Случай на Патриарших

Когда я приблизилась к переговорной, мое сердце подпрыгнуло и затем почти замерло; предчувствие чего-то нежелательного и злополучного леденило мою кровь. Нож я осторожно спрятала в рукав пиджака. Итак, сейчас я либо нанесу тяжкий телесный вред человеку и сяду в тюрьму, либо дальше буду оставаться в неведении и думать, что я сошла с ума. Времени анализировать этот заведомо сомнительный план у меня не было, а значит в ход шла импровизация. Затаив дыхание я, сжимая дверную ручку потной ладонью, медленно открыла дверь переговорной. И увидела Его. Впечатление мрака и безмолвие, казалось, захолодило атмосферу переговорной, и странная магнетическая сила, исходившая от его статной фигуры, мгновенно настигла меня и окутала с головы до ног. Он сидел на обычном офисном кресле с таким достоинством и величием, с каким восседают на троне. Нет ничего в этом мире, что могло бы заставить меня сомневаться в том, что он — нечто сверхъестественное. Воланд поднял глаза, светящиеся мягким свечением, подобным тому, что испускает Луна в ночном небе, и я чувствовала, как мое существо замирает под его магическим влиянием. Прошло несколько секунд, показавшихся мне вечностью, наполняя комнату густым неотступным молчанием. Каждый мой вдох отражался от стен, создавая эхо из тревожных мыслей. Наши взгляды встретились и я не могла отвести взор или сдвинуться с места (я все еще стояла в дверях), плененная его чарами. — Здравствуйте, господин Воланд, — не узнала я свой собственный голос, разрывающий плотную пелену молчания. Я старалась изобразить уверенный тон, но в душе крепла тревога, и я понимала, что моя самоуверенность (а скорее, безрассудство) вскоре обернется против меня же. Атака — это часто мгновенная реакция на угрозу, попытка выжить, которая, к сожалению, почти всегда безрезультатна. — Добрый вечер, Елизавета Викторовна, — невозмутимо ответил Воланд. Тембр его голоса вкупе с иностранным акцентом звучал мягко и обволакивающе, и я невольно отметила, что жаждала услышать его голос снова. — Извините, что так вторгаюсь к вам издательство, не будучи знаком. Воспитанные люди никогда не вторгаются туда, где их не желают, и потому я боюсь, что мои манеры оставляют много желать. Надеюсь, я не нарушаю ваш рабочий процесс? Заключительные слова прозвучали с едва уловимой насмешкой, заставляя меня чувствовать себя неуютно. При разговоре он изредка постукивал длинными пальцами по столу, отбивая одному ему известный ритм, и мне показалось, что это — такт биения моего сердца. В давящей тишине монотонный звук начинал раздражать. Я наконец-то сдвинулась с места и подошла ближе к столу. — Разумеется нет, — я расплылась в фальшивой улыбке, делая неопределенный жест рукой. — Чай, кофе, может быть, что-то более живительное? «Родить вам антихриста, например?» — я вовремя прикусила язык, подавив рвущийся наружу сарказм. Сейчас не время. Играем роль послушного главного редактора и держим эмоции на замке. — Нет-нет, благодарю, — Воланд вежливо улыбнулся, его глаза, хитрые и загадочные, не отрывались от меня ни на мгновение. Я наблюдала за его, бесспорно, красивым лицом и свободной, но властной позой, в которой он восседал на кресле, чувствуя, как дрожь пробегает по моему телу от его пристального внимания. Как можно незаметнее сжала в руке нож, мучаясь от мысли, понимает ли он мои намерения или это шалит моя разыгравшаяся от нервов фантазия. Тут я вспомнила, что вижу его «как бы» в первый раз. Поэтому решила поддержать светскую беседу. — Как вам Москва? Успели уже посетить главные достопримечательности? — как можно более непринужденно осведомилась я, наконец, усаживаясь в кресло напротив моего визитера. Единственный защитой теперь служил небольшой стол. — Я не первый раз в Москве. Но всегда исключительно по работе, — Воланд прищурился, коротко обдумывая что-то, наклонив голову вбок, а затем подался вперед, словно готовясь к прыжку. — Может вы проведете мне небольшую экскурсию по вашим любимым местам? Заодно познакомимся. Странная тонкая улыбка, которую я подмечала уже не раз прежде, осветила его лицо, придавая глазам свет, блестящий и вместе с тем зловещий, как бы подавляющий в себе гнев и презрение. С ужасом осознаю, что он загнал меня в мою же ловушку и сейчас, скорее всего, смакует это чувство. Взглянув на часы, я осознала, что рабочий день уже подошел к концу. Вечер пятницы для столицы всегда был чем-то большим, чем просто конец недели; он пронизывал воздух особым волнением и оживлением. Грех не воспользоваться этим и не провести вечер в компании сатаны, показав ему город с его собственной перспективы, не правда ли? Внутри я горько усмехнулась. Однако в следующее мгновение мои мысли быстро переключились на нож, который я все еще сжимала в своей руке и мой первоначальный замысел, который не предполагал, что я окажусь в роли экскурсовода дьявола. Воланд наблюдал за мной с изучающим взглядом, и я опасаясь, что он прочтет мои мысли, отвела глаза в сторону. В голове, кто-то истошно кричал: «Ты должна убить его! Ты должна убить его!» Я еле удержалась от того, чтобы не заткнуть себе уши. Правда была лишь в том, что действовать надо было безотлагательно. Куда бы ударить его ножом? — Попробуйте халлюкс, — с этими слова, голос Воланда лишился всякой насмешки и сарказма. Эта новая серьезность заставила меня почувствовать необъяснимый ужас, когда, наконец, до меня дошел смысл его слов. Он хотел услышать как в грудной клетке на несколько секунд замирает мое сердце и начинает биться с бешеным ритмом. Передо мной сидел сам Дьявол во плоти. В переговорной моего офиса. Холодная дрожь пробежала по моему телу и я выронила из рук нож, который с глухим стуком упал на ковролин. Воланд резко встал из-за стола, движения его были грациозны, но вместе с тем нечеловечески мощны. Он медленно обошел стол и приблизился ко мне, вторгаясь в мое личное пространство с непоколебимой уверенностью, возвышаясь надо мной своей высокой фигурой. Меня настиг аромат его духов — темный, как ночь, с оттенками дыма сигарет и пряностей, словно дыхание самого ада опалило меня. Воланд выставил руку вперед, и мой нож в мгновение ока оказался в его цепкой хватке. Взглянув на обычный кухонный нож, Воланд с видом особенного презрения хмыкнул, и властным жестом протянул его мне, предлагая исполнить задуманное. — Ну же, Елизавета Викторовна? Где же та решительность, с которой вы так бодро зашли сюда? — Воланд откровенно потешался над моим ступором, смотря на меня так снисходительно, как обычно смотрят на котенка, который нашкодил. Ему, видно, понравилась эта иллюзия моей дерзости. По лицу мужчины расползлась звериная ухмылка, будто мой страх и жалкая попытка самозащиты вызывали умиление. Теперь я чувствовала себя совсем паршиво, глупо и беспомощно. Можно было догадаться, что мои планы окажутся ничтожными перед его властью и проницательностью. — Что ж, раз покушение на меня сегодня отменяется, предлагаю все же прогуляться, — его темные глаза внимательно остановились на мне, хотя, казалось, улыбка таилась в них. Я же смотрела на его статную фигуру и лицо, терзаясь мучительным сомнением, хотя роскоши выбора у меня в данный момент точно не было. Сейчас меня уже не пугало неформальное поведение мужчины. Мне и вовсе начинало казаться, что пугаюсь я лишь тогда, когда он того желает. Единственной радостью в этот странный момент было осознание собственной вменяемости. Воланд убрал нож во внутренний карман своего пальто и двинулся в сторону выхода. Подчиняясь его воле, я следовала за ним по коридорам издательства (в которых он, к слову, ориентировался прекрасно), словно марионетка, тщетно пытаясь угадать его настроение. Воланд придержал передо мной дверь, и мы очутились на улице. В полном молчании мы шли рядом друг с другом минут десять — я не знала что говорить, а Воланд, казалось, совсем не обращал внимания на моё присутствие и двигался по одному ему известному маршруту. Вечер был ясный, морозный и приятный для прогулки. Под покрывалом ясного неба, звезды сверкали словно алмазы, добавляя волшебства в вечерний пейзаж. Подул ветер и я не смогла удержаться от дрожи — для начала ноября было необычайно холодно. Оглянувшись, я заметила, что мы преодолели путь до Патриарших прудов, а вернее, одного пруда, покрытого ледяной коркой — свидетельством минусовой температуры что уже укоренилась в Москве. Воланд остановился у той самой лавочки, где мы провели нашу первую встречу, и молча приказал мне сесть. Опустившись на лавочку, в моей памяти ожили картинки нашей первой встречи, словно перенесенные из другой жизни. В голове пронеслась мысль, что тогда, в самую первую встречу, когда я еще не знала его истинной сущности, он произвел на меня впечатление как мужчина. Подумать только, я увидела простого (хоть и обаятельного) мужчину в самом дьяволе. Нет, все-таки к доктору Буянову на днях надо будет зайти. Между тем, темная фигура Князя Тьмы опустилась рядом со мной, его руки в кожаных перчатках покоились на трости, неизвестно откуда взявшейся. Воспользовавшись тем, что он снова ушел в чертоги разума, я принялась рассматривать его. Самой выдающейся чертой его лица, следом за высоким лбом, был его рот; несмотря на безупречно красивый изгиб, он выражал твердость и решительность. Я заметила, что в спокойном состоянии он отражал какую-то горечь, презрение и даже жесткость, что, в целом, полностью соответствовало его modus operandi. Однако, когда улыбка озаряла его черты, выражение его лица становилось чем-то более изысканным, наполняясь чем-то, что я едва могла описать. Окружающая нас тишина стала мне невыносимой (Воланд явно понял негативный эффект, который она на меня оказывала), и я осмелилась нарушить ее. — Вы знаете, вам удалось свести меня с ума всего за один день, —негромко произнесла я, переводя взгляд с изящного профиля Воланда на окружающий нас пейзаж, тускло освещенный желтыми фонарями. — Я старался, — лаконично ответил Воланд, все также вглядываясь в темноту. Эти два простых слова были подобны пощечине, вновь заставляя глаза наполниться невыплаканными за последние дни слезами. Я часто заморгала, стараясь прогнать их, но тщетно. Вдыхая резкий морозный воздух, который словно оковы давил на мои легкие, я в конце концов не смогла удержать слезы. Они текли непрерывно, вырываясь из самой глубины души. Я не могла остановить этот поток боли и жалости к самой себе, которые затопили меня изнутри. В тот момент я ругала себя за такое проявление эмоций, но поделать с собой ничего не могла — сказались эмоциональное напряжение и игра во «все в порядке, все как обычно» на публику. Воланд, наконец, обратил на меня внимание. Медленно и хищнически повернувшись в мою сторону, его брови сдвинулись, и линия горечи около рта стала глубже и резче, на лбу залегла морщина. В его глазах мелькнуло что-то, что я не смогла однозначно определить. — Сигарету? — спросил он, и мне показалось, что его голос смягчился. Я лишь мотнула головой, не в силах ответить. Воланд продолжал сидеть рядом мной, ничего не говоря, но глядя пристально на меня такими удивительно мистическими, меланхолическими глазами, которые, казалось, пронизывали и жгли мое тело. Разглядывая их, как под гипнозом, я сама не заметила как успокоилась, и только редкие судороги напоминали мне о пережитой истерике. Прошло еще несколько минут, прежде чем ко мне вернулась способность говорить. — Пальто мое верните. Невежливо подарки забирать, — обиженно пробурчала я, вызывая тихий грудной смех у Воланда. Не ожидая такой реакции, я удивленно уставилась на него. И, о Боже, это был самый красивый звук в мире. Его глубокий, мягкий смех звучал как мелодия, гармоничная и умиротворяющая. Я была околдована его темной, манящей сущностью, как птица может быть очарована васильковыми глазами змеи, когда привыкла видеть ярко красные. Не сдержавшись, выдала: — Вот уж действительно, не так страшен черт, как его малюют, — при этом замечании я увидела мрачную улыбку на его губах. И тут же пожалела о неаккуратно оброненных словах. — Вы ожидали увидеть обладателя идиотских хвоста и копыт? — спросил он с полухолодным-полуласковым взглядом. Я неопределенно пожала плечами, не переставая разглядывать собеседника. У него глаза ангела, но сердце изо льда. Вспомнились строки Мильтона: — «Могущественный падший ангел! Можно только пожалеть за такое падение!» — процитировала я. И хотя голос разума настойчиво твердил, что нужно уже заткнуться, с моих губ еле слышно слетел неосторожный вопрос: — Больно было падать? Болезненный ужас охватил меня, от осознания что я только что спросила и кому именно я задала этот вопрос. Я задела не за живое, а за мертвое. За столь нелепо брошенную фразочку можно и в деревянный ящик угодить ненароком. Его присутствие рядом подавило мои силы, и я, как в тумане, простерла к нему умоляющие руки, не осознавая своих действий и слов. — Простите меня, — начала я дико. Воланд заставил меня замолчать повелительным жестом. Его глаза медленно подернулись мраком. Он молчал так долго, что казалось, будто время замирает, а ответ так и не придет; губы его побелели, и странная, мертвенная неподвижность черт придавала лицу какое-то ужасное выражение. После паузы он повернул ко мне свои глаза; напряженная, жгучая горечь отражалась в них, хотя его улыбка была странно безмятежной, заставляя меня отшатнуться, в недоумении о том, что ожидает меня дальше. — Представьте, что вашу душу раздирает агония, словно тысяча острых клинков, пронзает ваше естество, — начал Воланд, его голос звучал отдаленно, будто он сейчас находился не здесь. — С каждой секундой ваше падение становится все более агонизирующим, вы сгораете, возрождаетесь, и заново сгораете, пока в, спустя вечность, не достигнете дна своего падения, где ваша душа погружается в вечную тьму утраты. Быть может, так вы начнете понимать, что такое истинная боль? Его голос проникал в мою душу с необычайной силой, его глаза горели огненным пылом. Облик Князя тьмы оказал на меня ошеломляющее впечатление, и я смотрела на него в немом изумлении. Какое вдохновение в его лице! Какое величие в его фигуре! Какой царственный, почти богоподобный вид был у него в этот момент! Но в то же время в его позе чувствовался вызов и протест, что создавало вокруг него страшную черную ауру из скорби. Это неопределенное чувство тронуло меня до глубины души, заставив задуматься — ведь я никогда не смотрела на эту историю под другим углом. Не всяк злодей, кто часом лих, но можно ли считать добрым того, кто буквально олицетворяет зло? Воланд поймал мой, должно быть, пораженный взгляд, и пламя страсти затихло на его лице; он засмеялся и пожал плечами, словно разговор шел о погоде. — Я думаю, что мог бы быть неплохим актером, — обронил он небрежно. — Временами меня одолевает любовь к декламации. Его вид снова был спокойным, но я понимала, что это был лишь один из фасадов. — Иногда в истинной боли зарождается сила, способная преодолеть самые тяжелые испытания и возродить нас в новом свете, — задумчиво изрекла я, не разделяя смены его тона. — Однако смело. Но не забывайтесь, Елизавета Викторовна, с кем вы разговариваете и кого поучаете морали, — процедил сквозь зубы Воланд. Меня поразило совершенно неземное выражение его лица; его брови были сдвинуты в мрачную угрожающую линию, его глаза буквально горели презрением. Вдруг он снова рассмеялся тихим смехом, звучащим сатирически и зловеще одновременно, отчего мне сделалось не по себе, паника тихой пульсацией отдавала куда-то в виски. — Я попаду в ад? — прошептала я (как вы можете заметить инстинкт самосохранения ушел далеко и надолго от такой чокнутой), страшась одной этой мысли. Для грешницы, породившей антихриста, вряд ли существует иной путь. — Тот, кто в своем высокомерии осмелился сомневаться и отрицать Бога, призывает другую силу, чтобы управлять своей судьбой. Вы же не отвергли Бога, и до сих пор придерживаетесь данной ему клятвы, — буквально выплюнул Воланд, поднимаясь со скамейки и скрещивая руки в замке за спиной. Вид его был суров. Только сейчас замечаю, что тьма, окутавшая улицу увеличилась. Длинная тень его высокой фигуры легла на меня, закрывая единственный источник света — фонарь. Каждое движение мужчины воспринималось как проявление его неоспоримой власти над любым существом, которому не повезёт встретиться у него на пути. И тут я поняла — он не имел власти надо мной. Тот, кто мог властвовать над всем, при желании, оказался бессилен передо мной. Он, несомненно, запугал меня до крайности и едва не лишил рассудка (кажется, это только начало), но не смог уничтожить мою веру. Однако желаемое он получит любым способом, в этом я не сомневалась. Обмануть Бога, лишний раз доказать ему какие люди порочные и бессовестные — это буквально его профессиональный долг. Но ведь тогда, должно быть, каждый грех, совершаемый человечеством, усиливает его муки. Хотя дьявол и клялся искушать и разрушить человечество, человек не клялся поддаваться его искушениям. Человек свободен в своем выборе. — В вашем случае эта догма не работает, — прохладно отозвался Воланд, по всей видимости прочитавший мои мысли. Я не успела заметить, как он снял кожаные перчатки, извлек сигару и медленно выпускал кольца дыма, которые плавно поднимались, испаряясь в воздухе. — Как я уже говорил, в каждом моем плане есть частичка Его плана. — А вы знаете, в чем Его план касательно меня? — спросила я, напряженно всматриваясь в его лицо, надеясь на ответ. — Нет, — просто ответил Воланд, но я не могла не заметить, как он скривился после этих слов. Похоже, его собственное неведение также не устраивало его. Зажав сигару в зубах, Воланд протянул мне руку, словно давая невербальный приказ встать. Цепкий взгляд, опасный, уже без всякого намёка на прежние искры озорства плескался в радужке тёмных глаз. Безмолвно подчинившись, я стояла перед ним, чувствуя на лице дым от его сигары и подмечая разницу нашего с ним роста — он был выше на полголовы. Его длинные и сильные пальцы с удивительной осторожностью обхватили мою руку, словно стараясь не причинить мне боли, и перевернули ладонью вверх, придерживая за кисть. Хотя он не прикладывал никаких усилий, и даже наоборот, я понимала, что попытка вырваться заведомо обречена на провал. На секунду я прикрыла глаза, лишь чтобы от ужаса распахнуть их, почувствовав как что-то ледяное и острое полоснуло по нежной коже ладони. Кровь проступила на месте пореза, который нанес Воланд тем самым ножом, которым я собиралась его убить. Руку тут же засаднило и защипало от колючего снега, что пошел в ту же минуту. Между тем, пока я стояла и от шока открытым ртом глотала холодный воздух, Воланд проделал то же самое со своей рукой и резким движением отбросил нож в пруд. В ту же секунду я почувствовала, теплое и несколько властное пожатие его руки и моей. Перстни Воланда впивались в мою кожу, где, наверняка, останутся отметины. Тем временем, вокруг наших соединенных рук возник мерцающий серебристый свет, который смешал нашу кровь. Бледная луна вышла из-за тучи, являясь свидетельницей этого таинства, и осветила Патриаршие, словно сейчас был день. Эти странные явления прекратились так же внезапно, как и начались. Если раньше я бы попробовала убежать или спрятаться, сейчас я понимала, что это бесполезно. От судьбы не уйдешь. Мы стояли, все также держась за руки, глядя друг другу в глаза. Воланд смотрел на меня свысока, что придавало почти огненный блеск его темным глазам, которые имели удивительно обаятельный взгляд снисходительности и страдания вместе. Я же смотрела на него как мышь, брошенная в террариум к удаву. Воланд медленно, не сводя с меня горящего взора, поднял мою руку к своим губам и легонько поцеловал сначала тыльную сторону ладони, а затем и мои пальцы, касаясь меня с такой деликатностью, словно я была священной драгоценностью. От столь нежного, если это слово вообще применимо к дьяволу, прикосновения по моей спине пробежал табун мурашек, а к щекам прилила краска. Подняв взгляд на свою дрожащую ладонь, я поразилась, обнаружив, что на ней не было ни единой царапины. Тут что-то блеснуло в лунном свете, и мои глаза устремились к невероятно красивому перстню с черным, как тьма, обсидианом, украшающему мой безымянный палец. Я осторожно повернула перстень на пальце, любуясь игрой света на его поверхности. Неожиданно в моей голове промелькнул вопрос «что вообще это кольцо значит?», но задать мне его было некому — Воланд исчез, словно никогда здесь не был. Несколько минут я стояла в тишине, разглядывая бездонную темную поверхность пруда, будто в его отражении были скрыты ответы на все вопросы. Окончательно истратив на сегодня возможность думать и анализировать, я побрела домой, наслаждаясь первым снегопадом. Правда поймать языком снежинку у меня не вышло. Всю дорогу меня не покидало ощущение, что за мной по пятам безмолвно следовала темная тень. Однако вместо страха эта тень пробуждала во мне чувство защищенности, и подсознательно я чувствовала, что меня оберегают, а не пугают. И что-то подсказывало мне, что совсем скоро я вновь увижу эту тень.

***

На небосвод вышла луна, освещая своим нежным светом ночную столицу, усыпанную белым снегом. Луна любила Москву и всегда радовалась дежурству здесь. В ее лучах отчетливо вырисовывались тени изворотливых переулков, в одном из которых она заметила необычную пару — хрупкую девушку, шагающую впереди, и сопровождающего ее дьявола. Луна взяла пенсне и вгляделась повнимательнее, с удивлением замечая, что дьявол шел рядом с девушкой, распахнув над ней свое невидимое темное крыло, оберегая спутницу от падающего снега.