К чему приводит недоверие

      Больница Пенаконии, как и сам отель, отличалась своей помпезностью. Хорошо освещенное пространство, располагающееся под «Грезами», имело современный интерьер, множество высокотехнологичных гаджетов, стоящих на каждом углу, фильтры воздуха, кулеры, автоматы с едой и зелень в горшках. Врачи в белых накрахмаленных халатах сновали из кабинета в кабинет, гости планеты празднеств сидели в удобных креслах, ожидая своей очереди.       Но вот танатологическое отделение, располагающее в подвале, выглядело куда более печально. Потрескавшаяся штукатурка, лабиринт длинных проходов, заканчивающихся тупиками, большие двери, неоснащенные автоматикой, – все это создавало гнетущее впечатление, особенно на контрасте с самой больницей и тем более роскошным отелем. Воздух был спертым и имел тяжелый металлический привкус, пахло спиртом, хлоркой, формалином и гнилью.       Мужчина открыл дверь и пропустил посетителя вперед, а после вошел следом. Было прохладно; плоские потолочные лампы заливали большое помещение холодным светом, а за каждым, даже самым малейшим звуком следовало достаточно отчетливое эхо. В центре стояли два крупных стола из нержавеющей стали, у стен находились раковины и столешницы с разными инструментами. Вдали располагались холодильные камеры с множеством модулей.       Сердце пропустило удар. Гость сглотнул, замерев прямо рядом с патологоанатомом около ячейки, прикусил губу и задержал дыхание. Время остановилось, когда врач выкатил полку с трупом и отодвинул край мешка в сторону.       Веритас накрыл рот рукой и ощутил, как что-то внутри оборвалось. Быстро, резко и бесповоротно. Это было так больно, как будто ему без наркоза удалили здоровый орган, заставив его чувствовать каждый разрез, сделанный скальпелем жестокого хирурга. Рацио непроизвольно сделал резкий вдох; в следующее мгновение с глаза скатилась сначала одна, а потом и другая слеза.       По-прежнему зажимая собственный рот, он неуверенно протянул свободную руку, дотронулся до ледяной кожи и, сдвинув в сторону золотые волосы, обнажил шею с клеймом и широким темно-красным следом, окольцевавшим ее в области кадыка. Прямо под полосой были видны хаотично нанесенные царапины с уже застывшими маленькими капельками крови, выступившими на них. Аккуратное красивое лицо покойного было целым, без каких-либо травм; расслабленный, он лежал неподвижно, совершенно не реагируя ни на прикосновения, ни на слезы.       Авантюрин был мертв.       Мелкая дрожь пробила Веритаса сразу же, и он отступил на шаг. Взгляд янтарно-золотых глаз продолжал цепляться за закрытые глаза, лишенные эмоций и какого-либо напряжения черты, растрепавшиеся пряди и отчетливый глубокий отпечаток петли. Это завораживало ровно настолько же, насколько и отталкивало. Хотелось отвернуться, перестать смотреть, однако он не смог оторваться – или просто не позволил себе этого сделать.       Ни признаков разложения, ни даже ярко выраженного трупного запаха – тело хранили хорошо. При комнатной температуре оно вряд ли успело провести много времени, его достаточно быстро доставили в морг; за исключением обильных разлитых трупных синюшных пятен на шее и лице, оно было идеально сохранено. Со стороны даже могло бы показаться, что он просто спит, если бы кто-нибудь немного загримировал его, убрав этот нездоровый оттенок кожи.       Набравшись решимости, Веритас вытерся тыльной стороной ладони и вновь подошел ближе. Он нежно взял подбородок Авантюрина, развернул лицо к себе, а затем и вовсе обхватил обеими руками, начав совершенно осторожно поглаживать ледяные щеки, склонившись прямо над телом. То, что он видел, вызывало у него сильную растерянность, перераставшую в самую настоящую тревогу. Он не понимал, что чувствует и как правильно на это отреагировать. Не хотелось верить собственным глазам, все продолжало казаться кошмаром, бесконечно длинным страшным сном, который все никак не заканчивался.       Несколько слез упали прямо на безжизненно лежащего Авантюрина, и Веритас негнущимися пальцами размазал их, испытав новый приступ боли, пронзившей его яркой вспышкой. Мозг отказывался верить и требовал, чтобы авгин немедленно прекратил свой цирк и дал знать, что он жив. Крики рвались из груди Рацио, однако тот их успешно подавлял, сохраняя спокойный внешний вид; возникало желание что-то сломать, швырнуть прямо в стену со всей силы, чтобы хоть как-то выразить свое несогласие с реальностью, выплеснуть свое недовольство.       Он злился. Или даже не злился, а был в самой настоящей ярости. Вспыльчивый и легковозбудимый человек часто испытывал всевозможные негативные эмоции, но то, что с ним происходило сейчас, вряд ли можно было сравнить с чем-либо, что было раньше. Много кому доводилось видеть его рассерженным, но настолько необузданный и деструктивный гнев он сам ни разу не ощущал. Еще никогда ему не становилось так плохо; полный несправедливости мир еще никогда не был ему так отвратителен.       – Что произошло? – спросил Веритас ледяным тоном, принудив себя оставить чувства в сторону, выпрямиться и поднять взгляд на абсолютно незаинтересованного мужчину, стоящего в стороне. Непреодолимое желание узнать правду потеснило боль.       – Понятия не имею.       – Что? Разве это не ваша работа?! – он нахмурился и, сжав руки в кулаки, топнул ногой. – За что вам Семья деньги платит?!       – Я не знаю, почему вас не ввели в курс дела, но Корпорация со своими трупами сама разбирается, – патологоанатом безразлично пожал плечами. – Я вообще думал, что вы его забрать пришли.       Сквозь сжатые до напряжения в челюсти зубы Веритас втянул воздух, желая успокоиться и прийти в себя. В морг он попал только благодаря удостоверению временного сотрудника КММ, однако никто и никогда, кроме разве что Авантюрина, не посвящал его в какие-либо секреты Корпорации, и он понятия не имел, как она обращается с телами своих работников.       – Вы хотя бы можете сказать… – он сделал короткую паузу. – Это самоповешение? – будучи доктором другого толка, о трупах он знал не так много, и след от петли ему говорил только то, что Авантюрин погиб от асфиксии.       – Простите, не могу вам помочь.       Осознав бесполезность этого занятия, Рацио закатил глаза, а после снова взглянул на тело. Где-то под сердцем снова начало что-то скрестись, и он, нахмурившись, громко выдохнул, а после, нагнувшись, коротко и совершенно отрешенно коснулся пересохшими губами лба погибшего. Веритас попытался заставить себя хотя бы подумать о том, что он желает Авантюрину покоиться с миром, однако не смог. «Если ты покончил с собой, отвратительный картежник, то ты не заслуживаешь покоя», – единственное, что получилось у него выдать в своих мыслях, прежде чем он вышел, ничего не сказав и даже не взглянув в последний раз ни на тело, ни на врача.       Все началось с короткого сообщения. Утром того дня, когда Веритас проснулся один в своей постели и взял в руки телефон, он, потирая глаза, заметил уведомление. Прочитав несколько раз текст, он не сразу даже понял, о чем шла речь и чего от него хотела Корпорация. Полный канцеляризмов напыщенно-вычурный деловой стиль было действительно нелегко разобрать человеку, который только-только пробудился. Что-то про непредвиденные обстоятельства, отмену операции по возвращению Пенаконии [Пограничной тюрьмы] под контроль КММ и отзыв всех оставшихся сотрудников.       Никаких объяснений, только инструкция, как в срочном порядке уничтожить все улики и покинуть планету празднеств. Веритас нахмурился, задумался о том, что пошло не так и откуда кураторам стало известно о том, что у них – вернее, у Авантюрина – возникли сложности. Каковы были шансы, что дело все-таки не в этом и проблемы возникли вне их сферы влияния?       Набрав номер, он приложил телефон к уху, направившись в ванную, чтобы заняться самой обычной утренней рутиной. В трубке звучали долгие протяжные гудки, и Веритас, слушая их, раздражался. «Картежник, куда ты делся? Возьми трубку!» – подумал он недовольно, зажав гаджет между головой и плечом, чтобы умыться, однако услышал только записанный ехидным голосом Авантюрина автоответчик, предложивший оставить голосовое сообщение. Такой ерундой Веритас заниматься не собирался, а поэтому убрал телефон в сторону, разочарованно цокнул языком, а после оделся и вышел из ванной комнаты в номер. У окна с цветастым витражом бурлила вода с пузырьками и пеной в чаше, которую использовали для погружения в известный «Мир Грёз». Постель была по-прежнему смята, полные наполовину стаканы с алкоголем, журнал, банка с газировкой – все вещи лежали на тех местах, где Рацио и Авантюрин их оставили.       Найти партнера не получилось ни в его номере, – на стук никто не отозвался, тишина стояла абсолютная – ни в баре, куда он часто заходил, ни на диванчике в зале. Заметив вместо него нескольких сотрудников в фирменной черно-красной форме КММ, Рацио приблизился и абсолютно невозмутимо решил подслушать, однако те говорили о своем, и ему это уж слишком быстро надоело. Тратить свое бесценное время на глупые сплетни у него уж точно не было намерений, а поэтому он быстро удалился.       Очередной звонок ни к чему не привел, и тогда Рацио решил позаниматься своими делами; как человек, работающий в первую очередь на Гильдию эрудитов, а не на КММ, он имел право действовать по своему усмотрению. Никто не знал, что ученый здесь представлял Корпорацию, поэтому, действуя скрытно, он мог продолжать разведывать обстановку. В голове промелькнула мысль, что Авантюрин мог уехать самым первым, однако без краеугольного камня дорога домой ему была заказана. И он бы поставил доктора в известность, если бы покинул Пенаконию.       Расследование касалось Первичного мира грез, о котором умалчивала Семья. Веритас был уверен, что именно секреты планеты празднеств могли привести не только к ослаблению контроля правящей фракции, но и к ее падению. Достаточно будет раскрыть всему миру правду о том, что на Пенаконии теперь смертельно опасно находиться, и тогда Семья сама приползет на коленях к Корпорации, чтобы попросить о протекции. Веритас практически приблизился к разгадке, когда смог попасть в чью-то зону воспоминаний, где ему встретился мем, предвестник смертей и убийств.       Каково было удивление Рацио, что и ни в одном из Миров грез ему не удалось найти своего партнера. Мысли о самом худшем начали медленно закрадываться в голову, а в сознании всплыли яркие воспоминания о его странном поведении накануне. Вместо конкретных слов отпечаталось весьма пугающее ощущение, которое обожгло Веритаса сразу, как он осознал. Авантюрин с ним прощался.       Вынырнув, Веритас начал быстро хватать ртом воздух, пока с его иссиня-фиолетовых волос капала вода. Он беспомощно осмотрелся, вылез из чаши, перевалившись через нее; тело совершенно не слушалось, крупная дрожь била, не переставая. «Если ты еще жив, я тебя убью», – подумал гневно Рацио, нахмурившись и встав на ноги. Он еще раз набрал знакомый номер, а после зашел на личную страницу Авантюрина и обнаружил, что тот не заходил в сеть с того вечера, который они провели вместе. Импульсивно пролистав их переписку, Веритас обнаружил множество старых и давно прослушанных голосовых сообщений Авантюрина и свои большие тексты с руганью и недовольством. Он закрыл чат и, раздраженно выдохнув, убрал телефон.              Взвесив все «за» и «против», он все-таки отправился к стойке регистрации, с совершенно невозмутимым и незаинтересованным лицом подошел к администратору, взглянул на него и сказал, что ему нужен ключ от номера, где располагался Авантюрин, разумеется, не упоминая его имени и даже никак не намекая на знакомство с ним. Предвкушая дальнейшие вопросы, Веритас уже знал, что поведает историю о том, что туда абсолютно невообразимым образом укатился его жетон, когда дверь закрывалась, однако человек в аккуратной форме с галстуком, заглянув в золото-янтарные глаза, улыбнулся и спросил:       – Вы его бронировали?       – Как бы я мог его забронировать, если он занят? – Веритас раздраженно выдохнул.       – Простите… – мужчина посмотрел на экран своего планшета и дважды на него нажал. – Нет, он свободен, и брони на него нет. Если вы хотите остановиться, то скажите свое имя… Первичный взнос – сто тысяч кредитов.       Веритас нахмурился, строго осмотрев человека перед собой, отчего тот даже поежился. Еще вчера номер был зарегистрировать на имя Авантюрина, а теперь был доступен для снятия… Это странным показалось, но Рацио решил поискать улики, а поэтому все-таки представился и заплатил всю сумму несмотря на то, что уже имел жилье. Благодаря КММ в деньгах он не нуждался, а поэтому мог себе позволить непредвиденные траты.       Спальня, ванная комната и чаша сновидений были вылизаны, а в воздухе все еще витал запах моющего средства. «Как же быстро они работают», – со скептицизмом подумал Рацио, покачав головой, а после еще раз прошелся в надежде найти что-то, что не заметили и не убрали. Не с первого раза, но он нашел немного золотых волос в разных местах, а под кроватью заметил целый клок. Это еще ни о чем не свидетельствовало, ведь Авантюрину не так сложно было вырвать целую прядь, если случайно ее зажать рукой или потянуть за нее во время страстного секса – Веритас говорил, что это из-за проблем со здоровьем, и советовал картежнику провериться у врача.       «Что тут произошло?» – ученый осмотрелся, на сей раз оглянув и потолок, и мебель, однако все стояло на своих местах. С каждым последующим мгновением вопросов появлялось все больше. Авантюрин пропал без вести, и Рацио не знал, где его искать. Вопреки ожиданиям, ни вещей, ни каких-либо подсказок в номере не оказалось.       Сначала он спросил у лакея, суетливого мальчика с большими сиреневыми глазами, не покидал ли Пенаконию светловолосый представитель КММ в очках и с дорогими часами, на что получил отрицательный ответ. Тогда Веритас понял, что Авантюрин все еще где-то в отеле.       Последним местом, куда он пришел во время своих скитаний по «Грезам», был морг, в котором все самые худшие опасения подтвердились. Понятнее, что произошло, не стало, но он хотя бы осознал, что послужило причиной прекращения деятельности Корпорации на планете празднеств. Специалист по ликвидации проблемных активов, которому доверили проведение операции, был мертв. Неизвестно было, кто и в каком состоянии обнаружил тело, а расспросы могли привлечь ненужное внимание – он и так уже слишком много раз пренебрег правилами безопасности, которые позволяли ему сохранять в тайне связь с КММ и действовать автономно.       Вернувшись в свой номер с жутким чувством пустоты, разрывающим изнутри, он обессиленно рухнул на кровать, даже не раздевшись. Острые, колючие мысли быстро, импульсивно сменяли друг друга; он продолжал злиться, обижаться и расстраиваться. Он не хотел верить, что Авантюрин был мертв. И уж тем более не желал даже допускать мысль, что он принял решение уйти из жизни самостоятельно.       Прикрыв глаза, Веритас снова попытался вспомнить их последний вечер, а потом и многие другие вечера, когда доктор думал, что проблемы Авантюрина гораздо страшнее, чем он сам даже считал. Он действительно улыбался и вел себя, как обычный человек, но часто прокалывался в мелочах. Эта пустота в глазах, вечное рискованное поведение, флирт, попытки всем угодить, чувство вины, самоповреждение – царапины, порезы – неконтролируемое употребление алкоголя, курение, низкое либидо – все это было видно невооруженным взглядом практически с самого первого дня их знакомства, потому что Веритас был внимательным человеком, а также предпочитал изучать людей вокруг, чтобы видеть их недостатки и по возможности нейтрализовать их. И если первое время Веритаса это никак не касалось, и он предпочитал не замечать вполне очевидные признаки серьезных травм, то впоследствии это начало сильно его тревожить, потому что в любой момент Авантюрин мог проиграть эту борьбу с самим собой, разрушив все, что они строили, и просто совершив неверный шаг.       Неужели это и произошло? От этой мысли хотелось на стенку лезть. Веритас уверен был, что Авантюрин не имел никакого права сдаваться. Умереть так глупо, так нелепо, как не умирают даже глупцы, у которых мозгов даже меньше, чем у него. Его жалкая жизнь даже не принадлежала ему, как он посмел с ней так обойтись?! К горлу подступила тошнота, и он, борясь с позывами, повернулся на бок и из последних сил подполз к краю постели. Перед глазами снова стоял труп, безжизненный и бессмысленный, которого не должно было быть. Слезы снова полились по щекам, и Веритас поспешил грубо их утереть, едва не ткнув себя в глаз фалангой пальца.       «Почему мне вообще его так жалко? – подумал Веритас, зажмурившись. – Он всего лишь слабак, который… который не смог. Так почему мне вообще не все равно?»       Рацио шумно выдохнул. Всхлипнул, втянул воздух сквозь сжатые зубы, прикусил щеку изнутри. Нет, ему не все равно. Ему совсем не все равно. Он бы все отдал за то, чтобы оказаться в роковой момент рядом с Авантюрином и не дать ему совершить ошибку. Доктор знал, что имел ужасно плохо развитую эмпатию, но он бы постарался, привел бы сотню, тысячу аргументов, почему суицид это не выход. Если бы не смог убедить сам, то схватил этого худого и слабого авгина и насильно потащил бы к какому-нибудь психотерапевту, чтобы тот решил эту проблему и назначил лечение. Если бы Веритас только мог повернуть время вспять…       Но Авантюрин даже не подумал о том, что кому-то в его окружении могло быть не все равно на него. Не оставил ни записки, ни сообщения, ни какой-либо другой весточки, не говоря уже о том, что лично ничего не сказал, когда Веритас спрашивал и обещал помочь! Это были не просто слова, он действительно собирался сделать все, что было нужно, чтобы решить любую проблему и защитить Авантюрина, пусть даже от его собственных бед с головой. Это, конечно, не входило в прямые обязательства Веритаса перед ним, однако они уже давно вышли за рамки делового партнерства на том уровне, когда их объединяла только общая цель и ничего, кроме нее.       Почему свой последний вечер жизни Авантюрин решил провести с человеком, которому так сильно не доверял? Этот вопрос не давал покоя всю ночь. Веритас просто не сомкнул глаз; воспаленный разум никак не хотел отдыхать. Мысли терзали плоть, а плоть – мысли. Он весь день ничего не ел, но его продолжало тошнить. В полусне он не переставал надеяться, что это все окажется чьей-то глупой шуткой, страшной грезой, созданной очередной брешью в мемории, чем угодно, но не жестокой реальностью. Ему хотелось, чтобы Авантюрин пришел, как и всегда, без приглашения, начал флиртовать, попытался снискать благосклонность, приластившись к телу. Это всегда вызывало отторжение, но сейчас стало таким желанным, что Веритас подыграл бы этому тупому картежнику, ответив на заигрывания. Может, просто ради того, чтобы увидеть в розово-голубых глазах удивление, резко взял его за талию и притянул бы к себе, чтобы страстно поцеловать, а после вообще подхватил бы на руки и закружил в воздухе.       Веритас открыл опухшие глаза и уставился в потолок. Казалось, что все слезы он уже выплакал, однако вновь почувствовал, как одна скатилась вниз на волосы и подушку. Прошлой ночью у него получилось спокойно заснуть, даже не догадываясь о том, что человек, лежавший рядом, умрет на следующий день. Это казалось диким, по-настоящему безумным. Рацио, осознавая всю хрупкость человеческой жизни, все равно никак не мог представить, что она могла оборваться так внезапно и быстро, словно ее и не было никогда. Все это было по-настоящему немыслимым и невообразимым.       Наступило утро, изнеможденный Веритас взглянул на стоящие на комоде электронные часы и мысленно поразился тому, сколько времени провел в бреду. Вскоре после этого усталость все-таки взяла над ним верх, и он впервые провалился в недолгий беспокойный сон. Отдохнуть у него не получилось, что-то вернуло его в реальность, когда он только-только успокоился и заснул. Это повторилось несколько раз. В какой-то момент вскочив с кровати, он почувствовал бешеное сердцебиение, пот на лбу и ужасную мигрень. Боль начиналась в области лба и разливалась к вискам, глазам, зубам и затылку, усиливаясь с каждым мгновением и реагируя на каждое движение. Часы свидетельствовали о том, что прошло всего два часа с тех пор, как он сомкнул глаза.       Все события предыдущего дня показались такими далекими, что он был готов поверить, что труп Авантюрина был ненастоящим, а миссию Корпорация не сворачивала. Веритас отравился, надышался меморией, когда был в Мире грез, вот и привиделось. С особой осторожностью покинув свою постель, он на автоматизме направился в ванную комнату, чтобы сделать рутинные утренние процедуры. Все вокруг по-прежнему напоминало какую-то иллюзию, в которой он, словно главный герой книги, был заперт. Руки не слушались, а отражение в зеркале определенно имело искажения и показывало какого-то другого человека с опухшим лицом и размазавшимся макияжем, но никак не его. Рацио направился в душ и помылся, до покраснения растирая мочалкой свое крепкое тело и ошпаривая его, желая почувствовать хотя бы что-то, кроме пульсирующей боли в голове.       Одевшись, он дошел до кухни, нашел в аптечке таблетки, принял их и запил попавшейся под руку минеральной водой. Он вышел в коридор, медленно прошелся до зала, где отдыхали и выпивали гости Пенаконии, сел на диван, осмотрел присутствующих, уложил голову на руку, уткнув ее в подлокотник, прислушался к музыке. Подумал и сам что-нибудь взять в баре.       Всеми силами он избегал всего, что было связано с Авантюрином и в особенности его смертью, но в этом месте все напоминало о нем. В зале они пересеклись всего один раз, однако перед глазами по-прежнему стояла картина, как Веритас, направляясь к выходу, прошел мимо и бросил всего один сдержанный взгляд на своего делового партнера, а тот прямо при людях позволил себе коротко подмигнуть и улыбнуться. Это было ведь не так давно, они только-только прибыли на планету празднеств. Неужели картежник больше никогда не сделает ничего глупого и не заставит Веритаса почувствовать желание так или иначе стереть эту ухмылку с его лица?..       Больно.       Однажды алкоголь – по собственной глупости Веритас согласился выпить со своим деловым партнером – развязал Авантюрину язык. Особо общительным его назвать было нельзя, пусть его речи и лились, словно мед, этот человек всегда петлял в собственных словах, оставлял себе лазейки и никогда не говорил больше, чем нужно для достижения цели. Было так странно услышать от него откровение, когда они, сохраняя неловкое молчание и попивая разведенный с «Усладой» виски, сидели в номере на диване. Авантюрин нарушил тишину, сказав Веритасу, что ставки слишком высоки, он либо потеряет все, либо выйдет триумфатором из этой игры. Ученый приподнял одну бровь, посмотрев на собеседника с немым вопросом во взгляде.       – Ты можешь считать меня глупым, но я буду бороться до конца, – сказал он, пригубив еще немного. Стеклянный взгляд розово-голубых глаз был направлен куда-то в пустоту. – Я буду использовать любые возможности, чтобы победить. Иначе меня ждет смерть.       Веритас, будучи не особо заинтересованным в его словах, не ответил. Изрядно опьяневший доктор даже не придал никакого значения его словам, хотя в трезвом уме заметил бы, что впервые Авантюрин допустил возможность собственного поражения. Он всегда бесстрашно шел на любые риски и твердил, что ему везет и он никогда не проигрывает, а в этот раз прямо заговорил о том, что может не справиться. Это была его минутная слабость, он приоткрыл собственную уязвимость, показал, что боится, а человек рядом не обратил никакого внимания, потому что думал о своем и в целом не воспринимал его всерьез.       Это откровение вылетело из головы через несколько минут после разговора, а вспомнилось только теперь. Подумав об этом, Веритас громко вздохнул и ощутил внезапно возникшее отвращение к самому себе. Ему часто было мерзко от собственных поступков, слов и поведения, ведь у него были явные проблемы с самоконтролем, однако в тот раз он, вероятно, по уровню безразличия превзошел самого себя. Чужие слова показались ему глупым нытьем, и он даже не задумался над тем, что из уст такого сильного человека они являлись актом самого настоящего доверия, о котором Рацио постоянно твердил.       Однако не только чувство вины обожгло Веритаса после того, как он начал размышлять над лаконичной речью Авантюрина; доктор осознал, что позиция его делового партнера прямо противоречила версии о самоубийстве. Этот человек был слишком заинтересован в этой игре, чтобы по собственной воле ее покинуть.       Прибыв на Пенаконию, Авантюрин бросил жребий, а, значит, собирался бороться до конца, несмотря на трудности и страдания. Еще недавно он абсолютно уверенно строил дружбу с Безымянными и Хранителями памяти, говорил о том, что у него есть план, плел интриги и убеждал Веритаса, что ему можно доверять. Даже потерю камней он перенес абсолютно спокойно, вызвав негативные эмоции только у его делового партнера, который эта затея показалась слишком уж рискованной. И после всего такого Авантюрин убил самого себя? Веритас нахмурился. Если вчера все это выглядело логично, то теперь он начал со свойственным ученому и доктору скептицизмом сомневаться. Что такого могло случиться, чтобы этот человек, прошедший в прошлом и не через такое, сдался? Или все-таки он не собирался признавать собственное поражение? Тогда почему он вел себя прошлым вечером так, словно знал, что для него все кончено? Все в миг показалось таким странным, что Рацио поднялся с дивана и без каких-либо колебаний отправился в морг. Его тонкие иссиня-фиолетовые брови были сдвинуты, а губы поджаты. Он собирался докопаться до правды во что бы то ни стало.