истории из книжного магазина

v.   В некотором роде, Азирафель с Кроули творили чудеса вместе еще в Самом Начале. Даже… До Начала. Кроули тогда создавал туманности, а Азирафель подал ему руку помощи.   За все те годы, что границы их отношений растягивались и менялись, разрастаясь в то, без чего, как оказалось, Кроули жить теперь не в состоянии, он много раз наблюдал, как Азирафель использовал свою ангельскую энергию. Ни в одном человеческом языке не найдется слов, чтобы описать это чувство, легкий привкус у воздуха, стоит лишь существу эфирному или оккультному пролить немного своей воли в свет, дать ей материальную форму. И Кроули знает аромат ангельской благодати Азирафеля.   Сквозь века Кроули оказывался рядом, раз за разом, чтобы чудесным образом спасти Азирафеля в последний момент. И он знал, где искать его, потому что Азирафель, чудесным образом, хотел быть найденным.   Не то чтобы они хоть раз нормально это обсудили (добавить в список на поговорить), но оба знают, как творить чудеса в гармонии.   Это чудо, конечно, самое важное за всю Кроулину жизнь. А также это единственное, чего так жаждет его искалеченное сердце.   Он знает, что оно сработает. В основном потому, что другого варианта нет.   В руку ему тычется половинка чуда на странице. Это Азирафель, его ангельская сущность, чистейшая энергия, прямиком из его души. Кроули вдыхает, поднимает руку со страницы. Находит источник собственной силы, вплетая ее в силу Азирафеля. Просто полчуда. Просто сила такая, что, если слита с другой, предположительно может вернуть человек двадцать пять к жизни.   Лишь доказательство того, что, быть может, им было суждено быть вместе.   В воздухе проскальзывает вспышка света, слышится оглушающий треск, но Кроули более чем уверен, что происходит это все далеко не в книжном, а в эфире, в пространстве меж молекул, где кроется все невозможное, в ожидании своего воплощения в жизнь. Он сжимает веки, ослепленный, и когда он вновь открывает глаза, он видит перед собой фигуру. Колеблющуюся, нечеткую, но тем не менее узнаваемую. Он тянет к ней руку, не думая, и книга падает на пол к ногам. Рука его тянется вперед, и фигура из света протягивается к нему в ответ.   Их ладони соприкасаются.   Здесь, за границей реальности, кажется, нет слов, но они все равно успевают многое друг другу сказать. Чувства врываются Кроули в сознание, своим потоком смывают темень его горя и красят мир в сверкающий, прекрасный звездный свет. Тут есть и прости меня, и ты нашел меня, тут есть и не покидай меня, и это выше моих сил. Здесь льются воспоминания, шесть тысяч лет воспоминаний на Земле и даже те, что тянутся еще до начала времен, улыбки и опасности, ссоры и уважение, приобретенное с годами. Каждое рукопожатие, каждое касание плеча, каждый раз, когда они шли плечом к плечу, задевая чужие пальцы своими. Кроули, открывающий заднюю дверь своей новехонькой машины, и Азирафель, застенчиво улыбающийся, прошмыгивающий внутрь. Азирафель, распахивающий двери этого самого магазина и говорящий проходи-проходи.   И из памяти, из чуда, из них самих, они создают то, что нужно им, чтобы быть цельными.     В какой-то момент, Кроули вдруг осознает, что ногами он упирается в пол. Что сам он внутри тела, у которого бьется сердце, что он вдыхает кислород. Что он здесь, лишь здесь, а не в тысячах мест одновременно. Это реальность. И, в реальности, напротив него, всего на расстоянии вытянутой руки, стоит Ангел Восточных Врат.   Тишь. Кроули слышит, как колотится кровь у него в ушах.   – Ангел? – черт, черт, черт, боже, черти… он понимает, что руки его трясет. – Ангел. Азирафель. Ангел? – ему нужно, чтобы тот сказал что-угодно, жизненно необходимо, пред тем, как сам он падет на колени и развоплотится к чертям.   – О, храни тебя Бог, – говорит Азирафель вслух, и это его голос, это он, каждая его прекрасная частичка, прямо здесь. Прямо здесь. – Ты понял.   И тут Азирафель делает широкий шаг вперед и заключает Кроули в объятья.   Быть может, Земля перестает вертеться по своей оси. Быть может, все во всей им известной вселенной исчезает, кроме их двоих. Понять невозможно.   – Ты в порядке? В безопасности? Ты здесь? – говорит Кроули, как только у него получается заставить свой голос работать. Лицом он вжимается Азирафелю в плечо и немного волнуется, что смысла его слова могут и не иметь. Руки Азирафеля сжимают его настолько крепко, что, кажется, он не может дышать.   Раньше они никогда не обнимались. Никогда еще он так долго не трогал его. Кроули знает это потому, что помнит каждое их касание, хотя это и унизительно. Шесть тысяч лет, и он ни разу не чувствовал эти руки, объятые вокруг себя. Ни единого разу. Но это, в ретроспективе, даже к лучшему, потому что сил на то, чтобы держать себя в руках в такой-то ситуации явно не хватает.   Это так прекрасно… Так тепло и приятно, такое чувство, будто все это время в спине у него был осколок чего-то твердого и острого, не дающего нормально согнуться, и вдруг его от него избавляют. Почти так же, как если бы он вновь стал змеей, то, как все его тело словно становится жидким и бескостным, а он тает в чужих объятьях. Он знает, что Азирафель не даст им упасть. Он полностью в этом уверен.   – Мне так жаль, – произносит Азирафель, отпрянув от Кроули и хмурясь, после теплой вечности, что заканчивается слишком рано. Он все так же рядом, руки его все еще лежат у Кроули на спине, глазами он бегает по лицу Кроули, перебегая со одной черты на другую, будто что-то ищет. – Ты не представляешь. Мне так жаль, и я так благодарен, ты просто представить себе не можешь, как сильно я хотел… Ох, и через что это заставило пройти тебя…   – Ангел, – обрывает его Кроули. Какая разница. Разницы нет. Это лучшее, самый прекрасное мгновение во всей его жизни. – Мне плевать.   Азирафель поднимает бровь, не веря. Так знакомо и дорого, именно так, как надо.   – Тебе плевать?   – В смысле, – говорит Кроули, мотая головой из стороны в сторону, сглатывая ком в горле. Может, он и плакал, когда нашел чудо в книге, но сейчас такая перспектива ему отнюдь не улыбается. – В смысле, мне не плевать, черт, да я, я совсем… я… я злюсь на тебя больше, чем когда-либо в жизни, я вообще не знал, что бояться можно так сильно, но… сейчас… сейчас ты здесь. Ты же здесь, да? А все остальное… да плевать.   – А, – произносит Азирафель. Он, кажется, доволен. – Ну, тогда, предположу, что мы наконец-то в правильном измерении, в одном и том же месте. Вместе.   Он поднимает руку и кладет ее Кроули на лицо. Пальцы у него мягкие, подушечками он едва касается чужого подбородка. Кроули забывает, как вообще работает дыхание. – Могу я?..   Кроули кивает, и оттого пальцы Азирафеля мимолетно касаются его губ. Кроули согласился еще до того, как понял, что именно Азирафель собирается сделать, но он не сопротивляется, когда Азирафель медленно и аккуратно поддевает дужку его очков и снимает их. Он сосредоточенно смотрит Кроули в глаза, только что показавшиеся на свет, и опускает его очки, кладя их на ближайшую книжную полку, и пластик тихонько ударяется о дерево с характерным стуком.   – Вот так, – произносит Азирафель. Он медленно подается вперед, достаточно медленно, чтобы Кроули точно понял, что он собирается сделать. Он может отпрянуть, отвернуться, потому что, ну конечно же, Азирафель дал ему такую возможность.   И снова поцелуй…   Это, – мысль пролетает сквозь толщу неописуемого счастья у Кроули в голове, – должен был быть наш первый поцелуй. Вот как он должен был пройти. Азирафель ведет себя так аккуратно!.. – не осторожно, лишь мягко-мягко, будто Кроули того и заслуживает. И Кроули отдает ему всего себя, трогает его так, как всегда хотел – поднимает руку к чужому лицу, кладет ее на затылок, пальцами забирается в чужие волосы. Они такие чудесные; Кроули ни раз хотел к ним прикоснуться, к каждой из маленьких, милых кудряшек. Все время такой опрятный, он, но волосы его, всегда были подверженные хаосу, радости без правил и контроля, служили доказательством вольного духа под слоем из пуговиц и тартана.   Азирафель тихо выдыхает с облегчением Кроули в губы, и этот вздох тот чувствует всем телом, как он течет вниз по рукам и ногам, до самых кончиков пальцев. На этот раз, он точно знает, что время не замерло. На этот раз, он знает, что вселенная все еще там, ждет их.   – Эм! – звучит тонкий голосок где-то рядом. Сил оторваться от чужих губ у Кроули нет, совсем нет, но Азирафель всегда был сильнейшим из них двоих…   Он отстраняется, но не сильно, и поворачивается на оклик.   – Мюриэль, – произносит Азирафель с теплотой.   – Получается, Вы не умерли? – дрожащим голосом произносит юный ангел. – Вы… не умерли.   – Да, – подтверждает Азирафель. Он делает шаг к ней, одной рукой цепляется за Кроули. Тот не дает ему далеко уйти, одна из его ладоней на ангельской спине, и он следует за ним, когда Азирафель подходит к Мюриэль и выставляет свою вторую руку в сторону. – Благодарю тебя за помощь. Должно быть, я задолжал тебе извинение.   – Вы – Верховный Архангел Рая, – произносит Мюриэль, благоговейно глядя на него. – Мне Вы ничего не должны.   – Не ломайся, – советует ей Кроули, когда замечает, как она смотрит на выставленную руку Азирафеля, с трепетом и любопытством. – Обнимается он на отлично.   Азирафель поворачивает голову к Кроули и мимолетно улыбается. Сам Кроули, наверное, лыбится, как отъявленный безумец в ответ, но сейчас ему совсем не до этого.   Мюриэль делает быстрый шаг в сторону Азирафеля и неуклюже сжимает его в объятьях, лицом утыкаясь ему в грудь.   – Мне было так нехорошо. Я так рада, что Вы здесь. – говорит она, чуть отстраняясь.   – И все благодаря тебе, милая, – говорит Азирафель, похлопывая ее по спине. – Ты передала Кроули мое сообщение.   – И было там с гулькин нос, – тихонько ворчит Кроули. – Не мог оставить побольше намеков в прошлый визит?   (Для справки: Кроули ненавидит Азирафеля за то, что заставил его пройти через все это. Это просто сейчас это как-то уходит на задний план.)   – И что теперь? – спрашивает Мюриэль, смотря меж ними двумя с тревогой. – Вы только что сотворили огромное чудо, Небеса не могли не заметить. И Вы должны быть мертвы, но если они спустятся и найдут Вас…   – Это проблема, да, – признает Азирафель.   – Я могла бы подняться Наверх, – начинает Мюриэль энергично. – Сказать, что чудо сотворил демон Кроули, что он пытался поднять себя на Небеса или что-то такое, но у него ничего не вышло.   Какая коварная ложь, от нее-то… Кроули почти что чувствует себя виноватым за такие изменения в ней в не лучшую сторону. Почти.   – Что ж, это было бы… – говорит Азирафель задумчиво. – Это в любом случае даст нам немного времени. Собственно, это все, что осталось нам после этой катастрофической авантюры. Лишь немного времени.   – А это имеет отношение к тому, что ты, судя по всему, бегал поболтать с самим Сыном Божьим? – интересуется Кроули. Раньше, затмленные внезапной смертью Азирафеля, детали того, что он там, собственно, делал, важными ему не казались, но теперь Кроули любопытно.   – Да, возможно, – отвечает Азирафель тоном, что значит об-этом-мы-поговорим-позже.   – Тогда мне стоит идти, да? – говорит Мюриэль. – Лучше не давать им времени, чтобы все осмыслить.   – Не знаю, могу ли я просить о таком, – произносит Азирафель обеспокоенно. Кроули не беспокоится. Кроули даже не помнит, каково это. Не помнит, что это слово вообще значит.   – Вы и не просите, я сама. Я все сделаю, – говорит Мюриэль. – Я… Я вернусь, как только узнаю больше.   И, напоследок лучезарно им улыбнувшись, она разворачивается и бежит к двери, ступая из книжного. Кроули бросает взгляд на улицу сквозь окна: люди, шагающие по своим делам своим обычным пятничным вечером. Парочка, бросающая любопытные взгляды на книжный; некоторые о чем-то болтают, видимо, обсуждают то, как резко вырубило свет и как, так же резко, он вернулся. Смотря на них, на их суматошную жизнь, он вдруг понимает, что все произошло всего минут за тридцать. С того момента, как Мюриэль вбежала в магазин, чтобы передать ему весть, что его сломает, и до этого самого момента. Азирафель, стоящий рядом с ним. Азирафель, его касающийся, с ладонью на чужой спине, так непринужденно, будто это давно уже вошло к ним в привычку.   – Мы не можем тут остаться, – произносит Азирафель, как только Мюриэль скрывается из виду. – Нам бы быть подальше отсюда, когда они соизволят спуститься проверить обстановку.   – Ага, – говорит Кроули, когда, сквозь эйфорию, к нему пробивается осколок реальности. – Моя квартира – тоже не вариант, если демоны с ангелами теперь работают вместе.   Так что уходят они вместе, и в Бентли садятся вместе, и вместе едут к отелю. И кажется это все сном. Сидя за рулем, Кроули все время поглядывает на Азирафеля: убедится, что он правда здесь, что он не простая галлюцинация, призванная помочь ему справится с потерей.   Кроули бронирует им лучший номер, что, несмотря на пятничный вечер, оказывается пуст, в самом щегольском отеле, который они только могут найти. Багажа с собой у них нет, но персонал слишком вежлив и опытен, чтобы такое подмечать, и потому работники лишь почтительно кивают им, провожая до номера.   Как только они оказываются внутри, Кроули решает, что слишком долго он не целовал Азирафеля, так что он сгребает его в охапку, пытаясь срочно устранить данное недоразумение.   На этот раз они целуются иначе, не как в книжном. На этот раз, в поцелуй вклиниваются языки. И руки, блуждающие там и сям. И где-то, на самом уголке сознания, который легко игнорировать, Кроули думает, а как они остановятся. Это может превратиться в проблему. Им не нужно спать. В еде они тоже не нуждаются. Нет всех этих человеческих потребностей, что могли бы их отвлечь хоть на секунду, отвлечь от этого, от них самих. Он хочет узнать Азирафеля так, как раньше он не смел и мечтать. Он поверить не может, что этого, что их может быть больше, что есть еще что исследовать, и мысль эта наполняет его неописуемым счастьем. И он надеется, что вселенная пробудет как-то без них еще миллионы лет, потому что ему понадобится ненормальное количество времени, чтобы насытится до конца.   Они оказываются на кровати, сидят бок о бок, очки Кроули отлетают на прикроватный столик, бабочка болтается у Азирафеля на шее, ослабленная нетерпеливыми пальцами Кроули. Он мог бы снять с них одежду чудом, о, чудом он мог бы воплотить столько идей сейчас; его не остановить. Он сильнее, чем когда-либо с самого Падения.   – Подожди, – произносит Азирафель, отстраняясь. Их лица все еще достаточно близко, чтобы носы их соприкасались. Кроули никогда, ни-ког-да к этому не привыкнет.   – Что, если я больше не хочу ждать? – спрашивает Кроули, на губы наползает ухмылка, и он надеется, что Азирафель поймет. Им больше ничего не нужно – у них есть все. Он даже представить себе не может, что еще может им понадобиться.   Азирафель откашливается и опускает голову, на лице слабый румянец.   – Я тоже, – говорит он до милого застенчиво, и Кроули сам немного краснеет. – Но я не могу отложить этот разговор. Это было бы нечестно по отношению к тебе. К нам обоим.   – Звучит пугающе, – произносит Кроули, совсем не беспокоясь. Азирафель отклоняется назад, совсем чуть-чуть, дать им немного пространства, чтобы поговорить. Руками подцепляет ладони Кроули и сплетает их пальцы.   – Я был неправ, – произносит Азирафель. – Мне не стоило оставлять тебя так… И я ошибся, не смог ничего изменить в Раю, и я… И я был неправ. Но, Кроули, пожалуйста, пойми. Я не мог просто сбежать, как ты предлагал. Я не мог остаться в стороне. Я должен был попытаться.   Все инстинкты Кроули кричат, чтобы тот отмахнулся. Ему не до этого: он слишком занят всем тем, чего он только мог пожелать, здесь и сейчас, в его руках после того, как он думал, что все это потерял. По сравнению с этим, все остальное – лишь неважные подробности.   Но, вместо этого, он сглатывает, пытается найти слова, чтобы ответить ему честно.   – Ты ведь знал, что они тебя убьют, – произносит он. – И все равно вернулся туда. Мне не сказав.   – Да, – соглашается Азирафель. – Потому я и извиняюсь.   – Ты не представляешь, каково это, – говорит Кроули. Руки его напрягаются, в чужих ладонях, прижатых к его, он чувствует опору. – Ты даже представить себе не можешь.   – Я знаю. Мне казалось… Что у меня не было выбора. Я должен был сделать все, что в моих силах, чтобы их остановить.   – В смысле, Второе Пришествие. Конец жизни на Земле опять и по новой.   – Да. Но, оставляя тебя… зная, что может случится… Я был вполне себе уверен, что оставленное мной чудо сработает, но не мог быть уверен на сто процентов. И я все думал о том, что должен был бы тебе сказать, будь это мой последний шанс. Думал о том, что так ни разу нормально тебе этого и не высказал. По-человечески.   – Я же говорил, что это не имеет значения, – говорит Кроули.   – Но ведь это правда, – произносит Азирафель. Глаза его широко раскрыты, влажные, два бассейна бездонной нежности. – Я люблю тебя.   – Я знаю, – произносит Кроули. Потому что он знает, всегда знал. – И, если тебе так важно это услышать… Я прощаю тебя.   Азирафель узнает знакомые слова и улыбается. Слова, что раньше лишь ранили, были частью того специфического узора, коим они были скованы тысячи лет. И Кроули выталкивает его из рисунка, а Азирафель прощает ему это самовольство. Теперь, свободные от оков, для них все может быть проще. Раньше, они ранили друг друга, но сейчас они прощены, целиком и полностью.   – Да, и кстати, – произносит Кроули, передергивая плечами. Он наклоняется так, что их лбы соприкасаются, закрывает глаза и дерганно выдыхает. Он думал об этом уже какое-то время, и есть то, что ему нужно сказать. – Прости меня тоже.   – Тебе не за что извиняться, – сразу же реагирует Азирафель.   – Мы оба знаем, что это не так. Не должен был я просить тебя сбежать. Это было несправедливо к тебе.   – Ты прощен, – отвечает Азирафель. – Правда. Я даже рад, что тебя со мной не было. Не знаю, как бы я выжил, попытайся они что-то с тобой сделать.   Кроули кривится, подавляет волну гнева, поднявшуюся внутри. О, он мечтал бы о шансе вмазать Метатрону тогда…   – Может, пойди я с тобой тогда, смог бы тебя защитить.   – Ты и защитил, – произносит Азирафель. – Я же здесь, разве нет?   – Просто, – говорит Кроули, стараясь не дать голосу задрожать. Сегодня был тяжелый день, не так ли? – Просто… Не важно, что произойдет, но… ангел, я пойду с тобой куда бы ты не шел. Я никогда тебя не покину. Я этого больше не вынесу.   Лицо Азирафель вытягивается в нечто тающе-любящее, такое, что Кроули просто не может остаться равнодушным. Им приходится прерваться от разговоров на еще одну цепочку поцелуев.   – Ты правда так думаешь? – спрашивает Азирафель, отрываясь, своим прекрасным, охрипшим голосом. – Я не хочу обратно в Рай, не хочу… не хочу быть частью их дурацких игр, но я не знаю, со Вторым Пришествием не за горами, что я могу пообещать тебе, что мне не придется.   Больно думать о том, что Азирафель может вновь находится рядом с теми, кто его ранил, кто убил его. Но, мысль о том, что он может отправиться туда один, гораздо больнее.   – Ну, как ты и сказал, то, что ты там натворил, даст нам немного времени, – говорит Кроули. – Мы не знаем, сколько времени им понадобится, чтобы попробовать снова. Но, когда это произойдет, мы что-нибудь придумаем. Остановим их, вместе. Даже если придется наведаться на священную землю Райскую.   – Или ворваться в Адскую бездну, – говорит Азирафель, стараясь добавить словам напускной храбрости.   – А это местечко нам лучше обегать любой ценой… – произносит Кроули, морщась при мысли о том, что Азирафель может оказаться во власти его бывших коллег.   – Но сейчас мы заляжем на дно, – говорит Азирафель. – Нам нужно найти какой-то способ незаметно проверить, как там Мюриэль, хотя я уверен, что она сможет управлять магазином столько, сколько понадобится, пока мы, возможно, не вернемся, – он делает паузу, выглядит неуверенно. – Конечно, только если ты захочешь вернуться.   – Захочу, – произносит Кроули. – Но… Книги твои мы можем забрать с собой, куда-угодно. Мы можем чудом перенести всю твою библиотеку куда бы мы не шли. Найдем себе какой-нибудь покинутый замок в Шотландии. Или коттеджик в Саут Даунс, или бункер в какой-то американской пустыне. Без разницы. У нас все получится.   – Есть вероятность, что так легко это не выйдет, – пытается остудить его пыл Азирафель.   – Я оптимист, – говорит Кроули. – Ну, или сегодня я оптимист. Знаешь ли, мечты становятся явью, все такое.   – Да, конечно, – произносит Азирафель. – Прости за то, что заставил тебя ждать.   – Да, пришлось подождать, – пожимает плечами Кроули. Быть может, эйфория сойдет со временем, и он вспомнит, какова была на вкус боль, пока он ждал. – Но, кажись, для себя я уже решил, что это того стоит.   Азирафель лыбится, как комиксный злодей перед тем, как совершить нечто по-настоящему коварное, хватает Кроули за кофту и тянет его на себя.   В номере у них стоит до ужаса огромная кровать, и они находят ей хорошее применение, с ночи и до самого утра.   ∞   Если пройти вниз по деревенской дороге от их коттеджа, то можно наткнуться на маленькое кафе. В такое, если зайдешь, то сразу поймешь, что все посетители тут – постоянные. Кроули и Азирафель находят его через неделю после въезда и быстро становятся неотъемлемой частью жизни этого местечка, да так до чудесного быстро, что многие старые обыватели и не вспомнят сейчас жизни до того, как эта милая (хотя и чудаковатая) пара средних лет здесь поселилась и стала часто захаживать сюда на ланч.   – Я так скучал по этому, – довольно произносит Азирафель, впиваясь в булочку с, если быть честным, до непристойного самозабвенным наслаждением. – Скучал по книгам, по людям, по погоде, скучал по еде. Боже, я видно и не понимал совсем, как плохо было мне там, пока не вырвался.   Везет тебе, думает Кроули. Он-то прекрасно понимал, насколько плохо было ему. Но этого он не говорит. Старается не давать Азирафелю еще причин почувствовать себя виноватым. Они оба хороши, да и Кроули об этом уже высказался. И он уж получил свои извинения, и сам извинился в ответ.   – Могу спросить, на каком месте я в списке земных вещей, по которым ты скучал?   Азирафель вздергивает бровь.   – Обычно ты не ищешь комплиментов.   – Ммм, может, теперь у меня есть запросы. И я работаю над своими коммуникативными навыками, зззззнаешь, – говорит он, карикатурно растягивая «з» на песенный манер, просто чтобы его ангел улыбнулся.   – Что ж. Тогда, любовь моя, ты на самом верху. Мне думалось, это было понятно еще когда я попытался взять тебя с собой.   Кроули пытается не дернуться на любовь моя, но Азирафель, должно быть, все-таки замечает что-то в его выражении лица, потому что цокает и осуждающе качает головой.   – Любовь моя, – повторяет он. – Тебя напрягает то, что я влюблен в тебя или что я говорю это вслух?   – Э, – произносит Кроули, стараясь не ерзать на стуле. – Все, кто говорят, что добрый из нас ты, понятия не имеют, о чем они говорят.   Азирафель смотрит на него с искренним сочувствием, протягивает руку, чтобы похлопать его по ладони.   – Думаю, нам обоим понадобится время, чтобы привыкнуть.   – Да мне нравится, – бросает Кроули, лицо его пылает. – Я… может, иногда… э, в смысле, сложно такое слышать. Но ты продолжай, если хочешь.   – О, об этом не переживай, – уверенно произносит Азирафель, кивая. – Для меня это, как гора я плеч, понимаешь ли. Столько потерянных возможностей надо восполнить… Например, сейчас я скажу тебе то, что подумал, когда ты вбежал в ту церковь в тысяча девятьсот сорок пятом, чтобы спасти меня и мои книги от тех отвратительных нацистов.   – Ну и?   – Кроули, я тебя обожаю.   – Нгк, – выдавливает Кроули. – Ага, да. Да, я тебя тоже.   О-о-о, это будет невыносимо. Ему почти что жалко людей, что это увидят: самые долгожданные, неуклюжие и вгоняющие в краску ухаживания во вселенной – слэш – нескончаемый медовый месяц.   Медовый месяц со страхом последствий где-то на периферии, конечно. Они уже получили сообщение от Мюриэль, что на Небесах пока что все очень суматошно – последствия от вмешательства Азирафеля, – и, хотя они еще верят, что казнь Адским Пламенем прошла успешно, они пристально следят за Сохо, пристальней обычного, а также пытаются восстановить порядок вещей Наверху и вновь начать работать над концом света.   – Они, должно быть, боятся тебя, милый, – произносит Азирафель, когда Кроули упоминает это, поднося кружку к губам, дабы сделать глоток. – Твоей неизбежной демонической мести из-за моей преждевременной смерти, знаешь.   – Я бы, – начинает Кроули, стараясь оставаться в своем облачке счастья и не давать страшным воспоминаниям затуманить голову. – Я бы убил их всех, если б ты… да я, я в любом случае убил бы, конечно. Только скажи.   Азирафель поглядывает на него не впечатлено, будто сомневаясь, что он сможет такое осилить. Но взгляд почти сразу же смягчается, похожий на тихое, безмолвное извинение. Нет смысла грязнуть в чувстве вины, ни одному, ни второму, однако они, должно быть, еще какое-то время будут искать способы извиниться друг перед другом. Азирафель снова протягивает к Кроули руку, а Кроули предлагает ему свою ладонь и позволяет своему ангелу мягко-мягко поцеловать пальчики своих пальцев. Мурашки у Кроули бегут по всему телу и… и это уже слишком, ну правда. Иногда иметь тело – полное наебалово.   – Нам пора возвращаться домой.   – Правда? Ты уверен? – спрашивает Кроули. Обычно такие ланчи, и не только, вне дома у них затягиваются на часы. Самозабвенные, медленные и окольные, с пустыми тарелками, наводняющими поверхность к моменту, когда они наконец закончат. А здесь они пробыли всего ничего, только чтобы выпить по чашечке чая и Азирафелю закончить всего одну единственную булочку.   – Мы скоро вернемся, – улыбается Азирафель. Он машет официанту, получить чек. – Я скучаю по твоим глазам. Хочу, чтоб ты снял очки.   – Боже мой, – произносит Кроули, более-менее искренне. – Ты меня прикончишь, ангел.   – Не драматизируй.   Они встают, расплатившись, и держатся за руки по дороге домой.   Они продолжат проживать эту жизнь вместе и дальше, пока вселенная позволяет. Они продолжат смешить друг друга, продолжат ходить на ланчи и наслаждаться искусством, кормить уток, посещать друзей, покупать книги. И будут держаться друг за друга до скончания времен. Будут держаться столько «концов света», сколько Всевышняя будет в них швырять. Они вместе будут противостоять тому, чему бы дальше не быть, и будет это так: это будет сила всего, что они могут друг для друга сделать. Кроули ясно представляет себе их шансы.   Быть может, некоторые вещи и вправду вечны.