Секрет

      Они выходят на крутой холм, высящийся над пробитыми головами заброшенных изб, и их кутает росистый августовский вечер. Воздух неспешно холодеет, его пустой взгляд всё больше и больше полнится отрешённостью.       Кожа горит в воспоминании о сухой жаре дня, грудь всё ещё гнёт духота. Тоску подхватывает вечерняя одинокая трель кукушки.       Антон подгибает свои нескончаемые ноги и ведёт правой по мокрой траве. Его колени уже измазаны осколками жадеита.       Рома мажет грустной усталостью глаз по деревьям вдалеке. – Скоро домой уже, – говорит Антон, пластаясь широкой футболкой по земле. – Но ты не опоздай завтра, мы в двенадцать уже уезжаем.       Его голос звучит так, словно он уже прощается.       Словно уже уехал.       Уехал,             забыл,                   исчез.       Рома проходится быстрым тяжёлым взглядом по его вытянутому невыпеченному лицу.       Он точно будет скучать.       Во рту ссыпается песок, с трудом позволяя говорить. – Антон, – бубнит Рома еле разборчиво с придыханием, тянет грубую ладонь в его сторону. Тот заторможенно смотрит в ответ, приподнимается на локтях. – Держи мою руку.       Антон сначала выдерживает на Роме ровный взгляд, а затем медленно цепляется ладонью за Ромкину. – Сожми её крепче, – и Антон сжимает едва сильно, тупит взгляд в землю и вздыхает.       Загустевающее еле цветное небо стынет над головой, апатично толкает пышные комья облаков под унылые глаза сонного солнца. – Знаешь, я отчего-то почти могу быть уверен в том, что однажды на этих равнинах вырастет какой-нибудь сад, – Антон вперивает вдумчивый взгляд в пустеющие махровые поля. – Представляешь, как красиво будет?       Рома опускает взгляд и плечи. – А мы с тобою вновь увидимся, – продолжает Антон, отнимая руку от Роминой, – Уже серьёзные и взрослые. И сад здесь мы тоже увидим. Вообще, много всего увидим с тобой, Ром.       Он как-то криво улыбается Роме и губы его, кажется, еле гнутся.       В обоюдном молчании время шагает тихо, но широко, строго и даже зло. Шуршит босыми ногами по мокрой траве, отбивая пятки, напряжённо смотрит на не наблюдающих часов несчастных и кроет одеялом старый закат, уставший висеть над миром. Седые облака темнеют в ожидании рождения рассвета из лона тьмы, нежной в проблесках мелких звёзд.       Антон лежа потягивается на тёмной траве и переворачивается на спину, стягивает очки с переносицы и кладёт рядом. Слепо тычется взглядом во мрак угрюмого неба.       Рома двигается к нему.       Ему хочется говорить что-то Антону, но он не может сказать ничего, что не показывало бы его слабой веры в то, что они вновь найдутся однажды. И пока Антон лежит рядом, уже смирившийся с их концом, Рома может лишь смотреть.       Может лишь хотеть удостовериться в том, что их время ещё не ушло полностью.       Когда оно закончится, закончится его жизнь. – Вот сейчас так темнеет быстро, – вдруг тихо говорит Антон, аккуратно вникая в кутающее его шалью безмолвие.       В сумраке мутные воды в его сонных глазах даже не блестят, отчего его лицо разглаживается под давлением мягкой руки спокойствия и бесстрастности. – Я иногда выходил по вечерам из дома… И ничего не видел. Так страшно, точно я умер.       Рома берёт Антона за руку вновь и натыкается на его расфокусированный взгляд. – И сейчас уже скоро совсем стемнеет. Я умру в последний раз?       Антон спрашивает, потому что знает, что Рома не верит в них. – Нет. Не думаю, – Рома врёт, сглатывает острие забившейся в горло правды. – Вот встретимся… А я тебя на руки подниму!       Антон тихо усмехается и слегка крепче сжимает Ромкину ладонь, а затем тянет на себя. – Даже если мы совсем старики будем?       Лёжа на мокрой земле, Рома дышит тише, прижимаясь щекой к Антоновой груди, чтобы уснувшие грозные сосны не проснулись и не угрожали своими всклокоченными силуэтами. Во рту горчит полынь. Она запоминается вот так — рядом с Антоном, навсегда оседает на его тонкой коже. – Да, – говорит Рома, кладя ладонь на сердце Антона. – Даже если совсем старики будем…       Сердцебиение не чувствуется, как и тепло тела. – И когда мы вновь встретимся, – шепчет Антон, – Мы встретимся здесь.       Его тело внезапно слабеет в ощущении под щекой, а голос становится ещё тише. – Здесь. В этом сне.       Рома подрывается с тела Антона, широко раскрывает глаза и смотрит, как его очертания теряются во внезапно наступившей ночи.       Последними исчезают губы. – “И тогда ты вновь услышишь меня,” – Только и читает по ним Рома, прежде чем остаться в смоляной темноте.       Рома утыкается уставшими глазами в потолок.       Антон уехал.             Забыл.                   Исчез.       Рома проспал тогда. Он не проводил Антона в Москву. Антон ему никогда не звонил.

      Никакого сада в посёлке не появилось. Сейчас Рома ездит туда время от времени, ходит на тот холм, где лежали они с Антоном, чтобы вновь услышать его, но раз за разом слышит его лишь во сне.