Я закрываю глаза...

От этой палочки больше неприятностей, чем пользы, - пояснил Гарри. - А неприятностей, если честно, - он отвернулся от портретов, думая сейчас только о кровати под балдахином в гриффиндорской башне и о том, не принесёт ли Шкверчок туда бутербродов, - я уже наелся на всю жизнь.

А потом он проснулся. Гарри понял это, когда услышал, как бьют по двери его коморки и этот противный голос Дадли: - Эй, сволочь, ты хочешь, чтобы я дом драил? Вставай давай. Как же больно возвращаться в жестокую реальнось, когда только что с головой окунулся в в прекрасный мир, где у тебя есть друзья, где ты можешь быть самим собой. Так больно, когда осознаёшь, что этот уродливый шрам на лбу, который оставил этот идиот Дадли, в том мире - что-то необычное, что-то значещее. Где родители не подло кинули сына, а отважно сражались за его жизнь. Где сам Гарри не жалкий подросток, а один из самых известных волшебников. И все эти сны появились в одиннадцать лет. Каждую ночь со дня его одиннадцатилетия Гарри снятся эти сны. Вот Гарри скоро восемнадцать, а он всё ещё их видит. Каждый день. И каждый день в них что-то новое. Каждый день Поттер ждал ночи, как главного спасителя. Но сейчас что-то подсказывает парню, что этот сон был последним. Было в нём что-то... Завершающееся. Что-то шептало парню, что больше он не увидит в своих снах ничего, кроме всепоглощающей черноты. С кровати парня поднял окрик тёти.