истории из книжного магазина

0.   Книжный всегда был для Кроули чем-то вроде святого места.   Стоп, нет, вычеркните – он не был святым, точно не святым, кто сказал святым, кто сморозил подобную чушь. Но и не его аналогом из ада – не нечестивым, совсем нет. Просто, черт подери, «А. З. Фелл и Ко» всегда был для Кроули местом важным. Значимым. Дорогим, возможно, вот только лишь ощущение такого словечка на языке и Кроули сразу же возжелает облить матами ни в чем не повинных людей, лишь бы избавиться от послевкусия.   Черт подери, короче, суть в том, что ему нравится книжный Азирафеля. Он нравится ему с того самого момента, как он впервые ступил на порог, более двух веков назад, пока Азирафель придерживал дверь открытой, с довольной улыбкой на лице – самодовольной даже, совсем-совсем непохожей на ангельскую.   – Проходи-проходи! О, а это мне? – сказал он тогда, забирая у Кроули коробочку шоколадок из рук, до того, как Кроули и слово произнесет. – Очень мило с твоей стороны! Хотя мне и не стоит этого говорить.   – Не стоит, – усмехнулся Кроули, пряча за насмешкой то, насколько ему сейчас хорошо, насколько радует его просто быть приглашенным куда-то, чтобы поглазеть на что-то, чем Азирафель гордится. Просто подарить ему что-нибудь мелкое, а-ля, молодец! Это все так по нормальному. Даже несколько по-человечески.   Там было уютно. Местечко казалось обжитым даже с самого начала. Куча деревянных полок, заставленных книгами, коробки с небольшими чернильницами и тому подобными вещицами, мягкая мебель, расставленная по самым неожиданным углам. Внутри побольше будет, чем кажется на первый взгляд, подумал Кроули, размышляя, не мог ли Азирафель сам расширить помещение, всего на чуточку. Энергия внутри идеально подходила владельцу. Чистая и приятная, но и самую малость наивная, сквозящая напыщенностью в своей гостеприимности, будто бы весь магазин хвалился тем, насколько он прекрасен на вид.   – Все никак не могу поверить, что ты открыл свой магазин, – сказал Кроули, прохаживаясь по комнате, разглядывая все вокруг и впитывая детали. – Чтобы что-то продавать. Мне всегда казалось, что ты гордишься своей коллекцией.   – Ну, так оно и есть, – подтвердил Азирафель, решив оставить слово «гордишься» без внимания, несмотря на его греховную природу. – Честно говоря, у меня просто закончилось место для ее хранения. Да и Небесам хотелось бы, чтобы у меня был свой штаб в этом секторе. Знаешь ли, место для распространения Божьего Замысла среди людей.   Кроули попытался остановить улыбку, расползающуюся по лицу. О, он был уверен, что единственным Божьим Замыслом, который Азирафель тут реализует, будет чтение какой-то книги, пока он, уютно устроившись в кресле, попивает чай и ест печенье. Иногда Кроули вдруг задумывался, что думает об Азирафеле Всевышняя. Ни дать ни взять одухотворенно им восхищается, лучшим из ангелов, получившихся из всей той пустоты и ничего еще в самом начале. Но… Кроули не то, чтобы важно мнение Бога, по понятным причинам.   – То есть, это официально санкционированный камуфляж, – Кроули хмыкнул. – Идея Рая? Декор, все это?   – Я взял примерную идею Небесного Посольства и подошел к делу творчески, – кивнул Азирафель. – Не вижу в этом ничего плохого, а ты?   Он всегда, даже тогда, в начале их знакомства, задавал Кроули вопросы так, будто его мнение правда что-то значило. Будто Кроули мог его остановить одним своим словом, если ангел затеивал что-то глупое или неправильное.   – Да нет, мне все кажется вполне себе, – сказал Кроули, морщась внутри от всей этой его доброты. Азирафель улыбнулся в ответ, сияя так ярко, так мило, ну просто самое очаровательное личико в мире, источающее такую искреннюю, наивную радость. Кроули сжал зубы. Черт.   – И Небесам не на что жаловаться, не со всеми теми чудесами, которыми я покрыл это место. Они могут заглядывать сюда в любое время дня и ночи, проверить, как продвигаются дела на Земле. Но от Ада это место совершенно защищенно. Это, конечно, потребовало некоторой энергии и смекалки, мне пришлось сплести хитроумную защитную систему, чтобы закрыть все дыры. Но, в итоге, у нас получается абсолютно и всецело защищенный от демонов Рай на Земле. Ну, или мне так кажется.   Азирафель прокружил по комнате, пробегая пальцами по книжным корешкам, передвигая всякие безделушки, будто в голове у него стоял какой-то непостижимый образ, которому все должно было соответствовать.   – Э-э-э, Ангел, – Кроули так и не снял очки, а потому попытался вложить в свои слова как можно больше сарказма и глаза-закатывания. – Мне кажется, или ты что-то упустил.   – Упустил? – переспрашивает Азирафель отвлеченно, поглаживая руками чудесные пыльные полки (он, скорее всего, сам наколдовал сюда пыль; важно чтобы все начиналось в правильных условиях).   – Я демон. И я внутри магазина.   Азирафель посмотрел на него удивленно, будто он и правда этого не понимал, и Кроули вдруг захотелось откусить собственный язык за то, что он вообще посмел открыть рот. Быть может, сейчас, когда Азирафелю прямо указали на проблему, он выгонит Кроули. Переделает защиту, проверит, что он укрыт от своего не самого лучшего из союзников здесь, в важнейшем из мест, в этом Небесном Посольстве на Земле.   И, быть может, все было бы в полном порядке, может, это ничего бы и не поменяло: они все еще могли иногда вместе пообедать или прогуляться по какому-нибудь парку, со всеми из того вытекающими.   Но Ангел лишь моргнул и продолжил осматривать свое новоявленное царство.   – А, что ж. Но ты же не такой. Не думаю, что меня сильно потревожит твое присутствие здесь, – Азирафель повернул голову к Кроули, хмурясь. – Конечно, только если ты здесь не чтобы что-то купить.   И с того самого момента у Кроули была своя тихая гавань на Земле. Он всегда знал, что здесь он будет в полной безопасности, отрезан от Адских влияний и демонических вмешательств. Здесь, в этом книжном, единственное, о чем вообще можно было волноваться, было то, что Кроули чувствовал по поводу того, что Азирафель не захотел его прогонять. О, это страшные чувства, опасные…  Липкие, неудобные, давящие на мозг, эти чувства. Чувства, выставляющие его полным идиотом, например, когда они заставили его и впрямь купить коробку шоколадок для друга вместо того, чтобы просто их призвать, просто потому что он знал, что так Азирафелю понравится больше. Нет, конечно, он уже привык к ним, но все же. Лучше не перебарщивать. Репутация и т.д., т.п.   Короче, суть в том, что в тот момент ему казалось, что золотая вывеска над дверьми была точна. И вправду Фэлл и Ко.   И потому ему так больно подходить к знакомым дверям впервые после того, как Азирафель навсегда ушел, променял его на Рай, и вдруг осознавать, что он не может войти.   i.   Сначала, Кроули думает, что это его вина. Он стоит перед дверьми и тянет за ручку, сбитый с толку ее неподвижностью. Может, что-то не так с его силой, может, Шакс отрезала его от Ада, просто чтобы его позлить и не позволить пользоваться чудесами.   Но он точно себя протрезвил сегодня утром, когда решился-таки вытряхнуть себя из этого жалкого состояния и приехать сюда. Да и книжный вроде открыт. Дверь даже не на замке, он просто с чего-то не может ее толкнуть.   Бред какой-то.   – Эй, – говорит он, стуча по стеклу. – Ты!   Мюриэль выглядывает из-за угла, видит его и сразу же расплывается в широченной улыбке, будто они старые друзья, только встретившиеся, после многих лет порознь. Кроули пытается не хмурится слишком открыто, когда она подбегает и открывает дверь.  – Привет, приве–   – Ага, привет, – прерывает ее Кроули. Его терпение уже кончается. Он не разговаривал ни с кем уже как два месяца, и весь процесс его ужасно раздражает. Быть может, это просто потому, что говорит он с ангелом. Бесконечно неглубоким и необоснованно оптимистичным ангелом, стоящим не где-нибудь, а именно в этом книжном из всех возможных. Еще раз, зачем он вообще сюда пришел? – Что с магазином?     Мюриэль удивленно склоняет голову набок.   – Не уверена, что понимаю, о чем Вы. Я изо всех пытаюсь делать все точно по инструкциям от Архангела Азирафеля. Мне разрешено продавать лишь книги в бумажных обложках, чтобы не вызывать подозрений, как Вы понимаете, а также мне разрешено смотреть грозно на тех, кто хочет купить что-либо стоящее.   Она проговаривает это таким тоном, словно дословно цитирует руководство высших чинов, и Кроули кажется, будто его ударили кулаком в живот. Азирафель, там, наверху, распинается о своей книжной коллекции, хотя сам же ее и оставил. О, Кроули, ничего не вечно.   Ну вот зачем он сюда пришел? На что он надеялся?   – Я имею в виду то, что я не могу войти, – Кроули слышит собственный голос. Он здесь не останется. Он не хочет входить. Ему тут делать нечего, черт подери!   – А, – говорит Мюриэль, глаза ее озаряются пониманием. – А, ну да. Дело в том, что после всей той заварушки с, с Вашего позволения, приглашением полчищ демонов внутрь, нам сказали починить здесь защиту. Чтобы мы могли продолжать использовать место для дел Небес без, эм, ненужных вмешательств. Ну Вы понимаете.   Смешно.   Сердце Кроули было совсем и полностью стерто в порошок примерно шестьдесят три дня назад, когда Азирафель зашел в тот чертов лифт и ушел из его жизни скорее всего навсегда. Следующие пару месяцев Кроули провел в своей квартире, чуть ли не затапливая свои растения в слезах. Призывал себе столько алкоголя, что мог бы затопить весь королевский флот, пока ему не надоело напиваться, и он не начал заставлять себя пьянеть и без вливания в себя чего бы то ни было. Эти дни он даже и не двигался толком, не мог. Лишь лениво размышлял, а не стоит ли ему себя развоплотить, просто ради разнообразия, заодно посмотрит, как там дела в Аду, под новым-то руководством. Короче говоря, последние шестьдесят три дня он прожил в железной уверенности, что хуже быть уже не может. И это было ему единственным островком спокойствия. Сильнее боли уже не будет.   Но вдруг! Чудесно. Оказывается, его некогда лучший друг ангел имел еще один трюк в рукаве, еще один нож в спину, чтобы содрать с него шкуру и выжить побольше боли, больше страданий из его хрупкой душонки. Быть может, Азирафель и вправду не очень-то никудышный фокусник. Кто бы ему рассказал.   – А, – произносит Кроули выразительно, пялясь на Мюриэль с ее вежливо любопытным лицом. – Да. Конечно. Обязательно, да.   Он делает шаг назад, почти спотыкаясь о воздух.   – Да-да, конечно, прости за беспокойство. Просто… э, мне казалось, что… что, может, я оставил парочку запасных очков валяться где-то там, вот я и пришел… Но это… Да нет, все в норме. Лучше б не приходил. Лучше бы не приходил.   – Постойте, – Мюриэль звучит несколько нервно. – Я уверена, что Вы можете…   – Нет, – рычит Кроули. Паника, нечто схожее с паникой, встает комом в горле, пока он говорит, поворачиваясь к Бентли, припаркованной рядом с кустом. – Нет, не смей. Просто продолжай свои дела, а я пойду.   До этой самой минуты, у него не получалось злиться на Азирафеля. О, он пытался. Изо всех сил. Он пытался заменить яростью одинокое отчаяние. Он говорил себе, пытался научиться думать, что он жесток. Он был жесток к тебе. Ты не любишь его, нет, ты его ненавидишь. Ты его ненавидишь, он знал, что ты чувствуешь, знал, и ты рассказал ему, что тебе нужно, и ты его поцеловал, а он ПРОЩАЕТ тебя за это? Какой монстр мог бы сказать такое? Он твоего времени не стоит. Он оставил тебя, оставил, знал, что это сделает с тобой, и все равно оставил. Ты зол.   Ты В ЯРОСТИ, черт тебя подери.   Не сработало. Ничто из этого. Кроули был совсем не зол. Ему было только грустно, хотя грусть вряд ли может описать это чувство, вряд ли оно может вместить все, что он чувствовал. Ему было грустно и одиноко, и страшно за друга. Он волновался за него, там, наверху, на Небесах, среди всех этих лицемерных уродов, которые никогда его не понимали.   Ха, видимо, он мог даже не стараться. Вот она, ярость, явилась не запылилась. Лучше позже, чем никогда.   – Ты, сволочь, – рычит он себе под нос, подходя к Бентли, спотыкаясь, пока сердце обливается кровью. – Ты, сволочь, это низко, очень низко даже для тебя, это… По-злодейски, вот что это… Я бы ни в жизни не поверил, но, может, стоило бы, благословенный ты ангел… – он произносит это слово так, будто это страшное ругательство, без радости, как всегда произносил его раньше. – Я тебе этого не прощу, так что не приползай ко мне на коленях, меня здесь уже не будет, я уберусь на веки вечные, и тебе не придется думать о том, как я загрязняю твой ангельский приют своим присутствием…    – Глупости.   Кроули почти что падает.   Нет, правда. Он практически, без какой бы на то не было причины, теряет равновесие и грохается на тротуар рядом с машиной. Он много раз проигрывал голос Азирафеля в голове последние недели, он все пытался заглушить его звук, и тут вдруг, так внезапно, так резко…   – Что ты тут делаешь? – это все, что может выдавить из себя Кроули. Он поворачивается и видит его. По правую руку, стоит так, будто и не уходил никогда. Там, где ему и место, сообщает разум Кроули. Он думает, что было бы неплохо выбить из мозга все эти мысли.   – О, твое бурчание слышно даже сверху. И не нужно быть таким драматичным.   Он даже одет так же. Вычурный жилет, стоящие дыбом волосы. Руки по швам, будто он вот-вот поклонится или что-то типа того. Какая наглость. Это полнейшее, неподдающееся пониманию нахальство, этого абсолютного… безумного…   Кроули хочет поцеловать его так же сильно, как и всегда, и это самое большое унижение, что он может себе представить, – понять, что ни черта не изменилось.   – Драматичным? – шипит он, опираясь о Бентли. Он надеется, что выглядит он обычно, бесчувственно, хотя, на самом деле, он боится, что собственные ноги его подведут. Он и вправду не был уверен, если вообще увидит Азирафеля снова. Он не уверен, что готов видеть его сейчас.   – Да, – подтверждает Азирафель. – Драматичным. Я слышу Землю, это, знаешь ли, довольно важная часть моей работы, и не то, чтобы я мог просто выключить твой голос. Нет голоса знакомее мне в целом мире.   Заткнись, думает Кроули отчаянно, руки его трясутся. Он фокусируется на дыхании. Закрывает глаза, отворачивается. Заткнись, заткнись, заткнись.   – Ты… – ну почему он не прорепетировал свои слова, если бы Азирафель вдруг объявился? Он должен был придумать какой-то план. – Почему ты здесь? – повторяет он, зная, что звучит он по-детски обидчиво, жалко, недостойно.   – Кроули, – говорит Азирафель, и Кроули прикусывает щеку, сильно. Его имя, произнесенное Азирафелем. Будто вся их история, заключенная в одном слове. – Я… Я хотел прийти, все разрешить. Это все лишь одно большое недопонимание, ты ведь знаешь.   Кроули отваживается взглянуть на него, видит, что он почти что молит. Будто он надеется, что Кроули просто подхватит нить диалога, и они поговорят, словно ничего и не было. Словно последние два месяца были просто небольшой вспышкой на радаре, помехой, которую они с легкостью обойдут и выровняют курс.   Но он не может. Он не может. Ему никогда раньше так сердце не разбивали, и даже после тысяч лет притворства, он знает, что актер из него никудышный.   – Я не могу войти в твой книжный магазин, – говорит он хрипло, смотря на свои руки. – Поверить не могу, что ты смог сделать все еще хуже.   – Тебе рады в моей книжном магазине, – говорит Азирафель важно. – Я тебя приглашаю.   – Спасибо, – выплевывает Кроули ядовито. – Как мило с твоей стороны.   – Видишь, это именно то, что я имею в виду, – повторяет Азирафель, поджимая губы. – Конечно же тебе рады в моем магазине, это всего лишь небольшая оплошность Мюриэль. Я говорил ей, чтобы она оставила для тебя лазейку, но, видимо–   – Оплошность, – рычит Кроули, растягивая ш. – Конечно. – Оплош-шность. Конеш-шно. Ш-шагай ты. На хуй.   – О, Кроули, ну пожалуйста. Не знаю, что ты обо мне думаешь, но ты же не считаешь, что я могу быть настолько жестоким? Мой магазин и твой тоже, ты ведь знаешь. Все мое… – он вдруг замолкает, сглатывая, но не так, будто хочет забрать свои слова назад, а так, чтобы все, что он скажет било как можно сильнее. – Все, что я имею, то есть, все, что здесь оставил, это все твое, если ты того хочешь.   Кстати, о жестокости.   – Иди на хуй.   Азирафель выглядит по-настоящему ошеломленно, будто он и вправду думал, что Кроули будет рад, а не оскорблен. Все что я здесь оставил. Чего он добивается? Ему кажется это смешным? Ему нравится смотреть, как Кроули страдает?   – Кроули, я… Ты ведь знаешь, я…   – Я уже ничего не знаю, – говорит он, сжимая ладони в кулаки. Его одежда ему вдруг кажется слишком тесной. Хотелось бы ему спрятать больше, чем просто глаза. Хотелось бы ему, чтобы его голос не звучал так грубо, так несчастно и так задето. – Думал, что знал тебя, но, видимо, ошибался.   За спиной у Азирафеля Кроули видит Мюриэль, выскользнувшую из магазина, шагающую по тротуару. Он думает, что, может, она направляется наверх, а может, она идет сплетничать с кем-то из владельцев магазинов с этой улицы. Любовные ссоры ведь так забавны, как ему говорили.   (Любовные ссоры, о да, как же смешно. Ему больно. Он этого не выдержит.)   – Ты меня знаешь, – говорит Азирафель. Часть всего этого его суетливого раздражения спадает. Он вдруг кажется таким уставшим. – Конечно же, ты меня знаешь.   – Тогда, – Кроули крутит рукой в воздухе, качает головой, будто что-то обдумывает. – Тогда нет разницы, знаю я тебя или нет. А рядом с твоим прошлым офисом мне делать и вовсе нечего.   – Тогда почему же ты здесь? Если даже мысль о нашей встрече так тебе неприятна?   То, что, возможно, Азирафель регулярно спускался на Землю последние два месяца, а Кроули эти мгновения пропускал, почти выбивает почву из-под ног. Он грозно рычит, чтобы просто потянуть время, и Азирафель даже не пытается притвориться напуганным.   – Я… – он мог бы соврать или что-то выдумать, но, честно говоря, он уверен, что ничто не ударит по Азирафелю так сильно, как правда. И впервые за шесть тысяч лет, он хочет, чтобы Азирафелю было больно. – Я скучал. Так сильно. Чувство хуже, чем падение, – выплевывает он. – Пытался скрыться ­­­­– не получилось. Так же, как и всегда, как с самого начала, не так ли?   Азирафель втягивает воздух и делает шаг назад, будто кто-то ударил его по лицу. Миссия выполнена, вот только Кроули не лучше. Какая неожиданность.   – Я тоже скучал, – говорит Азирафель. Это немного шокирует. Он никогда не делал ничего подобного. Каждый раз, когда они встречались после длительного времени порознь, Азирафель просто улыбался, так, будто увидел солнце после долгой ночи. Он бы позадавал ему вопросы, приглашал бы куда-то, в магазин, в ресторан, неважно. Он бы нашел предлог, чтобы побыть рядом с Кроули гораздо дольше, чем того требовало их маленькое соглашение.   Но он никогда ничего не говорил. Даже после неудавшегося апокалипсиса. Хотя, Кроули ведь тоже ничего не говорил, не так ли? И неважно насколько очевидно они себя вели; видимо, недостаточно.   – Не думаю, что у тебя есть право такое заявлять, – наконец подает голос он, говорит настолько холодно, насколько только может. – Ты был тем, кто ушел.   То примирительное, внимательное выражение Азирафеля вдруг спадает. Кроули не знает, как обозвать то, что его сменяет. По правде говоря, слов не существует, чтоб описать все это.   – Я понимаю, что тебе хочется себя пожалеть, – начинает Азирафель. И… Ну нет. Кроули не собирается участвовать в этом диалоге. Он не участвует, нет, ни за что. Он просто не может.   – Прости?   – Ты просто… Просто упиваешься жалостью к себе, – голос его теперь дрожит, становится выше. – Ведешь себя, будто ты единственный пострадавший. Ты даже представить не можешь, каково последние месяцы было мне.   Это… хуже всех Адских пыток вместе взятых. Азирафель выглядит так, будто вот-вот заплачет, и что прикажете Кроули с этим делать? Он уже истратил всю свою волю, чтобы не поддаться уговорам в прошлый раз. Тот испуганный всхлип Я… ты нужен мне все еще звенит в ушах, каждый раз, как только он ослабит бдительность.   – Жалею себя, да неужели, – рычит Кроули. Оказывается, это самое остроумное, что он вообще может возразить. Неуместное повторение слов Азирафеля, обернутое в колючий сарказм, швыряние их обратно, прямо ему в лицо. – Вот как ты это называешь?   – Я знаю, я был к тебе несправедлив, – произносит Азирафель. Он сглатывает, а губы его вытягиваются в тонкую линию. – Я знаю, что я тебя ранил, и если ты думаешь, что я не жалею, то ты просто не хочешь смотреть правде в глаза. Но, мне кажется, ты забываешь о том, что я просил тебя пойти со мной, – он останавливается, наклоняет голову, словно пытается припомнить детали. Потом он смотрит на Кроули глазами, полными таких глубоких негодования и печали, что Кроули невольно делает шаг назад, пытаясь защититься от них. – Нет. Нет, я вполне уверен, что молил тебя.   И тогда, также резко, как и появляется, он исчезает. Шорох невидимых перьев, позвякивание чуда и тепло Небесной энергии Азирафеля. И его нет. Снова.     Кроули так устал от слез, поэтому он просто не будет, не будет плакать. Будто в этом есть какой-то смысл?   Сейчас он сядет в машину. Сядет в машину и поедет к своей квартире. Именно это он и сделает. Именно это он и сделает с минуты на минуту, как только вспомнит, как передвигать ногами.   Он подходит к дверям книжного магазина. Касается ручки. Дверь открывается перед ним, и он проходит внутрь. Кроули зол. Он в ярости. Злее, чем, возможно, когда-либо в своей никчемной жизни. Неожиданно – все-таки найти в себе место для такого чувства.   – Скучал по мне? – спрашивает он у пустого магазина устало. Звонок на кассе дружелюбно звякает в ответ, будто бы сказать добро пожаловать домой.