My father told me...
Avicii, The Nights
«Агна, овца ты тупая!» Над захламлённым дубовым столом сутулилась тусклая лампа — единственный источник света на сто квадратов, близ которого кружилась пыль. Мимоходом в руке оказался лист бумаги, начинавшийся словами: «И если каждый человек будет говорить то, что думает…». Жилистая хватка вдруг сомкнулась на запястье, с силой разворачивая к себе: — Совсем страх потеряла, дура неблагодарная? Акварельное лицо низкорослой женщины плыло перед глазами словно залитое водой, и единственное, что оставалось нетронутым — пожелтевшие маленькие зубки, смыкающиеся в бешенстве. — Ты думаешь, там ей будет лучше? — Ногти беспрепятственно входили под тонкую кожу. — Твоей родной сестре! Неестественно вытягиваясь, точно подражая картине Мунка, резиновая маска женщины вызывала головную боль. Взгляд уходил за неё, к тексту, чётко просвечиваемому на старой бумаге: «… то все мы получим по-настоящему здоровое общество. Потому что…» — Когда приедет опека ты, дура тупая, — пощечина не отдалась болью, но заставила уставиться на шипящую женщину. — Скажешь им, что ты перепутала. — Тон сменился на умасливающий, и тонкие губы растягивали мертвенно-резиновое лицо в улыбку. — Что ты стаканчик-другой пропустила, овца ты тупорылая, мы повздорили с тобой, и ты вот так решила мне насолить. По пьяни, слышишь? Ты слышишь меня? Жестокие слова закрадывались под кожу, пробираясь к самому сердцу, но ни один протест не вырывался изо рта. — Агнес, ты слышишь меня? Ни рывка, ни кивка — ничего, словно тело ей не принадлежало. Сморщенные руки ласково легли на щеки, принудительно склоняя голову девушки в понимающем жесте. «Умница», — разнеслось эхом по пустой комнате. Со скрипом удалялись шаги, а тело ещё стояло словно брошенное, оставленное собственной душой. Одни глаза беспокойно крутились по сторонам, точно ища что-то: деревянный облупившийся пол, рассыпанные по нему бумаги, давно въевшееся пятно чая, а в руке страница: «Потому что за всю историю человечества именно слова…», напротив — битое зеркало, схваченное коррозией и два глаза, перепугано глядящих из глубины тела. Их напугало бледное лицо, изъеденное веснушками, зеленеющее пятно под глазом? Или то, что, как ни смотри — на девичьем лице недоставало рта? Вита судорожно вдохнула и сдёрнула одеяло. Второй вдох дался болезненнее, и она едва не закашлялась, закрывая кулачком рот. Прикосновение кожи к губам её успокоило, хоть она и не сразу поняла, почему. Из окна струился привычный бордовый свет, кровавой рекой разливаясь между кроватями. — Только сон. — Шёпотом пробормотала Вита, насилу выдыхая и сонливо потирая щёку, отгоняя наваждение. Одеяло напротив приподнималось от мерного дыхания Хезел, над ней угрожающе нависала рука Бист, а сверху поскрипывали пружинки от ворочаний Ванессы. Вита было хотела окликнуть одну из них, но вместо этого поджала губы: будить девочек перед сменой — дело неблагодарное. К тому же она ведь не ребёнок, чтобы лезть под одеяло к взрослым и просить их отогнать недавний кошмар. Хотя и очень хотелось. Она откинулась на подушку и закрыла глаза. Но, стоило погрузиться в темноту, как в ней тотчас замелькали жёлтые гниющие зубы, девичье лицо безо рта, и Вита вновь поднялась, отчаявшись уснуть. Она подсела к стене и разблокировала новенькие часы, решив до полного изнеможения листать ленту ВоксТока, но тут же обнаружила два непрочитанных сообщения — от Вокса. «Хорошая работа, — гласило первое. — Я в тебе не сомневался». «Приятных кошмаров», — обрывалось второе. Вита было расслабилась, задерживаясь взглядом на тексте, как вдруг дисплей перебросил её на вызов от незнакомого номера — часы запиликали на всю комнату. В страхе разбудить девочек, Вита сбросила. Она сползла с кровати и прошмыгнула в коридор, прикрывая за собой дверь, и тихонько ответила, когда звонок раздался вновь: — Да? — После недолгого молчания Вита повторила. — Да, говорите. Но в трубке по-прежнему стояла тишина, и она уже собиралась сбросить. Палец так и завис над дисплеем, когда сквозь динамики прорезался голос: — Что, номер не узнала, сука? Сердце Виты сжалось, и она наощупь коснулась холодной стены, приникая к ней спиной. Зрение расфокусировалось, ловя всплывающие мысли: «Где он и откуда звонит? И почему именно сейчас?». — Язык проглотила? Губы шевелились в беззвучном порыве выдавить из себя хоть что-то. Вита втянула воздух, стараясь подавить дрожь, и с трудом выговорила: — Я не даю комментарии. — Палец трясся над часами. — Всего хорошего. — А-а, ну да. Ты же теперь элитная шлюха. Капрезе, лимончелло, вся хуета. — До свидания. — А мож, если такая смелая стала, скажешь мне это в лицо? — До свидания. — Громче повторила Вита. — Или, блять, трубку бросишь, элитное ты ссыкло. — Расхохотался он металлическим скрежетом, и Вита обхватила запястье с часами, опуская голову. — А знаешь, почему ты не можешь? — Я могу. — Потому что никто тебе не разрешал. — Я говорю, потому что хочу, — голос дрогнул, и она зажмурилась, мысленно чертыхнувшись. — И здесь я потому, что хочу. И Джо Дугласа я послала тоже… — Потому что хозяин тебе разрешил. — Это не правда! — Правда, тупая ты овца. «Агна, овца ты тупая». — Ты думаешь, что упиздовала к оверлордам, и всё изменится? — Помехи усилились, а голос разносился повсюду, точно его подключили к колонкам. — А нихуя. Потому что ты никогда не изменишься. — Ты меня не знаешь. — Я тебя такую подобрал, шлюха ты неблагодарная. «Дура неблагодарная!» — Мелкая пиздючка, которая шагу не может ступить без чьего-то одобрения. — Но ведь, — осеклась Вита. — У тебя есть эта хуёвина, в которой есть твоё мнение? — По коридору разнёсся смех и зашелестели страницы. — И которую ты перепишешь нахуй, если кто-то скажет, что это хуйня. Шелест усилился, и уши прорезал скрежещущий звук. — Стой. — Залепетала Вита, оттолкнувшись от стены. — А зачем? — Скрежет повторился, а за ним шелест, и снова шкряб — точно ножом по сердцу полосовал шорох рвущихся страниц. — Если автор этого дерьма — тряпка продажная, которой на всех поебать. — Это не так. Она крутила головой в панике, как вдруг вдоль по коридору нарисовался просвет, бордовыми пятнами ложась на исходящих слюной росянок, увлекая за собой. — А может, — повторился болезненный разрыв. — Это вообще нихуя не твоё? Чей-то пережёванный и перетёртый кал: мы все учились, блять, у мёртвых наркоманов. — Замолчи. Чем дальше она погружалась в клубящиеся бардовые пары, тем навязчивее становился приторный запах, к которому примешивалось что-то ещё. Что-то жгучее и тревожное. — И, что бы ты ни думала, — чиркнула спичка, и Вита распахнула глаза, понимая, что пары, вливающиеся в лаванду, отдавали спиртом. — И кем бы ты себя ни мнила. — Она понеслась вперёд по задымлённому коридору что есть мочи. — Ты всегда будешь жалкой подсоской, которая только слушает и глотает. Воздух становился всё горячее, а механический голос усиливался по мере её приближения к цели. — Стой! — Слушает, блять, — впереди уже рисовалась массивная чёрная тень с заострёнными рогами. — И глотает. Крохотный огонёк сорвался с его руки и, стукнувшись о пол, был подхвачен языками пламени. Раздался взрыв, от которого заложило уши. Огненная волна отбросила Виту как тряпичную куклу, вливаясь в лёгкие обжигающим ядом. Она ударилась о бревенчатый пол, невидящими глазами ловя очертания мигающей лампочки, свисающей с потолка. Справа вырисовывался камин, а на нём фотографии, часы уже не тикали, но Вита знала, что и они — тоже есть. «Я бы хотела умереть здесь», — подумалось ей, но нахлынувшее умиротворение в миг сменилось щемящей тоской. В воздухе кружились обгоревшие бумажки, пеплом опадая на обессилевшее тело. «Именно слова, — догорали потёртые буквы. — Самые лживые». Распахнув глаза, Вита подскочила с кровати, запутываясь в одеяле и спихивая его на пол. Переваливаясь через изголовье, она подтянула к себе сумку, с бешено колотящимся сердцем сунула руку в кипу неразобранных вещей и, только нашарив твёрдый корешок, шумно выдохнула. Она прижала к себе книгу и обняла её как любимую игрушку, с которой пришлось надолго расстаться. В носу ещё стоял запах гари и сладкого дурмана. — Это она? Голос заставил повернуться в сторону распахнутого окна: Бист сидела на подоконнике, выкуривая не первую сигарету. От неё тонкой струйкой исходил бледно-розовый дым. — Твоя книга. — Добавила та, ожидая ответа. — А, да. — Растерянно кивнула Вита, опуская глаза на прижатое к груди сокровище. Протянутая рука Бист, как бы говорящая «дай», озадачила её, и Вита покачала головой. — Она не так хороша. — Так не хороша, что ты душу на неё поставила? Её внимательные глаза как красные фонари изучали Виту, всматриваясь в потерянное лицо. Такое же свечение было там, во сне, и розовая дымка вновь опутывала её, закрадываясь в сердце сомнением: «А вдруг всё это тоже сон?». Хотя на сей раз все кровати пустовали, а на дисплее с часами не было уведомлений. Значит, те сообщения остались во сне. И «я не сомневался» — тоже. Вдруг у носа что-то промелькнуло, и Вита рефлекторно вцепилась в коробочку с надписью «DeadDream», удивлённо поднимая глаза на гончую. — Нэсс этим закидывается, когда совсем херово. — Тоже мучится кошмарами? — На то это и Ад. — С усмешкой Бист выпустила струйку дыма в окно, поглядывая на подбирающуюся ближе Виту. — Чтобы макать вас в то дерьмо, которое вы ненавидите. — А ты? — А мне в жизни хуеты достаточно. — Вы не видите снов? Бист только покачала головой и прислонилась виском к холодящей оконной раме, когда Вита опёрлась руками о подоконник, устремляя взгляд вниз. С улицы веяло сыростью и горелой резиной — не самое приятное сочетание, но быстро привыкаешь. Впрочем, как и ко всему. Всего пару дней назад она так же стояла у этого окна — без телефона, без работы, без обозримого будущего — мысленно проходясь по полупустым улицам, она огибала стрип-клуб, кинотеатр, представляла, как сворачивает на перекрёстке и доходит до окраины района Ви, к деревянному дому, в котором давно никто не ждёт. Втянув носом воздух, Вита принуждённо опустила голову и запрыгнула на подоконник, усаживаясь рядом с Бист. Она по-прежнему сосредоточенно курила, уставившись на верхнюю полку, принадлежащую Нэсс. Небрежно спадающая на глаза чёлка была длиннее белоснежных волос, а видавшая виды чёрная толстовка едва прикрывала меховые бёдра, но Бист вряд ли это заботило. Вита осторожно взялась за её рукав и слабо потянула на себя, негромко бормоча: — Спасибо за то, что ты сейчас не спишь. Бист удивлённо округлила глаза, но тут же рассмеялась, сгребая Виту в охапку массивной лапой, вынуждая уже ту смущённо прижимать уши к голове и посмеиваться. — Какой пиздец. — Она затушила окурок о раму и выкинула через плечо. — Телячьи нежности, я ебала. — Если бы не ты, я бы уже с ума сошла. Правда. — Это всё твоя ебанная переработка. — Она тыкнула пальцем Вите в лоб, и та сощурилась. — Пошли уже Вокса нахуй, третий день херачишься с этими бумажками. — Это же не для Вокса. — А для кого? — Для меня. — А для себя нехуй перерабатывать. — Вита закатила глаза, но Бист продолжала. — Я знаю, кто здесь ставит самые ёбаные дедлайны — и это твой босс. Признай, что он еблан, и послать его будет легче. — Он делает свою работу. — Вита вернула ей её же утверждение, но Бист махнула ухом словно отгоняла навязчивое насекомое. — Он хоть читал твою писанину? Вита опустила глаза на книгу, которую не вынимала из рук, и погладила по ней большими пальцами: — Он сказал, что никто не прочтёт. — Еблан. — С чувством выполненного долга заключила Бист. — Еб-ла-ни-ще. — Но, — Вита подняла глаза, протягивая книгу той. — Я буду рада, если ты прочтёшь. — А если она не так хороша? — Тебе решать. Удовлетворённо хмыкнув, Бист пожала плечами и взялась за твёрдую обложку. Белым по-чёрному на ней было выведено название, а ниже — по центру — сиял белый прямоугольник. — Минимализм. — Люблю многозначность. Вита почесала коготком по щеке, в волнении переводя взгляд то на Бист, то на обложку, которую та разглядывала. — Хуй его знает. — Пожав плечами, она ткнула когтём в прямоугольник. — Белый — значит просвет, был бы чёрный на белом, то это уже значит херня какая-то. — Но не ясно же, что за дверью — просто какая-то возможность. — Ну за которую герой цепляется. — Бист ткнула ей в грудь. — И ты. — Это не автобиография. — Неловко посмеялась Вита, но, судя по скептичному взгляду, не убедительно. — Ты так хорошо разбираешь детали. Тогда, в клубе. — Ой, блять. — Сконфуженно отмахнулась Бист. — Это так здорово, что здесь можно найти наших авторов. В смысле, человеческих. Я слышала, бесы их как-то контрабандой перевозят сюда, да? — Ну, да, своих-то у нас нет. Когда Бист раскрыла книгу, в Вите поднялся трепетный ворох из смущения и чего-то, близкого к восторгу. — Никто ничего не пишет? — Изумилась она. Бист пожала плечами, уже проглаживая меховой лапой страницу. — Ну, блять, не всем дано. Вы же Его любимчики, по образу и подобию, вся хуйня, можете делать крутые штуки. А мы так, сброд. Воруем и уродуем. — Но это не так. — Насупилась Вита. — Забей. — Бист шлёпнула её лапой по кудрявой макушке. — Я не ущемляюсь. — Да не в этом же дело. В смысле, а кто не ворует? — Она вступалась за человечество так, будто отстаивала саму себя. Впрочем, так оно, верно, и было. — Может, первые люди ещё названия животным давали, мастерили что-то, а мы сейчас, ну, что мы можем ещё придумать? — В окно, блять, выгляни. Технологический прогресс, мать его. — А в искусстве? — «Посвящается тем, кто умеет ловить мысли в слова». — Прочитала с её строчек Бист, усмехаясь. — Так я бы даже спиздить не смогла. — Это не я придумала. Это всё мой папа. Он был… — Критиком, да. — А, ну да. — Покивала Вита, цитируя один из сотни шортсов в Вокс-Токе. — «Я к цирку имею опосредованное отношение — мой отец был клоуном». Она недоумевала от того, как её фраза вообще могла завируситься, но теперь-то весь Ад знал о том, что её отец был критиком. — А моё любимое это: «Сам я имею к ебле опосредованное отношение — мой отец был ебланом». — Рассмеялась Бист, и Вита невольно улыбнулась — временами этот тренд пробивал на «ха-ха». — Хорошим он был дядькой? — Да, наверное. — Пожала плечами Вита, тут же добавляя. — Я его почти не знала — он умер, когда мне было 5. — О, похожая херня — моего захерачили в потасовке. Взрывной был мужик, без него мать совсем с катушек съехала. — Да, моя тоже. — Сочувствующе покивала Вита, опуская глаза. — Что-то про него говорила? — Нет, знаешь, она, — в сознании обрывками всплывали картины детства, когда мать заталкивала её в отцовский кабинет и наказывала не высовываться, пока буянили её собутыльники. — Знаешь, иногда мне кажется, что он был со мной всегда. Я видела его на фотках, видосы смотрела в Ютубе, он много, где засветиться успел. Но, знаешь, потом я понимаю, что всё это было не со мной, и уже сомневаешься… — Был ли он вообще? — Да. — Покивала Вита, встречаясь со слабо мерцающими глазами Бист. — И здесь о нём? — Она подняла книгу, и Вита покачала головой. — Нет. Нет, что ты. — Растерянно улыбаясь, она собиралась с мыслями. — Это скорее о людях, э-э, о тех людях, в которых он верил, наверное? Ну, знаешь, он много рассуждал о том, каким должен быть человек, каким должно быть общество. Бист подтянула ногу к себе, упираясь рукой о колено и подпирая ей щеку. — И каким? — Честным. — Со стороны прозвучал скептичный смешок, и Вита продолжила. — В смысле, искренним. У него, м-м, был такой девиз, что ли. В общем он часто говорил, что если тебе есть, что сказать, то ты должен говорить. И он ещё, — она начала вращать ладонями, словно разгоняя ветер. — Вот так постоянно махал руками, как будто вот эта искренность она откуда-то из живота идёт. И я не знаю, как объяснить, но, когда я про это слушала, я как будто здесь чувствовала такое тепло. Я, — она вдруг опомнилась и притихла, когда в зубах Бист оказалась сигарета. — Слишком много говорю? Та молча щёлкнула зажигалкой, качая головой, глубоко затянулась и, выдыхая приторные пары, заключила: — Его любимчики. — Брось. — Я это прочту. — Она покачала книгой в руке, вызывая у Виты трогательную улыбку, но, когда та открыла рот, приставила к нему палец. — Нет. Не «спасибо». Что надо сказать? — Я буду ждать твоего мнения. — Посмеялась Вита, наблюдая за тем, как Бист в один прыжок зацепилась за поручни кровати, подтягиваясь и уже шарясь в вещах. — А если Вокс будет выёбываться, скажи, что он тебе ноги целовать должен. — Я так не скажу. — Значит посмотри так, чтобы он сам это, блять, понял. — Она подкинула Вите батончик с лисьим логотипом. — Контрабандный товар, жуй долго. — Буду ждать твоего мнения. — Повторила та, заменяя «спасибо», и Бист рассмеялась. — Ах ты сучка. — Но тут телефон завибрировал, крадя весь её бодрый настрой. — Фак. — Что случилось? — Говорит без неё выходить. Заебала. — Глухо зарычав, Бист вцепилась когтями в подушку. — Я тоже за неё переживаю. — Вздохнула Вита, опуская голову. — Думаешь, она сейчас с Валентино? Распотрошённая подушка влетела в стену напротив, падая на кровать Ванессы. — Да хуй её знает. — В бешенстве спрыгнула Бист. — Я спросила: «Это, блять, твоё решение?», она мне: «Да», ну так в пизду, пусть ебётся со всем этим сама. — А если я предложу ей роль, как думаешь, это её как-то вытянет? — Ванесса, — оскалилась на неё Бист. — Не будет играть шлюху. — Что? — Округлила глаза Вита, вжимаясь в окно и примирительно поднимая руки. — Ванесса? Я-я, я говорила про Хезел. — Что? — Бист выдохнула, раздувая ноздри, после чего закатила глаза, зачёсывая чёлку. — Фа-а-ак, нихуёво ты меня сейчас тряхнула. Блять. Какая Хезел, нахуй? Мне до задницы, меня заебало, что Нэсс таскается за ней как мама-утка так что, знаешь, что? — Она щёлкнула пальцами. — Да, займись ей. — Ты думаешь, это хорошая идея? — Я не знаю, блять, ты здесь сочинитель, но если они обе перестанут страдать хуйнёй и отъебутся друг от друга, то я сама нахуй приду к Воксу и скажу, чтобы он тебе ноги целовал, вылизывал, блять. — О-о, нет, спасибо. — Нервно посмеялась Вита, стараясь даже не представлять то, о чём говорила Бист. Но подступиться к Хезел ей было необходимо. Её отсутствие и появления под утро становились регулярными, а синяки под глазами уже не скрывались под пудрой. Была всего одна загвоздка — Хезел ненавидела её. Ненавидела не за конкретный проступок, а иррационально, за само её существование, и простой дружеской беседой дело явно не могло ограничиться. Но то, что Бист была на её стороне, пусть и по личным причинам, делало ситуацию не такой безнадёжной. Хотя бы на один процент, что уже не ноль, а значит, нужно было лишь постараться. Постараться не умереть.