храните(ль)

Из троллейбуса выходит бабушка за руку с маленькой девочкой, растерянно глядя по сторонам. Может, они? Бабушка еще раз оглядывается, смотрит в расписание на остановке и поправляет на девочке меховую шапку. Арсения отпускает. Нет, не они. Он все равно провожает взглядом подошедший автобус, на котором они уезжают — просто на всякий случай. Неосознанно хочет убедиться, что с ними все в порядке. Арсений решает пройти дальше по Невскому. Кому сегодня нужна его помощь? Зачем-то ведь его привело именно сюда. И с каждой минутой тревожное ощущение вокруг лишь усиливается, хотя еще пять минут назад он был относительно спокоен. Он не понимает масштаба трагедии, не понимает, что ищет, — он никогда не знает, но предчувствие нехорошее — просто чувствует, что уже очень скоро найдёт. В голове пусто, только шум мешает сосредоточиться на главном. Не шум проспекта, — этот ему никогда не мешает — а звенящее чувство внутри. Арсений успокаивается усилием воли, как привык делать: перебирает в голове возможные причины, по которым оказался здесь. Насколько он может судить, ничего серьезного — может, опять кто подскользнется на вечно неубранном льду или нужно будет предотвратить падение огромного куска снега на голову человека. Зимой часто такие задачи он выполняет между делом. Но ведь к предчувствию примешивается что-то еще, и это что-то не дает успокоиться — новые вещи такого рода он не любит. Обычно кончается плохо. Только он решает завернуть на грибоедовский канал, чтобы пройти там — радиус происшествия все равно где-то рядом — как зрение почти становится фокусным. Больше не нужно вглядываться в лица людей и обстановку вокруг, чтобы понять, что что-то сейчас случится с высоченным парнем в паре метров от него. Арсений пытается приблизиться к нему сквозь толпу, действуя на инстинктах, но это не так просто: ранним утром здесь слишком много желающих попасть на работу. Русые растрепанные волосы едва не теряются в потоке людей. Неизвестный парень не ударяется головой об лед, потому что руки Арсения ловят его над самой землей. Непонятное чувство, преследовавшее его с самого утра, наконец затихает. Нашел. *** — Метель лютая сегодня, кому вообще охота лазить по кабакам в это время? Просто жесть, — Серега, возмущено стряхивая с волос подтаявший снег, выглядит до милого смешно. Арсений откладывает книгу на стол и наблюдает за ним. Наконец решает заговорить, на несколько тонов тише, чем Сережа до этого:

— Ты рано сегодня. — Сам не понял. Видимо, погода все же благоволит — мне. Барам и их выручке не завидую, — беззлобно усмехается Сережа. — Отогнал пару долбоебов от девчонок, посадил одну в такси. Типичный вторник. — Да, Сереж, насчет этого… — хмурится Арс, щелкая суставом пальца. Серега вдруг перестает копошиться. Замирает, вопросительно глядя на него. — Что-то случилось? Арсений вздыхает. — У нас… у нас гость. Сережа пару секунд смотрит молча, затем вздыхает тоже, продолжая внимательно смотреть на Арсения, словно хочет прочитать на лице все ответы. Знает же, что никогда так не получится. — То-то я слышу с порога, что что-то не так, но, думаю, уже совсем с ума сошел, раз мерещится всякое. Он молча выходит из столовой — пошел проверять. Через несколько минут садится за стол, грея руки о чашку с чаем, вторую ставит напротив, предлагая Арсению. — Ты почему его в больницу не отвез?.. — уже к концу фразы слова из возмущенных под выразительным взглядом Арсения становятся затихающими. — Ты… ты уверен? — спокойно продолжает Сережа. — Я просто знаю, Серег, ну перестань, — Арс морщит нос. Серега вдруг смеётся и получает за это по плечу. — Ну что ты? — Арсений все так же хмурится. — Да ты смешной, когда злишься. Прости-прости, — он уворачивается от очередной оплеухи. — Я просто подумал, сколько раз мы шутили, что я первый женщину в дом приведу, а тут вон оно как. Сережа продолжает мерзко хихикать, но ничего за это не получает, потому что Арсений замирает. — Не смешно. Он без сознания уже… — Арс косится на старые настенные часы. — …блин, часов семнадцать уже. — Он точно не умер? — сереет Сережа. — Бля, ладно, я только что на него смотрел, он дышал. Я к тому… разве это нормально для людей? Ты же сказал, что он головой не ударялся? — Сережа начинает частить, хмурясь. — Да вот и я не понимаю ничего. Но просто чувствую, что он должен быть здесь, веришь? Сережа серьезно кивает в ответ на тихие слова. *** Ночь до утра Арсений так и проводит в столовой, не выключая свет. Слушает, как часы с кукушкой отмеряют время и как усиливается метель за окном, кутается в плед на диване и думает. Сережа пошел спать, — любит он это делать — а Арсений остался, снова перерывая интернет на наличие каких-либо медицинских объяснений. Так ни к чему и не приходит, отвлекается на книгу, но отчего-то не чувствует той тревоги, которая обычно побуждает его к действию. Куда-то бежать, что-то делать во спасение сейчас не нужно. Арсений чувствам своим доверяет безоговорочно, потому выбирает просто подождать. С рассветом слышит чужие шаги. Даже не так — сначала чувствует присутствие чужого сознания в квартире. Оно пока не враждебное, но точнее определить сложно. Носитель его вскоре несмело показывается в дверях, замирая на пороге. Арсений пару раз ходил в свою комнату проверить, в каком состоянии находится неизвестный гость. Тот все время словно очень крепко спал, не двигаясь и не реагируя ни на что, но сердце его билось размеренно, да и не чувствовал Арсений ничего тревожного — странное было, да, но не по-плохому странное, оттого таким спокойным взглядом он смотрит на их гостя сейчас. — Как вы себя чувствуете? — первым нарушает тишину Арсений, когда паренек нервно оглядывает комнату. — Садитесь, пожалуйста. Двигается на диване, освобождая пространство. Гость тихо подходит, садится на край и всё смотрит ему в глаза как-то испуганно. — Я в порядке. Кажется, — он трет переносицу и глаза ладонью. — Но я ничего не понимаю. Арсений вглядывается теперь и в его глаза. Красивые в своей зелени, но сейчас явно омрачены тревожностью. — Вы у меня дома. Я вас поймал на канале Грибоедова вчера утром, документов при вас никаких не обнаружил. Гость тупо кивает, то ли не удивленный, то ли обрабатывающий информацию. — Я Антон. — Арсений, — он склоняет голову к плечу, удерживаясь от улыбки, которая сейчас, наверное, была бы неуместной. Отчего-то приобретший имя Антон сейчас кажется до ужаса милым и даже смешным, как котенок, который залез на дерево и не может слезть, но не время над ним смеяться. — Вы спали почти сутки, — продолжает Арсений, решивший понять, что с ним вообще происходит, чтобы выстроить план действий. Приподнятые брови Антона говорят лишь о том, что тот ничем полезен сейчас не будет. — Я… Со мной такое впервые. — Вы местный, из Питера? — Арсений мысленно скрещивает пальцы. Если ответ отрицательный, он начнёт понимать, зачем оказался вчера утром на проспекте. Антон медленно машет головой. — А здесь как оказались? — Я… — он морщится. — А. Я приехал сюда с экскурсионной группой… два дня назад, получается. Мы из Воронежа приехали. — А как оказались в одиночестве, без документов, без вещей, без телефона? — спокойно перечисляет Арсений, внимательно на него смотря. — Я не помню, — Антон жмурится, снова давит на глаза обеими руками. Бедный. В секунду его становится жаль. Эмпатия у Арсения и без таких сложностей всегда выкручена на максимум. — Тихо, не переживайте. Найдем мы вашу группу. Все будет хорошо, — Арсений хочет коснуться его плеча, но предчувствие молчит, а ему кажется, что такой контакт с человеком пока устанавливать рано. — Только я не помню ни адреса, ни… ничего, — Антон глухо продолжает говорить в большие ладони. — Ничего, — повторяет за ним Арсений. — Если что, посадим вас на поезд до Воронежа. Чай будете? Антон отнимает руки от лица и вздыхает, кивая. Пока он возится с Антоном, показывая ванную и туалет, пока делает им чай, погружается в странные мысли. Пытается отсортировать, что чувствует, но теперь все путается, как клубок: то, что рассказал Антон, не дало никаких ответов на вопросы, которые возникают у него в голове уже целые сутки. Впору начать переживать, но только… отчего он не чувствует тревожности? Разве должно ему быть сейчас так спокойно? Он давит сомнение до того, как оно успевает пустить корни. Его чувства не могут ошибаться, это аксиома, которую ставить под сомнение нельзя — может плохо кончиться. Значит, то, что происходит — правильно, и нужно позволить этому идти своим чередом. Он напоминает себе об этом из раза в раз, и никогда ещё этот подход не подводил. Антон, кажется, успокаивается от чая. Арс удерживает понимающую улыбку — ему самому эта квартира мысли всегда приводит в порядок, укладывая их поровнее под мерное тиканье стрелки часов в столовой, да и чай у них с Серегой, возможно, не самый простой. — Ой! — внезапно Антон дергается и смотрит под стол. В секунду удивление на лице сменяется широкой улыбкой. — Привет, — тихо говорит он и тянется вниз. — Мура? — Арсений заглядывает под стол, хотя знает, что там увидит. — Ты где бегала? Кошка ластится под большими руками и ничего не отвечает, только на секунду стреляет в него глазами. Да, не его дело, где она моталась последние пару дней, и почему она так быстро вышла к новому человеку и уже лезет к нему на колени. — А я думал, мне снилась какая-то кошка, — Антон весь меняется, даже голос, он ласково перебирает пальцами в шерсти, влюблённо глядя на то, как Мурка вся вертится и даже начинает тарахтеть. Надо же, какие перфомансы. И в честь чего это? — А она, наверное, к тебе приходила, — выказывает предложение Арсений, хотя сам её в комнате не видел. Вот хитрая, даже не показалась ради приличия. Мурка беседу игнорирует, затихает на руках Антона, штаны которого обязательно потом будут все в серой шерсти. Тому, видимо, по барабану, а Арсений думает, что теперь точно отказывается что-либо понимать. У кошки не спросишь, особенно, когда они не одни, но он догадывается, что та, наверное, спала рядом с Антоном все прошедшие сутки. Во сне приходила — лечила его, наверное. Арсений ставит галочку: Антон, скорее всего, хороший человек. Его он ещё мог обмануть, но Мурку — нет. *** — Тебе это не кажется странным? — говорит Серёжа вполголоса. Как только он проснулся, Арсений оккупировал его комнату, чтобы посоветоваться и решить, что делать. Ладно, не то, чтобы он проснулся по своей воле — Арсений очень хотел поскорее посоветоваться, и теперь Серёжа то и дело чуть тормозил и сводил брови к переносице. — Человек без документов, спит сутки, как просыпается — ничего не помнит, ты не везешь его ни в больницу, ни в полицию, а он этого не просит, — продолжает хмуриться тот. Арсений поджимает губы. Молчит, думает — да, странно, но подтверждать это не спешит. Наверняка Антон сейчас понимает ещё меньше, чем они. — Давай обратимся к Диме, — пожимает плечами Серёжа. — Не надо, — вдруг подает голос Арсений. — Нет, это не его уровня задача. Не надо пока его трогать. — А что ты предлагаешь? — все так же спокойно говорит Серёжа. Человек-терпение рядом с ним. Арсений зажмуривается. Если бы он знал, он бы не пришел в эту комнату просиживать здешний плед на кровати. — Ладно. Я отвезу его в полицию, как там это у людей… потерянный паспорт, все дела. Может, его уже и ищут как раз, — неуверенно говорит он, не чувствуя, что правильно понимает ситуацию, но и не наблюдая иного выхода. Антон на его предложение лишь кивает и покорно собирается. От предложения съездить в больницу он наотрез отказывается — «Я чувствую себя прекрасно, Арсений, я просто ничего не помню». Арсений категорически не понимает — может, его кто головой приложил до их встречи, может быть сотрясение, может быть всё что угодно — но отчего-то не решается спорить. Не хочет он ничего делать против его воли, да и не может. За пару часов в квартире Антон и вовсе, кажется, освоился и почти перестал теряться в их планировке, а со своим ростом на фоне высоких потолков выглядел даже слишком уместно. Тем не менее он кажется каким-то неловким из-за своей немногословности: кажется, что то и дело хочет сказать больше, но каждый раз смущенно останавливается. Он, наверное, чувствует себя совсем потерянно, и Арсению иррационально — или нет — хочется его разговорить. В машине Антон смотрит в окно, кажется, разглядывает серые дома сквозь снегопад, пока Арсений ведет без навигатора — этот город он знает гораздо лучше любых искусственных интеллектов. Арсений как раз говорит Антону, что он сможет остаться в их квартире столько, сколько будет нужно, когда тот замирает, и вовсе прикипая взглядом к чему-то на улице. — Арсений, останови здесь, пожалуйста, — быстро говорит он, не смотря в его сторону. — Здесь нельзя останавливаться, — растерянно оглядывает он поток машин на оживленном проспекте. — Арсений, пожалуйста, очень надо, я быстро выбегу, — тот умоляюще тянет, кинув на него взволнованный взгляд. Арсений матерится куда-то в себя и врубает аварийку, останавливаясь около тротуара. Антон выбегает, так ничего и не объяснив, и он не знает, бежать за ним или ждать. Но он видит его и отсюда, хотя снег портит видимость — Антон подлетает к группке каких-то школьников, размахивает руками и что-то им, очевидно, говорит или кричит. Арсений однозначно решает не лезть. Может, так он лучше поймёт, что вообще такое Антон. Количество странных событий за день превышает все допустимые нормы, когда тот большими шагами возвращается к машине. Подростки с минуту назад умотали с места происшествия, и было сложно разглядеть со спины за потоком людей, что там дальше делал Антон. Тот садится в кресло какой-то взбудораженный или даже раздраженный, весь мокрый от тающего снега, но вдруг улыбается ему. — Спасибо, — просто говорит он. Арсений наконец выводит машину в поток, краем сознания надеясь, что не спровоцировал никакой аварийной ситуации, но все, вроде, глухо — и на дороге, и внутри ничего не звенит. — Объяснишь, что это было? — он кидает взгляд на быстро утихающего Антона. — Они кошку мучили, — тихо говорит тот. — Не давали ей из пакета вылезти. И замолкает, как будто этого достаточно. — И ты это заметил и решил?.. — Решил, да. Наорал на них, кошку освободил — она такая хорошая, и, кажется, живет в подъезде недалеко. Щеки Антона по быстрой оценке слегка краснеют — то ли от мороза и перепада температуры, то ли от бега, то ли ещё от чего. Он шмыгает носом и теперь кажется совсем уж беззащитным, такого снова хочется успокоить и желательно напоить чаем в их квартире. — Ты молодец, — вдруг произносит Арсений. — Все правильно сделал. И как ты их заметил вообще? Ещё и сквозь метель… Вопрос остаётся без ответа — Антон пожимает плечами. *** Занятый готовкой на их небольшой кухне Антон кажется Арсению ещё более милым, учитывая, что тот стоит и нарезает помидоры в его домашней одежде. С Сережей было обговорено, что Антон поживет с ними какое-то время, и тот, кажется, не ожидал вообще ничего другого. Он активно слушает, кивает, собираясь на выезд к вечеру, и на ночь, как всегда, оставляет Арсения за главного, хотя теперь в первый раз — не в одиночестве. — Он работает в ночном клубе, — ложь, приближенная к правде, слетает с языка как родная. Многолетний опыт и вызубренные легенды не дают им ни перед кем сказать что-то не то. — Круто. А ты где работаешь? — Антон убирает взлохматившуюся прядку со лба, после целого дня рядом наконец разговорившись и потеряв, кажется, почти всю неловкость по пути из полиции домой. — В театре, — пожимает плечами. — В управлении там. Этих слов, не имеющих связи с реальностью, обычно бывает достаточно, и Антон, коротко восхитившись, рассказывает и о себе тоже — что недавно закончил вуз и начал работать в офисе. Больше он говорит про Воронеж — когда речь заходит о его родном городе, он весь загорается и переходит на какой-то иногда только ему понятный язык, но рассказывает интересно и светится ярко, и Арсений даже не думает его прерывать. Кухня — самое холодное и маленькое место в квартире — разогревается от жарящейся еды, от их разговоров и от самого присутствия Антона, кажется. Нет, Арсений никогда не жаловался на одинокие ночи в квартире. Он вообще одиночество, каким его характеризовали люди, не мог, кажется, ощутить. Им не свойственно такое чувствовать, но с Серегой они тем не менее жили вместе — так веселее. А сейчас, в процессе готовки ужина под живой теплый смех и в груди зарождалось что-то такое же греющее и светлое. Он даже думает, что мог бы сегодня, наверное, поспать. Комнату свою он отдал Антону без раздумий, но сам вполне может разместиться на диване в столовой. Или в кабинете, который они с Сережей почти не используют сейчас. Он не знает, сколько не спал уже — пару недель, наверное, но сейчас такие простые человеческие штуки, как еда и сон, которыми он иногда занимался для развлечения, кажутся очень подходящими. Как будто на день он действительно может притвориться человеком, раз уж рядом и есть настоящий человек. Настоящий человек смешно измазывает нос в пасте, когда они сидят за ужином в столовой, по-дурацки сербает чаем и заливисто смеётся на его рассказы. За сегодня Арсений раз десять ловил его за отвлеченным рассматриванием интерьера их квартиры и отвечал на незаданные вопросы, если, конечно, мог на них ответить честно. Антон так и пугается больших старых часов, которые отмеряют каждый час, но на остальное откровенно залипает — на огромную карту мира в коридоре, на старые серванты, на высоченные потолки. Арсений его понимает. Он сам чувствует себя здесь на своем месте, и едва ли не впервые сейчас видит их квартиру глазами чужого человека и влюбляется заново. *** Арсений просыпается постепенно, краем сознания вслушиваясь в звуки квартиры. На другом её конце, в кухне, кажется, раздаются приглушенные голоса, и слов он не может разобрать. Вставать не очень хочется — за окном все та же метель, и квартира, всегда плохо прогретая, после мягкого дивана и пледа кажется совсем замороженной. А ему так хорошо спалось впервые за несколько недель. — Доброе утро, — в столовую заглядывает Сережа, мягко улыбается. — Ты реально спал, что ли? Я за таким тебя не замечал уже… в смысле, — он быстро смотрит себе за плечо, понявший, что ляпнул что-то не то. — Как спалось? — Хорошо, Серёж. Как смена? В комнату мимо Сереги неловко проходит Антон, ставит на круглый стол посередине их заварочный чайник. — Хорошо всё, — кивает Серёга и садится за стол, наливая чай. Да, перед Антоном он сейчас ничего рассказать не может. — Давай завтракать. Арсений кивает Антону, который пристраивается рядом с Серегой за столом, и раздумывает, что ему делать с ним сегодня. Он отчетливо чувствует, что должен сегодня выйти из дома. — Мне на работу сегодня, — он ловит Сережин быстрый понимающий взгляд. — Антон, побудешь сегодня у нас? Серёга спать, конечно, будет, но найдешь себе занятие какое-нибудь. Обещаю не слишком задерживаться. Тут он лукавит: выходя из дома, он никогда не знает, где окажется через час, через день. Антон несмело кивает — не проснулся ещё, что ли? — и вдруг говорит: — Да, конечно. А… нельзя поехать с тобой? Я пойму, если неудобно, просто очень интересно посмотреть на твою работу. Мысленно Арсений мечется, придумывая максимально мягкий отказ. В нем шепчет желание провести с Антоном как можно больше времени, хочется его понять, разгадать, зачем он попал к ним и ждёт ли их что-то, кроме отправления на вокзал и поезд до Воронежа. Но сейчас нельзя его брать с собой, ведь он едет ни в какой не театр. Даже если в театр — он пока об этом не знает. Грустно смотреть в эти почти щенячьи глаза и не иметь возможности согласиться. — Ладно, поехали, — отвечает он и ловит непонимающий, если говорить мягко, взгляд Серёжи. И такой сразу засветившийся взгляд Антона ловит тоже и моментально об него согревается. «Я не знаю, что я делаю», — шепчет он Сереже, когда Антон уходит собираться. Серёжа, очевидно, не знает тоже, но, кажется, начинает понемногу смиряться, что ничего простого в ближайшее время не планируется. *** — Воздух блестит, ты видишь? — заявляет Антон, указывая куда-то в сторону солнца, когда они стоят у пешеходного перехода. Арсений Антону заявил, что им нужно сходить пешком «в одно место», и Антон, слава Петербургу, ни о чем не спрашивает и ничего не уточняет. Кажется, он рад пойти с ним куда угодно и делать при этом что угодно, и Арсений понемногу расслабляется. За два дня с Антоном тот пока не принёс ему никаких проблем. Снег перестал идти впервые с того дня, когда Арсений нашел Антона, мороз продолжал пробирать до костей, но показалось солнце, и в воздухе действительно можно было увидеть небольшое сияние. Арсений обсуждает с Антоном погоду, слушает его сравнения Питера и Воронежа, а сам погружается в мысли. Антон первый на его памяти, кто обратил внимание на этот блеск. Не то, чтобы Арсений близко общался с большим количеством людей, но при нем никто ничего такого не говорил. Ни тебе восхищения снегом, ни воздухом, ни морозом, вслух только жалобы на то, что руку невозможно вытащить из кармана, — отмерзнет — и приходилось восхищаться такими вещами в одиночестве. Антон же сам заводит разговор на эту тему, не жалуясь даже на то, что идут они пешком — хотя щеки его уже не то, что румяные, на них как будто ожог какой-то там степени. Арсению иррационально тепло. По пути — идут они все ещё неизвестно куда — Арсений ловит старушку, поскольнувшуюся на льду, и подсказывает кому-то, как пройти до ближайшего метро. Ему вдруг становится забавно. Видимо, ничего другого сегодня ему не суждено было сделать, и Антон зря морозился с ним столько времени. По ощущениям, действительно ничего больше не предвещает беды. Можно даже, наверное, возвращаться домой. Ещё бы это объяснить Антону. — Ты замерз совсем, давай зайдём, — Арсений кивает на первую попавшуюся кофейню. Антон активно кивает. Интересно, сколько бы он ещё молчал, если бы Арсений ему не предложил это первый, но проверять не хочется. Арсений оставляет Антона сидеть и ждать, пока он закажет ему чай, а себе кофе. Возвратившись с двумя стаканами, он быстро ставит их на стол, чтобы не обжечься, и, только переведя взгляд на Антона, замечает, что тот, кажется… уснул? — Антон? — тихо зовёт он, не желая привлекать ненужное внимание людей. Тот уже сполз по креслу и не подает никаких признаков жизни, кроме дыхания. Да и ресницы подрагивают, но… как вообще можно было уснуть за три минуты так крепко? Арсений аккуратно касается его руки. Не хочет его напугать, но разбудить точно надо. Антон раскрасневшийся, руки — ледяные, Арсений даже своими холодными чувствует. Он легко трясет его за плечо. — Антон, блин! — шепчет чуть громче. Понемногу подбирается тревожность, и он пока не может определить, что является её причиной — странная ситуация или глубинное предчувствие. Он берет его лицо в свои ладони, гладит щеки большими пальцами. Неосознанно начинает заговаривать его, сначала про себя, не разбирая, что именно думает, дует на лицо, как привык, переходит на шёпот и какое-то совсем уж примитивное: — У собачки боли, у кошечки боли, у Антона… — Тих-тих. Не надо животинкам от меня никаких бед, — говорит Антон с закрытыми глазами, от чего Арсений вздрагивает. Антон открывает глаза. Арсений замирает, так и держась за его лицо двумя руками. Всматривается в глаза, чтобы что-то разглядеть, но видит там только глубокое спокойствие. — Ты в порядке? — Ага. Отпустишь? — Антон косится на его ладони. Арсений отмирает, отстраняется, все ещё щурясь на него с подозрением. Антон двигает к себе чай, греет ладони о стаканчик и осторожно отпивает. — Уснул чего-то. Бывает, — говорит он, пожимая плечами. Арсений тоже пьет кофе, пытаясь сбросить с себя неуместное напряжение. — И часто ты так… засыпаешь? Антон качает головой. — Не бывает такого. Сейчас, наверное, просто замерз и здесь быстро греться начал, — высказывает он предположение. Оно кажется Арсению довольно логичным. Если бы Антон проснулся сразу, как он его позвал. Если бы Арсений не отговаривал его от всевозможных недугов две минуты назад. Он ведет Антона обратно домой под аккомпанемент вялых убеждений, что с ним все в порядке и что он вполне может пройти еще сколько угодно. За Антона легко переживать, еще легче — не понимать, что с ним происходит, и желание оставить его в квартире под присмотром и под одеялом побеждает любые отговорки. *** — Тебе не холодно? — Арсений заходит в свою комнату, оглядывая сидящего на кровати под его клетчатым пледом Антона. Тот пьет чай, который был вручен ему, когда они вернулись в квартиру. — Нет, Арс, — Антон усмехается и улыбается как-то тепло в ответ на его слова. Щеки у него все так же красные, то ли от холода, то ли уже от тепла. Короткая форма имени, которую он, очевидно, услышал от Сережи, отзывается в груди каким-то приятным волнением. — Мне вообще в этой комнате всегда тепло, — мягко продолжает Антон. Арсений удивлённо поднимает брови. Неосознанно осматривается по сторонам — это все так же его комната. Те же высокие потолки и шкафы, заставленные книгами на разных языках, тот же письменный стол с прикольной старой лампой, но главное — с той же дверью на балкон и вечной, вечной неспособностью нормально прогреть помещение. Такая уж проблема у старых питерских квартир. Тем не менее, он ничего не спрашивает. Делает несколько шагов и садится на край кровати. Антон двигает к себе ноги, не возражая против такого соседства. — Как ты вообще себя чувствуешь? Я не про физическое, — быстро добавляет он, заметив, что Антон хотел было возразить. — Ты уже второй день у нас, и… я могу что-то сделать? Он ни разу не предлагал ему воспользоваться своим телефоном — Антон не помнит никаких номеров и паролей. Это тревожит даже Арсения, и он не представляет, что в голове у Антона и как к этому подступиться, учитывая, что сам он не очень активно говорит на тему своего вынужденного пребывания в их квартире. — Ты уже делаешь для меня всё, — широко раскрыв глаза, заявляет Антон. — Я не представляю, почему вы еще не выкинули меня на улицу или не передали каким-нибудь инстанциям, — качает головой Антон. Арсений не может ответить ему прямо, и оттого сам не рад говорить на эту тему. Как и Антон, заметно погрустневший. — Не можем мы так с тобой поступить. Ты же здесь никого не знаешь, и… хотя мы не можем сделать ничего особенного, мне кажется, лучше хотя бы держаться вместе. Да и несложно нам. Говорит он так искренне, как может, и благодарность в глазах Антона может прочесть без всяких слов. Да, куда бы их не завела ситуация, чем бы она ни была — он чувствует, что все делает правильно. И что все с Антоном будет хорошо. *** — С Антоном что-то странное, — говорит Арсений Сереже, когда они вновь собираются на тихий совет в его комнате. — Не говори, что ты привёл в нашу квартиру неизвестную хтонь, Арсений! Я так и знал, — шипит Сережа. — Да ну почему сразу хтонь-то, — морщится Арсений. — Мне кажется, он болеет чем-то или типа того. Но ничего не говорит. — Еще и больную хтонь, ну супер, — Сережа с подозрением косится на дверь, словно опасаясь, что оттуда сейчас выскочит чудище. Антон, то есть. — Серег, — Арсений вздыхает и выдает самый жалобный и уставший взгляд, чтобы успокоить тихую ярость друга. Обычно работает. Вот и сейчас — Сережа перестает хмуриться и вопросительно кивает. — Может, все-таки… — неуверенно начинает Арсений. — Все-таки обратиться к Диме? — говорит он безо всякого энтузиазма. Он не хочет беспокоить Диму, пока не уверен, что не сможет справиться самостоятельно. У Поза и так дел ежедневно больше, чем они с Серегой могут себе представить. Нет, Дима всегда идет навстречу, каждый раз даже укоряет его в том, что тот старается у него ничего не просить, но Арсений если что для себя решил — всё, утверждено, ни шага в сторону от намеченной цели. Но сейчас ведь дело не в нем. Дело в Антоне — Арсений впервые, возможно, в жизни решительно не понимает, как помочь человеку, и это тревожит не на шутку. Обычно ему даже думать для этого не надо, чувства сами его ведут, как будто находя тропинки в темном лесу, но сейчас лес не просто темный: он словно еще окутан туманом, и ветки бьют куда-то в лицо. А помочь Антону хочется — Арсений успел заметить, какой он светлый, как хорошо находиться рядом с ним, когда он улыбается, на время теряя свой понурый и потерянный вид. Вокруг него какая-то особая аура, Арсений никогда раньше такого не чувствовал, но это почти не пугает даже — разве что вводит в легкое замешательство. У Сережи звонит телефон. — Вспомнишь лучик, — бормочет Сережа и принимает вызов. — Да, сейчас. Он ставит на громкую связь — из динамика раздается голос Димы. — Привет, Арс, — голос, как всегда, уверенный и почти спокойный. Дима звонит нечасто — что-то случилось, и Арсений сразу же весь собирается. — Да, Дим, — он прочищает горло, ловит такой же сосредоточенный взгляд Сережи. — Слушайте, — тянет Дима. Тянет, по ощущениям, самообладание Арсения. — Тут такое дело. Вы случайно не знаете чего про чужого Хранителя в Петербурге? Арсений хмурится. — Дня два-три назад он выехал к нам по заданию и больше не выходил со своими на связь. Мне позвонили с просьбой его найти, — продолжает свои объяснения голос. — Господи, где мне его искать-то… — Димон, а откуда он приехал? — говорит Сережа, и Арсений ему благодарен, потому что вдруг не может сказать ни слова. — А, я не сказал? Из Воронежа. Арсений видит, что Сережа смотрит на него в упор. Сил отвечать на взгляд нет. — А его случайно не Антон зовут?— подаёт голос Арс, отстраненно отмечая, что звучит хрипло, словно простудился. На том конце проводе молчание нескольких секунд кажется бесконечным. — Что вы знаете? — спокойно спрашивает Дима. У Арсения снова нет сил разговаривать. Хочется остановить время на пару минут и попытаться осмыслить, что вообще происходит с ним и с этим городом. Перед глазами — образ Антона, который сейчас сидит, вероятно, в соседней комнате. — Что он в нашей квартире сейчас, — Сережа вновь спасает ситуацию, не звучит ни удивлённо, ни испуганно. Лучший друг, всегда так хорошо Арсения понимает, храни его Петербург. — Я приеду. Только не потеряйте его, умоляю. *** Хотелось бы не выглядеть так угрожающе, но они уже заявились к Антону в комнату вдвоем, отступать некуда. Антон смотрит непонимающе, потому что ни Арсений, ни Сережа еще не сказали ни слова, так и застыв ближе к порогу. В глубине глаз Арсений замечает его мелькнувший страх, и это заставляет прийти в себя и начать разговаривать по-человечески. Хотя, что уж: теперь-таки не по-человечески, а по-настоящему. — Мы всё знаем, — просто говорит Арсений, и тут же дает себе по голове. Вот это способ начать здоровую коммуникацию, расставил все точки над ё, молодец, ничего не скажешь. — Пацаны, ну взял вашу шоколадку, да, хотел вас сначала спросить, но вы там друг с другом закрылись, — Антон мелет, то ли шутит, то ли разряжает обстановку, то ли еще что. Что бы он ни делал, это работает — Арсений отвлекается от насущной темы и заинтересованно поворачивается к Сереже: — Шоколадку? Серег, ты же сахар щас не ешь? — Такой же вопрос к тебе, — Сережа озадаченно глядит в ответ. — Антон, что за шоколадка? — вздыхает. Арсений чувствует, что Сережа ему не верит. — В холодильнике была, — Антон кивает на тумбочку рядом с кроватью, где лежит теперь одна только обертка. — Моя любимая, — добивает Антон, жалобно смотря на них. — Антон, ты не врешь? — мягко говорит Арсений, не желая его больше ни пугать, ни как-либо настраивать против них. Им бы во всем разобраться, предупредить, что скоро приедет Дима, понять что-нибудь до этого момента. Все равно на эту шоколадку. — Не вру, — вздыхает Антон. Арсений кивает и садится к нему на кровать, как делал сегодня раньше. Антон привычно уже двигается. Клетчатый плед лежит рядом. — Антон, — Арсений косится на Сережу, который тоже подошел ближе к кровати, но смотрит все еще с недоверием. Сам же он сейчас пытается своей мягкостью сгладить хоть что-то. — Сюда скоро приедет Дима, он из главных Хранителей Петербурга. И смотрит на реакцию. Брови Антона смешно взлетают вверх. По глазам ничего сейчас прочитать невозможно — удивление перемешивается то ли с надеждой, то ли с отчаянием, и эти два чувства совсем не должны возникать в сознании единовременно, по крайней мере Арсению так казалось. — А, — выдаёт он коротко. — Вот вы о чем. И молчит. Кивает сам себе несколько раз, хмурится, что-то в голове, видимо, понимая. — Вы давно знаете? — вскидывает он голову на обоих. Сейчас кажется, что он выглядит еще моложе, чем до. Интересно, сколько лет он уже существует? Как много вопросов появилось теперь, когда он узнал, что Антон и не человек вовсе: еще больше, чем раньше, но с той лишь разницей, что теперь он сможет их задать. И получить ответы, хотелось бы верить. — Он только что позвонил и сказал, — отмирает Серега. Не звучит больше настойчиво, недоверчиво: звучит так, как обычно, даже немного более успокаивающе. Арсений вдруг осознает, что ему так все равно на разбирательства в ситуации. Ему сейчас важно только, чтобы Антон снова успокоился, снова мог шутить и улыбаться так же ярко, как солнце, которое отражалось сегодня от снега, но теплее в тысячу раз. — Все хорошо, ладно? — тихо говорит он. Антон на его слова только кивает. Что у него в голове, пока понять сложно. И снова это из ниоткуда взявшееся желание прикоснуться. Хотя бы к руке, хотя бы как-то, чтобы почувствовать его сильнее и чтобы передать ему часть своего четкого понимания, что все будет хорошо. Но не будет он выполнять это желание, не сейчас, когда все настолько туманно и сложно. Им бы с ситуацией разобраться. Звонит домофон. — Открою, — Серега уходит, оставляя их вдвоем. Арсению бы сказать что-то еще, как-то поддержать, но в голове каша. — Пойдем, встретим, — они вместе встают с кровати, неловкость заполняет всю комнату, хочется из нее поскорее выйти. Дима, вошедший в квартиру через массивные деревянные двери, выглядит так, словно ничего не случилось, и это довольно сильно отрезвляет. Он всегда приносит в жизнь Арсения и в жизнь этой квартиры немного больше рациональности. — Ну привет, — он жмет Антону руку, протянув ее первым, смотрит с интересом, с любопытством даже. — Дима. — Антон, — хрипит тот и неловко улыбается. Арсений ловит краем сознания странное чувство, которое не хочет сейчас анализировать. Он понимает, что оно с ним вот уже три дня разными голосами, и голоса эти бы заставить замолчать. Но оно формулируется вот так — в темной прихожей с тремя Хранителями под боком, прямо перед Димкой, развязывающим свой теплый шарф. Антона хочется защищать. От мира и от всего плохого, что может с ним случиться, включая его собственные эмоции. Он только сейчас понял, что это ненормально — не человек Антон, не его задание. Не оттуда ноги растут. Он чувствует что-то по отношению к Хранителю, и это что-то новое, неизведанное, куда ему бы не ходить. В столовой пьют привычный чай, занимая все места за круглым столом. — Ну, рассказывай, — Дима обращается к Антону, как и все взгляды за столом. — Тебя твои три дня как потеряли. Арсений хочет начать объяснять за него, но, к счастью, сдерживается, справедливо решая, что ему бы сейчас помолчать. — Я приехал с группой ребят, им на конференцию какую-то. Надо было их сопровождать, как я понимаю. Все было ок, — Антон звучит сейчас гораздо увереннее, чем за все эти дни вместе взятые. Видимо, когда потребность скрывать что-то отпала, он наконец мог чувствовать себя чуть больше собой. — Помогал там кому-то, не давал водителю заснуть. Здесь день с ними еще ходил, но уже чувствовал себя как-то… странно немного, — он морщится. — Не обращал внимания. Утром вышел из отеля — позвало что-то, а дальше… Антон лохматит себе волосы. — Дальше помню урывками. Помню, как иду — не помню, где именно. Потом… темнота. Проснулся уже здесь. Арсений невольно чувствует холод. У него такого никогда не было. Судя по лицам остальных — с ними такого не случалось тоже. Дима задумчиво отхлебывает чай. — Дела, — только и говорит он. — Я не знал, что вы… что вы тоже, — смотрит он почему-то только на Арсения, прямо в глаза. — Думал, что вы обычные люди, хотя… начал сомневаться, когда ты, Арс, за полчаса пути сегодня притянул пару человек, да и то, что вы так спокойно ко всему относились. Но решил — шарики за ролики уже, надумываю себе. Кошка еще эта… с ума чуть не сошел. — А что кошка? — спрашивает Дима. — Мурка? — подсказывает Арс. Антон кивает. — Она приходила ко мне, когда я спал в первый раз. Потом появлялась, но прикол — сколько ни искал намеренно, ее нигде нет. Да и кормушки нет у вас. Лотка тоже. Арсений хлопает себя по лбу. Кормушка! Нормальные люди нормальных кошек кормят! Вот это они конспираторы — так усиленно соблюдать легенду и забыть про чертову кошку. — Понятно, — Дима кивает чему-то. — Правда… нет, понятного мало. Мы все еще не знаем, что с тобой случилось. — Дим, а… предположения? — жалобит Арс. Хочется, чтобы кто-то взрослый, хотя они с Димой примерно одного возраста, и умный, хотя глупым себя Арсений не считал, решил сейчас все проблемы. — Не, ну я могу предположить, а толку? — вздыхает Дима, но, поймав на себе взгляд трех пар глаз, сдается. — Ты же до этого из Воронежа не выезжал? — Не выезжал. — Может, тебя так коротнуло, потому что ты не там? Типа, нарушилась ваша связь. Но вот в чем прикол — он же тебя сюда сам и послал. Антон опускает взгляд. Ему явно не нравится, куда ведет. — Поэтому я решительно не хочу тебя сейчас туда отправлять. Арсений удивлённо на него смотрит. Он думал, Антона отправят домой первым же рейсом, прямо сегодня. — Нет, я позвоню сейчас в Воронеж, да и тебе поговорить с ребятами надо. Обсудим и придём к общему знаменателю. Но я пока придерживаюсь выжидательной позиции. — Он уже засыпал сегодня, — удивляясь сам себе, подаёт голос Арс. Невольно забирает себе все внимание. — Поподробнее, — хмурится Дима. Арсений уже жалеет, что это сказал, но смысла скрывать что-либо в их ситуации нет. Антон сам включается в разговор, кивая. — Отключился сегодня снова, но, слава Воро… — он осекается посередине слова. — Короче, слава богам я сидел в этот момент. Арс разбудил. Как, кстати? Заговорил, да? — Да, — Арсений вдруг смущается от восхищенного взгляда, который дарит ему Антон. — Я к чему — может… Может, Антону опасно здесь оставаться? В повисшей тишине раздается звон больших часов. — Вот и обсудим это сейчас. Антон, пойдем со мной, — он достает телефон из кармана, явно зазывая его в арсеньевскую комнату. Хочет решить дела без лишних ушей — Арсений понимает. В тишине комнаты они с Серегой остаются одни. Тот молчал весь разговор, только усиленно слушал. Сейчас говорить ничего снова не хочется. — А я говорил, что он хтонь, — вдруг произносит Сережа. Арсений нервно усмехается. Говорил. — И что больная хтонь говорил тоже, — Арсений отвечает, посмеиваясь. — И где я был не прав? — Сережа улыбается. Умеет он разрядить обстановку. Переговоры затягиваются. Арсений успевает помыть кружки от чая и залипнуть в телефоне, потому что ни подслушивать, ни даже разговаривать сейчас смысла особого нет. Осознать бы новую реальность сейчас, пока ему дали на это несколько минут. Пытается, хотя смысла особого нет. Антон — не человек. Не человек… Антон… — Антон останется, — заявляет Дима с порога. Виновник беспокойства неловко мнется за ним. Димка быстро-быстро говорит что-то про “позицию выжидания”, коротко пересказывает разговор с воронежскими ребятами, просит между делом за состоянием Антона присматривать. Арсений слушает вполуха, кивает, со всем соглашается. Антон останется. *** — Я же знаю, что ты не спишь, — тихо говорит Арс, заглядывая в комнату Антона — свою, то есть. Тот сидит за столом и читает какую-то из его книг. Арсений не удивляется, потому что разрешил ему брать что угодно в комнате. Свет настольной лампы красиво подсвечивает его волнушки, и Арсений старается не слишком очевидно засматриваться. — Свет бы хоть включил. Зрение испортишь. Антон откладывает книгу, поворачивается к нему целиком. — Ты же знаешь, что это невозможно, — усмехается он. — Да знаю. Ты не против? — говорит он, подходя к кровати. — Это же твоя комната, — удивляется Антон. — Ты ведь можешь теперь ее вернуть себе. Арсений пожимает плечами, садится на край кровати. — Все равно. Захочешь поспать — можешь спать здесь. Для срочных дел у меня есть кабинет. Да и нет у нас срочных дел, сейчас на повестке дня в основном ты. Арсений видит его заинтересованный взгляд, видит, что тот снова перешел в какой-то молчаливый режим. Хочется разговорить. В очередной раз за эти дни. Арсений чувствует, как вся его сущность тянется к Антону, и не хочет этому противиться. Они не говорили с тех пор, как Дима ушел. Теперь ушел и Серега — как всегда, ночью, поехал караулить девушек на темных улицах, в барах и клубах. — Я столько хочу узнать, — вдруг говорит Антон, так тихо, что приходится вслушиваться. — Спрашивай, — Арсений активно кивает. — Мне тоже многое интересно. Так хочется показать ему, что он полностью на его стороне, что он с ним, что можно и нужно говорить ему все, что захочется. Но потребность в этом, кажется, отпадает: Антон вздыхает, собираясь с мыслями. Готовится начать говорить. — Я себя очень странно чувствую. Нет, не делай такое лицо, — взгляд его вдруг теплеет в ответ на невольное волнение со стороны Арсения. — Я себя так чувствую с тех пор, как оказался здесь. Я не мог ни с кем это обсудить, а теперь, кажется… могу? Арсений кивает. Он хочет узнать обо всем, что происходит в этой голове. — Ты ведь… ты и сейчас чувствуешь его, правда? Арсению не нужно объяснять, о чем Антон говорит. Он чувствует Петербург с тех пор, как появился на свет — в том и смысл его существования, как и всех Хранителей всех городов. — А я сейчас не чувствую ничего. Арсений покрывается мурашками. Он догадывался сегодня, когда услышал историю Антона, что с ним что-то такое и происходит. Он никогда даже не думал, что такое возможно. Потерять связь с городом, можно сказать, потерять свой самый главный способ воспринимать мир — все равно, что остаться в кромешной темноте. И это страшно до такой степени, что представлять даже не хочется. — Я думал, может, надо вернуться?.. Но… Знаешь, что ещё страшнее? Если я вернусь и там тоже не почувствую ничего. Ранил, ранил, убил. Арсений вздрагивает. — Но если нет? Надо же пытаться, Антон, — предполагает он. Тот только качает головой. — Мы сегодня решили, что пару дней подождем. Вдруг это не просто так, понимаешь? Арсений еще как понимает. Арсений, вообще-то, Антона и нашел три дня назад, Арсений эту идею “не просто так” с самого начала и продвигал. Даже если молчал в этот момент. — Ладно, — вдруг оживает Антон. — Расскажи, чем вы с Сережей занимаетесь на самом деле. — Серега по ночам ездит в основном в бары какие-то, клубы. Иногда просто по улицам. Знаешь, девушкам часто что-то в напитки подмешивают и… многие другие неприятные вещи, — Арсений хмурится, но Антон понимающе кивает. — Ну вот он старается по максимуму их от этого оградить. А я, ну… Рассказывать про себя как-то сложнее, чем про Серегу, чьи истории он слушает каждую ночь или каждое утро. Но заинтересованный взгляд Антона подталкивает продолжать говорить. — Всякое. В основном помогаю самым разным людям… днем, вечером. Не могу четко сформулировать. — Универсальный профиль, — кивает Антон, чуть улыбаясь. — Ага, можно и так сказать. А ты? Хотя нет, дай угадаю. Антон заинтригованно кивает. — Ты как-то связан с животными? — тычет Арсений пальцем в небо и улыбается расширившимся глазам напротив. — Как ты?.. — Антон отводит взгляд. — А. Та кошка вчера, да? — М-м. Я только теперь начинаю понимать многие вещи, которые никак не складывались в общую картинку, — задумчиво произносит он. Они говорят, кажется, половину ночи. Никто не следит за временем, спать им не нужно, из дел, разве что, дождаться Сережу. Гораздо, гораздо интереснее сейчас — наконец говорить открыто с, условно, человеком, который занимал все твои мысли на протяжении трех дней. Они скоро перебираются на кровать, чтобы было удобнее сидеть и обсуждать все подряд: чем отличается работа здесь и там, интересные случаи из практики, Антон упоминает тысячу пород кошек и собак, с которыми ему приходилось иметь дело. Арсений обещает завтра взять Антона с собой, хотя и беспокоится, что с ним может что-то случиться и он снова заснет. Но и оставлять его без присмотра в квартире теперь совсем не хочется. Арсений чувствует, что с Антоном в его комнате действительно стало как-то теплее, чем всегда. И что Антон отвлекся от своих угнетающих мыслей, с которыми ему бы не оказываться один на один. В темноте комнаты, буквально в нескольких сантиметрах от Арсения он кажется таким мягким, солнечным и… уместным, что не хочется, чтобы это когда-то заканчивалось. Хочется, наоборот, быть ближе, взять из этого случая столько хорошего, сколько возможно. — Арсений, я знаю, что обычно… Хранители не очень любят, чтобы у них такое спрашивали, — начинает Антон издалека, глядя в потолок. По стенам ползут отблески света от проезжающих в ночи машин. — И ты можешь не отвечать. Но. Сколько тебе лет? Арсений пропускает смешок. Да уж, он задался этим вопросом сегодня сразу, как узнал антоновский “секрет”, и никак не мог найти подходящий момент, чтобы его озвучить. — Это… сложно. Ты знаешь. Антон кивает, неловко возится, чтобы перевести на него взгляд: — Да-да, ты… ты можешь не отвечать, просто интересно было… — Все хорошо, Антон, я не к этому, — улыбается Арсений, глядя ему прямо в глаза. — Просто я не совсем… знаю. Антон сводит брови к переносице. Вопрос о его возрасте в этот момент почти снимается. Он явно моложе. Сильно. — Тебе и правда около тридцати? — задает Арсений закономерный вопрос. Антон в ответ медленно кивает. — Ну, тогда слушай. Раньше… давно, бывало так, что мы были не совсем… как люди. Это сейчас мы все время… здесь, физически. Я свои первые появления помню отрывками. Глядя на офигевшего Антона, Арсений понимает, что как-то маловато он общался со своими старшими в Воронеже. Ну, что ж — теперь самое время прояснить для него некоторые моменты. — Ты появляешься, когда городу нужно это больше всего. Потом… исчезаешь. Нет тебя. На постоянке, чтобы как щас, я себя помню, ну… — он вдруг сомневается, нужны ли Антону такие точные данные, но отступать некуда. — Лет двести уже. — Сколько? — Антон резко садится на кровати, смотрит в упор. — Арс, ты щас не шутишь надо мной? — широкие глаза его почти светятся в темноте. Арсений медленно качает головой, смущаясь от такой реакции. Наверное, не стоило ему это так сразу говорить. И так многое стоит ему сейчас переварить, чтобы еще думать о том, что соседствует с непонятной многолетней “хтонью”, как выражается сейчас Сережа. — Так вот почему у тебя книги на разных языках! И почему ты заговорить меня смог, и… и почему я тебя так хорошо чувствую! — восклицает Антон, размахивая руками. — Чувствуешь? — Арсений тоже садится, глядя на него в упор. Из всех предположений Антона непонятным остается только одно. Антон вдруг смущается тоже, кажется — отводит взгляд, умолкает резко. — Ты ж сказал, ты не понял, что мы не люди? — щурится Арсений. Снова его не считывает, и это напрягает. — Я думал, мне кажется, — почти шепчет Антон. Продолжает уже громче. — Арс, ну… ну, сам пойми! У меня сейчас все радары сбиты, я себя-то не чувствую, я… я не понимаю, где Питер, где Воронеж, где ты, — он вновь поднимает на него взгляд, теперь смотрит умоляюще. — Я понял, — спокойно отвечает Арсений. Теперь уже не сдерживается: протягивает руку, накрывает ладонь Антона своей. Теплая. Антон — теплый. — И что чувствуешь? — говорит он, ощущая, как Антон сжимает его ладонь в ответ. — У тебя энергетика сильная, что ли. И у Димы тоже, вроде, но с тобой мы больше времени проводим. Я… подожди, ты ведь тоже должен определять, Хранитель перед тобой или человек? — хмурится Антон. — Ага. До тебя так и было. И я вот сейчас, — он кивает на их переплетенные ладони. — Начинаю понимать, как ты ощущаешься. Но до этого, думаю, мешало то, что ты чужой, да и молодой совсем. Да и не искал я. Антон, наконец, успокаивается снова. И в тишине ночи, когда они снова лежат в темноте, раздается несмелый вопрос: — Арсений, можно… можно, я буду держать тебя за руку? Я просто… Арсений молча берет его ладонь в свою. — …просто хочу что-то чувствовать, — договаривает Антон. Арсений понял это и без слов. *** Утром, когда они слушают рассказ Сережи, который он теперь снова, к счастью, может начинать прямо с порога, что-то неуловимо меняется. — Серёнь, — Арс тревожно смотрит на него, зная, что друг поймет и то, что он прервал его рассказ, и что сейчас нужно стать более серьезным. Но никак не может сформулировать то, что хочет сказать. Так и смотрит на него глазами по пять копеек, пока воздух вокруг него словно сгущается. — Арс, что? — Серега замирает, внимательно глядя на него. В стороне от него сидит, как кажется, встревоженный Антон. — Ты… ты не видел на улице ничего странного, когда возвращался? — Арс порывисто встает со стула, не зная, куда себя деть. Подходит к окну, смотрит на улицу, но там, кроме едва занимающегося рассвета — ничего. Крыши и окна соседних домов, покрытые снегом. Тишина. Но не успокаивает его эта тишина совершенно. — Арс, объясни, — Серега встает за ним следом. — Мне надо идти, — бросает Арсений, хватая на ходу телефон. — С тобой нужно? — в коридоре Сережа смотрит, как он натягивает куртку, не попадая с первого раза в рукав. — Арс! — Нет. И видит, как Антон тоже хватает свою куртку. — Я пойду с тобой, — Антон звучит на удивление твердо, и у Арсения нет времени его отговаривать. — Серег, правда, лучше останься здесь и на связи, — говорит Арсений, и они обмениваются понимающими кивками. — Сразу говорю, я не знаю, куда мы, — Арсений объясняет Антону ситуацию на бегу, когда они спускаются по лестнице: нет времени ждать лифт. — Я уж понял, — Антон успевает за ним и пока никак не мешает. Арсений надеется, что не только “пока”. Во дворе, когда они спешат к машине, он вдруг поскальзывается и не падает только благодаря рукам Антона, которые удерживают крепко. Арсений матерится сквозь зубы. Начинает понимать. — Плохо, — он морщится, пока заводит машину. — Что? — осторожно спрашивает Антон. — Всё, — вздыхает Арсений. Сам себя проклинает за то, что не может сейчас говорить более конкретными формулировками. Тревога заполняет его полностью, и он силится успокоиться, когда выезжает из двора. Не хватало еще в таком состоянии спровоцировать аварию, даром что машин в такое время не очень много. Он понимает, что чувствует, но не хочет пока с этим ни мириться, ни соглашаться. Он знает: что-то случилось. Знает: он не успел. Но хочет удостовериться лично. Знает и что бессмысленно все, что он сейчас делает, но не может просто сидеть в квартире, пока в голове набатом стучит навязчивая мысль. — Проверь новости, — на светофоре он отдает Антону телефон с разблокированным Телеграмом. Антон послушно принимается листать местные новостные каналы. Молчит пару минут. — Пока только за вчера, — вздыхает он. — А, — он смотрит по сторонам. — Пишут про пожар. Арсений уже и сам видит. Мимо проносится пожарная машина, невдалеке виднеется столп дыма от какого-то жилого здания, видимо. Можно уже разворачивать машину. Больше, чем пожарные, он не сделает. И все равно едет. Так всегда — он просто не может себя остановить. Бросает машину где-то неподалеку, но чтобы никому не помешать. — Пойдем, — с каким-то смирением говорит он. Нервные, тревожные движения наконец ушли, оставив почти собранную торопливость. С Антоном идут шаг в шаг, и Арсений рад, что тот ничего лишнего не спрашивает. Знает, что тот поймет, как всегда понимает Сережа. И как не поймет простой человек. Они не подходят слишком близко. Арсений не знает, стало ему спокойнее сейчас или нет. Он и отсюда видит, как работают спасатели, пожарные и медики. Он это видел за существование столько раз, что вспоминать не хочется. — Арс, — впервые за последние полчаса Антон заговаривает первым. — Ты ведь не… — и умолкает, видимо, не зная, как сформулировать. — Нет. Я ничего не могу сделать, — ровно отвечает Арсений. Антон кивает. Вдруг кладет ему руку на плечо, сжимает через куртку. — Я не знаю, как у тебя это работает, но я бы предложил уехать, — аккуратно говорит он, заглядывая в глаза. Арсений не хочет терпеть ни его взволнованный взгляд, ни то, что происходит в метрах от них. Кивает, но не двигается с места. Хочет объяснить, чтобы Антон понял по-настоящему, чтобы не думал, что он странно себя ведет, а если и думал, то хотя бы заслуженно. Да, он вот такой вот — за двести лет не может привыкнуть, что не всесильный, что нельзя уберечь от несчастий абсолютно каждого человека. Всегда говорит это себе и все равно смиряется с ситуацией только через время — иногда быстрее, иногда медленнее, но никогда до конца. — Это такие… нюансы. Слабое место в том, что я всё так сильно чувствую. Иногда… я чувствую, что случилось что-то плохое, и, даже зная, что ничего не смогу сделать, все равно тянет… убедиться. Антон смотрит с пониманием. Не убеждает его уйти, не говорит больше ничего. Через несколько минут Арсений и сам, решившись, смиренно произносит: — Будет странная просьба. Антон с готовностью разворачивается к нему всем корпусом. — Возьми меня за руку и уведи отсюда. Антон без колебаний обхватывает его ладонь своей и тянет по направлению к машине. Заговорить Арсений находит силы только там, уже пристегнувшись. — Спасибо. — Не за что, Арс, — в тон ему отвечает Антон. Едут обратно в тишине — накрывает усталостью, совсем не связанной с физическим состоянием. *** — А-арс, — тянет Сережа, в очередной раз за день пытаясь до него достучаться. — М-м, — Арсений отводит взгляд от книги, которую взял, чтобы отвлечься, но не прочитал еще ни слова. Сережа садится рядом. — Скажи хотя бы что-нибудь. Арсений бы и рад, но говорить ему нечего. Он устало опускает взгляд. — Я переживаю, — добивает Сережа. — Ты же говорил с Антоном? — Говорил. — И что ты тогда от меня хочешь, Серёнь? — бессильно вздыхает Арсений. — Чтобы ты, по возможности, не ушел в себя на месяц, — заявляет тот. — И когда такое было, — ворчит Арсений, прекрасно зная, что было такое не раз. Серега переводит на него скептический взгляд. — Тебе по годам список предоставить? — Обойдусь, — вяло улыбается Арс. Сидят в тишине под любимое тиканье часов, но и оно сейчас не успокаивает. — Знаешь, — тихо говорит Арсений, помня, что где-то в глубине квартиры сейчас бродит Антон. — Я ведь сегодня ушел оттуда только с его помощью. Серега смотрит заинтересованно. — И сейчас хочется… ну, — Арсений стопорится, как всегда напоминая себе, что рядом с ним сейчас всего лишь Сережа. — Ты знаешь, как обычно. Закрыться в комнате и ни с кем не общаться, по возможности. — Но? — Никаких “но”. Комната занята, — пожимает он плечами. — Ага, блядь. Че еще расскажешь? Комната ему помешала. Кабинет есть, – бурчит Сережа, как всегда раздражаясь, когда Арс уходит от ответа. Арсений наконец немного расслабляется, хихикая над его реакцией. — Да не знаю. Все думаю, что… что он там где-то ходит. — Заявочка, — Сережа усмехается. — Если тебе интересно мое мнение… — Нет, — перебивает Арс, совсем развеселившись. — Я знаю, да. Так вот. Мое мнение — если тебе не хочется ни с кем говорить, а с ним хочется — говори. Я думаю, он не будет против. Арсений согласен полностью. Да вот только как объяснить, — в первую очередь, себе — что хочется сейчас с Антоном не просто разговаривать, в него хочется завернуться, как в кокон, и спрятаться от всего мира. Нет такого в списке адекватных желаний на третий день после знакомства, нет такого в списке позволительного для Хранителя поведения. Не то, чтобы Арсений каких-либо списков старательно придерживался, но… странно все это. Не должно исходить от Антона столько тепла. И не должен Арс так отчаянно хотеть в нем согреться. *** И к вечеру, промаявшись, так ничего полезного за весь день и не сделав, Арсений приходит к Антону сам. — Ты не против? — спрашивает он и ловит дежавю. — Арс, я только за. Двигается на кровати, освобождая пространство рядом с собой. Арсению сейчас бы придвинуться максимально близко, но он лишь садится рядом. — Я могу что-то для тебя сделать? — почти шепчет Антон. — Ага. Поговори со мной? — почему-то выходит полувопросительно. — Что угодно. Расскажи, как себя чувствуешь. Антон говорит: неловко поначалу, быстро разгоняется и рассказывает вообще обо всем подряд. Не столько о себе, сколько о работе, которая сопровождала каждый день его жизни до того, как он оказался здесь. Голос его успокаивает, наконец отвлекая от всех мыслей в голове. Арсению бы испугаться такому влиянию, но сейчас сил уже не осталось ни на что: только лежать и слушать, периодически отвечая на антоновские монологи. И все равно на краю сознания мелькает одно ненужное желание, которое он периодически ловит за хвост. Все так же тянет к Антону прикоснуться. Хотя бы немного, хотя бы как-нибудь, и он все пытается со своим сознанием договориться. Переубедить его или сдаться, пока непонятно. К черту. Он так смертельно устал. — Ты можешь сделать для меня еще кое-что, — издалека начинает Арс, все еще не уверенный, что имеет право говорить это. — Да, Арс, что нужно? — с готовностью отвечает Антон, не давая сомнениям прочно засесть в голове. — Ты можешь меня обнять? — Арсений знает, что звучит сейчас по-дурацки уязвимо, и он терпеть не может так звучать, но слова уже повисли в тишине комнаты, заставляя чувствовать неловкость. Антон двигается к нему так, словно только этого вопроса и ждал. — Ты можешь не спрашивать, просто делай, — шепчет он, прижимая его к себе длинными руками. Арсений утыкается носом куда-то ему в шею. Находиться в его объятиях кажется таким правильным, словно этого не хватало Арсению каждый раз, когда в жизни было грустно, больно или темно. — Ты не против, если я усну? — тихо спрашивает он. — Давай спать вместе, — в тон отвечает Антон, гладя его по спине. Арсений благодарит способность засыпать по щелчку пальцев, расслабляясь в его руках. *** — Арс, Арс, — звучит тихий, но настойчивый голос. Арсений просыпается резко, как от толчка. Видит — над ним всего лишь нависает Антон, лохматый, в свете рассветной комнаты выглядящий как-то по-особенному мягко. Они по-прежнему лежат непозволительно близко, рука Арсения — на его груди. Греется. — Привет, — Антон чем-то явно взволнован, но ни двигаться, ни вставать не спешит. — Что-то случилось? — Арсений трет глаза, слегка отстраняясь, чтобы прийти в себя. — Ты мне скажи. Мурка приходила, сказала, что тебе снится кошмар. — В смысле — сказала? Ты хочешь сказать, что ее понимаешь? — А ты, типа, нет? — Антон смотрит на него недоверчиво, как на дурака. Немая сцена: две сущности пытаются понять друг друга. Кажется, они с этим зачастили. — Нет, ну я… где-то на уровне ощущений. Но не то чтобы мы с ней вели задушевные беседы. Взгляд Антона меняется на удивленный. — О-окей, — хмыкает он, откидываясь обратно на подушку. — Я думал, она типа… специальная. Ну, такая, хранительская. Арсений посмеивается. Объяснения и эпитеты у Антона что надо. — Она вроде хранит эту квартиру. Но не разговаривает с нами словами, — он останавливается, секунду размышляя. — Наверняка ты ее понимаешь, потому что в целом на животных ориентирован. Антон задумчиво кивает, соглашаясь. — Наверное. Так ты в порядке? Арсений прислушивается к своим ощущениям. Да, кажется, ему и правда снилась какая-то чертовщина, но, как только он открыл глаза и увидел, а главное, почувствовал Антона — все как-то отошло на второй, третий, последний план. — Благодаря вам с Муркой — более чем. Антон нежно — по другому и не скажешь — улыбается. Вопрос, почему Мурка пришла в его сон, а не в сон Арсения, хотя могла, вяло пытается маячить на периферии, и никто не планирует обращать на него внимание. — Есть желание позавтракать? — говорит Арсений. Ему хочется как можно лучше вернуться к ощущению нормальности, и он решает, как привык, воспользоваться простыми человеческими методами. Поспать в объятиях приятного человека — выполнено, теперь можно и закинуть в себя что-нибудь из еды. Они ведут себя относительно тихо, обнаружив, что Сережа, вернувшийся из города, спит у себя. — Кстати, хотел спросить, — нарушает уютную тишину утренней столовой Антон. — Почему Серега так много спит? Арсений пожимает плечами: — Любит спать. Говорит, что почти так же, как секс. Антон застывает, не донеся бутерброд до рта. — В смысле? Ты хочешь сказать, что он… — Антон бегает глазами по комнате. — Что? — растерянно отзывается Арсений. — Разве мы можем?.. Арсений уже может считать, сколько раз с момента знакомства Антон его озадачивал. — Антон, что? Скажи нормально. — Я не могу, — на щеках Антона вдруг проявляется едва заметный румянец, и Арсений засматривается. — Арсений, вы… он… прямо как люди? Прямо… с людьми? — Антон путается в словах, но ошарашенный взгляд, кажется, подводит Арсения к сути вопроса. — Если ты спрашиваешь, реально ли он занимается сексом, — поймав несмелый кивок, Арсений сводит все воедино. — То да, Антон, нам это, если что, никто не запрещал. И тебе тоже, — под конец фразы он хмурится. Антон смотрит куда-то в стену, почти не мигая. — Я даже не думал об этом, — выдает он спустя несколько секунд так искренне, что сомневаться в том, что Антон это все говорит серьезно, не приходится. — Нет, но подожди. Ты можешь есть, можешь спать. Неужели тебе никогда не хотелось… люди ведь постоянно это делают. Антон отрешенно мотает головой. — Я даже никогда не… я не… нет, забудь, — Антон приходит в себя, трет лицо ладонями. — Я в шоке. — Я вижу, — Арсений хмыкает, сам немного… удивленный, что Антон правда никогда даже не смотрел в ту сторону жизни. Они с Сережей старались брать от своего длительного существования все то хорошее, что могли найти. И так получалось, что это в основном какие-то человеческие приятные штуки. С ума можно сойти, если совсем не спать, не есть и не… не искать других развлечений в перерывах между помощью людям. Так Арсений и несколько языков выучил, и книг прочитал уйму, и с людьми интересными познакомился. С последним, правда, в нынешние годы не очень. Близко ему сходиться ни с кем нельзя было, а недолговременное общение наскучивало довольно быстро, всегда развиваясь по одним и тем же сценариям. — Пойдешь сегодня со мной? — решает уточнить Арсений. — Спрашиваешь еще! Ты… ты как себя чувствуешь? — вдруг тушуется Антон. — Все в порядке. Обычный день, — кивает Арсений, тронутый беспокойством в его голосе. После такого неторопливого утра и день, правда, проходит спокойно. Они идут, как Арсений привык — не разбирая дороги, даже садятся на метро и едут до Невского. Под ногами свойственная февралю серая слякоть и гололед, на которые Антон смешно бурчит. Арсений думает о том, как впервые встретил Антона здесь, в нескольких метрах, и видит, как Антона всего передергивает — видимо, тоже вспомнил, когда увидел зеленую башенку дома Зингера. Он решает не уточнять и не развивать тему, раз она отражается на лице Антона залегшими тенями, но на всякий случай поглядывает на него с чуть большей внимательностью. Арсений ведет их дальше от оживленного проспекта, заворачивая по одному ему известному маршруту, который сейчас диктует подсознание. Людей все ещё довольно много — его тянет отчего-то в сторону Русского музея, и он слабовольно надеется, что идут они все же не внутрь: не хочется никаких происшествий в больших скоплениях людей, особенно когда дело касается таких важных арсеньевскому сердцу мест. Спустя несколько минут, которые Антон молчит, видимо, не желая ему мешать, Арсений выдыхает: они шли не в музей, а в крошечный сквер перед ним, окруженный голыми сейчас деревьями и привычными зданиями неяркого желтого цвета. На скамейке в сквере они замечают девушку. Арсений устремляется прямо к ней. Знает точно, что не ошибся: вряд ли её так расстроил памятник Пушкину. — У вас что-то случилось? — осторожно говорит он, поравнявшись с ней и заметив, что она быстро-быстро стирает с щек слезы, которые все равно продолжают крупными каплями скатываться к подбородку. — Я могу как-то помочь? Девушка лет двадцати несколько секунд смотрит на него молча, видимо, оценивая, затем ему за спину, где должен сейчас стоять Антон. Вздохнув как-то тяжело, она кивает. Арсений достает из кармана куртки неизвестно как материализовавшуюся пачку бумажных платочков и протягивает ей. — Понимаете, — судорожно говорит она, прижимая платочек к лицу. — Я гуляла с собакой, — небольшой такой шпиц — но он всего боится у меня. И… что-то громыхнуло, как будто… петарда, и он сорвался. И побежал. И я не могу его найти, — она снова затихает, прерванная слезами. — На какую кличку он может отозваться? — Антон вдруг реагирует раньше Арсения и подходит ближе. — Эмир, — отвечает она. — Но я уже все тут обыскала, правда… — Все будет хорошо, мы тоже его поищем, — заверяет девушку Арсений и разворачивается к Антону, вдруг понимая, что тот уже едва стоит на месте от желания пуститься в поиски. — Спасибо, — говорит девушка им в спину, ничуть, впрочем, не успокоившись. — У тебя есть какой-то план? — Арсений старается успевать за Антоном, который широким шагом движется в весьма определенном направлении. — Найти собаку, — уверенно говорит Антон, глядя прямо перед собой. Арсений прислушивается к себе. У него на горизонте нет никаких собак, ни шпицев, ни чихуахуа. Сквер совсем маленький, но из него легко можно выбежать в любую сторону, учитывая, что машины здесь ездят медленно и в малом количестве. С таким раскладом ему только и остается, что следовать за Антоном, который отчего-то не останавливается, словно знает, куда идет. Мысли путаются, цепляясь одна за другую. Хочется найти собаку, чтобы помочь девушке, но внутри ничего не звенит, только рациональность — шпиц этот убежал куда угодно и найти его можно только чудом. Чудо, видимо, что-то чувствует, раз ничего не говорит и шагает рядом как ни в чем не бывало. Арсений решает за этим понаблюдать и не влезать. Вместо чужих слез и собак в голове — профиль Антона, красивый… красивый? в своем стремлении. Какие уж тут собаки — Арсений не замечает, где они идут. Антон же быстро пересекает узкую улицу на выходе из сквера, сосредоточенный донельзя. — А вот и ты, дурак мелкий, — обращается он в пустоту, в несколько шагов подлетая к дверям чего-то — ресторана, вроде бы — и нависая двухметровым собой над мелким-мелким комочком светлой рыжей шерсти. — Напугал ты всех, Эмирчик. Эмирчик испуганно тявкает, жмется к стене здания, привлекая внимание прохожих, но не убегает больше. — Ну-ну, что “гав”? — глубокий голос погружает в транс даже самого Арсения, кажется. Антон подхватывает извалявшееся в грязи рыжее нечто, которое еще пытается отбиваться. — Успокоишься ты, нет? Антон впервые переводит взгляд на Арсения, который последние минуты следил за ним неотрывно. Они, не сговариваясь, разворачиваются, и Арсений надеется, что девушка еще никуда не ушла. — Это было… круто, знаешь, — Арсений впервые заговаривает, когда они оставляют счастливую девушку с истеричным шпицем и направляются куда-то: вероятно, домой. Антон смотрит на него с вопросом в глазах. — Ты о чем? — О том, как ты его нашел? Может, я просто мало вижу нашу работу со стороны, но то, как ты знал, куда идти и как общаться с собакой — это было круто, — искренне заявляет Арсений. — Спасибо, — Антон улыбается как-то несмело. Арсений решает придержать при себе все остальные мысли. Например, ту, в которой Антон казался ему еще притягательнее, чем обычно, когда был собой и действовал с привычной отточенностью в движениях, когда успокоил собаку, чтобы она не убежала от них, пока они не доставят ее владелице. И, разумеется, не озвучивает, что это как минимум странно — что Антон помогает здешним животным, не задавая ни одного вопроса. Раз уж он сам не обращает на это внимания, лучше пока не добавлять ему нового повода для беспокойства. *** — Почему Антон меня спросил, каково мне трахаться с людьми? Так и сказал: “с людьми”, — зачем-то уточняет Сережа. — И так и сказал: “трахаться”? — усмехается Арсений. Они привычно говорят вполголоса, но теперь, наконец, сменив локацию: Арсению захотелось попрятаться немного в кабинете с очередной книгой, где Сережа его все равно, впрочем, нашел. — Ну нет. Мялся там что-то. Арс, че ты ржешь? — Серега выглядит до смешного возмущенно. — Ну, — Арсений отфыркивается от смеха, пытаясь выдать что-то вразумительное, но перед глазами все так же стоит образ Антона, смущенного полученной информацией о мире. — Он только сегодня узнал, что Хранители таким занимаются. Серега подключается к его смеху, загружая полученную информацию. — И почему пришел именно ко мне? — заваливаясь в кресло напротив, уже более спокойно и задумчиво говорит он. Арсений пожимает плечами. Он Антона понимать полностью еще не научился. — Я про себя особо ничего не говорил. — Ну, понятно! Конечно — как секспросвет молодой хтонической сущности, так сразу Серега, — друг в шутку ворчит и хмурится. — Тебе же было так сложно, — иронизирует Арсений. Они посмеиваются. — Ты бы мальчику на практике что показал, раз он с теорией ознакомился, — вдруг заявляет Сережа, теряя шутливый тон где-то по пути. — Несмешно, — отрезает Арсений. — А я и не шучу. Сережа смотрит куда-то в душу. Разумеется, как всегда. Да вот только не нужно сейчас Арсению никаких ни намеков, ни прямых текстов. — Я даже думать об этом не хочу, — выходит как-то тоскливо. Он правда, правда совсем не хочет думать о том, как хорошо было засыпать в руках Антона, какой он нежный и теплый, как легко и быстро Арсений прикипел к его улыбке, взглядам, касаниям. Это все не имеет смысла. Мало того, что им, по идее, нельзя друг к другу ничего испытывать, так Антон еще и совсем-совсем юный по их меркам. Да и уедет же в свой Воронеж в какой-то момент навсегда — хотя в этом Арсений сегодня начал сомневаться. — Если ты что-то видишь, Серёг, то перестань. — Перестать видеть? — он усмехается как-то невесело. — М-м. — Просто объясни мне, что можешь, и я отстану, — сдается Сережа. Арсений берет несколько секунд на раздумья. Поделиться с лучшим другом еще никогда не делало ему хуже. — Я чувствую к нему что-то неправильное, — он морщится от кривой формулировки, но уж какая есть. Судя по взгляду Сережи, он с ней тоже не согласен. — Меня никогда не тянуло так ни к кому вообще. Взгляд напротив наконец меняется на понимающий, но и его выдерживать не хватает моральных сил. — Арс, ты же сам меня учил, — осторожно начинает Сережа. — Все, что ты чувствуешь — правильно по определению. И ты можешь сделать что-то не так, только если… — К чувствам своим не прислушаешься, — заканчивает за него Арсений собственные слова, которые твердил другу не раз и не два, чтобы запомнил. И запомнил же, блин, оказывается. — Да, Серёг, все так. Просто это… — Сложно, да? — подсказывает друг. Не ругает его, не осуждает — чувствует. Арсений обреченно кивает. — Ничего. Ты всегда все сложное простым делаешь. Прав, как всегда прав. Не зря, получается, докапывается до него со своими разговорами постоянно — успокаивает снежную бурю внутри лучше, чем арсеньевские попытки забиться в угол и нигде не отсвечивать, пока там само как-нибудь решится. В идеале, без его активного участия. *** Этой ночью Арсений к Антону не приходит — зачитывается. Или, по крайней мере, так он себе это объясняет, чтобы не думать дольше секунды над истинной причиной затворничества. И вообще — может он не думать об Антоне хотя бы недолго? Позволено ему это? Жил же он как-то до него. И прекрасно жил, и ничьи зеленые глаза ему не мерещились, когда он свои прикрывал хотя бы на минуту. В дверь кто-то робко стучит. Ну, как — “кто-то”. Серега входит в кабинет обычно не так — максимум быстрый стук для приличия и раскрытая нараспашку дверь. Да и ушел он наверное уже, пока Арсений тут не смотрел на часы. Других обитателей квартиры не имеется, поэтому за дверью мнется, конечно, причина арсеньевских переживаний. И он бы с радостью сделал вид, что никаких таких стуков не слышал, но вот совесть проснувшаяся не позволяет. — Привет, — по-дурацки говорит Арс, открывая дверь, как будто они не провели сегодня половину дня вместе. Хотя это было уже вчера — сутки сменились, почему бы не поздороваться, правда. — Привет. Ты не занят? — Антон начинает издалека, и Арсений почти закатывает глаза, потому что любит делать так же, если сомневается в чем-то. — Проходи. Антон садится в то же кресло, в котором пару часов назад сидел Сережа, и осматривается, мажет взглядом по шкафам с книгами. Да, этого добра у них навалом. Арсений пытается согнать с себя неловкость, о которой днем даже и не думал. Он мысленно бьет себя по лбу. Наверняка он тут не один такой — потерянный и… непонятный сам себе. Антон сейчас переживает то, что Арсению переживать никогда в жизни не приходилось и, он надеется, не придется: потеря какой-либо связи со своим городом. А Арсений наплевал на это и чуть не бросил в одиночестве из-за своих каких-то там чувств. — Ты как? — он первый нарушает тишину. Внимательно смотрит: Антон выглядит, вроде, спокойно, обычно, насколько Арсений успел его выучить. — Хорошо. Нормально, — исправляется он. — Не… не хочу быть один. Арсений слышит подтверждение собственных предположений и старается не начать закапывать себя еще сильнее. В голову приходит гениальная, как ему кажется, идея. — Нет ли у тебя желания пройтись? Просто так, — отвечает он на незаданный вопрос. Видит в глазах искру интереса и тихо радуется ей. Не задумываясь, ведет Антона в Парк Победы, перед этим проследив, чтобы он нормально и тепло оделся, потому что на этот счет у него уже тоже появилось предположение. Возможно ведь, что Антон не предназначен для такой холодной зимы и его самочувствие могло быть связано с этим?.. Даже если нет, проверять как-то не хочется. Антон засматривается на ночной Московский проспект, как будто видит его впервые в жизни — Арсений осекается. Он реально видит его ночью впервые. В нем нет ничего особенного, но для Арсения в этом городе всё — особенное, и он видит, что Антон, заглядывающийся на все эти советские постройки в свете желтых фонарей, отчего-то его восхищение разделяет. Арсению бы сейчас не быть излишне романтичным, но отсутствие большого количества людей и огонечки в глазах Антона навевают только такие мысли — только желание взять в очередной раз за руку и любоваться им и его краснеющими на холоде щеками. Тем не менее, руки он держит при себе, а смотреть никто не запрещал. — Мне нравится здесь зимой, — говорит Арсений, когда они заворачивают к парку и идут по заваленным снегом тропинкам. — И ночью? — усмехается Антон. — Вот ты смеешься, а ночью тоже. Людей ведь нет совсем. Это правда — пока еще они никого не встретили. Чем дальше в парк, тем тише и темнее становится, и ощущение отстраненности от мира понемногу окутывает, не оставляя никаких других мыслей. Не оставляя никого в его голове, кроме Антона на фоне белых-белых сугробов, которых не увидишь, если так и останешься на проспекте. Арсений ведет его мимо прудов, в основном замерзших и покрытых снегом. Ничего здесь интересного нет, на самом деле, кроме этого снега — но сейчас ничего и не нужно. Уютная тишина растягивается на неизвестное количество минут, укрывая собой всё и снаружи, и внутри. Они идут, совсем не думая о направлении. Арсений вслушивается в скрип снега под ногами и в едва заметный шум города, по ощущениям, совсем далекого сейчас. — Арс, так хорошо, — тихо говорит Антон. — Просто… быть здесь с тобой — хорошо. Слов нет, чтобы ответить — только смущенная улыбка, которую Арсений старательно прячет в вороте куртки, хотя знает, что Антон все видит, потому что смотрит сейчас на него, не отрываясь. Хочется на него все вывалить, все, что так резко обрушилось на него самого — сказать, что хорошо так Арсению не было ни с кем и никогда, и что это и волнует, и пугает, и греет. Но Арсений, такой, вроде, мудрый и весь из себя понявший жизнь, может сейчас только стоять напротив и вслушиваться в тишину. И пытаться понять: а “хорошо” Антона — это и его “хорошо”? Антон не отвечает на его мысли, конечно. Только берет за руку безо всяких слов. — Знаешь, после такого хочется разве что уснуть с тобой рядом. Арсений удивленно поднимает на него взгляд. Антон — спокойный, смотрит открыто так, что Арсений начинает сомневаться в своей адекватности. Это же Антон… все это говорит, Антон крепко держит его за руку, и совсем не хочется думать, что он этим всем имеет в виду. Не хочется ни на что надеяться. Но он продолжает. Тянет его за эту же руку в обратном направлении, к выходу из парка: — Чтобы обниматься, да? — неосознанно он с Антоном заигрывает. — Ага, — он на мгновение сжимает ладонь крепче. — Если ты не против. — Я… не против, Антон, — все, что может выдать из себя сейчас Арсений, когда хочется другого: например, воскликнуть, что станет спать хоть каждый день, лишь бы у него была возможность Антона касаться. Все еще свободно мыслить и действовать ему не дают противные сомнения в правильности происходящего и неопределенность, из-за которой нельзя точно сказать, есть у них на двоих пара дней или гораздо-гораздо больше. И немногим позже, когда они греются под одеялом в кровати Арсения, все сомнения затихают, хотя бы ненадолго оставляя встревоженную голову, стоит Антону едва заметно поцеловать его в макушку, прежде чем отключиться. *** — Хочу поговорить с Димой, — признается Арсений Сереже, когда следующим вечером они сидят на излюбленном диване в столовой. Они с Антоном недавно пришли из города, разделив арсеньевскую участь на двоих. “Они с Антоном”. Звучит на удивление правильно. Только вот все больше не уверен Арсений, что ходили они исключительно по его делам — Антон по пути снял котенка с дерева, совсем об этом не задумавшись, а Арсению неприлично уже о таком не задумываться, закрывать на что-либо глаза — опыт накладывает свою ответственность. — Хочешь спросить разрешения спать в обнимку с чужим Хранителем? Вошедший в комнату Антон картинно спотыкается о порог, проливая на паркет чай. — Серёг, — Арсений вкладывает в голос столько осуждения, сколько может, наблюдая, как Антон, схвативший бумажное полотенце, торопливо вытирает лужу. — Арсень, — в тон ему отвечает Сережа. Антон, усевшись за стол с чаем, нервно косится в их сторону. — Зачем ты хочешь поговорить с Димой? — спрашивает теперь уже он сам. Арсений заламывает пальцы, не желая обращать мысли в слова. Не при Антоне, но сам, дурак, виноват, не нужно было заводить этот разговор вот так, когда Антон мог вернуться к ним в любой момент. — Как ты себя чувствуешь? — вместо объяснений говорит Арсений. — Это связано… с тем, что я хочу обсудить с Димой. Антон вздыхает, смотрит куда-то в себя. — Я не знаю. Это… сложно. Арсений с сочувствием наблюдает, как он хмурится, пытаясь в себе что-то отыскать. Именно поэтому он и не хотел обсуждать это при Антоне. Не хотелось бы озадачивать его своими догадками заранее. — Вот поэтому я и хочу с ним поговорить. Ничего, о чем тебе нужно переживать. Антон кивает, но, очевидно, не успокаивается от его заверений от слова совсем. А Арсений и не знает, как его успокоить, как убедить в том, что все будет хорошо, пока сам в своих мыслях не уверен. Торопливо собирается на выход, коротко вызвонив Диму и предупредив, что скоро подъедет. Но не может уйти вот так, ничего не объяснив, оставив Антона смотреть ему вслед щенячьим своим взглядом. Поэтому останавливается перед дверью в темном коридоре, замирая рядом с Антоном из желания что-то сказать. — Я просто хочу кое-что проверить, ладно? — он берет его руки в свои, игнорируя быстро забившееся сердце. — Я все расскажу, как вернусь, обещаю. Антон кивает, взглядом прикипая к их соединенным ладоням. — Окей. Я просто… — Антон морщится. — Ну. — Антон, я тебя в обиду не дам, — Арсений, удивляя сам себя, утягивает его в объятия. — Веришь? — шепчет куда-то в плечо. — Верю, — Антон, отстранившись, тепло улыбается, наконец не выглядит так тревожно. Арсений зеркалит его улыбку. Сомнений все меньше. *** Сложно. Это сложно — сообщить кому-то о чем-то настолько важном. — Антон, послушай… Антон активно машет головой — не хочет он слушать. Арсений понимает. Он бы и сам не слушал, наверное. Закатил бы истерику. Ушел бы из квартиры. Антон еще хорошо держится — меряет шагами кабинет, размахивает руками, но не кричит даже. Арсению в этом всем отведена роль взрослого человека. Дима предлагал помощь, но он отказался — не нужно сейчас Антону никаких дополнительных зрителей. Пускай хоть мебель переворачивает — ничего страшного, Арсений как-нибудь уж справится. — Антон, можешь не слушать. Мы можем поговорить об этом позже, — Арсений старается звучать так уверенно и успокаивающе, как может. — Нет, я просто… — Антон вдруг сдувается, падает в кресло напротив. Трет лицо руками. На Арсения не смотрит. Арсений терпеливо ждет, чтобы не волновать его еще больше. Успокоится — поговорят. Времени-то теперь вагон. — Я просто не понимаю, — тихо говорит Антон спустя несколько минут. — Как… как это возможно? Научил бы кто-нибудь Арсения смотреть в эти печальные глаза и не чувствовать себя так же тоскливо, невольно перенимая у Антона все эмоции. — Я не знаю, — честно говорит он. — Не могу, — Антон снова заводится, но продолжает сидеть. — Это не может быть… правдой. — Да? — тихо говорит Арсений. Антон резко вскидывает на него голову. — Разве ты сам не видишь? Антон вскакивает, подходит к книжному шкафу и делает вид, что активно изучает названия на корешках. — Как бы ты себя чувствовал, если бы тебе сказали… такое? — хрипит Антон, обращаясь к шкафу. — Ужасно, — признает Арсений. В этом диалоге с Антоном он честен как никогда. — С ума бы сошел, отрицал бы все. Послал бы всех далеко и надолго. — Вот и я, — вздыхает Антон, плечи его опускаются. — Потом закрылся бы где-нибудь. Напился бы еще, наверное. А потом… — он замолкает, не уверенный в своей правоте. — Что — потом? — Антон поворачивает к нему голову. — Потом ушел бы в работу с головой, потому что это единственное, что имеет смысл. Всегда имело. Помогать людям. Ну, в твоем случае — помогать животным. Будь то Воронеж или Питер. Арсений замирает, ожидая новой бури эмоций. Но ничего не происходит. Антон медленно разворачивается и кивает. Вновь подходит к нему, садится все в то же кресло. — Я не могу его бросить, — шепчет он. — Не могу бросить Воронеж, Арс, а вдруг… вдруг, там что-то случится? Блядь, — шипит сквозь зубы. — Если… если мы ошибаемся, а я просто поверю в это… “Мы”. Арсений знает, что ошибки никакой нет, и что Антон подсознательно догадывался обо всем с самого начала. А значит — когда-то он примет. Обязательно примет. Просто нужно время. — Дима обзвонил всех, кого только мог. Начальству нашему — и твоему, Антон — лет больше, чем нам с Димкой вместе взятым и еще умноженным в два раза. И все, как один, говорят: не можешь ты спасать кошек в чужом городе, Антон. — Людям свойственно ошибаться, — истерически хмыкает он. — Людям — да. Антон вновь затихает. Арсений и не ждёт от него мгновенного принятия, ничего не ждёт, если честно. Хотел бы помочь ему как-то, но все, что может — быть рядом. Отвечать на любые его вопросы и сомнения. Нет такого волшебного лекарства, которое бы облегчило метания Антона, иначе Арсений бы первым делом за ним помчался. Хранители, как и люди, со всем должны справляться самостоятельно. *** — Я так злюсь сейчас, — в тишине комнаты раздается голос Антона. Арсений думал, что эту ночь Антон захочет провести в одиночестве. Но его без слов попросили остаться с ним и полежать вместе вот так, даже не касаясь и не смотря друг на друга, просто вслушиваясь в дыхание рядом. — Но не на тебя, — торопливо добавляет Антон, как будто это сейчас имеет значение. — Антон, ты сейчас можешь злиться хоть на весь мир. Это честно. Арсений был бы не против, если бы Антон начал обвинять его во всех бедах, хотя его вины, конечно, ни в чем не было. Но Антон снова удивляет: несмотря на охватившие с головой эмоции, не отталкивает. — Я хочу уснуть, чтобы проснуться — а это все дурацкий сон. — Поспать правда не помешает, только вот… — Знаю. Антон поворачивается на бок и смотрит в лицо Арсения. Как будто даже рассматривает, словно больше такой возможности не представится, хотя сегодня они узнали, что ситуация ровно противоположная. Молчание после тех эмоциональных разговоров в кабинете даже не напрягает. Завтра будет новый день, завтра Антон начнет мириться с реальностью, а сейчас… — Мне нужна… нужна будет твоя помощь, — тихо-тихо говорит Антон, как будто неуверенно даже. — Столько, сколько понадобится, — Арсений уверенно кивает. — Я хочу, чтобы ты показал мне его, — Антон отводит взгляд, словно подбирая слова. — Таким, каким ты его видишь. Мне же теперь нужно будет знать его так же хорошо, как… — он хмурится. Проводит рукой по лицу. Продолжать фразу нет необходимости, оба это понимают. — Конечно, — только и говорит Арсений. — Все тебе покажу. Старается не пускать в голос намеки на радость. Он правда не думал, что Антон начнет делать шаги к принятию своего положения так быстро, но сейчас не стоит заострять на этом внимание. — Обнимешь?.. У меня голова сейчас расколется, — морщится Антон. Арсений, конечно, двигается ближе, как будто это действие совсем привычное — да оно и стало привычным за несколько дней. Укладывает голову Антона себе на плечо, мягко перебирает его волосы. — У тебя раньше болела голова? — неуверенно шепчет он. Эта мысль не дает ему покоя. — Нет. Я умираю? — шутливо говорит Антон. За такие слова бы его по этой самой больной голове огреть чем-нибудь, но Арсений только замирает, стараясь не передать Антону свое волнение. — Нет, — шепчет снова и гладит по голове с вполне определенной целью. — Заговариваешь, да? — зевает Антон и слегка трется щекой о его грудь. Ладонь Арсения в его волосах чуть дергается. — Ты против? — нерешительно отвечает Арсений, несмотря на то, что не хочет останавливаться: хоть с головной болью он может Антону помочь. — Нет, — уже совсем сонно мурчит Антон и затихает. Арсений сегодня ночью спать не будет. *** Первая мысль Арсения, когда он открывает глаза: всё кончено. Он просыпается резко, осознав, что Антона в руках нет. Резко садится в кровати, оглядываясь по сторонам, как будто Антон мог запрятаться где-то в уголке комнаты за шкафом. Паника накатывает сразу, не давая опомниться и подумать здраво. И грудь, и голову словно сдавливает чем-то тяжелым. Он не хотел засыпать, потому что боялся именно этого: что он проснется, а Антон исчезнет. Не стал ему говорить, чтобы не волновать, а сам несколько часов вслушивался в его фырканья во сне и почти молился про себя: вот бы его головная боль была просто головной болью и ничего за собой не несла. В итоге уснул все равно, придавленный и успокоенный чужим теплом и размеренным дыханием, а теперь сам вдохнуть не может, тонет в злости и первобытном страхе. Антон не должен исчезнуть. Он просто не может. И Арсений без него не сможет. Он вскакивает с кровати, наконец отмирая. Надо прошерстить всю квартиру, надо найти Сережу, надо… Антон показывается из-за двери, стоит Арсению сделать пару шагов в ее направлении. Тут же ловит его в объятия, прижимая к себе так близко, что дыхание сбивается. Арсений даже не успевает подумать. — Тих-тих-тих, — Антон гладит по спине, успокаивая. — Ты чего? Твое волнение по всей квартире слышно. Арсений судорожно вздыхает. Легкие все заполняются Антоном, и он начинает соображать заново. — Что случилось? — Антон чуть отстраняется, не выпуская из рук, и внимательно смотрит в глаза. Арсению нестерпимо хочется его поцеловать, но он только смахивает с глаз неизвестно откуда появившиеся слезы. Мотает головой, понимая, как по-дурацки себя повел, поддавшись панике. Тут же сам себя оправдывает: просто перенервничал. — Да я… я подумал, ты исчез, — Арсений опускает глаза. — Как исчез? Куда я исчезну? — удивление в голосе Антона настолько явное, что Арсений видит. И морщится: Антон даже не знает, о чем Арсений переживал половину ночи. — Мы умеем исчезать, Антон, — напоминает ему нехотя. — На годы. Антон вздыхает. — Извини, — снова прижимает его к себе ближе. — Не подумал. Арсений кивает и тут же замирает: чувствует, как Антон ненадолго прижимается губами к его лбу. Окончательно успокаивается, грудь перестает сдавливать. Антон здесь, живой, теплый, держит крепко, смотрит взволнованно. И чувствуется… чувствуется теперь как-то иначе. — Ты какой-то… другой, — он внимательно оглядывает Антона, как будто видит его в первый раз. Внешне все тот же, разве что вчерашнее волнение как будто перекрылось чем-то другим, и Антон едва ли не светится. — Да, я, как проснулся, хотел тебе сказать, но не стал будить, — Антон слегка улыбается. — Я что-то чувствую, Арс, — воодушевление в его голосе не заметить сложно. — Что-то? — Арсений наконец отстраняется, улыбается тоже. Новая догадка проносится в голове: складывается вчерашнее состояние Антона и то, что он заметил его волнение из другой комнаты. То, как Антон теперь ощущается, не может не отдавать внутри приятным волнением: ярко и четко, совсем не так, как раньше. — Есть догадка, да? — Антон пожимает плечами, как будто не хочет говорить вслух то, что они и так уже поняли. — На улицу не тянет? — понимающе хмыкает Арс. Арсений выполняет ночную просьбу Антона. Они снова идут пешком без цели, заглядывая в любые дворы и проулки, едут на метро туда, куда захочет Антон, и снова говорят обо всем на свете. Арсений рассказывает, если помнит, как строились те или иные здания, как менялся город с течением времени. Он не понимает, как Антон так быстро переключился со своего вчерашнего состояния, но подозревает, что причиной стала новая открытая способность: Антон начинает чувствовать Петербург и неосознанно принимает его. Потому что так и должно быть. Раз уж он теперь здешний Хранитель, ему ничего не остается, кроме как отдаться этому чувству целиком и полностью. — Вообще тебе не нужно переживать, что ты его плохо знаешь, — заговаривает Арсений, пока Антон гладит неизвестную кошку в чужом дворе. Тянутся они к нему, что поделать. — Он тебя сам приведет, куда надо. — Я теперь уже понял, — Антон мягко улыбается. Внутри что-то крошится от этой улыбки. Раньше смыслом жизни Арсения был только город и его жители, а сейчас… Антон вдруг тоже становится так важен, как и представить было сложно. И от мысли, что между ними не нужно выбирать, что они вполне будут существовать в жизни Арсения одновременно, совместно даже, сердце затапливает теплом. День спокойнее, чем он мог себе представить. Он думал, что Антона еще долго не отпустит, и готовился переживать вместе с ним. А Антон сегодня лишь изредка затихает, погружаясь в себя, и всегда выходит из мыслей с тихой улыбкой. Да, говорить о полном принятии еще рано, но он точно видит уже, что все с Антоном будет хорошо. Видит в том, как он внимательно смотрит по сторонам, как прислушивается к себе, к историям Арсения. Видел это с самого начала, на самом деле, но теперь окончательно убедился. — Есть такое, что скоро придет весна? — Антон принюхивается к воздуху, пока стоит посреди случайного двора-колодца и просто смотрит вверх. Он замер так несколько минут назад, и Арсений его не торопит. Он вдыхает вслед за ним. Едва заметно, для людей еще какое-то время вообще неочевидно, но он тоже это чувствует. Весна точно скоро наступит. Так же постепенно, как Антон свыкнется с новой жизнью, буквально начав все заново, но придет, потому что всегда приходит. Всегда немного смягчает суровость людей своим теплом, а Арсению просто дает вдыхать немного глубже. *** В квартире понемногу чувствуется, что новая жизнь теперь не только у Антона, но у всех из них. Сережа, хороший Сережа, с которым Арсений все переживал всегда плечом к плечу, понемногу начинает привязываться к Антону тоже, и Арсений каждый раз немного плавится, когда это замечает. В том, как Сережа разговаривает, как будто они тоже сто лет знакомы, подшучивает над ним. В том, что он быстро запомнил, какой Антон любит чай и всегда пользуется этим знанием. В том, как он не докапывается до него с разговорами об Арсении. Или Арсений, по крайней мере, надеется, что эти двое от него ничего такого не скрывают. Мурку они видят теперь чаще. Ей тоже нравится Антон, который может хоть часами сидеть с ней на паркете и миловаться. Арсений каждый раз ворчит, что кошка старше, чем Антон, и вообще-то умнее и влиятельнее, но Мурка безразлично мурчит, а Антон только заливисто смеется над его словами. Арсений думает, что нет такого существа, которому бы не понравился Антон. Антон, который, раскрываясь на полную, теперь еще сильнее раздает теплые эмоции, словно он не Хранитель, а радиатор. Шоколадки Арсений теперь находит в самых неожиданных местах — да, в холодильнике, а еще в собственном шкафу, на подоконниках, на тумбочке возле кровати, которую они с Антоном теперь делят. Антон выглядит почти виновато, и Арсений бы поверил, если в эти моменты он уже не шуршал бы оберткой. Если квартира решила задобрить Антона сладостями и повышением температуры в их комнате на несколько градусов, Арсений ничего этому противопоставить не может. Да не очень-то и хочет, из раза в раз бурчит совсем уж как-то неискренне, зная, что ему все равно никто не поверит. Арсений пустил его в свое сердце — окей, он смирился с этим, правда — и не может не радоваться, что это делают все вокруг. Они с Антоном ни о чем таком не говорят. Арсений не сдерживает нежности, которая рвется из него в любой момент, когда Антон оказывается рядом, и не встречает никакого сопротивления в ответ. Когда вновь и вновь засыпает в его объятиях или, если не хочет спать, просто лежит, близко-близко жмется и… пытается поверить, что у него есть вот такой вот Антон — так внезапно появившийся в его жизни и так отчего-то тонко его чувствующий. Никаких вопросительных, непонимающих взглядов или слов — только неуловимая забота, которую Антон тоже проявляет по отношению к нему. Они теперь всегда выходят в город вместе, и Арсению бы удивляться, потому что до этого он всегда справлялся один. Но он не удивляется совершенно: они вдвоем то просто сопровождают друг друга, то действуют сообща, когда становится неясно, чье именно подсознание привело их в ту или иную точку города: часто они чувствуют что-то… общее. Арсения это восхищает: они даже на подсознательном уровне сплелись, стали единым организмом. Теперь, выходя из дома, Арсений знает, что рядом точно будет кто-то, кто в случае чего протянет руку или скажет что-то успокаивающее. И что он сделает все то же самое для Антона. *** — Ты знаешь, как люди чувствуют любовь? Антон привык по ночам задавать вопросы об опыте Арсения, которого у него больше, чем у кого-либо, кого Антон встречал. Сегодня вопрос такой, что Арсению приходится взять мгновения на раздумья, поудобнее устраиваясь в его руках. — Вот эту, когда… влюбляются, — зачем-то уточняет Антон. — Мне кажется, мы тоже можем ее чувствовать, — неуверенно начинает Арсений. — Да? И ты тоже это чувствовал? — за Антоном и его живыми реакциями всегда довольно забавно наблюдать, но сейчас Арсений не видит его лица. Зато представляет. — Нет, — тихо продолжает Арсений, не зная, что ему следует говорить. — Хотя мне кажется, что я чувствую что-то похожее по отношению к тебе. Антон не отстраняется, только сжимает его плечо чуть крепче на мгновение. — Расскажи, Арс, пожалуйста, — просит он тихо. Арсений пожимает плечами. Оказывается, ему и не сложно было это сказать. Да, пульс участился, но в остальном говорить о чувствах к Антону не сложнее, чем о чем-либо таком же приятном. — Мне хочется о тебе заботиться. Но не так, как с людьми, которым я помогаю — нет, это ощущается иначе, — он прислушивается к себе, к Антону, но ничего не меняется, мир не становится другим. С этим осознанием он продолжает. — И все время… хочется быть рядом. Касаться. Да даже без этого хорошо, просто… чувствовать тебя рядом хорошо. Вдруг понимает, что много мог бы рассказать Антону о том, какой он чудесный и как он совсем-совсем не представляет больше себя без него, но пока притормаживает. — Хорошо, — вторит ему Антон. И легко гладит по плечу, но Арсения медленно догоняет неловкость за то, что теперь перед Антоном нет вообще никаких секретов. Он отстраняется и садится, чтобы наконец на него посмотреть. У Антона на лице растерянность, но взгляда он не отводит. “Скажи хоть что-нибудь”, думает Арсений, но не хочет возлагать на Антона какую-либо ответственность за свои чувства. — Все в порядке? — вместо этого говорит он. — Ты знаешь, что я чувствую к тебе то же самое? — выдает Антон вместо ответа, тоже садясь рядом, и его лицо оказывается очень близко — хотя у них граница в близости давно уже стерлась. Арсений нервно фыркает. — Я бы знал, если бы ты сказал, — говорит он, стараясь не звучать ни обвиняюще, ни как-либо еще. Конечно, он не мог знать наверняка. Он только видел, и ему было достаточно. — И ты не говорил, — вопросительно смотрит Антон. — Лучше скажи, — Арс переводит тему, теряется на мгновение, пытаясь сформулировать разрозненные мысли в адекватный вопрос. — Как… как это у тебя? — Я никогда ни к кому такого не чувствовал, — Антон мгновенно находится с ответом. Арсений же слышит в его словах отголоски собственных мыслей. — Мне нравится быть с тобой, нравится… наша связь, — на этом слове он берет его за руку. Арсений сжимает ее в ответ, безмолвно соглашаясь. — И даже… Антон замолкает, впервые за разговор отведя взгляд. Арсений не торопит. — Даже хочется, ну, — в свете настольной лампы едва видно, как он краснеет. — Что-то вроде… поцеловать тебя? — снова переводит на него взгляд и выглядит так, словно где-то нашкодил. Арсений хрипло смеется. Он знает, они звучат, как подростки из книжек, которые он читает иногда от скуки. Но Антон вдруг хмурится, не понимая его веселья, и приходится собраться. — И мне тоже, Антон, не беспокойся, — для убедительности он гладит его по щеке, ощущая на коже жар. Антон мгновенно льнет к его руке, как кошка. Если у Арсения и были какие-то сомнения, в этот момент их не остается вовсе. — Ты не думал, что… — Антон начинает как-то жалобно. — Что, может, нам нельзя… так чувствовать? Арсений понимающе кивает. — Думал с тех пор, как понял это про себя. — И… что скажешь? — зеленые глаза смотрят с надеждой. Становится снова весело, но он лишь улыбается. — Ты не поверишь, — театрально начинает он, но под заинтересованным взглядом Антона быстро успокаивается. — Я обсуждал это с Димой. Антон всем своим видом выражает удивление, по лицу пробегает несколько неопознанных эмоций разом. Арсений решает продолжить раньше, чем Антон соберет мысли в слова. — Он сказал, что… ну, во-первых, назвал меня дураком, — Арсений уже не сдерживает веселья, фыркая. — За то, что я, такой большой и взрослый, испугался своих чувств, — он закатывает глаза, полностью, впрочем, со словами Димки согласный. — Ты же знаешь, первое правило Хранителя… — Всегда слушать подсознание. Но я думал, это только города касается, — хмурится Антон, но перестает выглядеть так потерянно. — И я, — признает Арсений легко. — Не знаю, почему не словился. Понимаешь, мы же просто не можем… почувствовать что-то неправильно. Нет такой функции, — Арсений старается донести до Антона то, что сам понял не сразу, но Антон, кажется, осознал уже: улыбается расслабленно, двигается к нему ближе. — То есть, Питер разрешает мне тебя поцеловать? Арсений хихикает. — Ага. И если тебе интересно мое мнение, я разрешаю тоже. — Еще как интересно, — Антон выдыхает это ему прямо в губы. Арсений не знает, как вообще мог в чем-то сомневаться. Целовать Антона так же правильно, как обнимать, как держать за руку, как смеяться, рассматривая морщинки у глаз, как… любить. И губы его, такие же теплые, как он весь, тоже ощущаются правильно, просто идеально, как будто созданы были только для того, чтобы Арсений осторожно прижимался к ним своими. Они и правда двигаются неторопливо, изучая друг друга: Арсений понял, что они вообще все делают неторопливо. Времени у них — примерно вечность, и он мог бы провести ее вот так. В любимых руках, которые прижимают к себе так крепко, как будто и правда хотят слиться с ним в единое целое. Арсений совсем не против. Он обнимал и трогал Антона столько раз до этого, что уже выучил все линии его тела, и все равно теперь это ощущается иначе — когда Антон не просто теплый, как обычно, а горячий даже. По краю сознания Арсения проносится мысль, что для Антона этот поцелуй, скорее всего, первый в жизни, и это отчего-то приятно волнует, хотя Арсений тоже до этого никогда не целовался с кем-то, к кому так много чувствовал. Никто до Антона не вызывал у него столько тепла, и он отчего-то уверен, что никто больше и не сможет. Греет мысль о взаимности, о том, что он Антона не просто знает: чувствует. Эмоции их перемешиваются, яркие, громкие, и наплевать даже, что кто-то может услышать: Сережа поймет, а для людей это будет не больше, чем… чем оттепель, чем дуновение легкого теплого ветра, который они обязательно примут за весну. Арсений знает, что эта весна теперь навсегда с ним. И что теперь у них с Антоном будет столько этих поцелуев и эмоций, разделенных на двоих, столько времени, сколько они сами захотят. — Знаешь, я все думал, зачем, почему я оказался здесь… — Антон покрывает его щеки быстрыми поцелуями, словно дорвавшись до чего-то, чего сильно хотел. — И что придумал? — Арсений плавится, слышит в собственном голосе нежность. — Что, может, мы никогда не узнаем, — Антон смотрит в глаза открыто, как умеет. — Но свою причину я нашел. Арсений согласно кивает и не сдерживает широкую улыбку. Каждый день чувствует благодарность за ту встречу на проспекте, которая, как он теперь знает, изначально вела их сюда — в эту комнату, в родные теперь руки, в ленивые поцелуи. Он тоже не знал тогда, что ищет. Но, смотря на такого мягкого, раскрасневшегося, своего Антона, он понимает. Нашел.