Апельсин и Кориандр

(Отрывок из игровой партии, частично текст принадлежит моему соигроку) Девушка была белее мела. Она старалась не шевелиться и не выдавать своего присутствия даже дыханием. Посаженная на одно из коленей “чудовища”, она, молча смотря в одну точку, ждала пока ее скинут на пол, где было ее место последний час. Когда широкая ладонь опустилась на голову, она тихо заскулила… обреченно. Забытье не приходило, словно издеваясь над измученным разумом пленницы. Если бы существовали живые куклы, то их бы делали именно так. Слезы струились по щекам, грозя пересохнуть окончательно, приближая упомянутую ранее судьбу…. - Первый помощник. - Я? К-к-капитан? – Боцман третьей вахты стоял, пытаясь оторвать от “капитана” взгляд. – Но я же не… - Да, ты. Курс северо-северо-восток, ставьте бизань, пойдем против ветра. - Н-н-о, капитан, в той стороне шторм… Это самоубийство… - Ты знаешь, как умер твой предшественник? – Матрос закивал головой. - Говорят, он сошел с ума от страха, поседев в считанные минуты, а затем расцарапав себе горло, захлебнулся собственной кровью... Его… съели. И живьем переварили. Почти понарошку. Хочешь, расскажу подробности? - Я все понял, капитан…. Северо-северо-восток. - На “гнездо” троих… Мне нужен… Корабль. – Рука на волосах сжалась, а девушка заскулила еще громче... *** Небо было темно фиолетовым, пожалуй, такое могло быть только в открытом море. Хром, почти сбиваемый ветреными порывами, смотрел вперед с выражением лица, близким к маске скульптуры. Прямо на них неслась стихия, обещая вытряхнуть из живых их души, а потом бросить в котел из бурлящего урагана и соленой пены. Костяшки на руках побледнели, когда волна стала подниматься к ватерлинии, тут же грозя перерасти в сметающий все кулак. Их было трое – Хром, словно загипнотизированный, глотающий начинающийся шквал, совершенно без эмоций и мыслей. Питер, веселый, в общем-то, парень, смельчак и балагур, а теперь стоявший на коленях и в паническом ужасе сжимающий крест. Самый невозмутимый – араб, Амман, его широкая фигура стояла как скала, словно бросая вызов природе. - Господи… помилуй… - А ну заткнулись! – Хром резко отшатнулся от борта, когда корабль дернуло на излете набирающим высоту валом. – Надевайте страховку, идиоты! Еще с десяток минут и волна будет перехлестывать бак. Спустить паруса! Грот и фок полностью… Полностью, я сказал!!! Быстрее, черепахи! Старик в ярости орал, пытаясь перекричать шум беснующихся волн. Он глядел на замедленные действия небольшой команды, больше похожей не на вахтенно-штормовую, а на похоронную, и в голове билась лишь одна мысль: “Если я утоплю корабль с этой ведьм... госпожой на борту, можно забыть о спокойном посмертии…” - Проклятье…. Мачта накренилась, взревела треском ломаемого дерева. Молния вспыхнула совершенно неожиданно, так, что все замерли на местах, а затем огромной толщины обломок просто снес голову Питеру, теряя его фигурку в пучине забортной черноты. Корабль тряхнуло, и вспышка пожара тут же прекратилась, залитая очередной волной. - Ко мне, сюда! – обвязанный веревкой Хром схватил фигуру араба, утягивая за собой. – Руби канат… Канат! Тот все понял, хотя слов уже было не разобрать в шуме стихии, вытащенный из пазов топор опустился на связку толстых жгутов, ополовинивая с трех ударов, а затем и вовсе разрывая на части. Мачта, грозящая накренить и перевернуть судно, сорвалась в вниз, а треск выламываемой обшивки стал тише…. Закрывая лицо от ветра, старик указал на собранный моток, а затем на носовые паруса, показывая, какие из них нужно зарифить. Их спасал только дрейф по ветру, нужно было ставить носовой парус, иначе боковая волна просто погребет корабль. Словно зажатые меж двух стен, с одной стороны быть сметенными с боку, а с другой стороны просто-напросто переломить шпангоуты из-за напряжения оснастки паруса. Хром выбрал второе, вспоминая весь свой опыт. На его счету было много штормов, но этот… - Держись, идиот! – Волна играючи слизнула темнокожего гиганта, почти выбрасывая его за трапик, но канат, выдержавший удар, не дал улететь в воду. – Вытащу, держись! Подтягивая его к себе и матерясь Хром прижался к дереву бака… Силы покидали его руки. Он в который раз проклинал свои годы, а канат скользил по сантиметру, отдавая морю его добычу… *** - Эй, что там?! Гляди, среди обломков! «Джентльмены», сидевшие в гнезде, с трудом сдерживались, чтобы не вывалиться из него, и не только потому, что ветром судно кренило так, что, если бы не крепкие пальцы они бы уже давно полетели подобно чайкам в открытое море, но еще и потому, что за действо разворачивалось в это время внизу. Остальная часть команды всем скопом вылавливала из бушующей стихии нечто, что, как мы помним, в прошлый раз кончилось для команды этого корабля не самым лучшим образом – нечто, по форме напоминающее человека. - На бревне! Двое! – кричали откуда-то сверху. Матерясь и одергивая друг друга, пираты выуживали на борт свою добычу – двух мужчин, разных, как небо и земля, но кто сейчас стал бы придираться к привередливости и неразборчивости госпожи Природы. Один почти что старик, седой, но крепкий, одежда на нем будто была опалена, оказавшись обгорелой практически полностью, но при этом покрыта какой-то мерзкой черной слизью, похожей на нефть. А второй сам был цвета черного золота, молодой мужчина, сверкающий безупречной фигурой и белыми зубами. Со следами ожогов по всему полуобнаженному телу. Команда окружила их распластанные на палубе тела, разглядывая находку с неприкрытым удивлением и любопытством. А отчасти, с опаской. Вспоминая тон капитана, велевшего плыть сюда в шторм чуть ли не больше суток и день его появления на борту «Левиафана». Претенциозное название для корабля, безусловно когда-то прекрасного, но попавшего в отвратительные руки пиратского сброда. - Слышь, там внизу! Че встали, как статуи?! Там внизу что-то еще маячит! Раскат грома поглотил последние слова матроса, но они не остались непонятыми. Подойдя к борту, лавируя на скользких от морской воды досках, вечно кренящихся вслед за судном из стороны в сторону, команда обратила свой взор вниз, туда, куда указывал человек с вершины мачты. На темное пятно среди обломков корабля, нечто, напоминающее ткань, распластанную по воде…черный шелк в золотой вязи. *** В панике и страхе время останавливается. Даже не сочится сквозь пальцы и не падает как песчинки в часах. Оно замерзает и холодными шипами разрывает изнутри твое сердце. Уже больше ста лет большинство эмоциональных состояний перестали тревожить ее в той мере, в какой могли бы, будь она по-прежнему человеком, и пусть временами ее штормило, тем страшнее было для нее вновь оказаться в ловушке собственных эмоций. Боясь лишний раз пошевелиться, пытаясь унять дрожь, она хотела лишь одного – не раствориться в этом всепожирающем отчаянии окончательно, потеряв желание цепляться за жизнь. Ибо именно этого от нее и хотели. Демон, в отместку за поражение сыгравший на ее больном месте, и почуявший брешь в доспехах ее самообладания кошмар ее юности, трещоткой хвоста кобры шепчущий ей то, чего она боялась больше всего. Предательства. Разочарования. Одиночества. Тройка огненных лошадей в повозке ее слабости, столь жарко подстегнутая и приведшая к разрушительным последствиям. Для нее и в скорости для остальных. И только крик откуда-то сверху, дополненный треском обломанной мачты смог вывести ее из оцепенения, заставив дрогнуть плечами от холода… - Только не это… … А пальцы Хрома тем временем соскальзывали все ближе и ближе к краю каната, он уже не чувствовал рук от холода и напряжения, он знал только одно – еще секунд десять – и им конец. Корабль опасно накренило высокой волной, окатив мужчин холодным вихрем и только чудом он не разжал закоченевших пальцев. Видимо, они уже вросли в канат… не иначе. А когда корабль, раскачиваясь после встряски, вновь склонился на бок, когда хвост каната уже достиг его ладони, когда их тела уже наполовину свесились за борт, и ногами он чуял близость неминуемой кончины, Хром крепко зажмурился, зашевелив губами в тихой молитве. О быстрой ли смерти, о безбедном ли посмертии о чем-то еще… было неизвестно, да и в общем-то уже не важно. Он не сразу понял, от чего его рука вспыхнула огнем и отчего в голове помутилось. Что-то хрустнуло в спине и его дернуло вперед, унося куда-то в пелену водных брызг. Даже без сил кричать, мужчина открыл глаза, первое время посчитав, что он все же мертв и все-таки оказался в аду. - Г-г-госпожа?.. – лишь смог простонать он, все еще не чувствуя боли в сломанном запястье. Шок… холод… слишком много факторов сложились вместе. Но если бы не только ему одному было так хорошо… Волосы сплошным полотном облепили ее тело, обтянутое все тем же халатом, отчасти закрывая лицо. Из-под спутанных прядей тлели угольки глаз, однако было совершенно неясно, что они в себе таили, ибо выражения лица было не разглядеть в темноте, да и не сказать, что оно вообще выражало хоть что-то. Холодная маска отчуждения и сосредоточенности. - Держитесь! – лишь крикнула она, хватая мужчин в объятия. Черный вихрь окутал их, лишая кислорода, лишая чувств и мыслей, унося куда-то за пределы этого мира. Ее силы были на исходе, стресс и слабость истощили ее, а потому она даже не надеялась, что им удастся выбраться отсюда достаточно далеко. Одного она не могла допустить – чтобы из-за нее погибли те, кто и так был готов это сделать. Вихрь взметнулся над кораблем, ветром унесенный куда-то в сторону, но в следующую минуту небо озарилось ярко-фиолетовой вспышкой, и яркая молния расчертила шторм, ударив прямо в скопление тьмы, с трескучим воем развеяв его по ветру россыпью искр под оглушительный раскат грома… Лишь спустя несколько часов буйство природы стало сдержанней… волны стали несколько меньше, но ветер все также неистово гнал по морю обломки некогда роскошного судна с белоснежными парусами. И обгорелую по краям карту с ярко-алым крестом на ней, теперь, однако, движущимся резко-противоположным раннему курсом… И смытую в морскую пучину тяжелой волной. *** - Опачки! Ты только посмотри! Какая кукла… Это тебе не те, которых капитан трепет уже которые сутки, а? Плотоядно ухмыляясь, мужчины окружили свою третью находку плотным кольцом, казалось, вообще забыв про мужчин, выловленных до этого. Кто-то обнажил кинжал, готовясь к резким движениям, кто-то потирал ладони, но равнодушным не остался никто, глядя на бесчувственную женщину в остатках шелкового халата, будто из хранилища жены султана, бледную, как мел, и будто бы мертвую, если бы не дрожащие мелкой дрожью пальцы на руках. Хотя, это вполне могли быть и остаточные рефлексы. Впрочем… а какая разница, жива она или нет? Женщина… и этого пока что было вполне достаточно. - На вид как померла, нет? - Хах… сразу скинем за борт или попинаем немножко? – гоготнул один из матросов, - Хотя кто его знает, может наш капитан и охлажденное мясо ценит? Взбудораженная толпа разразилась хохотом. - Ну и шутник ты, обделаться можно… - пнули его локтем под ребра. - Да ну вас на хрен, толчетесь, как девки, бери их и неси в трюм, пока нас тут к черту не смыло! – окрикнул их тот, кто на данный момент считался за главного, кивая на мужчин, а сам тем временем хватаясь за руку бесчувственной женщины. Но… такой уж бесчувственной ли?.. - Смотрю… у тебя лишние руки?.. – прохрипела девушка, сжимая ослабевшие пальцы на предплечье моряка, однако даже этого хватило, чтобы его перекосило от боли. И холодной волной по его телу прокатились воспоминания о том дне, когда у них сменился капитан. – И голова… - А девочка с характером! – с другой стороны ее схватили сильные руки, не давая пошевелиться. Она дернулась в их хватке, но без толку… ее тело будто лишили мышц. – Иди-ка сюда, мы тебя приголубим… - Ну, не рычи… - раздался третий голос, - И не скаль зубки, мы тебя не обидим… Сердце рванулось в груди, из последних сил пытаясь не дать ей превратиться в безвольную куклу с запертым внутри безумием. Все еще пытаясь сопротивляться резким прикосновениям, Беатрис жалась к мачте, но ноги скользили по доскам, не давая обрести опоры, и в конце концов она рухнула назад… прямо в руки кому-то, нескромно ее облапавшему и неблагородно высказавшемуся о выдающихся качествах того, что угодило в его лапы. Ее обступили со всех сторон, и тошнотворная волна их помыслов вызывала еще большее отвращение к собственному бессилию. Беатрис закричала, пытаясь перекричать гром, и в тот же момент треснула распахнутая с ноги дверь, выпуская на палубу высокую широкоплечую фигуру, в ту же минуту взмокшую от мелкого косого дождя…своим ревущим на фоне шторма голосом заставившую ее замереть на месте, а команду корабля рефлекторно вжать головы в плечи. - Какого дьявола… здесь происходит?! Айзек терпеть не мог двери, эта деревянная, украшенная незамысловатой резьбой, почему-то именно в эту секунду показалась достаточно провинившейся, чтобы треснуть по ней со всей силы пятой, открывая вид на устроенную командой возню. Первым в обозрение попал именно негр. Неплохой боец, наверное сильный и выносливый, но объятия со стариком, похожим на мокрую курицу, явно говорили не в его пользу, жаль. Взгляд мужчины переместился к центру палубы и надолго прикипел к происходящему там, почти тут же выдавая рык, чудом переродившийся в осмысленные слова. Его с силой тряхнуло собственное сознание, от чего мурашки вцепляясь в кожу спины отточенными когтями, понеслись точно стадо быков. Внутри нарастала буря, имя которой – нет, не бешенство, не гнев или злость, не ревность, какая глупость. Внутри нарастало чувство обжигающей вины под взглядом этой женщины. Такое знакомое и незнакомое одновременно, сжирающее душу чувство. Нет, внешне он не изменился, только холодная стальная жижа по каплям стала сочиться из уголков рта, будто его тело, точно губку, сдавила огромная пятерня, выдавливая из сердца иглы, яд и еще нечто, что нельзя описать словами, только почувствовать, будучи глазом в миллиметре от остро отточенного лезвия. Растрепанные волосы, жалкая тряпка вместо платья, побитое, словно после казематов инквизиции, тело, все это было ничто по сравнению с ее яростным взглядом. Он выражал больше, чем могло в нем уместиться, шок, удивление и растерянность, обида и желание быть рядом. Беатрис, даже стоя у мачты с заломленными руками и облапанная с двух сторон была прекрасна, тем горше было видеть ее так. Только что еще Айзек и не задумывался о том, что же он вообще хочет, но теперь он понял, и это понимание направило его стопы вперед, в гущу событий. - Какая знатная добыча, парни. – Голос его был холоден и спокоен, словно и не было этой бури, он лишь сплюнул на палубу, как он думал, мокроту, скопившуюся во рту. – Значит, не утерпели, ну да ладно, чего уж там. Прощаю. Пираты переглянулись и робко заулыбались, понимая, что капитан не так уж и страшен, тем более, у них будет еще шанс попробовать блюдо после пиршества. - Кэп! – Тот, что удерживал девушку за руки, заламывая их за спину, проговорил. – Она явно какая-то знатная. Вона, значится, сколько перстней на руках, явно не из простых баба будет. Я могу снять их для вас. Он заискивающе заглядывал в лицо капитана. - Да, сними, будь добр. Айзек стоял прямо перед ней, под пристальным взглядом. От него хотелось провалиться, хотелось грызть собственные пальцы, а затем бросится в океан, только бы подальше, только бы не видеть эти глаза – ищущие, требующие немедленно извиниться, требующие узнать ее, и, будь проклято это море с уродами пиратами, обнять. “Но перед этим непременно одеть, а то стоит сеньора на ветру, точно пугало, а он не шевелится. Козел”. Губы мужчины тронула невольная улыбка, удивительная сейчас и неуместная, но пират, сдергивающий кольца с пальчиков, воспринял ее на свой счет. – И… можешь оставить их себе. Заслужил. Вокруг послышался ропот, легкий, но уловимый. Тот ошеломленно кивнул, тут же надевая сокровища, с трудом натягивая их на пальцы, сдирая кожу и морщась. - Капитан, мы чуть не утонули, Господь милостив к нам, видно правое наше дело, да? – Совершенно лысый, не считая легкого хвостика на затылке, пират воскликнул, не отрывая рук от мягкой груди девушки. – Команда хочет поприветствовать своего капитана! Да, парни!? Айзек, наконец, ответ взгляд от девушки. Первым. Отвел, в ту же секунду задумавшись о чем-то… - Верно. - Мужчина ловко стянул с вант оборванную веревку. - Как там, говоришь, тебя? – Он вопросительно глянул на лысого. - Петер, значится, я. – Матрос, польщённый вниманием, расплылся в улыбке. - Ты прав, Петер. Руки сноровисто протянули петлю на конце каната, а затем дернули девушку на себя, роняя на колени, себе под ноги. – Есть слова как раз для тебя… Петля резко взмыла и затянулась на горле пирата, вызывая у того такой дикий ужас, что, растекшись спиной по мачте, он не мог шевельнуться, лишь крепко сжимал пальцами затягивающуюся удавку. - Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Мощный рывок приподнял стремительно бледнеющего и хрипящего человека над палубой, он болтался, медленно задыхаясь в судорогах. – Что-то у тебя цвет лица нездоровый, прости старина, табуретки не будет. Эй, ты! И ты. – Он указал на двух остолбеневших справа. - Держите канат, бездари, пока дерьмо из него не полезет. А остальные…. Айзек с некоторой задержкой глянул на обладателя колец. – Я передумал. Верни кольца. - Но капитан… Тот побледнел, и тут же попытался стянуть кольцо, но крепко засевшее на пальце оно не желало подаваться. Как он ни старался, золотые кругляши не желали сползать ни на миллиметр. - Ты смеешь игнорировать приказ? – Де Ла Ронда с недоумением выгнул бровь. - Они застряли, капитан… Дайте мне немного времени, я все сниму. - Придется спросить у команды. Джентльмены, кто мне сейчас принесет эти кольца, возьмет половину себе, слово капитана. Перекрестие недобрых взглядов сошлось на пройдохе, от которого, как оказалась, удача вовсе отвернулась. Хмурые морды обступили человека, прижимая пятерню к перевернутому днищу рядом стоящей бочки, тут же блеснул нож. - Парни, ребята… Вы чего, стойте, я заплачу вам! Стойте! А-А-а-а…. Вопль захлебнулся, а окровавленные пальцы скатились с бочки, пачкая палубу алыми разводами. – Говорят, уважающий себя пират должен быть или одноног или с крюком вместо руки, может, желаешь примерить, скажем, сапоги во-о-он того негра? По-моему, твой размер… - Н-н-не-е… - Сползший по стенке пират прижимал к груди культю и что-то неразборчиво скулил. - Жаль, сегодня я щедр, аки благодетель, но раз никто не желает быть осчастливленным... Всем по местам, тупые уроды! Разрифить паруса и снять заслонки! Курс прежний! Айзек до конца оттягивал этот момент. Словно боялся того, что предстоит. Рот опять наполнился какой-то слизью, его тошнило, словно при морской болезни. Серебристая дрянь, словно просачивалась сквозь тонкие стенки бронхов и мешала свободно дышать. Почему это происходило? Почему это происходило, стоило бросить взгляд на сжавшуюся фигурку у его ног, переставшую дрожать, к счастью для него, но все равно бесконечно несчастную и сокрушенную. Ответа не было. Вернее, он был, но где-то под толщей равнодушия и просачивающейся по крупицам ярости. Айзек так и стоял, обдуваемый ветром, в мельтешении команды, крутившей оснастку и оттаскивающей тела прочих подобранных за бортом. Но, несмотря на весь этот кавардак, он чувствовал, как она поднимается на ноги. Как она, мягко ступая по скрипучей палубе, идет легкими шагами, точно пушинка одуванчика, освободившаяся от оков. Он самим нутром чувствовал ее смешанные чувства, конечно это была обида, гнев, но в первую очередь… Ликование от того, что догнала, что нашла его живого и невредимого. Он вздрогнул, когда Беатрис прижалась сзади к его спине, когтями вцепившись в его распахнутую грудь, и словно в компенсацию, что есть силы прижимаясь своей. Каждое движение было таким вызывающим, что Айзек до хруста сжал кулаки, пытаясь удержать то, что у него сейчас было вместо личности, но тщетно терял, прикрывая глаза от слепящих его глаза набирающих яркость красок этого мира. В эти длящиеся подобно вечности минуты ей было холодно, как никогда за все время пребывания в морской воде. Внутри колотился огонь, а снаружи ее било от холода. С ужасом вглядываясь в фигуру перед собой, такого близкого, но при этом абсолютно чужого, Беатрис сдерживалась из последних сил, чтобы не рвануть за борт обратно в море. Лишь бы не верить в реальность происходившего. Вокруг нее один за другим начали гибнуть люди, так…обыденно, беспринципно и пусто, что опора уходила из-под нее даже несмотря на то, что она и без того находилась на коленях. Будто очередной предмет мебели на сцене этого водевиля, она не понимала… откуда в нем… столько равнодушия. И еще хуже становилось от мысли, что оно может быть показным. Скрывая то, что сейчас на самом деле происходит внутри. Насколько же все это будет хуже того, что уже происходит?.. Он отвернулся, дав наконец возможность впихнуть разум обратно в тело. Подняться на подгибающиеся колени. Ну как так… прошла неделя, целая неделя, а он будто даже не искал ее. И шипастым молотом в голове забилось отчаяние. Впервые за этот месяц она испугалась. Что все, происходившее с ними до того, кончилось. По неизвестной ей причине, по такой же неизвестной, по какой все это и началось, но оно кончилось. Из-за нее… Но сердце было таким же горячим, билось так же часто, пусть кровь, оросившая ее губы и была уже не такой…как раньше. Впрочем, какое кому было дело до того, что она чувствует сейчас… наконец найдя того, по кому сходила с ума. - Почему?.. – прошептала она, дрожащим телом вжимаясь в этот пышущий жаром монолит, - Почему… ты бросил меня там одну?.. Легкость, с какой он жил до этой минуты, незримым образом дала трещину. Больше не было теплого обволакивающего разум облака, в котором все мысли текли ровно и последовательно, в котором мир сжимался до размера набитого песком мяча, так что вертеть его на любой части тела не составляло особого труда. Любой каприз, все что душе угодно, все было возможно. Вот только из спасительной и безысходной обители неведения и неги его выдернула эта… эта… “Демон ее побери. Но почему так тяжело становится внутри, почему глядя на нее хочется разорваться от стыда. Стыда? Что это… стыд? Почему в голове будто зияют прогрызенные червями дыры? Пусть там все плохо и бессмысленно, зато в огромной груди что-то безумно полыхает огнем, обжигая, разогревая кожу до красноты. А может все это из-за того, что сзади прижимается она…? Почему эти прикосновения так болезненны, разве так и должно быть. Она хочет навредить? Нужно избавиться…. от... нее… Проклятье!!! Что я несу… что…. Как могу от нее избавиться?! Да скорее сам сдохну.” Он будто и правда превратился в камень, нагретый под палящим пустынным солнцем. Айзек со всей ясностью понимал, что произошло нечто непоправимое, причиной чему она - его прошлое. Вот только с неумолимостью несущегося на него бурого медведя, волна воспоминаний и чувств грозила превратить прошлое в роковую действительность, а может быть это было именно то, что ему нужно, то, что он хотел и желал. Иначе почему сердце, которое не обманешь, билось будто волчица в капкане, оставившая свой молодняк, безумно и сокрушенно. “Почему я ее бросил. Одну… Почему? Не все ли равно? Об этом не стоит даже думать! Почему я ее бросил. Ответ так близко… Он не нужен. Нужен. Нужен, проклятье, хочу это знать!” Мягкие губы Беатрис вновь припали к ранке, продолжая прятать сочащиеся капли за стеной требовательной и какой-то неожиданно обреченной улыбки, которая не спадала даже когда ее резко развернули, схватив за подбородок. - Да кто ты такая, чтобы спрашивать меня об этом?.. Айзек почти рычал, пытаясь остановить гнев, ярость, совершенно ненужные и неуместные, но они пробивались наружу, разрывая вату серебра, убивая равнодушное желание выкинуть глупую женщину за борт, лишив перед этим конечностей. – Ты… Ты жива по какой-то удивительной для меня случайности, и еще смеешь требовать ответы? Вены на шее вздулись, будто пропуская помимо крови комок чего-то инородного, создающего видимость шарика, скользящего под кожей. Он не понимал ничего из происходящего, один лишь вопрос вызвал такую бурю. Будто тело само среагировало, вовсе не на голос, не на взгляд и прикосновения, а на проникновенные интонации, безусловно самоубийственно вызывающие. – Что-то мешает мне тебя просто и без затей утопить, думаю обойдемся островом, тут как раз есть одна скала в пару метров шириной… Секунда. Всего секунда, когда она почувствовала такое родное и знакомое тепло. Тепло кожи, крови и мыслей. Всего одна неуловимая секунда, за которую ей предстояло понять так много. Здесь все было гораздо сложнее, чем обычная случайность, непоправимей стечения обстоятельств. «Летто…» - вдруг подумала она, крепче сжав пальцы, - «Что же ты наделал, ублюдок…». Совершенно не зная ее, он будто насквозь видел цепочку ее возможных поступков: не поверить – догнать – разочароваться – отчаяться – бежать прочь… прямо к нему в лапы. Где будет уже плевать, выйдет ли она когда-нибудь на свободу или нет. Где он сможет делать с ней все, что захочет, не боясь последствий. Не опасаясь возмездия. Ведь может статься и так, что Айзек сам будет подавать ему гвозди… И от осознания этой перспективы было так больно… так больно, что огненный комок будто поднимался из груди, вырываясь рычанием, и именно в этот момент ее бесцеремонно дернули за руку, ставя лицом к себе и хватая за подбородок, не давая шевельнуться. - Что?.. – ошеломленно прошептала Беатрис, щурясь от капель дождя, что сыпались в лицо, - Кто… я? Эти глаза… эта слепая ярость, неоправданная и бессмысленная. А может быть и оправданная? Ведь из-за нее он чуть не умер, из-за нее чуть не потерял все, что было добыто тяжким трудом. Он ради нее предал все, для чего жил, а что сделала она? Щелчком пальцев разрушила то, от чего зависела его жизнь и еще смела требовать чего-то для себя? Верности, объяснений…взаимности? Робко и нерешительно она старалась признать свои чувства к этому человеку, такому непостижимо другому, что ноги подкашивало даже у нее, она пыталась убедить себя, что это все не сон и не шутка, что такое бывает возможно, но глядя в эти горящие глаза, ее сначала охватил страх, потом безысходность, а потом… осознание того, что если уж есть шанс, то почему бы им не воспользоваться… - Я жива… потому что нет пока что на свете такой твари, что была бы отчаянней и упорней меня… - глухо проговорила в ответ Беатрис, с трудом выговаривая слова. – Кто я такая? Ты спрашиваешь, кто я такая, мать твою?! – она с силой рванула головой, но пальцы крепко держали ее. Секунда молчания и звонкая пощечина разорвала очередной раскат грома, наконец провоцируя ее отпустить. - Я… как ты имел неосторожность признаться мне недавно... Я…твоя любовь!.. - громко проговорила она, отшатнувшись назад, лишенная опоры. Расставив ноги по сторонам, она в упор смотрела на мужчину, крепко сжав руки в кулаки. – Та, что наполняет твою жизнь смыслом! Бесконечно прекрасная и желанная! – закричала она, скалясь ему в лицо, заставляя матросов боязливо и ошеломленно оглядываться на происходящее, - Когда я рядом, тебе трудно дышать от эмоций, бурлящих внутри! – она дрогнула, глаза покраснели, наполняясь кровью, а колени на миг подогнулись, грозя уронить ее на палубу, - Тебе… трудно даже представить, что меня не станет! Ты… уничтожишь в пыль любого, кто посмеет нас разлучить… любого! Ты! Ты… - она всплеснула руками в бессилии, смахнув с лица мутный поток из крови, дождевой и морской воды. Сжала кулаки, задрожавшие от напряжения, - Ты поклялся… поклялся Господом Богом! – закричала она, подступая вплотную к нему и со всей силы ударяя кулаком в грудь. Даже не надеясь нанести серьезного урона, это был жест отчаяния, гнева и обиды. Как ревут по ночам в подушки, она направила всю свою боль в этот удар, слабый от истощения будто прикосновение котенка, но… мимо ее плеча пролетел какой-то серебристый ком, отхаркнутый из содрогаемой в кашле груди. Секунда… всего одна секунда, когда ей показалось, что конец ее сейчас близок, как никогда прежде… Перед его взором стояло изувеченное женское лицо, которое он в своих мыслях всеми силами желал расколоть неминуемым ударом кулака, позаимствованном у молотобойца. Тяжелый взгляд его весил, казалось, тонну, вдавливая смелую фигурку в палубу. Но все эти грозные “позы” были бессильны перед твердостью характера и вере в свою правоту. Скажете, каждый так мог бы перед лицом опасности, прижавшись к краю пропасти, ведь терять нечего. Глупости. Балансируя на одной ноге, люди чаще теряют силы, боятся, размахивая руками, задевая стоящих рядом, чем проявляют стойкость. Айзек отступил на шаг, иного ему не оставалось. Ярость, сметающая ядовитый туман, опала в бессилии, и в мякоть сокрушенного тела, в полный растерянности сосуд, вгрызлись болезненные слова Беатрис. “Больно.” Он отметил это почти машинально. “Почему так больно? Господи…” Его руки дрожали, словно у наркомана в поисках долгожданной дозы опиума, но нащупав мягкую черную гриву, обрели твердость, сжимая пальцы вокруг подобия опоры. Внутренности горели. Но он сумел запереть в себе просыпающегося зверя. - Ты. Идешь со мной. Ладонь с силой притянула девушку за пряди, вжимая в широкую грудь ослабевшее тело. Та вовсе не упиралась, лишь для формы дернувшись в стальной хватке рук, а может просто устраивалась поудобней, запомнив раз и навсегда за недолгое время странствий самое комфортное положение. Мужчина был горячий, большой и, несмотря на то, что совершенно сошедший с ума, так узнаваемо родной. Конечно, это не помешало попробовать извернуться, клыком пытаясь содрать свежую корочку засохшей крови на ухе, но ладонь держала крепко, прижимая щекой к плечу. - Мерзавец! Зубы скрипнули, но от дальнейших попыток она отказалась, довольствуясь руганью теперь уже на немецком и русском, впрочем, как и пониманием, что это бесполезно, по крайней мере сейчас, когда под разочарованно скалящимися татуировками бугрились полные мощи мышцы… Трюм на корабле место особенное, наполненное своей атмосферой. Темные отсеки и переборки, прошитые брусьями в обхват рук, пугали чужаков, а своих обитателей наоборот воодушевляли стойкими запахами солонины, пряностей, но чаще всего щекочущим ноздри ароматом битвы, сиречь пороха. Ступая по качающейся лестнице Айзек, точно сказочный людоед, тащил добычу в свое подземное логово. Хоть внутри и не было оглушительного ветра, волны с редкостным энтузиазмом пинали судно, кидая его из стороны в сторону. Качало под палубой ощутимо сильнее, а скрипучие доски, даром что просмоленные, визжали на разные голоса, как обвиненные в ведовстве пленницы, растягиваемые на дыбе. Тьма раскинула полы своих одежд перед качающейся на цепи лампой. В ней одиноко горела тонкая и яркая свеча. Видно, вахтенный успел обновить свет буквально недавно, да и дальше горели маленькие очаги, создавая пусть небольшой, но островок уюта посреди тюков, канатов и грудой наваленной добычи с разграбленного торгового судна. Вот только ненадолго. Удаляясь от лестницы, мужчина резко сорвал светильник вместе с цепью, и та точно непременный атрибут узника звенела, волочась по полу. Так и шел, держа девушку за волосы, теперь просто подталкивая перед собой, и одновременно, перекидывая цепь, безжалостно тушил огни на своем пути, создавая зловещее впечатление погружения под землю... во мрак… Зрителей и свидетелей не было, поэтому разыграв выход на сцену в духе Шекспира, Айзек просто остановился, бросая свою “добычу” на дерево выпяченного точно высокая скамья шпангоута. Он оказался тут посреди куска разобранной обшивки весьма кстати. Посадив на брус девушку, точно на скакуна, мужчина прижал ее всем телом, не давая пошевелиться, пытаясь пронзить тонкую перегородку век крепко зажмуренных глаз. Она явно была обескуражена, не ожидая чего-то подобного, а может просто умело скрывала. Как же он устал от этого гиблого самоанализа, измученный борьбой разум выдавал чудные выкрутасы, совершенно несовместимые с его видением мира, с его чувствами к этой женщине, и теперь он просто желал дойти до конца, желал ощутить и понять…. Что чувствует человек, нарушивший такое обещание?.. - Смотри на меня. – Айзек зарычал, закручивая оборот веревки, снизу цепляя петлю за сложенные вместе руки. – Какого дьявола ты наделала? Что со мной?! – Смотри на меня! Ноги, прижатые лодыжками к брусу, он скрутил еще тщательнее, чем руки, а девушка лишь расслабилась, будто обхватила бедрами не корабельное ребро, а как минимум любовника. - Да смотри же ты, бестолковая вампирша… - Внутри вновь все скрутило, губы окрасились кровью и серебром. – Ох-х…. Проклятье. Что со мной... Руки хрустнули костяшками. Ее глаза были прекрасны. Он это понял. Почему он не заметил раньше. Идиот. Распахнутые после его криков боли словно глаза ангела, обеспокоенные, и от того, а может еще ранее, с набухшими алыми каплями слез. Прекрасные глаза, которых он не достоин. И никогда не будет достоин. Это все не настоящее, все подделка. Ведь так? Да? Но глаза… такие глаза… Разве они могут обманывать? Тени сгустились вокруг, подталкивая в пропасть отчаяния прозревшего, но по-прежнему слепого человека… Словно механически мужчина поднялся на ноги, перекидывая через перекладину на потолке зажатую в руке цепь. Тяжелый светильник качнулся в натяжку, толкая освещенную область из стороны в сторону, еще больше увеличивая амплитуду из-за усилившейся качки. На ее излете, почти падая с ног, Айзек резко схватил почти невидимые в темноте мягкие локоны. Потянул их ввысь. С силой и яростью. Девушка вскрикнула, когда шея выгнулась почти вертикально, а все так же красивые глаза подхватили скоро замолкнувший крик уже безмолвно. Цепляя края цепи и волос, Айзек отпустил этот узел, отступая во мрак. Он сходил с ума, признавался в этом самому себе, но безумие было притягательно, поэтому какой смысл сопротивляться, особенно, когда в твоем распоряжении, буквально под кожей, столько друзей, которые подскажут и направят… - “Ведь так…? Мои хорошие…” Где-то там во тьме углов шевелились призванные страхи, и множество глаз уставилось туда, где просили их о помощи… Корабль вздрогнул от очередной волны и, кренясь, судно завалилось на правый борт, заставляя девушку стиснуть зубы. Она, брыкаясь в путах, пыталась хоть слегка ослабить тяжесть стальной болванки, привязанной к волосам, искала глазами Айзека, не находила, снова искала, понимала, что совсем одна в этом мрачном трюме. - Черт… Только и выдавила из себя девушка, оставшись в темноте. Слишком смешанные чувства ее обуяли, чтобы сказать, что она была здесь одна, по крайней мере ее очень хотели в этом убедить. Что за безумие… Будто она когда-либо боялась темноты, будто она когда-либо боялась того, что в ней прячется. Что за глупости. И лишь в темноте она смогла осознать то, чего совершенно не заметила при свете, ослепленная гневом… он снова видит! – О боги… Уже более растерянно прошептала она, заерзав на брусе, но от того четче почувствовала безвыходность своего положения. Она слаба, как котенок, а связали ее так, будто она как минимум бурый медведь, чьей родиной была тайга. Шторм бился в борта, россыпь волн молотила по обшивке. Она замерла… будто смирившись со своим положением, будто вдумываясь в перспективы. - Это… он с тобой сделал? – вдруг спросила Беатрис, повернув голову, насколько ей это позволяло ее положение, - Я… видела эту тварь на аукционе. На нас напали… какое-то чудовище, а он заманил меня в ловушку, и если бы не ты… кто-то из нас бы обязательно тогда погиб… Она зажмурилась, стиснув кулаки. Тяжело было так спокойно говорить об этом, хотелось кричать и браниться на всех мировых языках, но какая разница, если теперь до ее слов никому нет дела… - Он сказал мне… что ты встанешь на его сторону. Это правда?! – зашипела она, тщетно дернувшись в путах, - Как такое может быть? Она облизнула губы, пытаясь вытянуть хоть что-то. Хоть какую-то опору в этом бушующем море неизвестности и отчаяния. Кровь… горящая на языке и вовсе не от того, что она не ела уже неделю. Обжигающая внутренности и горчащая как концентрированная сера… скользящая на языке подобно ртути. Это не его кровь… больше не его. А чья же тогда?.. - Эта тварь… - прошептала девушка, в последний момент спохватившись, что на этот раз ее могут услышать. Мутными, дрожащими образами к ней приходили воспоминания о той ночи. И ведь верно… она понеслась за Летто, будто пес за зайцем на бегах, совершенно забыв про мясорубку за своей спиной, а этот монстр… - Она проломила пол… - она схватила ртом воздух, начиная понимать, в какой ловушке оказалась на этот раз. - Ты был внизу… ты все это время был там… - монотонно зашептала она, в такт словам ударяясь лбом о влажную доску бруса под ней. – Идиотка… какая же я идиотка… *** Огонь чувственно облизывал кажущуюся хрупкой бумагу. Казалось, еще секунда, и она вспыхнет, мгновенно объятая пламенем, станет пеплом, но… видимо это был какой-то особенный день, что даже бумага не желала гореть. Тут не было никакой мистики, не было необъяснимого явления. Просто людская грязь, грехи и пороки неуничтожимы, они не рвутся на части, их невозможно отдать или потерять, и как оказалось… испепелить. Они не горят в огне, как бы мы этого не желали. Впрочем, инквизиция всегда была готова с этим поспорить. Пустое. Айзек, встав на колено грел руки у открытого пламени камина, чувствуя напряжение, чувствуя, что мироздание противится неестественному ходу вещей, чувствуя, как трещат законы природы и немудрено, что его это восхищало. Слепые глаза свелись в одну точку посреди клубящейся черноты, в узел переплетения сотен судеб. Сотен паршивых заблудших душ. Скрипнув перчаткой, мужчина достал конверт. Его имя. Что за судьба, в который раз получать сокрушающие письма, что за судьба, пытаться понять смысл всего происходящего, и не согнуться под тяжестью просмоленных брусьев креста. Его судьба. Очевидная… но предрешенная ли? Шурша бумагой, Айзек разорвал конверт. Идеально ровная линия отрыва, бумага так ни за что бы не порвалась, хоть бы небольшое отклонение, но этого не было. Высшие силы не часто обращают свое внимание на простых смертных. И вряд ли здесь они направляли движения пальцев, скользящих по строчкам. Пальцев, которые, словно бы пытались впитать через высохшие чернила истину. Что он мог? Человек, который уже давно не человек. В темной занавешенной комнате перед отблесками камина он, склонив голову, пытался почувствовать нечто ускользающее от него, нечто, к чему он не мог приблизиться ни на шаг. “Герцог Фредерик фон Дитц… Последователь культа… Замученные в пыточных замка жертвы… Рабские рудники… ” “Самюэль Антонесску, казначей ее величества… Работорговля… Кровавые обряды…. “Владимир Воробьев, боярин… Безжалостный убийца... Языческие жертвы…” “Сулейман ибн Рашид, визирь при дворе… ” Все повторялось вновь. Убийцы, идущие под руку с ублюдками и выродками. Хлопья мерзостного кишащего мухами гнилья. Человечество давно перенесло адские круги на свою вотчину и совершенно не осознавало, что жертва и палач на этом заклании будут в одинаковом положении. Вы все еще думаете, что высшим силам все равно? Пустое… *** - Снова мы встретились. Удивлен? Мне тоже это странно. Я всего лишь вспоминаю рассказанную мне одним старым моряком небольшую притчу. Мудрая птица, если хочешь я… расскажу тебе ее. – Айзек раскинул руки в стороны, не отрывая взгляда от потолка, а когда ворон промолчал, насторожившись, то продолжил, как ни в чем не бывало. – Притча, “о вороне и человеке”, слушай внимательно, умная птица, достаточно поучительно, если не для высших сил, то для человечества уж точно. - Наглый человек, пробуя остроту косы, ты скоро останешься без пальцев. Я с удовольствием заморю этого червячка. – Фауст не мигая смотрел на него своими огромными зрачками. - Потерпевшего кораблекрушение старого моряка выбросило на пустынный остров. Голые скалы, неприступные своей высотой, окружали его, теряя вершину в туманной дымке. Он оказался в совершенном одиночестве, без надежды на спасение, без крохи еды, благо только то, что пресной воды остался бочонок, на коем он и выплыл. Впрочем, несмотря на одиночество, выжил не только он, с ним спасся черный ворон, которого держал боцман на их скрипучей шхуне. Птица была умная, очень умная, и, несомненно, знала куда лететь, как спастись. Нарезая круги над головой моряка, ворон в голос кричал, но спуститься вниз никак не желал. Через семь дней моряка спасли с острова случайно проплывавшие мимо рыбаки. – Айзек сделал паузу, словно бы намекая на закономерный вопрос. - А причем здесь мудр-р-р-рый воррр-р-рон? – Птица приняла игру, хитро сузила глаза, будто бы зная ответ, будто бы зная все наперед. – Неужто, он позвал на помощь своими криками? Мудр-р-р-рый, ничего не скажешь… - Нет. – Айзек, только что лежавший без движения на холодном камне резко взметнулся и, ужом проскользнув два шага, ухватил ворона за горло, выдавливая…. - Краа-а?! – тушка трепыхалась с неведомой силой полосуя когтями плоть на запястьях. - На пятый день молитв моряк лежал обессиленный на уступе скалы, подставив пересохшие губы солнечным лучам, а ворон, чувствуя запах близкой падали, спустился вниз, намереваясь выклевать давно переставшие слезиться глаза. – Мужчина растянул усмешку, поглаживая свободной рукой хохолок дернувшегося ворона. – Мозолистые от весел руки свернули ему шею, а затем разорвали на вполне приличные куски съедобного мяса. Что спасло моряка? Жадность и черный голод падальщика? Низменные и порочные чувства? Человеческая хитрость? Нет. Его спас Господь. А какими путями, известно лишь Ему одному… Рука резко дернулась, делая из красивой птицы обвисшую, почти цыплячью тушку. - Хоррр-р-р-ошая попытка. Из неестественно вывернутого вместе с головой клюва раздался четкий, совсем не свойственный воронам голос, явно говоривший о том, что шутки кончились. В следующую секунду черное тело полетело в стену, запущенное крепкой рукой. Вместо глухого шлепка часть кладки разлетелась, словно глиняная стенка кувшина, издавая звонкий треск. Айзек замер. Еще секунду назад он мог чувствовать теплое биение сердца, а теперь… нет. Слепота нашла тропинку к его слабостям. Каменный мешок стал пристанищем существа, не имеющего плоти и крови, древнего, и как можно было предполагать, мстительного. Мужчина расставил в сторону руки с раскрытыми ладонями, пытаясь ощутить хоть легкое дуновение сквозняка, но ничего, гробовое безмолвие, какое и должно быть в пыльном склепе. Ничего. И правда, как можно разглядеть что-то через призму бездны, оказавшись внутри нее. Это выглядело словно черные дымчатые цепи, множество цепей, медленно стягивающих свои орбиты вокруг стоящей в центре фигуры. - Значит вот какой твой истинный облик, - словно предчувствуя ответный шаг, Айзек усмехнулся. – Признаться, в книгах ты был описан более внушительно…. Цепи резко, точно змеиные кольца сократились, буквально впиваясь в плоть, но тут же отпрянули в бессилии, мелко задрожав. – У тебя нет власти надо мной. - Ты… к сожалению, прав. Над тобой у меня власти нет. – голос был лишен интонаций и чувств, точно монотонный шум водопада. - А что ты скажешь насчет своей спутницы? Твоей… любимой и несравненной Беатрис Бойе. Она, словно молодое деревце, прорастает в нескольких мирах, зеленые листья укрывают от зноя и тихо воркуют на ветру, вот только стоит пожрать корни… и все… сухостой годится только лишь в пекло печи. Еще одна слабина. Так тяжело было сдержаться. - Я предлагаю сделку. – невозмутимо внешне и c холодным бешенством внутри, Айзек проронил эти слова, от ответа на которые зависело… Его широкая ладонь лежала в кармане штанов и сжимала тряпичный кошель, красный, с черным тиснением и аккуратно вышитыми инициалами: “А. Л.”. - Сделка подразумевает обоюдную выгоду. Что ты можешь предложить Мне. Ты - жалкий человек. - Это. - Рука мужчины опустилась в кошель, но не торопилась показываться назад. - Что же ты хочешь? – после паузы голос все-таки откликнулся. - Самую малость, сделай то, что у тебя получается лучше всего, неси на своих крыльях боль, отчаяние и… смерть. Возглас мог быть только согласием, и, расправивший крылья, ворон взмыл к потолку. Сделав в воздухе мертвую петлю, птица, точно заправская сорока, ловко подхватила брошенный вверх тяжелый перстень со стилизованным изображением рыбака и скрылась в тенях углов… Чтобы уже где-то выше перекрытий, мерзко расхохотаться на первые толчки, раздавшиеся из-под земли. *** Летто не обращал внимания на творящиеся страсти. Выкрики, ставки, все это его не отвлекало от чтения, лишь изредка он посматривал в сторону подозрительно густого темного полога с черными мыслями, но это не было его приоритетом, потому вновь упершись в книгу, он продолжал беззвучно перенимать мудрость предков. Лишь когда дворец тряхнуло, точно песочный замок, он отложил книгу, растирая озябшие пальцы, почему-то у него всегда холодели руки, стоило случиться чему-то неприятному, видно в предчувствии скорой кропотливой работы. Даже когда дьявольское нечто спустилось с потолка, он не потерял хладнокровия, удобнее устроившись в кресле, намереваясь наблюдать за развязкой этой драмы. Единственное, что он подумал, что выход Твари глупо смотрелся сверженный с потолка, вместо поднятия из черных глубин преисподней. Никакой логики или это уже относилось к поэзии… В общем, отец Антонио был непринужден, расслаблен и даже отчасти весел, когда прямо перед ним упал человек, ногу которого крепко оплело “нечто”. - Летто! Это же вы! Помните меня? Летто, сделайте что-нибудь… Помогите мне! Это проклятая тварь… Спасите… меня. Лицо человека обожгло гримасой боли, он протянул руки в поисках… милосердия? Спутница инквизитора, доселе не отрывающая восхищенного взгляда от мясорубки, творившейся в зале аукционов, бросила на Летто оценивающий взгляд, надула губки и слегка причмокнула в ожидании ответа… - Оу, пан Антонеску, какая удивительная встреча. Как же, как же, помню вас, лет пять назад, разговор последний наш шел через решетку замковых ворот, кстати, отличные у ваших солдат мушкеты, не подскажете, где заказывали? - Какие мушкеты…. А-а-а-а….- Лицо его побледнело, будто кровь схлынула как раз куда то в район ноги… - Помнится, мы вели разговор о сожжённой церквушке в ваших владениях, вы тогда меня убедили в своей невиновности, и все-таки хорошие мушкеты… - Да!.. Да… это я! Я! Простите… Я… все отдам… - Человек впился руками в гладкий пол, чувствуя как по сантиметру его оттаскивают, а он ничего не может поделать… - Простите… Прокушенные губы сочились кровью, замешанной на слезах… - Так я и думал, пан Антонеску. Вот только здесь я присутствую не как духовное лицо, а как частное... - Летто покрутил носком сапога, обитого стальными обручами. – Я знал настоятеля той церкви. Равнодушное лицо на миг стало жестким, заострившимся, точно у коршуна и каблук влетел в нос лежащего человека, превращая личину в кровавый паштет. – Надеюсь на ваше недоброе посмертие, пан Антонеску. Самое страшное для человека знать, что он обречен, что ему никто не поможет, что надежды нет, а впереди бесконечный океан страданий. Господь милостив, его светлые руки снимали с креста каждого, искренне раскаявшегося… Вот только, что сможет сказать на Его Суде эта волочащаяся по полу падаль?.. *** Знаете ли вы, на что похож крик пятнистой гиены? Пожалуй, ближе всего будет хохот, жуткий в своем животном происхождении, пробирающий до костей. Так мог бы смеяться сумасшедший, зарубая топором своего старого друга, не вернувшего долг, женщина, вырезающая сердце любовнице своего мужа, примеров много, один страшнее другого. И именно такой смех звенел в непривычно темном трюме. Круг света, подчиняясь качке, следовал за фонарем, выхватывая из тьмы то проржавевшую якорную цепь, то стеллажи, заполненные пустыми и полупустыми бутылками, оставляя неизменной лишь крепко привязанную к ребру шпангоута женщину. Трюм вовсе не место для свиданий, скорее наоборот, оказавшись там, человек терялся, а качка и замкнутое пространство выбивали из-под ног гладь доски. Конечно, Беатрис была не из их числа, что ей тьма, она сама была ее частью. Так считали все дети ночи, самодовольно вставая в позы, к радости человечества не думая о том, что опровергались такие слова обычно летально. Во тьме обитали не только они, и порой на кровавый пир “аристократии” приходили твари, не ведающие разницы между душой человека и пустышкой в оболочке из порой еще более аппетитных кошмаров. - Почему я бросил тебя. – Его голос был неожиданно холоден. Словно он не спрашивал, а готов был продолжить предложение…. – Наверное, я мог бы рассказать тебе это, когда решил достать проклятые купчие, бывшие спасением, когда во имя Господа избавил мир от источающего вонь гнойника, подарив призовые места в котлах самым ретивым нечестивцам. Или мог бы рассказать про то, как мечтал поскорее закончить это представление в декорациях проклятого капища, как хотел утащить тебя на мягкие простыни, чтобы приласкать и утешить, вот только в тот момент... – Кожаная лента вытянулась на метр, щелкнув резко разведенными в стороны краями, а мужчина склонился точно над лицом пленницы, впиваясь взглядом. – Меня жрало изнутри порождение бездны, жрало медленно и увлеченно, распробовав внутренности, мысли и чувства, ты ему к слову не понравилась, и поэтому мысли об этом первыми пропали… в зеве урчащей от голода твари. Интересно, почему. Будто оно уже познакомилось с тобой до меня… Мужчина аккуратно зацепил подбородок потерявшего краски лица и продолжил свистящим шепотом, зависнув над ухом. – Я тогда совсем не мог двигаться, прямо как ты сейчас, мог только хлопать глазами и чувствовать, как в желудок накачивают бочку битого стекла и стальных опилок, дерущих горло в кровавый паштет. Почему я бросил тебя. Почему? Может лучше спросить, почему я не сдох?! Как простой человек… Глухой рык разбил этот беззвучный стазис на отдающиеся эхом осколки, а пятерня оттянула за волосы дернувшуюся голову вампирши, обнажая шею и подбородок. – Ответишь? Госпожа Бойе… *** - Госпожа Бойе, я уже вижу, как все возвращается на круги своя… Вы у меня, в моих гостевых покоях… А я с милым другом де ла Ронда пью вино парой этажей выше. Совсем скоро Исаака будет не узнать. И это… прекрасно… *** Ласковая ладонь гладила по щеке, словно жалея и утешая. – Вот видите, до чего довело меня ваше исключительное красноречие. Порой… Новый удар из-за спины заставил девушку с болью вскрикнуть, но закрыть рот ей не дали, с силой ввинтив пару пальцев чуть ли не до конца. – Порой острый язык оказывается в руках Лукавого. – Айзек, прижимая девушку щекой к коленям, аккуратно нащупал во рту судорожно дернувшийся предмет диалога и с удовольствием зажал его у самого конца. – Он вещает через него, смущает умы и приносит гибель… Новый удар по бедрам содрал кожу, оставляя изогнутый кровоподтек, но на этом дело не закончилось, кожаная лента жалила точно ядовитая гадюка, не оставляя живого места. Наконец удары остановились, оставляя тело остывать от последствий жгучей пытки, с местами кровоточащей кожей, но задержав взгляд, можно было увидеть, как раны сами собой затягивались, а изгиб спины и ног, освобожденный от измочаленной тряпки, словно бы обретал женскую невообразимую привлекательность, особенно в таком неудобном для девушки положении. - Это замкнутый круг и рвать его нужно с двух сторон. Айзек отбросил ремень в сторону, обходя тело девушки, вновь бьющееся в крупной дрожи. Он аккуратно сжал изящную пяточку. Замер, наслаждаясь этой формой. Затем словно бы лениво прокатился ладонью по бедру и без намека на медлительность перекинул ногу, усаживаясь на брус точно за слегка вздернутым тылом. Руки “в броне” надетых им кожаных перчаток, не упуская шанса, с жадностью ринулись вперед, сжав мягкую цель с двух сторон, добиваясь недвусмысленной реакции. - Что-то не так, Госпожа Бойе? Вы так мило покраснели… Будто кто-то совершенно наглым образом раздвинул вам бедра и расшевелил угли в костре. Ах… Как расшевелил… Он убрал руки с шеи девушки и медленно вдохнул воздух у пальцев. – Как жаль, что перчатки… а, может стоит снять? Впрочем, не будь их, липкие пальцы были бы слишком большим соблазном… Девушка вскрикнула, когда дуэт превратился в трио, которое тут же продолжило свое падение. Она тяжело дышала, терлась о дерево, о скользящие между ним и телом фаланги, и замерла, когда все прекратилось. Взгляд из волнительного и умоляющего стал шокированным, непонимающим и слегка недовольным. - Вы так обаятельны, Госпожа Бойе, когда сердитесь, прикрываясь этим от знающих реальную причину. Эта картина приводит меня в… замешательство. Сзади послышался тихий смешок, а действие за ним закончилось стоном из ее полуоткрытых уст. Это было точно взрыв, точно горячий толчок факела, но пропорционально боли опаляющий удовольствием. Тело ее пробивали разряды от рук, сжимающих черные пряди и с особым садизмом ритмично тянущие навстречу близкой развязке, от ладони в перчатке, наотмашь бьющей по бедрам, когда толчки становились особенно тугими в перекрученном от удовольствия теле и… от горячего шепота… - Nicht zu eng, mein Engel?.. *** Каждый божий день с самого рождения человек примеряет на себя витиеватые маски в погоне за исполнением своих желаний. Каждый хоть сколько-нибудь разумный человек старается манипулировать другими: дети, притворяясь расстроенными, подростки, раздувающие хвосты друг перед другом, и вполне взрослые, зрелые люди, в поисках выгоды способные на все что угодно. Лицемерие и обман плотно вошли в нашу жизнь, вот только куда они денутся, когда, стоя в луже крови, глотая слезы и сопли, нам придётся держать ответ перед своей совестью. И я почти уверен, что пощады не будет ни для кого. Так уж сложилось под этим пронзительным голубым небом. Тьма в наших сердцах не всесильна, просто очень притягательны ее образы, от них порой так тяжело отказаться, порой невозможно, но это поправимо, ведь такой расклад никогда не устроит тех, кому мы дороги, тех, кто нас любит и ни за что не бросит на растерзание страхам и кошмарам. *** Она проснулась в гамаке только через пару с лишним суток, укутанная теплым одеялом, по запаху явно принадлежащим Айзеку, проснулась от мягких солнечных лучей. Каюту не качало, ветер не вопил, точно сошедший с ума петух, а в окошке можно было различить быстрые росчерки чаек, промышляющих в прибрежной полосе и конечно же полосу самого песчаного берега, усыпанного столбиками кипарисов. Скорее всего, дно было достаточно глубоким, поэтому судно стояло на рейде почти у самого берега. Такая дикая разница с событиями, произошедшими буквально вот только что, секунду назад. Создавалось впечатление, что это все сон, страшный кошмар, а может, так оно и было? Опять эта тяжесть в голове, граничащая с ощущением уже давно недоступного ей похмелья. От нее тошнило, выворачивало наизнанку и именно она заставила в итоге оторвать друг от друга свинцовые веки. Утро… боги, какого черта ее подорвало в такую рань? Но солнечные лучи, пробивающиеся в иллюминатор, падали на одеяло у ее ног, согревая и напитывая тело теплом. Так приятно… как и такой знакомый запах, донесшийся до ее обоняния от одеяла, укутывающего ее со всех сторон, словно в кокон. - «Ммм…» - мысленно улыбнулась она, вытянув ноги в гамаке, чувствуя, как хрустят суставы в коленях. Так уютно ей не было уже давно и это внезапное чувство словно обнулило все воспоминания о прошлых днях, выкинув их из памяти, словно скомканное неудавшееся любовное письмо. И тут же в голове невольно начала составляться из разрозненных кусочков целостная картина происходящего. А где же Айзек? Куда он ушел в такую рань… и когда вернется? Вернется ли? И она застонала уже вслух, мотнув головой, не сразу поняв, что больше не пахнет ни апельсином… ни кориандром, даже не слизью морских гадов, что обсасывали ее тело в открытом море. Она пахла цветами. Как и раньше. И от этого стон получился чуть более разнеженным, чем она хотела… - Госпожа? – раздался откуда-то тихий девичий голосок. Беатрис на секунду замерла, а потом медленно приоткрыла один глаз. Но одни мутные силуэты… слишком яркий свет. - Китти? – с трудом проговорила она, поморщившись. Постепенно перед ней проявлялся образ светловолосой девушки, что сидела в другом углу каюты и что-то скрупулёзно штопала, то и дело потирая исколотые пальцы. Было заметно, что она не привыкла к ручному труду. Что было странно, учитывая специфику работы девочек мастера Хрома, они должны были уметь сами о себе позаботиться. - Не знаю, о ком вы, госпожа, - покачала головой девушка. - Ммм… - схватившись рукой за голову, Беатрис откинулась на гамак, - А кто ты тогда такая?.. - Мое имя Зоуи, госпожа. Сеньор капитан велел мне присмотреть за вами, пока он отлучился по делам. - Капитан? – простонала Беатрис. - Странный он мужчина… - буркнула себе под нос Зоуи, - Головорез, каких мало. Мясник и безумец. Зарезал мою подругу, как свинью, как челядь безродную. А между прочим, дочь винодела, как и я… - ворчала она, вновь вонзая иглу в ткань, - Боже, как же я скучаю по ней, упокой Господь ее душу… А как появились вы, он вообще с катушек слетел… повесил двоих из этих бандитов, остальных поперевешал часом позже. Отогнал корабль на север, перерезал всех людей уже здесь, кто сдался добровольно теперь паруса сматывают, перенес весь груз сюда, то пиратское корыто затопил, а из этой каюты все эти два дня не выходил. Заперся и ни с кем не разговаривал. Оно и к лучшему. Этот второй выглядит куда добропорядочней… - огрызнулась она, с горяча в очередной раз пронзив палец. А Беатрис тем временем слушала ее будто в пол-уха, то и дело постанывая и потирая кружащуюся голову. - Сюда… - повторила она… - Подруга… так… - пространно махнула она рукой в сторону девушки, - Кто ты вообще такая?.. - Уже неделю как пленница сеньора капитана, – вздернула бровь девушка, - Хотя до сих пор не могу решить, радоваться мне или плакать, что именно я осталась в живых. Он со своими бандитами затопил наше торговое судно, ограбил, а меня с Кларой забрали в плен. Только… Клары больше нет в живых. Может оно и к лучшему, конечно… ей не пришлось мучиться дольше возможного. - О боги… - простонала Беатрис, закрыв лицо ладонью. Будто стопудовыми гирями на ее сознание накатывали тошнотворные волны из прошлого. Но она оттолкнула их прочь. Ей сейчас было тепло, мягко, сухо и уютно. Ее волосы больше не пахли слизью, а одеяло пахло любимым мужчиной. Какое ей было дело до какой-то сварливой блондинки и ее мертвой подружки. Она открыла глаза, редко моргая сквозь пелену всматриваясь в детали. Постепенно перед ее взором предстала знакомая картина: кресло, стол с аккуратно сложенным на нем бумагами, сундуки вдоль стен со свалом шкур у противоположной стены, также обшитой ими, а у двери в кресле-качалке поджав под себя ноги сидела девушка со светлыми волосами, сжимающая в руках обрывки подола своего платья. - «Элли»… - едва слышно пробормотала она, привставая на локтях в раскачивающемся под ней гамаке, - Это же «Элли»… Наконец-то… - О чем вы? - Ммм… не важно, - отмахнулась от нее Беатрис, переваливаясь на бок, едва не потеряв равновесие на подгибающихся коленях. Закутавшись в одеяло и набросив его на голову на манер капюшона, она направилась к выходу, надеясь попасть в дверной проем с первого раза. - Куда вы, госпожа? – встрепенулась девушка, отбросив свое занятие, - Мне не велели вас выпускать. - Что?.. – мрачно переспросила Беатрис, даже не оглянувшись в ее сторону. Лишь замерев на месте, она будто всем своим видом хотела дать понять, что еще одно слово и от этого сладкого тельца останется только груда костей, обтянутых кожей. - Сеньор капитан… - было заикнулась она… - Я сама разберусь с «сеньором капитаном», - отрезала девушка, дергая на себя дверную ручку, - А ты сиди здесь, желательно как можно тише, если еще хочешь дожить до возвращения домой. К слову… откуда ты? - Валенсия, госпожа, - отозвалась та, пятясь обратно к креслу. - Если еще хочешь вернуться домой… сиди тихо и будь хорошей девочкой, - устало вздохнула Беатрис, наконец покинув капитанскую каюту. - Пф… - фыркнула Зоуи, вздув челку, спавшую на лицо, - Тоже мне, госпожа. Такая же, как и этот разбойник… … Утро на палубе встретило ее фигурой задумчивого Хрома, который смотрел на морскую гладь и что-то то ли бормотал, то ли напевал под нос. А когда почувствовал тень, загородившую все еще теплое в этих широтах ноябрьское солнце, обернулся с легкой улыбкой, приветливо кивая. - Девочка моя, прости за фамильярность, я, конечно, не хочу лезть к вам под одеяло, но скажи мне на милость, в какое место ты укусила нашего бравого капитана, что он вторые сутки без еды и сна наворачивает круги вокруг корабля, периодически ныряя на глубину. А там метров двадцать, я проверил, – Он ткнул пальцем в веревку с грузилом. — Это какое-то вампирское проклятье за все его выкрутасы? Или он проиграл тебе в бутылочку? О, вон опять вынырнул… Присаживайся, поглядим, а то чего еще утонет… От яркого солнца на палубе ее ослепило, будто летучую мышь. Тихо зашипев и сперва подавшись назад, в спасительную тьму, Беатрис все же заставила себя сделать шаг вперед. Ее фигуру плотно закрывало одеяло, а босые ноги жгло нагретым на солнце деревом. Она подошла к знакомой фигуре у борта, будто сквозь туман вслушиваясь в его слова. Девочка… давно ее так не называли… впрочем, почему бы и нет. Из его уст это звучало так по-домашнему. - Я? – пространно улыбнулась она, подняв руку к лицу, где под когтями застряли частички бурой крови. Какой странный запах и в голове будто раздался хлопающий звук рассекаемого кожаным ремнем воздуха. Лишь мгновение, заставившее ее мотнуть в недоумении головой. – Второй день? Нет, никаких проклятий, сеньор… Прищурившись, она смотрела на плещущийся перед ней залив, такой голубой и чистый, каких она еще никогда в своей жизни не видела. Солнце отражалось в воде, причиняя боль глазам, но сейчас она не хотела отворачиваться. Свежий воздух и кричащие чайки. Ни духу от того кошмара, через который им пришлось пройти. Да что там она… Оглянувшись на мужчину, Беатрис увидела перебинтованное запястье с выпирающими буграми шины. - Сеньор… - она повернулась к нему, сжав пальцами края одеяла и обхватила руками его плечи, прильнув к груди. – Я… так рада, что вы живы, - тихо проговорила она, - Простите меня за то, что я сломала вам руку… это… кажется, это вышло случайно, я не хотела вам навредить. У нас не было времени. Я… - Ну что ты… - второй рукой сжал ее плечо Хром. - Если пожелаете, я смогу вылечить вас в считанные дни. Пара бокалов вина с моей кровью и ваши кости помолодеют на десять лет. Я сделаю для вас все, что будет нужно. Как же я рада, что с вами все в порядке… - Хорошо, дорогая, я подумаю… - улыбнулся он. Она опустила глаза в залив, где о борт корабля бились прибрежные волны. И на вынырнувшую из воды фигуру, блеснувшую мокрой шевелюрой, что лишь бросила мимолетный взгляд ей в лицо, прежде чем вновь скрыться в глубине. Всего секунда… мимолетная секунда, но она отдалась импульсом тепла в ее сердце. - С ним все будет в порядке, сеньор… - одними губами улыбнулась она, подтянув теснее края одеяла, - Он всего лишь… ловит жемчуг. – она скосила в бок глаза. Видят боги, как же ей хотелось сейчас отбросить прочь это одеяло, броситься с корабля под теплые солнечные лучи прямо в воду вниз головой… Догнать, прижать к себе. Но... Она развернулась, вновь удаляясь в сторону каюты, набросив глубже «капюшон». Ей было жизненно необходимо упасть в мех и просто прийти в себя, выпив чашку горячего чая с пряностями. Все потом… как-нибудь потом. А когда он вернется… ответит на все ее вопросы. Самое страшное было уже позади. Пока что.