Там, где ты должен быть

«А вот и дальняя дорога», — подумал Вернон, когда его отряд переправился через небольшую реку к востоку от Оксенфурта. Он не собирался придавать гаданию Мец какого-то смысла. Ведь всем известно: предсказания, приметы и суеверия начинают действовать лишь если начинать в них верить. Однако совпадение было в равной мере любопытным и неприятным. Провонявший дымом и солдатским бытием лагерь остался далеко позади, и Вернон надеялся, что ему никогда уже не придется вернуться в пещеры. Не потому что жизнь партизана тяжела сама по себе — к лишениям и неудобствам ему было не привыкать — скорее он не хотел снова оказаться в таком отчаянном положении. Его солдаты — та их часть, что решила последовать за командиром после новости о заключении перемирия с Нильфгаардом, — нестройно переругивались заспанными голосами. Талер отказался ехать с ним в Вызиму, сославшись на то, что ему в столице делать нечего. — Какого хера?! — возмутился Роше, услышав об этом. — Мы же вместе заварили эту кашу! Предлагаешь, чтобы я в одиночку её хлебал?! — У каждого должно быть своё дело, — невозмутимо возразил Талер, усердно начищая манжетой монокль. — А моё дело маленькое — сапоги тачать, да людей слушать. Ну разумеется сукин сын просто-напросто не желал прославиться на всю страну как коллаборационист и предатель славной родины, доблестной армии и всего Севера впридачу. Вот и хотел, чтобы именно Вернон шел впереди — не то со щитом, не то на щите. План был прост: добраться до Семи Ворот, небольшого города на Понтаре, где их будет ждать корабль, который прямиком доставит отряд вверх по течению в Вызиму. Всё пошло не так на первой же остановке, когда отряд собрался переждать ночь на постоялом дворе. Можно было бы встать лагерем в лесу, но раз уж они, сука, вернули страну из небытия, то что помешает им поспать на матрасах в настоящих кроватях? Хозяин двора остался не в восторге от идеи принимать у себя вооруженную толпу, но возражать не решился, соблазнившись щедрой платой. Разговор за ужином вертелся вокруг очень узкого круга тем. Первая: почему они всё сделали правильно, почему они не предатели, а самые что ни на есть патриоты и спасители отечества. Вторая: почему все остальные — мудаки и сукины дети. Третья: как они еще всем покажут. Говорить о чем-то еще они не могли и не желали, снедаемые в равной степени волнением и раздражением. С каждой выпитой рюмкой тосты становились громче. Проклятья — яростнее. Желание крушить усиливалось, равно как и стремление мстить всем, кто не встал на их сторону. Солдаты били посуду, требовали от других постояльцев пить вместе с ними за корону и отечество, а парочку отказавшихся это делать реданцев выволокли во двор и отлупили. А то вздумали артачиться, паскуды, ещ-ще чего! Затем Бьянка вспомнила, что неподалеку живет помещик Левандов, зажиточный хер, отказавший им в помощи, когда ошметки растоптанной армии Темерии отступали на север. Идею показать старому хряку, где его место, все нашли совершенно восхитительной. Ни у кого не нашлось духу урезонить разбушевавшихся солдат. Пожалуй, это даже к лучшему, ведь, встретив сопротивление, толпа поддатых вояк может стать по-настоящему ужасной силой. От жестокой расправы Левандова и его семью спасло, пожалуй, только то, что к этому моменту все так надрались, что никто не смог ни на ногах стоять, ни удержаться в седле. Решив, что к Левандову, так уж и быть, они заглянут первым делом завтра, солдаты вернулись на постоялый двор, где принялись нестройным хором горланить песни. Среди прочего Роше заставил местного паренька, который вечерами развлекал постояльцев игрой на лютне, исполнить «Лилии на топях» раз пять подряд если не больше. Трезвый Роше ненавидел эту песню. Тоскливая баллада о человеке, потерявшем кого-то очень, очень дорогого, заставляла чувствовать, выверенным движением давила на болевую точку, а Вернон подобного не любил. Одному почитателю сентиментального нытья в Оксенфурте он уже разбил лютню за неумение выбирать репертуар (чем сукиному сыну не угодили «Шел король домой с победой» или «Вива Темерия»?!). А вот пьяный Роше требовал петь еще и еще и даже подвывал дурным, осипшим голосом. — …Прдназначенье — бремя тех, кто войдет в ого-онь, коль так велит коро-оль!.. — горланил он, сорвав с головы шаперон и размахивая им как флагом. Слушая, Бьянка громко шмыгала носом и часто-часто смаргивала. Вечер тонул в озлобленном, черном отчаянии людей, которые поставили на карту всё, что только у них было, и теперь им осталось лишь следовать по избранному пути, прекрасно зная, что они предали товарищей и продались южанам. Поэтому все старательно глушили малодушные мысли о собственной низости выпивкой, и Роше — усерднее прочих. *** Разумеется утро встретило Вернона жесточайшим похмельем. В голове гудело, во рту было сухо как в пустыне, тело ломило — всё как полагается. Однако он хотя бы умудрился остаться при своих вещах и не захлебнуться в луже блевоты. И хотя последнее точно избавило бы его необходимости ехать в Вызиму, он предпочел бы сдохнуть не таким бесславным образом. А еще утро встретило его большой кружкой свежей воды и насмешливым: «А меня не дождались. Я практически оскорблен». Приподнявшись на локте, Вернон в несколько глотков осушил кружку и, сощурившись, сквозь отупляющую головную боль попытался разглядеть, кто это пожелал проявить к нему сочувствие. Хотя ему следовало сразу догадаться и не раскалывайся у него так башка, он бы с первого же звука узнал голос. — Какими судьбами? — прохрипел Вернон прежде чем еще раз поднести кружку к губам и перевернуть, надеясь, что там осталось хоть еще немного воды. — Пришел отчитаться хозяину о выполненном заказе, — пожал плечами Геральт. — Ты же не думал, что я специально вас искал? *** Крестьяне описывали чудище как нечто несусветно громадное и сильное. С их слов получалось, что это минимум трехсотлетний черт, поэтому прежде чем лезть в облюбованную монстром пещеру, Геральт подготовился слишком уж основательно и выпил столько зелий, что их токсический эффект не выветрился и спустя несколько часов. Так что когда Геральт подходил к постоялому двору, чтобы вручить хозяину голову твари (и не черта, а беса, и вовсе не трехсотлетнего), его всё еще немного пошатывало. На краю поля зрения клубились зеленоватые облака, которые свидетельствовали о том, что ему надо бы хорошенько отдохнуть. Однако увиденное у постоялого двора явно говорило, что отдых придется отложить — пьяные голоса, песни, крики и шум падающих вещей были слышны на всю округу. Местные уже собрались на безопасном от двора расстоянии — посмотреть, посокрушаться и посплетничать. — Солдаты буянют, — сообщил Геральту один из зрителей, бородатый и седой старик. — Приехали из Оксенфурту и нажрались. И буянют. — Что за солдаты? Черные или реданцы? — Синие. — Неужели темерские партизаны? — Разбираюсь я в них что ли? Всё одно — говно. Мебель, вона, колотют. Как бы подтверждая слова, из выбитого окна в этот же самый момент вылетела табуретка. — Что ж вы их не утихомирите? Старик вздохнул и покачал головой. — Да вы будто не знаете, что тут творилося. Мы столько солдат перевидали, — уже усвоили науку: себе дороже связываться с мужиками при оружии. Хотя у этих и баба есть, но такая же борзая. Главная зала выглядела так, будто по ней прошлось стадо бешеных лошадей: перевернутые столы, побитая мебель, сильный запах разлитого пива. Судя по пятнам крови на полу, кому-то успели расквасить нос. Щит с нильфгаардским солнцем сорвали со стены и бросили у порога. Кто-то уже устраивался дремать под столами, но еще не меньше десятка держались на ногах. В одном углу солдат, бурно жестикулируя, втолковывал товарищу, почему Синие Полоски — обязательно синие и непременно полоски. — …Что такое есть синяя полоса? Пнимаешь, это как Понтар и Яруга. Граница. Тута наши — а тама варвары и выродки. А мы аккурат посерединке, пнимаешь… Собеседник же ни на йоту тише рассказывал о том, почему «эльфа во первую очередь бить в глаз надо». Они едва ли слышали друг друга, но пребывали в полном умиротворении и согласии. В другом углу, усевшись на полу вокруг запевалы и чуть покачиваясь в такт, тянули песню: заунывно и искренне, как умеют только очень загрубевшие личности, способные докопаться до каких-либо чувств исключительно если напьются в стельку: — …В те-омную но-очь мать-Темерия так крепко спи-ит!.. Когда Геральт зашел, они как раз допевали второй куплет. — Ортензио, дружище, вы чего тут устроили? — спросил Геральт. Солдат не ответил, лишь посмотрел на ведьмака бараньим взглядом и вернулся к песне: — …Ну а Синих Полосок бойцы-ы её сон охраняю-ут… Хозяин двора прятался за стойкой, не то потому что отказывался покинуть пост, не то потому что попросту боялся попасться на глаза кутилам. Геральт перегнулся над стойкой. — Мог бы девок им подыскать, они б хоть на них отвлеклись, — хозяин начал мямлить, что и не помышлял о подобном, ведь место у него приличное. — Ты всерьез думаешь, что я поверю, что ты содержишь постоялый двор и не знаешь ни одной? Ладно, пёс с тобой. Накинь немного денег сверх контракта, и я их утихомирю. Дело оказалось куда легче, чем Геральт предполагал: большая часть солдат едва ли стояла на ногах и аксия стало достаточно, чтобы заставить их прервать пение и разбрестись, чтобы улечься почивать. Бьянка — та и вовсе давно спала, положив голову на стол, Геральту осталось лишь осторожно отнести женщину в её комнату и в порыве доброты душевной принести ей кувшин воды и ведро. Утро для неё уж точно не будет добрым. Хорошо хоть не додумалась покинуть товарищей и уйти на поиски приключений. — У них еще наверняка есть командир, — Геральт поднял нильфгаардский щит и прислонил его к стене. Вешать не стал, гербы — это всё-таки не к ведьмакам. Хозяин двора выглянул из-за стойки как птенец выглядывает из гнезда. — Есть, как же головорезы без командира. Смылся, видать, куда-то. — Сейчас разыщем. Возле двери валялся шаперон, больше похожий сейчас на тряпку, которой разве что пол мыть пристало. Знакомый запах стали, табака и пота чувствовался даже через вонь грязи и пролитого пива, и в несколько минут вывел Геральта на задний двор, где Роше, склонившись через изгородь, шумно прощался с содержимым желудка. И хотя Геральт не первый раз видел Роше сильно выпившим, именно сейчас Последняя Надежда Темерии представлял из себя настолько жалкое зрелище, что Геральт едва его узнавал. Всклокоченный, грязный, смердящий пивом и водкой — причем кажется он выпил лишь часть, а остальное вылил на себя. Что же такого стряслось, чтобы Вернон позволил себе подобную выходку? Наверняка ведь должно было произойти нечто из ряда вон, чтобы железный темерский ублюдок расклеился подобным образом. Неужели переговоры с Эмгыром всё-таки пошли не так? Да вроде бы нет. Из того, что Геральт знал, Нильфгаард объявил о мире с Темерией, и никто не слышал о том, чтобы император собирался идти на попятную. — Не пора ли заканчивать веселье? — громко поинтересовался Геральт. Роше не отреагировал. — Все твои ребята уже отправились баиньки. Может, присоединишься к ним? — Нахер пошел, — огрызнулся Роше, утирая губы рукавом и поднимая на Геральта бессмысленные, красные глаза. Глаза очень уставшего человека, которому плохо и он этим упивается. Да уж, удивительное зрелище: Роше, предающийся жалости к себе. — Вы тут почитай несколько часов буянили. Идем со мной, тебе не мешает прилечь, — с этими словами Геральт подхватил Вернона за предплечье, тот немедленно попытался высвободиться, потерял равновесие и глупейшим образом рухнул бы в грязь, не поймай его Геральт. — Руки прочь, — забормотал Вернон, отмахиваясь точно от гнуса, — п-прочь! — Я ж тебе добра желаю. — Н-нечего меня лапать! За так — не позволю. С-самая дорогая шлюха Севера продается т-только за страну. На меньшее — не согласная! Геральт вздохнул и сотворил аксий. Ранее он лишь раз пробовал применить на Роше чары контроля — и тот яростно воспротивился, Геральта тогда даже чуть отбросило назад силой его недовольства. Сейчас же… Геральт будто прижал раскаленный нож к маслу — он попросту не ощутил сопротивления. Теперь уже не составило никакого труда довести Вернона до койки и уложить на стеганое одеяло. Геральт уж не стал пытаться избавить человека от формы и кольчуги и ограничил свои добрые дела тем, что стянул с Роше обувь, мысленно отметив, что сапоги-то просто отличные. Подметки на зависть. Что-что, а обувь нильфгаардские мастера делать умели. *** Требовательно расспрашивать Вернона сейчас о вчерашнем было бы слишком уж жестоко. Поэтому Геральт решил всё-таки подождать с разговорами, пока тот хоть сколько-то не придет в себя. Наконец, Роше с трудом сел, свесив ноги с постели, и Геральт воспринял это как готовность к беседе. Снова наполнив кружку, он протянул воду Вернону. — А ты-то что тут забыл вместе со всеми ребятами? Отмечали победу темерской дипломатии? — Взгляд Роше, прежде чем он прильнул к кружке, ясно сказал Геральту, что это был исключительно бестактный вопрос. — Нам надо в Семь Ворот, — выдохнул Вернон, утирая лицо ладонью. Воду он пил настолько жадно, что залил подбородок и грудь. — Это городок выше по течению. Там нас ждет корабль до Вызимы. — Это всё твои дела с императором Нильфгаарда? — Нет, Геральт, мне просто страсть как хочется прогуляться под парусом, — съязвил Роше, снова протягивая кружку. — Свежий ветер исключительно полезен для нервов, понимаю, — миролюбиво согласился Геральт, наливая еще. — Может мне составить тебе компанию? — Не стоит, сам же говорил: с тебя и так хватит политики. — Причем тут политика? Раз Путь снова свёл нас, значит это для чего-то нужно. «А может и для кого-то», — однако этого Геральт говорить уж не стал. Конечно, если бы он сказал, что скучал и чах от тоски, он бы соврал, а Вернон заслуживал как минимум честности, однако увидеться снова было и в самом деле приятно. Да и по совести вчера Вернон выглядел действительно хреново, а Геральт уже давно понял, что, чтобы настолько набраться, Роше должен сначала достичь крайней стадии отчаяния. Так, например, было во Флотзаме вскоре после смерти короля Фольтеста, когда Синие Полоски перепились до полного беспамятства. В остальное время Роше, не отказываясь от выпивки, всё-таки держал себя в руках. Так что, видимо, именно сейчас Вернону не помешало бы дружеское плечо (или не только дружеское и не только плечо) — если только он сам пожелает это признать, конечно. Геральт иногда всё-таки мнил себя приличным человеком и не собирался навязывать своё общество или на чем-то настаивать. Тем более, что Вернон очевидно пребывал в том состоянии, когда сложно даже вести внятный разговор. Тяжело дыша и бессмысленно смотря в потолок, он растянулся на кровати. Да, то была именно та стадия похмелья, когда нет на свете ничего лучше воды и возможности полежать (и, по совести, несмотря на ужасающе крепкий запах перегара, Геральт был не прочь присоединиться), но, похоже, долг командира требовал прекратить праздность и заняться делом. — Дай мне еще пару минут, — страдальчески щурясь на солнечный свет, льющийся в комнату из небольшого окна, попросил Вернон, как будто Геральт был вправе поднять его и отправить на марш. *** К тому моменту, как Вернон нашел в себе силы стоять прямо, темерские солдаты уже собрались в главной комнате постоялого двора. Без лишних слов Роше приказал построиться. Он не стал расспрашивать, кто вчера что натворил и чья это кровь на полу. Роше глянул на понурых от похмелья солдат и задал один лишь вопрос: — Кто-нибудь может мне сказать, куда делся Юзек? Ну и разумеется, если речь идет о пропавшем человеке, а рядом есть ведьмак — не надо быть провидцем, чтобы предсказать, что Роше сразу же обернется к Геральту. — С тебя причитается, — хмыкнул Геральт, не дав Вернону и рта открыть. — Кто последним видел этого вашего Юзека?..