Что-то не так

«Я тебе говорю, — шепчет Джетт, ненавязчиво прячась за барной стойкой, — с ней что-то не так», — и Вайпер оборачивается через плечо. В баре слишком много постояльцев, но нужный образ выделяется. Не потому что на плаще эмблема охотников. Не потому что на суме плетеный красный шнур. Не потому что на элегантной руке поблескивает кольцо. «Что-то?» — Вайпер катает по донышку бокала ледяной кубик, возвращая взгляд на визави. Джетт вытирает руки. «Проверь, — говорит она, усмехаясь. Выглядит так, словно подбивает на самое опасное предприятие в жизни. — Проверь!» — повторяет, отвлекаясь на постояльцев. Вайпер вынужденно остается одна, но так даже лучше. В отражении бокала видно: Сэйдж поправляет капюшон плаща, прежде чем приступить к своему заказу. Мя-со с кро-вью. Джетт говорит, что Сэйдж всегда его берет. Джетт осведомляет, что Сэйдж родом из какого-то горного монастыря. Джетт подслушала, что Сэйдж из всех охотников — едва ли не самая мудрая и просветленная. Ее за глаза зовут «мудрецом», но Сон-Ву на это только хмыкает. Мудрец! Подумать только! Фиолетовый плащ охотника украшен эмблемой с лотосом. Крепкая сума со снадобьями повязана надёжным алым шнуром, наверняка сделанным на заказ. Обманчиво кажущиеся нежными руки могут с легкостью браться за ножи и револьверы, обращаться к магии земли и творить ещё бесчисленное множество вещей. Сабина Каллас так не умеет. Но у Сабины Каллас при себе столько яда, что его будет достаточно, чтобы отправить к Господу весь этот бар и не только. У Сабины Каллас репутация бездушной сволочи (это не совсем правда), проклятой змеи (это ближе к правде), человека загадочного и непредсказуемого (а тут — полное попадание). Иногда охотники заходят к ней за ядами — оборотней морить, всякую нежить отправлять в ад. Цены кусаются не хуже той, кто их устанавливает. Впрочем, в этом случае цена определяет качество. При желании Сабина могла бы стать худшим ночным кошмаром, но пока что она кошмарит только Чембера — тому всё подай что-нибудь оружейное, да побольше; «что насчёт свидания? Только ты и я», — смеётся он, и каждый раз наблюдает за тем, как демонстративно ему всучивают заказ и закрывают перед носом крепкую дверь из тёмного дерева. Чембера Каллас не любит. У него мутное прошлое и чуждые ей идеи. «У нее достаточно успешная карьера, — Джетт вполголоса комментирует в другой день, косясь на Сэйдж. Сэйдж — общается с парой на неё похожих личностей. Собрание фиолетовых плащей, смотреть глаза устают. — Бримстоун, их лидер, иногда отзывается об успехах. Не вершина турнирной таблицы, но... я тебе говорю: в ней скрыта такая сила, что... йоу, просто йоу!» — Джетт пожимает плечами. В этот бар охотники заходят каждые сутки, но Сабина здесь лишь из-за хорошего, дорогого кофе. Копи-лувак, как обзывается в строчках меню. Он подаётся не каждый день, и нормально ваять его может только Джетт. Вайпер для неё — постоянный клиент. Кофейную чашку Вайпер запивает бокалом воды со льдом. «Она никогда не пользовалась моими составами», — отмечает, пока Сэйдж светит по-монашески приятной улыбкой. «У нее свои методы?» — Сон-Ву жмёт плечами. А какие еще могут быть методы, когда тебе нужно поскорее устранить оборотня, который сегодня-завтра может поесть (если не поел уже) условную человеческую семейку? Похрустел детьми и выпустил на землю кишки их матери. М-м, облизываться только и остаётся. Сабина лишь усмехается. Они с Сэйдж не общаются, но каждая о другой что-нибудь да знает. Разве что её настоящее имя у охотников выведать ещё не пришлось — да и нужно ли? Ей, мастеру ядов? Вопрос — риторический. За спиной у Сэйдж В Фиолетовом Плаще загадок не меньше, чем у того же Винсента Фаброна. Различие только в том, что первая не раздражает своим фактом существования. Они с Сабиной живут совершенно разные жизни. Тем не менее Вайпер позволяет себе подглядывать за Сэйдж время от времени. Охотница, конечно, будет краше оружейного мастера. Более тактичная. От неё должно пахнуть свежим сеном и теплым монастырем. ... Вайпер не знает, почему строит такие теории — но все они благополучно рушатся: однажды Сэйдж случайно задевает плечо мастера ядов в толчее. Конечно, она извиняется. Конечно, Сабине глубоко всё равно и на извинения, и на факт контакта. Конечно, эта ситуация заняла мгновения. Но Вайпер вспоминает об этом, когда добирается до барной стойки и просит у Джетт любимый кофе. Ничем травяным и конвенциально уютным от Сэйдж не пахнет. Совсем. У Сэйдж нет запаха, и это дезориентирует. У всего он должен быть. Какой-то яд пахнет цитрусами с южного рынка, какой-то отдает полынью, есть с луковым, кислым запашком, и с ореховым амбре. Не бывает так, чтобы вместо аромата была пустота. «А я говорила, — Джетт ведет какую-то свою линию, пока Сабина молчит, — что с ней что-то не так. Ты видела, как себя ведёт Брич рядом с ней? Нет? Посмотри, да он же как котёночек!» Называть «котёночком» взрослого мужика, который при желании может своротить половину бара и ещё пива попросит... такая себе идея — но Брич не слышит, потому что он всецело увлечен диалогом. А ещё он слал ко всем чертям любые шепотки о себе. Страшный человек. (Вайпер не боится.) (Джетт не боится.) (Сэйдж указывает ему, что делать, но делает вид, что всё это — просто просьбы, пожелания и рекомендации.) «Она, кстати, — Джетт вспоминает о чем-то на следующую неделю, — оплатила тебе кофе. Просила передать, что хочет поговорить», — и двигает чашку. Сабина сдерживает желание заплатить за себя самостоятельно. Ей хочется усмехнуться: охотница-монашка побоялась подойти к гадюке? «Почему передаёт через тебя? Ты не почтовый сокол», — хотя что-то от соколиного в Джетт есть. Возможно, любовь летать через бар на такой скорости, что постояльцы ахают. «Не сможет зайти ещё с неделю-другую, а ты ей нужна завтра», — Сон-Ву улыбается совсем не намекающе. Вайпер уверена: эта девочка-ветер знает больше, чем говорит. А может, ей просто весело получать побольше деньжат, потому что за кофе Вайпер все равно платит. Из принципа. «...поэтому мне нужны ваши знания, — это говорит уже Сэйдж, когда они встречаются в гостином дворе у северной развилки. До города — два часа верхом. Сабина была вынуждена взять карету, и сейчас они сидят в ней, спрятавшись от позднего ливня. — Я очень хочу наладить сотрудничество. Мне стоило обратиться к вам раньше, и прошу меня извинить, что так нежданно-негаданно вырвала вас из города», — принимает такой серьёзный, взаправду извиняющийся вид, что хочется верить. Но ощущение чего-то странного зарождается в груди. Может быть, это влияние слов Джетт. Может быть, это паранойя. Может быть, это глупость. «Мы можем обсудить условия», — тем не менее ничего не мешает согласиться. Заключать договоры с охотниками для Вайпер — не новая практика, опять же. Её знают, и знают достаточно, чтобы уважать, бояться и почитать. Но недостаточно, чтобы прекратить называть бездушной и бессердечной. Хотели злодея? Получите! Ходят слухи, что её ядами жены превращали себя во вдов... Но на слухи Сабине Каллас глубоко плевать. Ливень за окнами напоминает о необходимости вернуться к разговору. Пока Сэйдж заполняет пергаменты своим каллиграфическим почерком, Вайпер обращает внимание на то, насколько добротно сделана её одежда. Что у неё очень уверенная, крепкая спина. При себе должно быть оружие, как минимум — охотничий нож. «Линь Инь Вэй» — вот что написано в поле для имени. Трудно произнести. «...ещё меня иногда называют Тёрном, — сидят они однажды перед столом с чемоданчиком ингредиентов, — но едва ли я похожа на него», — делится мнением Сэйдж, выкладывая целый моток пряжи из шерсти оборотня. Пепел из такой отлично смотрится в ядах. Возможно, Сэйдж просто знает, что надо дарить таким женщинам, как Вайпер. Сабина Каллас уверена: за обложкой мудреца и монашки прячется немного более сложный, опасный образ. Здесь речь даже не о волке в овечьей шкуре (множество положительных черт Линь Инь Вэй со временем прекращают видеться фальшивыми; она искренна в своей признательности, доброте и приязни, например), но о причинах чужого добросердечия. Почему человек становится таким? Почему, любя мир, он выбирает путь воина? Почему берется за оружие? Сэйдж немного подвирает. Она похожа на тёрн. Чем глубже лезешь, тем выше шанс уколоться до крови какой-нибудь внезапной правдой. Еще несколько наблюдений Вайпер проводит для того, чтобы знать, что за человек заключил с ней договор. Она достаточно умна, чтобы понимать, например, почему Сэйдж никогда не надевает перчаток вне работы — они наверняка все в крови; понимать, почему знаменитый фиолетовый плащ приходится менять на черный; понимать, почему так важно носить с собой лекарские зелья, которых в суме с красным шнуром предостаточно. А ещё. А ещё. А е-щ-ё. Когда Сэйдж движется, мышцы под ее кожей ходят ходуном. Поэтому она надевает плащ. Поэтому под плащом она прячет револьвер. Поэтому возле револьвера у нее — охотничий нож. Когда Сэйдж улыбается, заметны её лёгкие морщинки и незначительные клыки. Поэтому она старается чаще молчать. Поэтому при улыбке она невзначай стискивает губы. Поэтому её нельзя увидеть смеющейся. Когда Сэйдж оказывается рядом, внутри возникает такое глубокое, настороженное чувство. Поэтому она старается сохранять дистанцию. Поэтому она бережет личное пространство Вайпер, если не говорить о случаях, когда к мастеру ядов надо приблизиться для защиты. Когда Сэйдж гневается, у неё красноречиво мрачнеет лицо, она сводит брови к переносице и напрягает плечи. Поэтому её гнев легко опознать. Поэтому от гневной Линь Инь Вэй все опасливо отходят, и только Сабине Каллас гарантированно ничего не грозит. Когда Сэйдж смотрит на Вайпер с другой стороны бара (между ними всё ещё существует договор о сотрудничестве, но в заведении принято отдыхать, а не работать), в скромном сумраке угла её глаза кажутся горящими. Зрительный контакт прерывается. Вайпер почти физически ощущает, как чужой взгляд сползает с её глаз по лицу ниже, как проходится по шее, ведёт прямую меж грудей, по животу, бёдрам, коленям, голеням. Как замирает на тёмных кожаных сапогах. Как неотвратимо перебирается обратно, выше. В обратном порядке: голени, колени, бёдра, живот, грудь, шея, лицо. Глаза. И в этих моментах слишком много вопросов для того, чтобы на них все найти ответы. Охотница за кружкой травяного чая прячет губы — поэтому эмоция её угадывается с трудом, но. Вайпер не может не вздрогнуть: её как будто сожрали живьём. Именно «сожрали», не съели, не употребили, не поглотили. Прохрустели каждой косточкой. «Что за чёрт, Сэйдж?» — читается на её, Сабины, лице. Ей не отвечают. Сцена заканчивается. Понемногу любимое место Сэйдж становится всё ближе к любимому месту Вайпер. Это не происходит сразу, но результат поползновений Каллас все равно отмечает, даже если ничего не говорит на этот счет. Что ей надо? Они пожирают друг друга взглядами, сидя на соседних стульях. В моменте подошедшая Джетт прокашливается, выставляет по напитку каждой и благополучно исчезает с обозримой площади. Сабина хмыкает. Она всё узнает. Линь Инь Вэй отводит глаза, пожимая плечами. Узнает, если ей позволят. «Я тебе говорю, — шепчет Джетт, ненавязчиво прячась за барной стойкой, — с ней что-то не так», — и Вайпер больше не надо оборачиваться через плечо. Ей достаточно немного покоситься. Враньё всё это. С Сэйдж больше, чем «что-то не так». За красивым фиолетовым плащом тянется кровавый след из потрохов, костей и «удивительных методов ловли оборотней», когда оборотни превращаются в обычных горожан по собственной воле и идут, например, работать. Работать, например, в бар. В бар, например, где подают классный кофе. Кофе, например, копи-лувак. Вайпер смотрит на Джетт своими ядовито-зелёными глазами и понимает смысл всех улыбок и усмешек. Всё становится достаточно просто для того, чтобы это объяснить. И клыки Сэйдж — просто мелкая капля в море этого утопительного понимания. «А я говорила, что с ней что-то не так. Она все просила тебе намекнуть. Ты ей... — Джетт скалится, двигая кофе, — ...нравишься». И хочется верить, что «нравиться» здесь не в контексте «нравиться как блюдо», но как ещё можно быть симпатичной тому, кто ест мясо с кровью и медитациями справляется со стремлением перегрызть кого-нибудь заживо? Вайпер кривит губы. Ей это чертовски не нравится. Ей не нравится то, как у Сэйдж горят глаза в полумраке, как она размеренно дышит, качая из стороны в сторону вилку, как облизывает губы, когда завершает уже остывшее блюдо, как расстёгивает пряжку плаща; не нравится то, с какой угрожающей грацией Сэйдж существует, подкрадывается к тому, чей дух оборотня ощущает, и невзначай пристраивается рядом, чтобы завести ни к чему не обязывающий диалог. Вайпер наблюдает со стороны. Вайпер следит за тем, чтобы сумку охотницы не унесли, чай не допили, вилку не подвинули. Это, конечно, отвратительно иронично — значиться не самым худшим охотником за оборотнями, будучи оборотнем непосредственно. Не ощущается никакого предательства, м? Сэйдж знакомит Вайпер с Рейной. Рейна — немного более агрессивная и радикальная особь; Сабине рядом с ней некомфортно, но Линь Инь Вэй достаточно ясно даёт понять всем посторонним, что мастера ядов есть не просто нельзя, но ещё и опасно. Это какое-то локальное собрание оборотней. Вайпер думает: когда она позволила себя сюда приглашать? Вайпер пьёт у них свой любимый кофе под звуки перепалки Джетт и чудака с огненными глазами. Гадюке в шуме тошно. «Почему ты считаешь, что доверять мне — твоя лучшая идея? Учти, я не просила об этом, — она плюётся словами почти в лицо Сэйдж, и видит учтивое непонимание. Дурость. — Это заходит слишком далеко». «Я знаю, что ты — тот человек, что нам нужен, — у Линь Инь Вэй потрясающие аргументы. — И я не прошу тебя блюсти доверие. Хотя верю в то, что так и будет». ... И между ними всё продолжает заходить дальше, чем должно. Чем позволительно и возможно. Сабина абсолютно уверена, что нельзя и ещё дальше, а потом обязательно случается какая-то чертовщина. Они прячутся в карете от снежной бури. У Сэйдж горячие губы и сильные руки; никакой парадоксально большой мускулатуры, как представляется изначально, нет — всё в пределах человеческих, однако... ощущать её движение рядом с собою — почти грешно. Потому что при всех своих желаниях и голоде Линь Инь Вэй остается человеком... то есть оборотнем, который покинул монастырь и вёл относительно порядочную жизнь. Они закрываются от половины мира в коридоре гостиного двора, поздним вечером. У Вайпер горячо-горячо в голове, а проклятая штора у огромного окна кое-как сберегает от возможности быть увиденными с улицы. Дело обстоит, как назло, лунной, безоблачной ночью, и хочется верить, что у Линь Инь Вэй должно хватить совести. Но её, удивительно, не хватает; хочется пошутить — от Вайпер ли учится? — но шутка застревает в горле, пока клыки жадно щёлкают у шейной артерии. Они пытаются молчать у Сабины Каллас дома, но то и дело сосредоточенная тишина прерывается женским шипением и едва различимым, насмешливым, поддевающим шёпотом, когда Сэйдж дразнится, когда ей мало кусать, и ей хочется побыть укушенной — но, получив желаемое, она теряется, и поневоле ломает подлокотники кресла, в которые впивается очень-очень нежными руками. Это всё — не просто «заходит слишком далеко». Это чёртова пропасть. Это лютые завывания ветра глубоко внизу. Это полнолуние и тот образ, в который превращается Сэйдж на несколько долгих минут, на трапезу, прежде чем взять себя в руки; это её хрипы и рваное дыхание, когда кости с хрустом перестраиваются обратно, а едва ли не выплюнутые органы кое-как встают на законные места. Оборотни лишены шерсти в привычном её понимании — они походят на призрачных, сотканных из липкой тьмы духов с волчьими мордами; глаза сверкают на их мордах, капает тяжёлая слюна. Перед процессом обращения рекомендуется снять одежду, чтобы потом не покупать новую, но одну деталь Сэйдж неизменно оставляет на себе — любимое кольцо. Когда она обращается, плоть на пальце лопается, объяв металл, и он плотно держится на кости. Боль помогает здравости ума. «Как я выгляжу?» — спрашивает Линь Инь Вэй, залитая кровью сожранного барана; лунный свет заставляет её блестеть, и очертания её нагого тела заставляют Сабину Каллас вздрогнуть. Ощущение липкости, кровяной вкус оседают на корне языка, а блеск широко распахнутых глаз вызывает внизу живота непонятное, тянущее чувство. «Внушительно», — у нее нет другого эпитета. «Это хорошо. Не подвинешь ведро с водой?» — говорит она, облизывая пальцы. Вайпер заставляет себя отвернуться. «Сейчас», — и перемещает воду ближе. На зеркальной глади отображается её лицо. Лицо человека, который осознаёт, чего жаждет, но держит себя в руках. А потом в руках как-то оказываются чужие бёдра. Отвратительно сильные, между прочим, бёдра; Сабина Каллас чертыхается промежду хриплых выдохов и невзначай интересуется, потянувшись к чужому уху: «Как у тебя хватает чёртовой силы на то, чтобы в одну и ту же ночь и обратиться, и...» И поиметь не совесть, но нечто более сознательное, одушевлённое и реальное. Выгибаться дугой и стискивать простыни до скрипа дыр. Царапать спину так, что Вайпер кажется: ещё один раз такой пытки она просто не выдержит. Её, может, съедят. Заживо. На волнах её рёбер укусы, над выступом тазовой косточки следы зубов, и мокрое ощущение беспорядочных поцелуев расцветает на груди; локоны чужих, длинных волос так удобно сжимать в кулак и оттягивать, лишь бы вымолить момент передышки — и всё заново. До возможности не дышать — рычать в чужую кожу. А кожа у Сэйдж хорошая. И заживает отвратительно быстро, поэтому утром, встречаясь с Линь Инь Вэй взглядом, Сабина думает, что это нечестно. Охотница чище нового холста — поэтому ей смешно. Поэтому, может, они зайдут ещё дальше. Вайпер не знает, насколько — но эта пропасть, куда она улетает осенним листом, не даёт шанса вернуться на поверхность. «И прошу меня извинить, что так нежданно-негаданно вырвала из города, — Сэйдж сдавленно шепчет в чужое плечо, но извинения в её голосе не слышно и вовсе. — Мне нужна была твоя помощь, и...» «Помощь в постели?» — Сабина не может удержаться. Кажется, все прежние разы эта женщина напротив прекрасно справлялась со своим вторым Я и без постельных сцен или мастеров ядов. Это, конечно, всё проклято. Проклято, быть может, потому, что у Сэйдж за спиной тень оборотня, выпотрошенные враги и дюжина улыбок. Или потому, что за Вайпер тянется полотнище темных слухов. Или потому, что Линь Инь Вэй опять платит за дорогой кофе, и улыбается так, словно это не её пальцы сначала были в крови, а потом — меж чужих бёдер. «Я тебе говорю, — усмехается Джетт, когда пурпур охотничьего плаща пропадает за дверьми бара, — с вами обеими теперь что-то не так», — и Вайпер бросает на неё красноречивый взгляд. Кажется, им она словно запрещает Сон-Ву шутить про возможность это проверить. Джетт хохочет, не пряча острых зубов — и это ещё один символ того, что падение в бездну продолжается.