Яд или панацея?

Федор сидит в углу комнаты и равнодушно наблюдает за весельем пьяных студентов. Ему жутко хотелось уйти или хотя бы найти в этом доме место потише и побезлюднее. Но он догадывался, что в подобных местах уединяются парочки, а потому тяжело вздохнул и продолжил незаметно наблюдать за каждым. Благо, что еще в начале вечеринки студенты отстали от него с вопросами о нем и России. Почему то каждому было интересно поглазеть на Федора и узнать что-то. Дост будто не из другой страны, а из другой планеты приехал. Он никогда не поймет смысл их любопытства. Русский лишь надеялся, что эта заинтересованность быстро пройдет и люди привыкнут к нему и перестанут замечать его вовсе. Особенно это касалось надоедливого Дазая, который, к счастью, находился не в этой комнате. Вот там пусть и остается, пока Федор не уйдет. И что только этот япошка в нем нашел? Русский явно дал понять, что не хочет с ним дружить, но похоже Осаму это совсем не заботит. Он просто делает вид, что не замечает этих сигналов. Тем временем Дазай сидит с симпатичной девушкой, которую заприметил еще в начале мероприятия. Шатен быстро завоевал сердце бедняжки и она, пусть и сильно смущаясь, но все же раздвинула перед ним ноги, в последствии едва сдерживая стоны, чтобы никто не узнал о их встрече. Дазай каждый раз усмехался про себя, когда видел, что студентки ломаются перед ним и пытаются строить из себя не пойми что. Хотя он с уверенностью может сказать, что они принимали решения о продолжении вечера еще за долго до своего прямого согласия. Суицидник никогда не понимал подобных спектаклей. Девушки хотят набить себе цену таким образом перед парнем? Так ему это не интересно. Он и девственницу с принципами и развязную шлюху ставит в один ряд. Или же они пытаются следовать негласным нормам общества: «не спать с первым встречным»? Правила нужны для того, чтобы их нарушать. И Дазай всегда умело подталкивает к этим нарушениям даже неопытных девиц. Тем более, им же тоже приятно, поэтому Осаму никогда не чувствовал вины. Но его жутко раздражало, что некоторые представительницы прекрасного пола обижались на него, если он по своей привычке стремился сразу же слиться после близости. Дазай не понимал этой обиды. Парень ведь никогда ничего не обещал. Лишь флиртовал, чтобы открыть себе доступ к телу девушек. Он лишь сыпал их комплиментами, огромное внимание уделяя телу, тем самым намекая на то, зачем познакомился с ней. Но редко когда девушка понимала этот намек, а потому ожидала нечто большее со стороны самоубийцы, но он, увы и ах, не мог дать этого, даже если бы захотел. Ему чуждо понимание любви и привязанности, которые смогли бы удовлетворить чужое сердце. И вот Осаму в очередной раз сидит и задумчиво курит, перебирая варианты того, как более безопасно для себя сбежать и не наделать много шума, что так сильно утомляет. Девушка нежно оглаживает спину самоубийцы, но тот лишь слегка морщится. Он не любил прикосновения и подобную нежность. Партнерши же постоянно лезли с поцелуями и пытались всячески дотронуться до его тела, но ему бы хватило стимуляции интимной зоны. Ему не нужны ни нежности ни слова любви. Ему даже не обязательно говорить в постели, какой он умелый. Это не колеблет его. Иногда очередной суке просто хочется заткнуть рот кляпом и жестко вдолбить в кровать, чтобы она наконец-то поняла, с кем имеет дело. Однако, таким образом он рискует потерять всех партнерш. Не многим понравится подобное. Дазая лишь радовало, что на этот раз девочка попалась не такая настойчивая и не просила Осаму раздеться полностью. Иначе, он бы не мог полноценно возбудиться и получить настоящий кайф. Парень ненавидел себя обнаженного. Шрамы бы отвлекали даже будучи под бинтами. Поэтому Дазай предпочитал приспускать лишь штаны, даже не особо заботясь о прелюдиях. Лишь постоянные партнерши получали свою порцию скупой нежности. Но почему-то их всех это устраивало. В чем дело? Во внешности? В популярности? Он даже выяснять не хочет. Его и так все устраивает. Ему всего-то нужно окунуться в мир похотливых эмоций и желаний, дабы забыться и отключиться от реальности, концентрируясь исключительно на ощущениях тела. — Котик, ты не обидишься, если я сейчас уйду? Мне уже домой пора. — мягко спросила партнерша, немного краснея называя парня подобным образом. Уголки губ Дазая слегка приподнялись. Отлично, на этот раз не нужно никого выпроваживать и придумывать тупые отмазки. — Нет, все хорошо — Осаму даже изобразил грустный тон ради приличия. За такое можно и вознаградить. Пусть даже она этого и не поймет. Но так надо. — Спасибо. Она коротко целует его в губы и поспешно уходит. Парень вздыхает. Поцелуи никогда не станут сладостными даже от самой красивой и горячей девушки. Он лишь почувствовал тепло чужих губ и едва заметный вкус помады. Ни больше ни меньше. И почему люди только целуются? Для Осаму — это максимум прелюдия перед близостью. Он может почувствовать что-то от поцелуя лишь если это означает более интимное продолжение. И чувство это — возбуждение. Всего лишь. Все же, люди и правда слишком большое значение придают прикосновениям. Но сам Дазай, противореча самому себе, часто прикасается к другим. Но то часть его личного спектакля, дабы углубить взаимодействие с человеком, а тактильность — наиболее эффективный метод. Что ж, девочка ушла. Теперь разум Дазая вновь погрузился в ненавистные раздумья. Он закуривает уже третью сигарету и выходит на балкон, благо там никого нет и не нужно надевать на лицо привычную улыбку. Шатен не в настроении улыбаться. Не сейчас. Пьяный разум пусть и фильтрует часть мыслей, но не спасает от них полностью. Он уже привык. Он смирился. Он старается не замечать. Впрочем, сегодняшний день не такой уж и плохой. Некоторые моменты стоят того, чтобы жить. Например, этот. Ночная Йокогама. Звездное небо. Редкий шум от машин. Полная безмятежность. Даже пьяные возгласы за дверью не способны испортить этот момент. Как же он задолбался от этих людей. Но сейчас его это не волнует. Однако, в подобные моменты порою и хочется умереть. Чтобы запечатлеть последние мгновения именно такими. Безмятежными и умиротворенными. Он смотрит вниз с балкона. Пятый этаж. Слишком низко. Впрочем, если правильно упасть.. нет. Он не будет это делать в чужой квартире. Самоубийство не должно причинять другим бессмысленные и ненужные неудобства. А потому Дазай вздыхает и глубоко затягивается, прикрывая глаза, пытаясь прочувствовать как никотин течет по его венам. Дурманит. Но уже не отвлекает. Кто-то открывает дверь и чиркает зажигалкой. Дазай слегка хмурится и стоит неподвижно, надеясь не нарваться на беседу. Он сейчас не в настроении с кем-то разговаривать. Благо, неизвестный тоже не намерен взаимодействовать и Осаму даже краем глаза замечает, что человек чуть отходит от него. Этот жест подогревает любопытство шатена и он все же, вопреки себе, бросает взгляд на незнакомца, не поворачивая головы, чтобы тот не заметил. А это и не незнакомец вовсе. — Курение убивает — улыбается он. — Ты поэтому куришь? — равнодушной спрашивает Федор не особо интересуясь ответом, а потому даже не смотрит на собеседника и выдыхает дым. С первых секунд даже простому обывателю станет известно, что перед ним самоубийца. А потому присуствие вредных привычек в жизни Дазая было весьма предсказуемо. — Это слишком долгий и мучительный способ самоубийства. — на лице Осаму теперь нету и тени улыбки и озорства, что не сползали при общении с русским. Потому что в таких местах на вечеринке люди обычно не за весельем приходят. Дазай был бы рад умереть от курения или выпивки. Однако единственное, что он получит от этого — какие-нибудь болезни в будущем. Но Осаму надеется, что умереть у него получится куда раньше. Продолжать, а уж тем более, приумножать свои пустые, как его жизнь, страдания не хотелось. — Смерть сама по себе мучительна. — задумчиво говорит Достоевский, крутя сигарету между пальцев. Его все же заинтересовывает эта тема, хотя и тема суицида ему не особа приятна. — Я не буду читать тебе нотации, почему нужно жить, ибо ты и так с этим хорошо знаком, но почему-то не хочешь принимать эти факты. — Потому что этот мир мне не интересен. — вздыхая говорит он и возвращает свой взгляд на ночной пейзаж, горько усмехаясь. — Потому что в этом мире люди.. — Дазай закрывает глаза и слегка хмурится, пытаясь подобрать наиболее подходящее слово. — Странные. — тут же подхватывает Федор, будто уже знал ответ с самого начала. — Может мы инопрешеленцы? — Дазай слегка улыбается, испытывая странное чувство тепла, когда он нашел того, кто его хоть немного понимает. — Гуманоиды. — Достоевский улыбается в ответ, подхватывая настроение Осаму, пусть и на мгновение. Но этого было достаточно, чтобы глаза самоубийцы загорелись, будто у ребенка. Неужели холодный русский мальчик начал оттаивать? — Нам нужно срочно обратно на Марс. Там нас поймут. — игривое поведение Дазая возвращается в попытке сгладить не особо веселую тему и поднять настроение. — Достаточно найти понимающего человека. Тогда все безумства мира станут мелочью. Потому что вы будете для друг друга целым миром. — спокойно отвечает Федор, возвращаясь в свое стоическое состояние и туша сигарету. — Будешь моим миром? — он широко улыбается, будто ребенок и полностью поворачивается к Достоевскому, стараясь разглядеть в темноте его лицо, что было проблематично. — Нет. — тут же отрезает он и уходит, оставляя Осаму одного. Он, возможно, и не ожидал положительного ответа, но и прямого и холодного отказа тоже. Дазай остается в замешательстве. Обычно, ему легко произвести впечатление на собеседника, но сейчас что-то пошло не так. Парень даже не был раздражающим и шумным. Он что-то сказал не так и обидел? Он может поклясться, что видел искру заинтересованности к себе, но Федор почему-то все равно его оттолкнул. Оттолкнул слишком прямо. Что-то явно не так. Осаму не нужен мир в виде Достоевского, однако его действия бьют по гордости суицидника. Если шатена отвергают, то это чаще всего только подогревает интерес и он не успокоится, пока не получит желаемое, особенно если человек уже изначально вызвал любопытство. Дазай хмурится и делает глубокую затяжку. Этот русский мальчик определенно заинтересовал его, но он будто чувствует гнилое нутро Дазая и поэтому держит дистанцию.. или же он сам не чист на руку, но старается контролировать себя, чтобы нормально существовать в социуме и не привлекать к себе внимание. Осаму очень хотелось это выяснить и заставить Федора заглотить наживку, а потом играть с ним как вздумается. Но Федор явно не из тех, кто просто так позволит помыкать собой. У него, скорее всего, есть острые зубки, которые в любой момент готовы вонзиться в обидчика. Вот только Дазай этого даже не почувствует и не поморщится от боли, продолжив ломать свою игрушку, но только поменяв метод, чтобы этой самой игрушке было более проблематично сбежать от него, пока в нем не потухнет всякий интерес. С русским будет не просто, но определенно интересно. Дазай улыбается своим мыслям, представляя результат своих действий. Он последний раз глубоко затягивается сигаретой, следя, чтобы она не потухла раньше времени, и оттягивает бинты, обнажая кожу, покрытую шрамами. Самоубийца небрежно тушит сигарету об кожу и тихо стонет, будто выпуская часть своих эмоций, которые копятся годами и не имеют доступ к полноценному к выходу. Сейчас же просто хотелось избавиться от осадка после Федора. Осаму давно так прямо не отвергали. Это непривычно. Это.. неприятно? Но это не важно. Это изменится. Просто нужно быть терпеливым. Люди не всегда сближаются мгновенно, иногда проходят года, прежде чем люди могут назвать друг друга близкими. А тут такой случай, когда обычному человеку не хватит и жизни, чтобы сблизиться с русским холодным мальчиком. Но Осаму докажет, что он не такой, как все. Дазай возвращается в квартиру и натягивает на себя привычную маску паяца, которая так всем нравится и за которую, видимо, шатена полюбили. Каждый из окружения парня верил, что у Осаму все хорошо, что он и правда счастлив и беззаботен, даже не смотря на неоднократные попытки выпилиться. Говорят, глаза — зеркало души. Дазай настолько хороший актер, что ему удается занавесить собственную душу маской весельчака? Или же у него нет души и поэтому нечему отражаться? Но вероятнее, что люди просто видят лишь свои проблемы. Они так увлечены собой, что не замечают ничего вокруг. Шатен давно заметил, как люди любят говорить о себе. В разговорах они будто ждут очереди, чтобы высказаться о себе. От этого тошнит. И от себя Дазая тошнит тоже, потому что он использует этот шаблон, чтобы быть таким же как все. Чтобы вписаться в рамки общества, даже если они не устраивают самоубийцу. Даже если из-за этих рамок он ощущает себя как в клетке, а прутья болезненно впиваются в кожу. Однако, черепная коробка — клетка пострашнее. Оттуда сложнее сбежать. Он, конечно, встречал и других людей, которые искренне интересовались окружающими, но они являлись лишь исключением из правил. Их слишком мало. А меньшинство часто оказывается в социальной изоляции, либо ими пользуются. Сам суицидник этого допустить не может, поэтому выбирает сторону большинства, стараясь не показывать, что он не совсем такой, как другие. Но Дазая привлекали подобные люди. Он любил проверять их на прочность и доводить до края, чтобы проверить: являются ли они такими святошами, как показывают. И результат всегда был один. Они врали. Иногда сами себе, но врали. Или гнилая душа самоубийцы заражала других? Этого уже никогда не узнать, а потому и голову этим забивать не нужно. Дазай не привык жить прошлым, ибо оно бывает слишком болезненным. Однако, один человек все же оказался прочнее остальных. Ацуши и правда искренне заботился о друзьях. Даже к незнакомцам он проникался искренним сочувствием. Когда Осаму видел подобные сцены, то он впадал в оцепенение. Почему? Единственный вопрос, который появлялся в голове самоубийцы. Как бы Дазай не пытался вывести на свет темную сторону парня, у него ничего не получалось. Пришлось оставить попытки. Осаму был впечатлен и перестал как-то негативно воздействовать на парня. Но больше всего шатен не понимал, почему Ацуши продолжает дружить с ним. Разве он достоин иметь такого человека рядом с собой? Дазай пытался осквернить его светлую душу, но парень будто даже этого и не заметил. Он, конечно, умел делать это не совсем очевидно для жертвы, как в случае с Акутагавой, который едва ли не боготворит Дазая и достает своим бредом теперь. Но даже он видит отрицательные стороны Осаму. А этот парень такой светлый и чистый. Словно ангел. Из-за него ненависть Дазая к самому себе увеличилась. С ним рядом было находиться очень больно и трудно в первое время после завершения попыток как-то воздействовать на мальчика. Видеть эту чертову улыбку и переживания за него. Когда Осаму понял, что парень непробиваем, то он попытался вновь совершить самоубийство и видеть переживания парня было невыносимо. Он испытывал дикое отвращение. Правда, на тот момент, но не понял к кому. К себе или к Ацуши. Но все быстро вернулось на круги своя Дазай мальчик самостоятельный и все свои эмоции подавляет глубоко в себе, не позволяя вырваться им наружу. Но иногда на Накаджиму хотелось накричать из-за его постоянных попыток отгородить Осаму от суицидальных попыток. Его бесило не совсем то, что его саморазрушительным планам мешают, а то, что в него до сих пор верят. Верят, что не смотря ни на что у него может быть все хорошо. Абсурд. Душа, одержимая смертью, обречена. А Душа Дазая — тем более. Осаму возвращается домой поздней ночью. Он, как обычно, свалил с вечеринки, когда ему стало скучно и алкоголь перестал спасать от потока мыслей. Да и люди на мероприятии перестали походить на людей. Впрочем, их видеть не хотелось даже трезвыми. Видеть не хотелось никого. Поэтому по приходе домой парень тихонечко открыл дверь в свою квартиру, будто совершает ограбление, а не возвращается к себе. Он надеялся, что дома все спят. С роднёй видеться тоже не хотелось. Осаму тихо крадется на кухню, чтобы хоть немного облегчить похмельный синдром, который начал проявляться, стоило ему начать трезветь, но натыкается на своего отца, Мори Огая, который работает с какими-то документами. Не меняясь в лице, Дазай молча наливает себе воды и залпом осушает стакан, наливая себе еще. Мори молча наблюдает за сыном, прекрасно понимая, чем Осаму занимался этим вечером, но упреки были бы бесполезны. Он либо не отреагирует вообще, либо съязвит. Поэтому Огай вздыхает и молча пьет свой кофе и старается концентрировать свое внимание на работе. Дазай одаривает отца холодным взглядом, когда слышит вздох, который он расценивает, как упрек и со звоном ставит бокал на стол, а затем спешно уходит в свою комнату. «Вот и поговорили»: шепчет Мори и продолжает работать. Его беспокоило состояние сына, но Осаму настолько замкнулся в себе, что помочь ему было просто невозможно. Сколько раз он не пытался поговорить с ним все заканчивалось одинаково. Он сухо и размыто отвечал на вопросы, либо не реагировал на них, пытался соскочить с них, отшутиться. После прямого заявления о беспокойстве Дазай просто начинал лучше играть, пока не иссякнут силы и его настройки не сбросятся до привычного апатичного состояния, а потом этот цикл просто повторится. Потому что 24 на 7 играть роль веселого паяца было утомительно, а спасать себя, по мнению Осаму, было поздно. Самый худший вариант: если он начинает улыбаться и язвительно шутить про свою ситуацию и про самого Мори, указывая на недостатки воспитания. В таких случаях у Огая иссякает терпение и начинается ссора. Дазай умело работал с чувствами людей, добиваясь желаемой реакции. Даже отец не был исключением. Их не самые лучшие взаимоотношения только мотивировали делать это чаще. Поэтому Мори предпочитал лишний раз не беспокоить Осаму, хотя и понимал, что это неправильно. Единственное, что Огай мог сделать: прятать лезвия и другие опасные штуки, которыми сын мог нанести себе вред. Однако, Мори прекрасно понимал, что Дазай далеко не дурачок и прятать лезвия умеет. Это скорее было для самоуспокоения. Огай уже и сам начинал верить, что его не спасти. Просто пока что не желал признавать этого, ведь был привязан к мальчику, даже если это ему не нужно. Дазай лежит в своей постели, напевая какую-то песню про самоубийство. Он немного раздражен тем фактом, что Огай опять входил в его комнату, пусть даже и для банальной уборки. В комнате парня и правда царил хаос. Множества пустых банок от энергнетиков и бутылок алкоголя. Разбросанные вещи, книги, листы, на которых парень записывал свои спутанные мысли и иногда рисовал, что получалось весьма не дурно. Но это его хаос. Его стихия. Вместе с беспорядком и едким запахом сигарет и спирта. И Огай разрушает даже этот небольшой кусочек его мира. Кусочек его самого. В этом хаосе Дазай мог чувствовать себя комфортно. Но в отличие от мыслей Осаму, в этом хаосе была хоть какая-то структура, понятная лишь хозяину. Шатен перестает напевать и вспоминает о существовании соцсетей. Это шанс узнать Федора чуть ближе. После нудных пол часа поиска Дазай все же находит аккаунт русского. Парень не был удивлен, что его было довольно трудно найти, ведь в большинство приложениях он просто не был зарегистрированным, что тоже не было сюрпризом. Такой отчужденный человек навряд ли любил общаться даже в Интернете. Страница Федора была чуть скучнее стандартной. Несколько фотографий, даже на которых он не прощается со своей шапкой-ушанкой. «Он свою шапку однозначно любит больше людей.» Дазай усмехается. «Что же тебя интересует, мой мрачный русский друг?» Осаму внимательно просматривает группы, на которые подписан русский. Что-то связанное с виолончелью, классической музыкой, художественной литературой, философией, психологией и даже психиатрией. «Даже ни одной группы с мемами. Как же скучно. Но зато хотя бы есть на что опираться. А теперь скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты» Внимание самоубийцы никто особо не привлек, разве что: какой-то Сигма, Пушкин, Гоначаров. Но на их страницах тоже ничего особенного не нашлось. Они описывали будто свои идеалы в жизни на страницах. Дом, выгода, счастье. Он переходит на страницу некого Гоголя, не надеясь уже найти что-то интересное, но видит несколько совместных фотографий с Федором. Большинство из них были явно без согласия, некоторые будто принужденные, но на одной Федор.. улыбался. Настоящая и даже красивая улыбка. Не даром эта фотография стоит у Гоголя на аватарке, ведь похоже улыбка Федора как чудо. Дазай решает написать Николаю, дабы потом узнать чуточку больше о Достоевском. Он предусмотрительно создает новый русский аккаунт, подписываясь как Даниил Османов, чтобы избежать любых потенциальных последствий. Даже если Федор плохо общается, то это не значит, что Гоголь тоже молчаливый. А лишние вопросы никому не нужны. Д: привет! Не хочешь пообщаться? Н: Привет! Я всегда открыт для общения)) «Я заставлю его улыбнуться для меня» с серьезным видом говорит Дазай, смотря на аватарку Николая и испытывая противное чувство зависти, что он способен заставлять Федора вот так вот искренне улыбаться, когда самого Дазая вот так грубо отталкивают уже на первых порах. Он умеет хорошо дружить. Бояться не стоит. Однако одной улыбки будет явно мало. Ему нужна одержимость, слезы и боль. Ему нужны яркие эмоции, а не какая-то жалкая улыбка. Федор должен гореть сгорать для него. Бояться не стоит. Он просто попробует сломать его, а потом выкинет, оставляя шрамы и гнойные раны на ментальном теле, которые будут долго заживать и болеть. Бояться не стоит. Он сама доброта. Дазай умел быть добрым. Когда-то давно. Он уже плохо помнил этот период. Потому что пытался забыть. Потому что эти воспоминания были весьма болезненными. Потому что там был его еще живой Одасаку. Его друг. Который заботился о нем и о котором искренне заботился и сам Дазай. Но теперь все иначе. Одасаку, который показал ему свет в этом темном мире, ушел и его свет потух. И он остался в одиночестве, замерзая без света, к которому он так привык. Но Дазай справится. Он обещал. Хоть и не сдерживает обещание уже в который раз. И злится на самого себя за это.