I know what you wanna do
We’ll make out and let our bodies speak
в небольшой душной комнате они делили один воздух. хао дрожал, стоило чужим, слегка холодным пальцам коснуться живота, оттягивая резинку ненужного белья. он никогда не думал ни о ком другом. он всегда горел лишь желанием быть нужным кому-то. быть необходимым кому-то. стабильность — это о неизменности, хотя бы в собственных чувствах. сон ханбин — стабильность. это вошло в привычку: делить один воздух, жадно глотая в попытках не задохнуться; просыпаться на утро в холодной постели и жить привычно серой рутиной. они в первую очередь друзья, верно? для хао, однако, это было сродни игры на выдержку. ведь другом он ханбина не считал. хао уже было думал, что живет в симуляции, когда ханбин вновь и вновь касался оголенных участков кожи, а губы его так требовательно сжимали собственные. и он соврет, если скажет, что это не было ему необходимым. это не похоже на обычное желание переспать, отнюдь, — это всегда было чем-то большим. что-то вроде: «я хочу рассказать тебе то, о чем не могу сказать другим». ну, возможно, в немного извращенной форме. ханбин, однако, против никогда не был. и сейчас он везде: уложив хао на кровать, ханбин медленно снял его полупрозрачную рубашку, словно тот был подарком; поцелуи шли от шеи к бедрам — влажные и короткие, — пока руки блуждали по телу, сжимая молочную кожу. хао терпением никогда не обладал. — пожалуйста, сними свою рубашку, — голос его слегка хрипел, но тон был серьезным. и ханбин не мог возразить: элемент одежды тут же полетел в угол комнаты. руки хао касались его — и то было так необходимо. ногти цепляли узоры на ключицах — ханбин улыбался по кошачьи. первый раз это произошло под небольшим количеством игристого, да и из желания «попробовать». хао никогда раньше не стеснялся своего тела, но когда ханбин смотрел на него так — хотелось быстро куда-нибудь спрятаться. ханбин, в прочем, не позволял. — приподнимись. хао всхлипывал только от одного требовательного тона, выполняя все то, о чем просили. ханбин никогда не был слишком груб, ему вовсе не хотелось причинять боль, поэтому все звонкие стоны он ловил поцелуем. руки оттягивали волосы, пока хао впивался ногтями в его напряженные плечи. он был счастлив иметь возможность видеть лицо ханбина с такого ракурса, созерцать каждую едва заметную родинку. руки тянулись к шее, губы — к губам. хао мог уловить легкий аромат геля для душа и кокосового шампуня — и это тоже было необходимостью. ханбин не двигался быстро — своего рода игра. хао касался его бедер и всхлипывал, пока слезы с его глаз мягко сцеловывали. это уже пик отчаяния: он умолял, сжимал бедра, вызывая у ханбина протяжное рычание, и руки обессиленно хватались за широкую спину. это было чем-то… парадоксальным. хао никогда не озвучивал свои чувства. опять же, это было привычкой: как ни в чем не бывало спать друг с другом, говорить о том, что непринято, и умолять, жадно впиваясь в чужие губы, — хао был собственником. и что-то идет не так. — я думаю, нам следует прекратить, — голос его был уставшим, но вполне серьезным, что хао моментально напрягся, ослабевая хватку на талии. это вообще странно: говорить о чем-то серьезном после секса. в прочем, их отношения не предполагали каких-то более сильных химических реакций, и хао выдохнул: — конечно, как скажешь.‧͙⁺˚*･༓☾
— у вас что-то случилось? — у нас? — у тебя и ханбина. — никаких «нас» не было, рики. ханбин — это ханбин, а я… я тоже, вроде как, отдельная личность. рики вздохнул с какой-то нервозностью, поправляя очки на переносице и наливая вино в пустой бокал напротив. это было их комфортной зоной, чем-то секретным и недостижимым для других, просто потому что они — как сами считали — слишком… отличаются от других. здесь. здесь, в чужой стране, где их никто никогда не ждал. здесь они — мимо проходящие истории. мимолетные, незначительные истории. — ты не пустое место для него, ты же знаешь, — рики заговорил бархатнее, большим пальцем касаясь щеки. — я ничего не знаю. мы никогда не говорили об этом. — ты действительно так думаешь? это ударило сильнее. сильнее, чем если бы ханбин по правде выпалил что-то такое. что он — пустое место. — ханбин рассказывает тебе о том, что прежде хранил в себе слишком долго. он зовет тебя на все китайские фестивали, потому что хочет, чтобы ты чувствовал себя как дома. дома вместе с ним. а еще, потому что сам хочет знать, что ты за человек. и ты действительно думаешь, что ты — пустое место для него? хао молчал. луна в тот день была особенно яркой, звезды не мерцали, а тишина давила. воздух был ядовитым — хао хотел задохнуться, но рики бы не позволил. он в принципе никогда плохого для него не желал, лишь слегка подталкивал. и хао набрал выученный номер.‧͙⁺˚*･༓☾
ханбин впервые тогда опаздывал. время было позднее, и хао пускал пар в морозный воздух, пряча руки в карманы пальто. время было для первого снега. хао созерцал каждую снежинку, случайно упавшую на его выцветшие пряди. ветер что-то пел, звезды танцевали. он выдохнул, прежде чем уйти, решив, что про него забыли. это было бы неудивительно — по крайней мере, ему так думалось. огоньки на окнах зажигались по очереди, сопровождая. его руки и так всегда были холодными. хао не успел понять, когда его ладони обожгли чужими. — куда торопишься? стабильность — это о неизменности, хотя бы в собственных чувствах. — ты опоздал. — не опоздал, а задержался. я же написал тебе, почему не посмотрел? сон ханбин — стабильность. объятия были свободные, как свитер крупной вязки. их было много: пушистые, теплые и долгие. от ханбина пахло чем-то кофейным и пряным, хао заметил небольшой пакет с выпечкой и невольно улыбнулся. он уткнулся в чужой шарф, сильнее сжимая ткань и вдыхая аромат. — ничего не хочешь мне сказать? — ханбин слегка отстранился, выжидающе глядя в глаза. — прости. — мимо. — я скучал. — нет. хао нервно захлопал глазами, руки упали в поражении, пока ханбин внимательно изучал его, словно считывая каждую эмоцию, пытаясь, наконец, понять, что тот на самом деле чувствовал. всегда. — пора бы говорить словами через рот, хао. — я знаю, — голос слегка дрожал, ноги приклеились. — пока что ты используешь его не так, как надо, — ханбин наклонился, щелкнув по лбу, и рассмеялся. — я никогда не считал тебя другом. — а я никогда не спал с тобой без чувств, ладно? хао хотел было ударить его за эту прямолинейность, но руки потянулись к воротнику — необходимость. губы требовательно сжимали чужие, кусая и оттягивая. ханбин коротко улыбался, свободной рукой касаясь чужих замерзших ушей. — я же говорил. ты используешь его не так, как надо.