Один из нас

      Передо мной большое зеленое поле, которое этим ранним утром поглощено туманом. Солнечные лучи только-только касаются земли, небо теплого розового цвета. В своей руке я держу старый фонарь, тот, что однажды видела в сарае мистера Уизли. В нем еле держится огонек. Никакая магия не помогает ему. Как и мне самой. Я просто иду вперед, а внутри меня, словно такой же хрупкий огонек, теплится надежда.       Я шагаю по земле, ощущая босыми ногами влажную траву. Тонкая белая сорочка касается холодных ступней. В то же время теплый вязаный кардиган, принадлежащий Молли, покрывает мои исхудавшие плечи, создавая ощущение уюта. Из-за влажности волосы свернулись в упругие кудри. Время от времени, когда дует легкий ветерок, он играет с несколькими короткими прядями у моего лица. Это вызывает ощущение щекотки, и я начинает тереть свой нос, пытаясь избавиться от него.       В этот миг окружающий мир кажется сказочным. Абсолютно нереальным. Тишина такая, что можно услышать еле слышные голоса семьи Уизли где-то за спиной, далеко-далеко отсюда.       Ох, и зачем я ушла в такую даль?       — Рон, — зову тихо, выставляя зачем-то фонарь перед собой, как будто он его увидит, — Рон, вернись ко мне.       Мой шепот словно будит саму природу, и тогда мне на голову обрушивается ливень. Молния разрывает облака на две части. Внезапно впереди я вижу темно-серое бушующее море. Оно омывает острые скалы, появившиеся прямо под моими ногами, огромными волнами. Ревущий ветер мгновенно тушит огонь в фонаре.       Сначала я не замечаю, как по моим щекам начинают течь слезы. Чуть позже у меня начинается истерика. Я не могу объяснить ее происхождение. Меня одновременно пугает резкая смена погоды, как ребенка пугает гроза, и чувство одиночества. Словно меня бросили на планету, где никто не говорит на моем языке, и теперь я изолирована. Вынуждена прожить жизнь в молчании и смирении, которых у меня никогда не было. Рыдания, наконец, прерываются, когда маленькая ладошка моей трехлетней дочери касается щеки, вытирая слезы.       — Мамочка, — шепчет Роуз, глядя на меня своими бездонными голубыми глазами, — все хорошо, мама.       День 1       Когда я находилась в лаборатории, которой заведует Северус Снейп, то чувствовала, что война, как и жизнь, проходит мимо меня. Любой бы сказал, что это скорее плюс, чем минус. Но я так не считаю. С тех пор, как я прекратила ходить на операции вместе с членами Ордена, я не могу погасить огонь внутри себя. Раньше он подстегивал меня, делал бесстрашной и наполнял силой, теперь же он сжигает меня изнутри. Каждый день во мне растет сила, я чувствую ее каждую минуту и боюсь, что однажды она уничтожит не только меня, но и все вокруг.       В то же время я больше не рвусь в бой. После многочисленных долгих разговоров с Молли Уизли я приняла тот факт, что у меня осталась маленькая дочь, которая нуждается в матери, а не в толпе рыжеволосых родственников. Я остаюсь на Гриммо ради нее. Оказалось, что разрушающий огонь внутри моего истощенного тела может усмирить только эта маленькая девочка. Страх, что я могу навредить ей или сделать ее сиротой, слишком сильный, чтобы я могла побороть его. Поэтому я смирилась, хоть и обещала себе этого не делать.       Я выбрала меньшее из зол: работу в подвале дома на площади Гриммо, 12. Северус Снейп когда-то оборудовал его под лабораторию для создания зелий, как для местного самодельного лазарета, так и для бойцов, участвующих в штурмах и спасательных операциях. Конечно, я могла бы выбрать и второй вариант, то есть работать в лазарете вместе с Падмой Патил и мадам Помфри, ведь я проходила практику в Св. Мунго и работала там какое-то время. Однако после нескольких панических атак при виде переломанных костей и вывернутых наизнанку внутренностей, а также выплеска моей слишком сильной стихийной магии я поняла, что больше это не мое призвание.       Я присоединилась к Снейпу в июле. Тогда он уже периодически пропадал на несколько дней, и лазарет отчаянно нуждался в том, кто заменил бы мастера зелий. В то время Орден Феникса сильно нуждался в финансировании. Люди голодали. Не хватало зелий и обычных бинтов. Оснащение лазарета превратилось в своеобразную игру, в которой можно было угадать, чем раньше являлась кровать или, например, костыли. Падма была хороша в трансфигурации. Впрочем, как и во многом другом.       Снейп пропадал именно потому, что денег ни на что не хватало. Он искал ингредиенты для зелий. Искал тех, кто смог бы помочь нам. Иногда я думаю, что он делает слишком много для тех, кто ничего не сделал для него.       Дверь привычно издает протяжный скрип, и в нос сразу ударяет затхлый аромат трав. Я быстро к нему привыкла, он напоминает мне класс зельеварения в школе, но многие не испытывают никакого желания заходить сюда.       Северус бросает на меня быстрый колючий взгляд и утыкается в свои корешки, которые усердно измельчает, видимо, уже не первый час. Он больше не носит те устрашающие мантии и наглухо застегнутый сюртук, на нем обычная черная рубашка, классические брюки и болотно-зеленый защитный фартук из драконьей кожи. Теперь Снейп похож на обычного человека, а не на злодея из сказок.       — Мисс Грейнджер, ваша дочь снова варила зелья, сидя на обеденном столе. Видел ее, когда шел сюда. Кажется, мы говорили об этом в прошлый раз, — он хмурится и поджимает губы, выдав свою речь, полную неизменного раздражения.       — Профессор Снейп, — я достаю из ящика и кладу на стол небольшую ложку, которой обычно мешаю зелье, — думаю, что вы не обязаны каждый раз делать мне замечания. Ей всего три года. Не думаю, что моей дочери есть дело до ваших претензий.       Он недовольно фыркает и глядит на меня исподлобья.       — Я больше не профессор, — так вот что его возмутило.       — А я больше не Грейнджер, — единственное, что осталось у меня от Рона, помимо Рози, это фамилия. Это придает мне сил, будто он каждый день стоит рядом со мной.       Мы несколько секунд играем в гляделки, как я это обычно называю. Снейп будто каждый раз пытается рассмотреть во мне ту самую Гермиону Грейнджер, которая боялась плохой оценки и дрожала от страха при виде его грозного выражения лица. А еще эта игра заставляет меня вспомнить, как я когда-то точно так же смотрела на школьного хулигана, бросающего в меня обидные слова, как острые ножи. Тогда мы были всего лишь детьми, и главной победой в нашей войне было не отвести первым взгляд.       Теперь же той Гермионы Грейнджер давно нет, а война между мной и школьным хулиганом стала самой настоящей. Можно ли так плохо помнить лицо обидчика, но так сильно его ненавидеть? Я думаю, что да. Ведь я почти и забыла, как выглядит Драко Малфой, но ненавижу его семью так сильно, будто каждый день получаю от них десяток проклятий.       — Что у нас с остатками?       Наверное, я сильно погрузилась в свои мысли, потому что было похоже, что Снейп спрашивает не в первый раз. Я сосредотачиваюсь на списках.       — Все стабильно. Вчера пополнила крововосполняющее.       Я мешаю булькающее зелье и убавляю огонь под котлом.       Во мне уже несколько дней зреет вопрос, который я все никак не могу задать Снейпу. Мне все время кажется, что в его глазах я буду выглядеть полной дурой и он, как обычно, закатит глаза и скажет что-то в духе: «И это говорит самая умная ведьма своего поколения»? Но я не могу молчать, потому что это важно. Именно поэтому я внимательно смотрю на него, проверяя насколько плохое у него настроение. А оно плохое всегда, так что у меня просто нет выхода.       — Северус, я хотела бы спросить, — горло высыхает вмиг, и я начинаю хрипеть, но, прокашлявшись, продолжаю, — я… у меня не получается одно зелье, — он отрывает взгляд от котла, и, боже, кажется, его брови ползут вверх, но он сдерживается, — это, честно говоря, выбивает меня из колеи. Я часто видела, как его готовите вы и…       — Миссис Уизли, что это за зелье? — в его голосе слышится отсутствие терпения, но, как ни странно, он довольно мягок.       — Волчье противоядие, — почти одним словом выдыхаю я и жду приговора.       Кажется, он слегка растерялся. Уверена, в другое время он бы нашел несколько обидных фраз по поводу моего ума и признания общественностью моей гениальности, но если учесть, что мы почти подружились за эти месяцы работы, Снейп промолчал.       — В чем именно проблема?       — Честно, я и сама не понимаю, — я нервно поправляю выбившиеся из косы прядки, — все делаю по рецепту, но ничего не получается. В прошлый раз Джек Миллер чуть не разнес третью камеру. Пришлось его оглушить.       Орден устроил в подвальной части дома несколько комнат-темниц, в которых оборотни могли переждать свое превращение. Они принимали Волчье противоядие и становились миролюбивыми волками, которые тихо спали на уютных кушетках за зачарованной решеткой. Мистер Миллер принял то зелье, что я сварила, и оно не подействовало как следует, из-за чего шум стоял на весь дом, а темницу восстанавливали еще пару дней.       — Оглушить, — повторяет Снейп, чуть усмехаясь.       Я киваю. Не понимаю, почему ему смешно.       — И как? Получилось? — спрашивает с сомнением.       Почему такая реакция? Я что-то сделала не так? А что еще я могла? Я боялась, что Джек вырвется и разнесет весь подвал!       — Конечно.       — Вы, наверное, забыли, что магия на оборотней действует иначе. Что ж, это может только показать нам, насколько вы сильны, — его взгляд пристальный и оценивающий, и я на мгновение возвращаюсь в школьные времена.       Черт. Оборотни почти не восприимчивы к магии. Третий курс, как я могла забыть? Странное чувство на секунду заполнило меня, будто меня похвалили за идеально списанное домашнее задание.       — Что же касается зелья, — Снейп выключает огонь под своим котлом и смотрит на меня, — сварите его при мне, как будет свободное время. Я посмотрю, что вы делаете неправильно.       День 3       Как быстро можно сойти с ума, если все время представлять, будто погибший человек все еще с тобой? Я так четко слышу голос Рона, что иногда мне не по себе. Его смех все еще звучит в ушах, и по утрам, утыкаясь носом во вторую подушку, я хочу думать, что он лежит рядом и может обнять меня в любую минуту.       Я так часто думаю о нем, да и вообще погружаюсь в воспоминания, что даже не замечаю, как пролетает день. А ведь я варю зелья, и кто-то пьет их, чтобы излечиться или даже спастись от смерти. Думая об этом, я чувствую себя отвратительно, потому что варю я их уже на автомате. А вдруг однажды я забуду какой-нибудь ингредиент? Вдруг ошибусь и из-за меня умрет кто-то из моих друзей? Смогу ли я пережить смерть еще одного близкого человека?       Мне кажется, что я уже и сама похожа на смерть. По крайней мере мое осунувшееся бледное лицо и темные круги под глазами прекрасно подойдут вместо грима на Хэллоуин.       С трудом оторвавшись от подушки, я направляюсь к шкафу, чтобы надеть привычную юбку и блузку, заплести волосы в косу и пойти в общую ванную на моем этаже.       Лаборатория снова оказывается пустой. Снейпа нет уже второй день. Это портит мое настроение еще сильнее, потому что я опять остаюсь одна. День проходит так же, как обычно. Я варю зелье, мысленно разговаривая с Роном. Он прямо здесь, сидит на стуле у стены и улыбается мне. Я почти начинаю наслаждаться нашим безумным диалогом, пока не слышу протяжный скрип железной двери.       — Милая, это мы, — подает голос Молли, спускаясь по крутой кирпичной лестнице.       Рози что-то тихо напевает себе под нос, пока моя свекровь в очередной раз проклинает дом Блэков.       — Ну и ну, — фыркает она, опуская внучку на пол, — шею свернуть можно, пока спустишься, — Молли недовольно качает головой и осматривается, — никак не привыкну, что здесь так мрачно, — она прищуривается, рассматривая множество полок с ингредиентами.       — Как и во всем доме, — я вежливо улыбаюсь, а потом присаживаюсь на корточки, чтобы обнять дочь.       — Мама, сегодня я видела пикси! — с восхищением в голубых глазах говорит Рози.       — Правда? — улыбаюсь, разглядывая ее лицо.       — Да, — отвечает за внучку Молли, присаживаясь на стул у двери, — мы решили очистить несколько комнат наверху, — она бросает на меня такой взгляд, будто боится сказать что-то лишнее, и потом продолжает, — а там в одном из шкафов оказался пикси. Рози так завизжала, — она усмехается, качая головой.       — Ты испугалась? — шутливо спрашиваю у дочери.       — Нет! — решительно отвечает она. — Я просто не ожидала, что он выскочит на меня.       Смеюсь из-за ее забавной реакции и выпученных глаз.       — Выскочит и укусит тебя? Да? Вот так? — щипаю ее за руки. — Ам-ам! — легонько тычу в ребра и слушаю чудесных детский хохот.       — Нет, нет! Я не боялась! — она смеется и пытается увернуться.       Я заканчиваю игру и оборачиваюсь на Молли.       — Зачем вам понадобились комнаты?       — Ну… вдруг кто-то еще примкнет к нам. Сторонников Ордена много. Всем нужна защита. Дом большой, и комнат хватит еще нескольким семьям, — отвечает миссис Уизли и поднимается со стула, — как ты, Гермиона? — она касается моего плеча. — Ты спала сегодня?       Я встаю, вздыхаю и киваю.       — Все в порядке. Немного спала, — вру. Я сплю от силы часа три за несколько дней. Но зачем ей это знать?       — Зелья так и не помогают? Может, стоит попросить Снейпа сварить что-то посильнее? — ее взгляд пропитан заботой и переживаниями. Такими приторными, что мне становится тошно.       — Он отказал в прошлый раз. Я сомневаюсь, что теперь он согласится. Снейп сказал, что такое сильное зелье может сделать мою магию нестабильной, а также оно может затуманить сознание. Для меня это не лучшее побочное действие.       — Да, верно, верно, — кивает Молли, поглаживая меня по плечу, — Мерлин, она так мне его напоминает, — вдруг говорит она, скосив глаза на Рози, которая в этот момент в другом углу комнаты рассматривает цветные детские книжки, которые я принесла сюда на случай, если дочь решит ко мне заглянуть.       Она и в самом деле сильно похожа на Рона. У нее большие голубые глаза, широкая улыбка и чудесные веснушки. Это заставляет меня чувствовать дыру в груди лишь сильнее.       — Да, только с книгами он столько не возился, — я криво улыбаюсь, качая головой.       — Это она в тебя, — говорит Молли, нежно глядя на внучку, — я очень скучаю по Рону. Каждый день думаю, могла ли я что-то сделать, чтобы помочь своему сыну? Как я могла его спасти?       Ком встает поперек горла, не давая вдохнуть. Я смотрю в одну точку, надеясь, что разговор закончится быстро, потому что меня надолго не хватит. Я слишком истощена, чтобы поддерживать кого-то еще. Я ничем не могу помочь ей. Я пытаюсь и себя в этом убедить, но раз за разом чувствую вину. И я злюсь, так сильно злюсь.       — Вы не могли, — сжимаю ее плечо, потому что больше ни на что не способна, — никто не мог. Все произошло слишком быстро.       — Не представляю, как ты живешь с этим воспоминанием, — всхлипывает Молли, — ты ведь видела все, — она качает головой и легонько отталкивает меня, — прости меня, прости. Я пойду, не хочу нагружать тебя своими переживаниями.       Она все еще качает головой, когда покидает мое убежище. И такое случается довольно часто. Именно поэтому после смерти Рона мои отношения с Молли стали более напряженными и прохладными. Она частенько заставляет меня чувствовать вину. Не специально, нет. Но из-за ее напоминаний я не могу отделаться от мысли, что не спасла сына миссис Уизли.       Как будто я была всесильной.       Но это совершенно не так. Я обычная молодая женщина. Без родных. Без сил сражаться и без надежды.       Я еще несколько секунд смотрю на тяжелую железную дверь, вспоминая ярко-голубые глаза мужа. Такие же, как у его дочери. Это мое счастье и одновременно проклятие. Смотреть в них и скучать. Целую. Гребаную. Вечность.

***

      Проходит довольно много времени, прежде чем я возвращаюсь в реальность. Мои мысли постоянно где-то за гранью. Словно я нахожусь посреди океана, но иногда меня прибивает к берегу. Тогда я врезаюсь в скалу под названием «настоящая жизнь», чувствую ноющую боль где-то в центре груди и принимаюсь за очередные попытки прожить день как хорошая мать и, в принципе, как здоровый человек.       Рози замечательная дочь. Хотя бы потому, что она совсем не похожа на других детей, постоянно нуждающихся в неусыпном контроле и требующих безраздельного внимания взрослых. Несколько часов она сидела в дальнем углу комнаты на небольшом диване и рассматривала книжки. Потом она рисовала, и в какой-то момент мне даже показалось, что она уснула. В общем, она не подходила ко мне примерно пару часов. Это позволило мне быстро закончить свою работу.       Я зову Рози, она вскидывает на меня яркие глаза и улыбается.       — Ты все сделала, мама?       — Да, — бросаю фартук на стол и протягиваю к ней руки.       Она подбегает, падает в мои объятия, и спустя минуту я уже несу ее вверх по крутой кирпичной лестнице, проклиная дом Блэков, как недавно это делала Молли.       Пока мы идем по темному коридору особняка, я надеюсь, что мне не придется столкнуться с кем-то из близких. Я с радостью поговорила бы с Гарри, но никого другого видеть не хочу.       Его часто прячут по разным штаб-квартирам, и тут он появляется реже, чем мне бы хотелось. Особенно от этого страдает Джинни. Я вижу, как она скучает и переживает за Гарри. Им наверняка так же тяжело, как и мне, впрочем, как всем нам, ведь они пережили смерть собственного ребенка. Даже я не могу представить, насколько это больно.       Альбус Поттер погиб в возрасте двух лет. Когда только начались нападения на магическую Великобританию, Джин была беременна. Однажды она шла к Гарри на работу в Министерство магии и прямо на той же улице, где находилась моя подруга, началась магическая дуэль между двумя волшебниками. Проклятие попало ей в живот. Малыш родился в срок, и всем казалось, что все обошлось. В Св. Мунго ничего не обнаружили. Но в два года он умер. Его сердце просто остановилось, и все.       Я думала, что Джинни сойдет с ума.       Наверное, она и сошла, только выглядела нормально. Джинни будто отказалась от воспоминаний об этом. Раньше я переживала, что она стерла себе память о сыне, но однажды увидела ее в своей спальне. Джин стояла у пустой кроватки Рози и держала в руках мишку с голубым бантом на шее. Гарри подарил его Роуз. Моя подруга несколько минут смотрела на игрушку, а затем склонилась над кроваткой, уложив локти на бортик. Она опустила голову на предплечья, и ее плечи затряслись от тихих рыданий.       С тех пор прошло много времени, и Джинни стала более черствой. Она приободрилась и, видимо, старалась не думать о трагедии. Она ходила на операции вместе с остальными и подолгу засиживалась у меня в лаборатории, рассказывая различные слухи и сплетни, чтобы я не скучала в одиночестве.       Я думаю, что она нуждается в этом даже больше, чем я: я-то привыкла к одиночеству, а она нет. Джинни росла в большой семье, а теперь они все разбросаны по разным штаб-квартирам. На Гриммо только Джордж и Молли, помимо самой Джинни.       Кухня встречает меня умиротворенной тишиной и запахом бревен, что медленно дотлевают в печи. Я устало вздыхаю и сажаю Рози на лавку.       — Так, что мы сегодня будем есть? — спрашиваю у дочери, открывая холодильник.       — Печенье! — заявляет она, вызывая у меня ухмылку.       Но меня вдруг отвлекает то, что я вижу внутри холодильника, а именно битком забитые полки. Я давно не видела такого разнообразия продуктов в этом доме. Я вообще надеялась на какой-нибудь суп, который остался после готовки Молли или, может, на сэндвичи. Но холодильник трещит по швам и пестрит фруктами, рыбой, в нем даже есть нарезка салями. Кто ест салями в такое время?       — Кажется, кто-то в этом доме разбогател, — произношу вслух, и Рози хлопает в ладоши.       Бросаю упаковку салями на стол, достаю нужные продукты и следом нарезаю дочери персик. Пока тушится мясо, я все думаю о том, у кого появилось столько денег, чтобы купить все эти продукты. Все деньги Ордена закончились примерно год назад. Я помню время, когда мы с трудом находили ингредиенты для зелий, и потому увидеть подобное разнообразие удивительно вдвойне.       Закидываю в рот несколько слайсов колбасы и наслаждаюсь давно забытым вкусом.       Спустя некоторое время кладу мясо с картошкой по тарелкам и ту, что поменьше, ставлю перед Рози, предварительно немного остудив.       — Приятного аппетита.       Голос Гарри звучит за моей спиной так внезапно, что я сначала слегка дергаюсь, а потом резко оборачиваюсь. Господи, наконец-то он здесь!       — Дядя Гарри! — радостно визжит Рози, разбрасывая кусочки картошки по столу.       — Гарри! Привет, — обнимаю друга, прижавшись носом к его шее. Он, как всегда, пахнет костром и хвоей, будто постоянно живет в лесу. Это напоминает мне уикенды с родителями, когда мне было тринадцать, — будешь есть?       — Да, я пришел на запах, чтобы ты понимала, — он смеется и слегка смущается, потом подходит к раковине, чтобы помыть руки, — привет, малыш, — Гарри целует мою дочь в макушку после того, как вытирает руки полотенцем.       — Давно ты здесь? Джинни знает, что ты приехал?       — Примерно пару часов, — отвечает он, присаживаясь рядом с Рози, — знает, — Гарри убирает со стола частички разбросанного ужина и помогает ей повязать салфетку на груди.       — Отлично. Я очень скучала. Тебя не было… сколько? Месяц? — сажусь напротив него и наблюдаю, как друг с удовольствием ест свой ужин.       — Угу, — мычит он, жутко напоминая Рона, — я сменил три дома. Der letzte roch schrecklich. Offenbar wurde in einem der Räume Vieh gehalten. Oder jemand ist gestorben und wurde vergessen, — морщится Гарри.       Хихикаю от ужасной шутки и качаю головой. В то время, когда мы скитались по лесам и жили в палатке, я помогала Гарри подтянуть немецкий, который он начинал изучать в магловской школе и вот теперь он часто говорит со мной на нем: чтобы рассказать о чем-то важном в присутствии посторонних или, как сегодня, чтобы пошутить о смерти в присутствии ребенка.       Мы несколько минут безмолвно едим, слушая лишь многочисленные вопросы от Роуз, на которые Гарри с удовольствием отвечает, когда не занят пережевыванием пищи.       — У нас теперь много продуктов, — сообщаю другу в надежде, что он что-то знает об этом, — у Ордена появилось какое-то финансирование?       Гарри не доносит ложку до рта. Он замирает, поднимая на меня глаза.       — Хм, — он кладет прибор и немного выпрямляется, словно готовится озвучить какое-то важное заявление, — тебе никто не сказал, да? — он слегка хмурится.       — Не-ет, — протягиваю я, подозрительно прищуриваясь.       Мне жутко не нравится его тон. Я выпрямляюсь вслед за ним и чувствую, что от волнения меня начинает подташнивать. Что происходит? Кто…       — Это Малфой, — напряженно отвечает Гарри, — Драко Малфой пришел в Орден и отдал все свои деньги. Его хотят принять в ряды бойцов.       — Грейнджер, что это ты бродишь тут одна? — бросает на меня свой фирменный насмешливый взгляд.       — Иди куда шел. Чувствую, как мои плечи опускаются, а руки покрываются мурашками, словно меня обдало ледяным ветром. Я секунд тридцать просто смотрю на друга и не могу произнести ни слова.       Его губы были мягкими и горячими с привкусом горького алкоголя. К своему удивлению, я отметила, что это не было омерзительно. Целовать его было… неожиданно приятно. Он обхватил мое лицо, проникая одной рукой в волосы, и притянул к себе сильнее. Когда я попыталась что-то сказать, у меня получилось только требовательно промычать. Я сжала губы и ударила его ладонью по плечу, чтобы он прекратил, но через несколько секунд, растаяв под его напором, поддалась ощущениям и расслабилась в его руках.       Ненавижу свои воспоминания. Святочный бал был одним сплошным проклятием. Почему нельзя просто вычеркнуть это из своей памяти, не прибегая к магии? Почему одна ошибка заставляет меня так стыдиться? Это ведь было так давно, это… Господи.       Как Орден мог принять его? Неужели они закрыли глаза на все, что он сделал, на все, что сделал его отец?! И все из-за денег? Драко-Пожиратель-смерти-Малфой просто купил чертов Орден Феникса! Разве они не понимают, насколько это глупо? Он ведь может предать их в любой момент! Что, скорее всего, и сделает при ближайшем удобном случае.       Все Малфои причастны к тому, что происходит с нами. Со мной! Они находились в первых рядах Пожирателей смерти, а теперь этот ублюдок будет разгуливать по нашим штаб-квартирам и слушать все, о чем говорят на собраниях? Они в своем уме вообще? Господи боже…       Посуда на столе начинает вибрировать. Гарри отточенным движением быстро накладывает на Роуз магический щит.       — Малфой, Малфой! — начинает повторять Рози, радостно размахивая руками.       Это злит меня еще больше. Их фамилия и так стоит у меня поперек горла, еще не хватало, чтобы она повторяла это каждый день. Черт. Она не прекращает, а моя голова сейчас лопнет.       — Роуз, перестань, — спокойно прошу я, прикрывая глаза, чтобы успокоиться.       — Малфой, Малфой! — не унимается она.       По лавке, на которой я сижу, идет трещина. Я понимаю, что это не остановить.       — Я сказала, замолчи! — кричу, вскакивая из-за стола.       Банки с соком, что стояли у окна, оглушительно взрываются, пугая своим бьющим по ушам звоном. Кастрюли и сковородки с грохотом сыплются с полки над плитой.       Я выбегаю из кухни.       — Все хорошо, малыш. Просто мама расстроилась, — только и успеваю услышать слова Гарри за своей спиной.