в Милан. Он наблюдает, как Кимберли становится старше, а его внук растет. Он не так часто видит Люси. Когда Скиппи отправляет его домой, он уходит. Как бы много ни было недосказано, сказано было достаточно, чтобы они оба почувствовали удовлетворение. Это не было похоже на расставание, скорее на отпуск. Как будто Хоук снова сможет увидеть Тима. Когда он добирается до дома, там пусто, если не считать его вещей. Первый год он проведет на втором этаже, купаясь в одиночестве и зная, что часть его заслуживает этого. Следующие пять он больше не сможет заставить себя подняться по ступенькам. Не то чтобы он не мог, но это начинает казаться неправильным. Последняя лестница, по которой он поднимался, была в квартиру Тима, и если его там нет, то зачем вообще подниматься? Его новой кроватью становится диван у двери, телефон - на тумбочке прямо у окна. Он всегда встает до рассвета и ложится далеко после захода солнца, но чем меньше ему приходится двигаться, тем лучше. Каждый день примерно одна и та же рутина. Он поднимется с дивана и будет проклинать различные боли, прежде чем отправиться на кухню и сварить отвратительное количество кофе, поедая остатки вчерашнего ужина. Он включит телевизор, на всякий случай, если появятся какие-нибудь новости о кампании Скиппи, которые сочтут достаточно важными для освещения. О том, что произошло в ночь гала-концерта, ему сообщил только Маркус; его информатор, хотя это и не секрет. Хоук и Маркус часто созваниваются, один или два раза в неделю, и они оба знают, что Тим в курсе об их разговорах. Конечно, он никогда бы не признался в этом, потому что слишком больно признавать, что Хоук все еще пытается заботиться о нем издалека, но они все знают, что другой в курсе. Раз в неделю Кимберли заходит и доставляет продукты и другие товары, когда Хоук не может сходить в магазин, и она ест с ним и рассказывает о том, что он пропустил. Она не говорит о своей матери, а он и не спрашивает. Остальное время он проводит в тишине. Бродя по окрестностям своего некогда оживленного дома, чувствуя, как его собственные кости ноют от холода чего-то потерянного. Пустота в его сердце не от горя, а от чего-то найденного, потерянного и обретенного снова. Тоска по чему-то, что у него есть, но чего одновременно нет. Когда Тим умирает три года спустя, Хоук теряет эту пустоту. Вся его грудь сжимается, и он ничего не чувствует, он сам ничто. Похорон не будет, но состоится небольшая частная церемония. Хоук узнает об этом из рукописного письма Тима, написанного перед его кончиной. Хоук, Я скучал по тебе последние несколько недель. Я не должен был этого говорить, но это правда. Если ты читаешь это, значит я ушел. Я умираю, Хоук. Я не думаю, что увижу тебя раньше, но спасибо, что ушел. Я сделал то, что должен был, и ты сделал то, что должен был, чтобы позволить мне закончить свою миссию. Я знаю, ты чувствуешь себя виноватым, Хоук. Не надо, пожалуйста. Каждый день я любил тебя. Даже когда мы не были вместе, я любил тебя. Я пишу это письмо и все еще люблю тебя. В ту ночь, когда я отправил тебя домой, тебе не нужно было этого говорить. Я знал. Я знаю. Поздно ночью я слышу твой голос, обращающийся ко мне. Я знаю, что ты разговариваешь с Маркусом, и это нормально. Я даже считаю, что это мило. В последнее время, когда я просыпаюсь, единственное, о чем я помню - это ты. Мэгги напоминает мне, когда она здесь, но ранним утром, прежде чем я полностью проснусь, я слышу, как ты рассказываешь мне о себе то, что я забыл. Все эти годы я никогда не забывал тебя, Хоук. Увидимся, когда ты будешь готов. Скиппи Хоук не приходит на церемонию. Как бы сильно он ни хотел увидеть Тима в последний раз, он хотел запомнить его живым. Увидеть холодный труп своего любимого было бы слишком, поэтому он не приходит. На следующий день он получает еще одно письмо. Хоук, Я знаю, что ты не пошел на церемонию. Все в порядке, я тебя не виню. Я бы тоже не хотел видеть себя таким, больным и отвратительным. Я рад, что ты не пошел. Люби меня таким, каким я был, Хоук. Маркус заедет через несколько дней, чтобы отвезти тебе частицу праха. Я прошу только о двух вещах. Во-первых, рассыпь немного пепла на той скамейке, на которой мы впервые встретились. Я знаю, ты не хочешь, но по закону ты должен. Это в моем завещании, так что, если ты этого не сделаешь, я подам в суд. Я хочу, чтобы частичка меня осталась там, где я начал жить. Я вижу это выражение на твоем лице, но выслушай меня. Я знаю, что технически я существовал до тебя, но я начал по-настоящему жить только после тебя. Я научился чувствовать и дышать так, словно за этим стояла цель, и этой целью был ты. Я прощаю тебя за все обиды, которые, по твоему мнению, ты совершил. Теперь все в порядке. Во-вторых, не носи меня с собой каждый день. Оставь меня у двери, чтобы, когда ты будешь приходить домой, я всегда ждал тебя там. Ты не особо любил классику, и об этом неприятно думать, но, возможно, однажды мы могли бы стать как Ахилл и Патрокл; двое как один. И последнее, в честь моего дня рождения, ты не можешь забыть об этом в этом году, Хоук! Развей мой прах над водой утром и вечером. Я думаю, ты знаешь, почему. Когда адвокат придет с какими-то вещами для тебя, не кричи на него. Он очень хороший. Там будут некоторые вещи, которые ты, возможно, не захочешь пересматривать или читать, поэтому я не буду тебя заставлять, но, возможно, однажды ты на них посмотришь. Ради меня. Это будет мое последнее письмо. Ради меня и тебя. Пусть твои годы будут долгими и полными любви. Твой, Скиппи Когда приходит адвокат, они не разговаривают друг с другом у двери. Он приносит две большие коробки для переезда, набитые битком. Хоук месяцами оставляет их в подворотне, едва взглянув на них, поскольку они сливаются с фоном всего остального в доме, но однажды утром ему звонит Маркус всего лишь с одним сообщением: "Открой коробки, Хоук". И он открывает. Выпив несколько стаканов виски, он тащит каждую коробку к своей кровати на диване и открывает их. Сразу же оказывается, что это бумага. Похоже, что сотни писем высыпаются из своих упаковок, скользя по полу. Каждое из них запечатано, и на нем каракулями Тима написано "Хоук". Хоук заливается слезами, плачет так сильно, что его чуть ли не тошнит, хватаясь за горло и пытаясь вдохнуть кислорода в легкие. В ту ночь он выходит из комнаты и спит в своем кабинете. Когда он, наконец, разбирает коробки несколько недель спустя, после посещения магазина Quilt в Вашингтоне, он находит фотографии и сувениры Тима, маленькие безделушки, которые он собирал годами. На дне лежат свитера и рубашки, все они Тима. Хоук осторожно берет один из свитеров, как будто он стеклянный, и зарывается в него лицом. Это его запах. Невозможно точно определить, что это за аромат, но это Скиппи. В другой коробке - одеяло из квартиры Тима, а его центре были завернуты его старые очки. Любые другие предметы становятся несущественными, и Хоук каждую ночь спит с тем предметом одежды и этим колючим одеялом, притворяясь и воображая, что Скиппи дома. Все, что угодно, лишь бы заставить себя спать по ночам. День рождения Скиппи приходит и уходит, а Хоук делает то, о чем его просили. Он проводит весь день у воды, а когда приходит домой, включает музыку и танцует в темноте этого дома. Он даже не близко к окончанию, но он перечитывает эти письма снова, и снова, и снова, пока не выучит их наизусть, и даже тогда он читает их. Поздно ночью, когда горе поглощает его, он танцует в свитере Тима. Медленно, по кухне с зажженными свечами. Если бы только у них было больше времени вместе, Боже, все вещи Хоук сделал бы по-другому. Если бы только он не боялся так сильно. Когда Кимберли заезжает на Рождество, чтобы привезти немного домашней еды и открытки от остальной части семьи, она стучит в дверь. Никто не открывает, поэтому она входит сама, положив запасной ключ на дверной косяк. В прошлом году дела Хоука шли неважно, поэтому она выложилась на все сто ради праздника, привезя, по сути, обед из трех блюд в свой старый дом, к своему старику. - Папа? Она видит своего отца, спящего на диване, стопку писем, засунутых под знакомое пресс-папье, коробки, сложенные на полу, как святыня, в окружении других бумаг и предметов личной ценности. Она подходит к нему, и прекрасно все видит. Ей не нужно проверять, бьется ли его сердце, чтобы понять, что он ушел. Хоук умер во сне в канун Рождества, прижимая к себе одежду своего покойного возлюбленного, с очками в руке и улыбкой на лице. Кимберли оставляет еду у двери, подходит к телефону и набирает 911. Ей говорят подождать снаружи, но она отказывается и вешает трубку. Следующий ее звонок — Маркусу. Ее отец дал ей номер на случай чрезвычайной ситуации, и она сообщила ему. Он благодарит ее, и женщина просит об одолжении. Он говорит, что посмотрит, что можно сделать, и Кимберли благодарит его и вешает трубку. Матери она не звонит. Она возвращается к письмам под пресс-папье и видит, что они отличаются от тех, что на полу. Одно адресовано ей, другие - Маркусу и Фрэнки, Люси и Скиппи. Она спокойно садится на стул в другом конце комнаты, чтобы дождаться "скорой помощи", и кладет в карман три письма. Она сминает одно для своей матери и аккуратно кладет в отдельный карман другое - для Скиппи. Когда Хоука, наконец, кремируют, она следует инструкциям в письме, которое он написал ей, которое также одновременно является последней волей Хокинса Фуллера. На самом деле он просил только об одном: “Возьмите мой прах и смешайте его с Тимом. Похороните нас в указанном месте. Я владею там землей, так что все в порядке. У меня есть договор о посадке там дерева, и, если вы не против, я хотел бы, чтобы вы его посадили". Она делает все так, как написал ей отец. Один последний секрет Хоука раскрыт, и все кончено. Ее отца больше нет, и его наследие проходит через нее, вот и все. Маркус возвращается к ней несколько месяцев спустя с хорошими новостями. Она летит в Вашингтон, округ Колумбия, со своей сумочкой, и больше ни с чем. У "лоскутного одеяла" она идет по выложенной белым мрамором дорожке через лабиринт потерь и находит красную ленту. Она осторожно опускается на колени и открывает сумочку, доставая маленькую коробочку. Открыв ее, женщина видит пару безупречно чистых золотых запонок, которые лежат на фоне чистого атласа и выглядят такими же новыми, как в день их покупки, по крайней мере, так ей кажется. Кимберли берет первую и прикалывает ее к букве "Т", а вторую - к букве "Л". Тим Лафлин на ярко-алой ленте, к которой, наконец, присоединились инициалы Хокинса Фуллера. Двое мужчин, которым не хватило времени, но которые теперь навсегда вместе, соединившись в золотых и красных цветах.