***
Эде́м, Еде́м; Эдемский, Праведный или же просто Райский сад. Многим он известен благодаря последнему названию. То самое место, принятое считаться Раем на земле. Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Гихон: она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель: она протекает пред Ассириею. Четвертая река Евфрат Сад был красив. Кажется не хватит слов на всевозможных языках мира вместе взятых, чтобы описать его необычайную красоту, неиспорченную человеком. Всё что было создано Богом несколько тысячелетий назад, всё находится в том же первоначальном виде. Дворец, ранее принадлежащий Адаму, не был подвержен времени и его присущему разрушению, как это бывает в других уголках земли. Трава здесь тихо шепчет, не нарушая вечного покоя. Не боится, но придерживается общепринятых, и в какой-то степени немых, правил. Иногда и не нужно что-либо обсуждать , чтобы придти к какому-то единому решению. Изредка рутину нарушают падающие листья с деревьев. Но они слишком тихие-тихие, чтобы кому-нибудь помешать. Ветра здесь почти нет. Лишь мягкий и ласковый, обнимающий всех кто попадается на пути. И солнце здесь не печёт, предпочитая освещать и нежно греть своими лучами. Никто никому не мешает. Только лишь дополняет, аккуратно вставая на свои полочки, как закрывающаяся книга. Кто-то безоговорочно стал заложником этого порядка. Здесь есть правила. И им нужно подчиняться. Никто никого не спрашивает: хочет он или нет. Должен и обязан. Всему и всем. Как день и ночь. Должны друг друга заменять и светить в разное, и такое одинаковое, время. В этом самом месте зародилось начало всему: людей, нравов, любви и глупости. Ева вкусила запретный плод и стала первым грешником, будучи изгнанной из Эдема. Жалела ли она о своём выборе? Остаётся только гадать. В разных источниках были разные теории, но одна из них остаётся актуальной и по сей день. Любовь. Херувимы с самого существования являлись одними из приближенных Бога. Они были его хранителями, детьми. Ангельская форма достаточно устрашающая для ангелов, как и положено защитникам. Но это лишь их полная форма, для безопасности и вселения страха тёмным силам. В состоянии покоя они намного более располагающие и невысокие, а сами их лица невинны как у самых чистых душ, что скорее всего так и есть. Двое юношей молча сидят на траве, пребывая мыслями точно не здесь. Херувим, с блондинистой копной волос, после рассказа впал в тяжёлую задумчивость, отражая все свои тягостные думья на светлом лице. Неожиданно что то проскочило в его голове и пытаясь сформулировать свои идеи, он несколько раз открывал и закрывал рот, привлекая внимание второго ангела: — Что же называется человеческой любовью? Человек ведь посвящает всю свою жизнь ради кого-то, а в итоге ничего из этого не получает. Разве это не жестоко по отношению к смертным? — на красивом гладком лице проступает замешательство, а аккуратный нос морщится. — Феликс, я тебе не отвечу на эти вопросы и ты сам прекрасно это знаешь. Да и скорее всего тебе здесь никто на них не ответит, — брюнет проводит рукой по траве и скучающе направляет взгляд вперёд. — Но Джисон.. Ведь люди не настолько глупы, но всё равно... Любят друг друга? — в словах слышно некое непонимание, из-за чего второй юноша грузно вздыхает. — Я не знаю почему. Просто они.. Такие. Другие. Не такие как мы. Вот тебе и ответ, — янтарные глаза устремляются наверх, на кроны деревьев. Зелёные листочки тихо переговариваются и некоторые из них падают прямо на зелёную перину. Этот круговорот повторяется каждый день вне зависимости от времени года. Первое время это настораживало, а затем как-то прижилось. Стало привычно. Если выйти за пределы сада зимой, то можно заметить белоснежные одеяла поверх земли. Красиво и одновременно пугает. Как эти люди с длинными носами ещё не нашли это место? — Другие... Тогда не понимаю зачем они другие, если было бы легче будь мы все едины, — вопрос был адресован самому себе, поэтому брюнет на него и не отвечает, давая ему времени на раздумья. Хотя здесь и ему бы самому лучше бы подумать. Никогда не помешает. Джисон встаёт с насиженного места и тянется вверх, выгибая спину. Всё-таки их тела тоже нуждаются в отдыхе и движении. Чем-то они похожи. Не успевает появиться следующий поток мыслей, как глаза резко перестают видеть, а тело функционировать. Он падает с тихим шорохом обратно.Правила есть правила.
Пара козлиных глаз смотрят прямо в душу с видимым отчаянием и ненавистью. Из этих самых глаз начинают идти красные водопады, пугая до глубины души. Слышится резкий крик: — Это ты виноват! Он не понимает в чём виноват, но отходит на один шаг назад и не может оторвать свой взор от бедного животного. Криков о его виновности становится всё больше, а с ними и кровавых глаз. Десятки, сотни, тысячи... Он делает ещё несколько шагов назад, но неожиданно переходит на бег, пытаясь убежать. Он не знает что сделал, не знает почему достоин этих слов, но бежит как будто перед кем-то провинился.***
Едемский сад ещё долго находился на Земле, после того, как человек был изгнан из его пределов. Падший человеческий род ещё долгое время мог взирать на святую родину, вход в которую охранялся Ангелом. У райских ворот являлась Слава Божья. Туда ходили на поклонение Богу Адам и его семья. Здесь они возобновили обет послушания тому Закону, нарушение которого привело к изгнанию из Едема. Когда беззаконие охватило Землю, а не пожелавшие войти в ковчег должны были погибнуть в водах потопа, Рука, насадившая Едем, забрала его с земли. Но когда Творец воссоздаст «Новое небо и новую Землю, рай снова будет возвращён, только ещё в большей славе, чем прежде. С того момента прошло около недели и ничего особенного не изменилось. Каждые два дня они следили за Райским садом, а затем последующие два дня были в Раю. Никто из них не поднимал ту тему. Джисон обозначил границы того, что обсуждать это не стоит. Феликс и не противился, хотя был явно очень недоволен. Молчал. Оба ангела сидят на дереве и ничего не говорят. Им комфортно и без разговоров. Они не понимали тех, кто считал что обязательно нужно что-то говорить в присутствии друг друга. Кому-то может и неловко, но не этим двоим. Или может быть их воспитал так Эдем.. Они не думали об этом, потому что смысл? От осознания ноша не станет легче по щелчку пальцев. Может быть даже тягостнее... Послышался шелест из под чьих-то ног. Херувимы одновременно перевели взгляд на нежданного гостя, уже готовясь к чему угодно. Глаза у них зоркие. В народе поговаривали про орлиный глаз, но орёл даже близко с ними не стоит по взгляду. Завидев знакомую ступню, оба расслабились. — Здравствуй, Кристофер, — безоговорочно в унисон. — Всё такие одинаковые и такие разные... Давно не виделись, близнецы, — подошёл к стволу дерева и бережно провёл по нему рукой, вглядываясь наверх. — Что то случилось? — первым решил поинтересоваться голубоглазый. Сюда зазря не приходят, а в особенности к ним. И судя по всему здесь как раз таки к ним. — С места в карьер... Что-то всё же остаётся неизменным как и это необычайное место, — убрал свою большую ладонь с дерева, но сделал это бережно и медленно, чтобы не нанести никакого ущерба, пусть даже и маленького, — Я чувствую что у вас будут проблемы в ближайшем будущем и это заставляет меня волноваться, — у него глаза зелёные. Как всё живое и немое на земле. Сейчас они не улыбались, а выражали тревогу, что не могло ускользнуть из виду. На душе у брюнета было неспокойно. Настолько ли дела плохи? Крис их никогда не обманывал и говорил всё как есть, так чего не верить то? Всё же разное бывает. Закрыв веки, в голову пришло резкое осознание, словно ударило молнией. Грудная клетка заходится резкими движениями от сбившегося дыхания. Козьи глаза.. Рука нервно сжимает бедро, что не остаётся без внимания Кристофера. Уже было хотел спросить, но получил в ответ небрежный взмах рукой и промолчал. Тёплый поток ветра огладил лёгкие и дышать стало легче. Лес шелковисто шепчет в ушную раковину, рассказывая тихую историю. Ангелы не думают проронить и слова, не смея перечить Эдему. Кто они такие чтобы его перебивать? Хрустальная вода безустанно течёт за рубеж, неприступный для обычных очей. Лань является одним из самых благородных животных, что только есть на свете. Она ступает на мелкую гальку и наклоняется к реке, помалу лакая из бескрайнего источника. Кристально чистая вода оставляет свои незамысловатые брызги на траве, словно это не вода, а краски. Кристофер стоит ещё несколько минут и перед тем как уйти, бросает фразу, которую почему-то уверен что должен был произнести: — Образование заключается не в том, чтобы наполнять вазу, а в том, чтобы разжигать огонь. До встречи, близнецы, — веснушчатый уже было хотел спросить к чему это, но через мгновение его как и не было. Только парочка перьев кружат в воздухе, оседая на землю. Он опять остался без ответа.***
Величественный мост проложен через золотую гладь. У него четыре башни, которые находятся напротив друг друга. Аккуратные зубцы заточены достаточно для того, чтобы проткнуть тонкую человеческую кожу. Резные каменные перила служат защитой от падения с нескольких десятков метров. Наверное это одно из немногих мест где прямые лучи солнца не то что греют, а обжигают всё живое в округе. Алконост сидит на одной из башен и наблюдает за двумя херувимами, что стоят в начале моста и периодически взмахивают своими крыльями. В подобном месте их редко встретишь, ведь они по большей части обитают под освещёнными древами и сюда не ступают. Её интерес вполне обоснован, как и бездействие. Раз они сюда пришли, значит есть веская причина и трогать их не стоит. Они многим больше знают чем она. Блондин переводит полный неуверенности взгляд на Джисона и поджимает мягкие губы. Когда это их стала пугать неизвестность? Скорее всего именно сейчас, когда они собираются перейти этот мост впервые ради своих ответов, на возникшие вопросы. Не по приказу или заданию, а из своих побуждений. Непривычно. Конечно им не было запрещено жить среди людей, многие ангелы спускаются на землю даже просто прогуляться, но они ведь стражи небесного Отца и Райского сада. Ново и неясно. Ангел с янтарём в глазах не глядя берёт за нежную ладонь веснушчатого, направляясь точно вперёд. Непоколебимая уверенность перекрывает его нервозность и страх. Он тоже боится. Доски под ногами отбивают определённый, только им известный, ритм. Феликс впивается в руку своего брата и зажмуривает глаза, шагая в пустоту. Алконост говорит им что-то в спину, но они уже не слышат, верно и гибельно ступая в прозрачную гладь. Крылья трепещут то ли от возбуждения, то ли от ветра. Не многим важно. Для них уж точно не сейчас. Сейчас настало начало конца.***
Город кишит людьми и много-много разговаривает. Никто не стесняется перебивать его, а некоторые даже и перекрикивать. Машины пусть и не дышат, но разговаривают. Громко и почти неразличимо для человеческих ушей. Загорается красный огонёк и чудо-техника останавливается, за то люди начинают переходить прямо перед ними, не боясь. Доносится рёв, но огонёк горит красным светом. Что он говорит? Непонятно. Они только природу понимают. Она живая и разговаривает. Мёртвых они людей понимают, но никак не бездушных машин. Выглядят они подобающе подросткам в большом городе. Свитера были и остаются актуальными по сей день. Большая одежда свисает с***
Оказывается пока Джисон выпал из мира сего, его брат успел договориться с этими иноземными существами об.. Экскурсии. Различные мысли витали в его голове, пытаясь вспомнить где слышал это слово и что оно значит. Веснушчатый заметив замешательство брюнета, просто прошептал "показать город". И всё стало на свои места. Как бы херувим не пытался отвести глаз от облаков, всё время к ним возвращался. Кошачьи глаза всё время мелькали перед ним, завораживая своей красотой. Кажется, он вглядывался в них больше, чем в окружающее его пространство. Чёрный казалось бы должен был отпугивать своей мрачностью, но в них было что-то другое.. Не страшное, а наоборот - располагающее. Звёзды на макушке чуда то и дело кружили перед ним, красуясь собой. И чудо это шутило забавно. Пускай его периодически и мог ударить его друг, кажется Хёнджин, но это было вовсе не больно. Ради шутки, что опять-таки было ново. И имя у этого чуда красивое. Минхо. Они и не заметили когда уже начало темнеть. Солнце медленно, но верно уходило за горизонт, укладываясь спать на свои мягкие перина и укрываясь хлопковым одеялом. Луна на прощание целует его в лоб и обнимает себя руками, заменяя брата на тёмном небе. Ночное светило одно на тихом своде, но а как же звёзды?..***
Птицы о чём то своём громко щебечут за окном и не думая о том, чтобы хоть немного передохнуть. Дела у всех одно важнее другого. У людей обычно также, но даже животные проявляют больше человечности, чем люди. Хотя есть же всё таки смертные с большой доброй чистой и распахнутой душой. В тёплый уютный дом приняли их сразу. Кто бы мог подумать, что к ним вообще проявят милосердие и пустят жить к себе не на долгий срок. Накормили и напоили, даже не подозревая что ангелы не нуждаются в этом. На пороге их встретили не менее умные существа: коты. Красивые и ухоженные. Каждый при своём характере, но уважением к братьям сразу прониклись. Почувствовали. Разговорчивая старушка приняла их к себе, даже не желая слушать причин. Просто согласилась делить одно помещение с неизвестными ей людьми. Сначала насторожило, но после от души отлегло, узнав что она за человек. Любит помогать потерянным и сердцем понимает, даже чувствует, кто нуждается в помощи. Святая. Серебряное чудо, будучи её внуком, не многим похож на неё. Может быть только аккуратным и миниатюрным носом с поцелуем на нём. И пахло от них одинаково — вишней с примесью табака. Иногда они могут вместе выйти и прикурить одну, другую никотиновую палочку под закат и звук сверчков, у которых сна ни в одном глазу. Ничего Джисон не понимал в этом, посему недолгое время смотрел и уходил, чтобы не стеснять родню. И так горчит их содержание. В небольшом садике за домом, как подметил Феликс, довольно-таки мило. Хоть брюнет ничего на это не сказал: мысленно поддерживал его полностью. Конечно не сравнится с Эдемом, но здесь всё по-другому. Нежные красные пионы аккуратно высажены вдоль дорожки, а сама дорожка выложена из булыжников. Многолетние древа возвышаются над садиком, скрывая всё живое от чужих глаз. А ещё здесь шумно. Ветер не стесняется гулять так громко, чтобы об этом знали все. Опять-таки — необычно.***
Каждый день откладывался в голове, цепляясь крепкими корнями в глубины памяти: так просто не вытащить. Поначалу такое разнообразие форм и цветов пугало, а после стало даже слишком близким. Людные улочки настолько стали знакомыми, что казалось будто они здесь живут несколько десятков лет, а не месяцев. Каждый день он всё больше и больше поддавался искушению. Через время табак приелся и стал обычной рутиной. Одежда сменилась на броскую и дерзкую. Ранее чистые мочки ушей стали украшать причудливые камушки, а карамельная кожа стала сверкать от звёзд. Про слово "тишина" он и подавно забыл. Казалось будто музыка везде и он начал состоять из неё целиком. Сквозь миллиметры кожи проходила мелодия, а с ней и ноты со словами. Инструмент из дерева прирос к нему невидимыми цепями, на которые почему то никто не заострял внимания. Каждый день он чувствовал и жил. Длинные красивые пальцы серебряного чуда брали из рук никотиновую палочку, а после выкидывали её в чарующую пепельницу с похороненными бабочками. Она была поколота в некоторых местах, но её шарм ни на секунду не становился как-либо меньше. Наоборот только. Притягивал взгляд к сверкающим осколкам. Алый след на ней так и остался незамеченным как и в целом гной попавший в раскрывшуюся рану.***
В помещении шумит незамысловатая заезженная музыка, от которой хочется скрыться и закрыть доступ к перевариванию этого набора букв. Сбежать от всех и вся.. Это двое влюбленных сердец и решаются совершить. В комнате не так громко и открыто окно, а ещё никого нет, что создаёт тоскливую атмосферу. Навевают старые воспоминания с садом. Дом, долг, тишина.. Братья и сёстры их ждут. Пост придётся перенять. Скоро нужно будет уходить. Варианты побега от обязанностей так и вертятся в голове, но Хан не будет этого делать. Нет, он не боится. Ему будет стыдно настолько, что вина просто начнёт разъедать его изнутри, в итоге добравшись до конца. Из тягостных мыслей его вырывает звук закрывшегося замка, а через несколько секунд и мягкие губы на шее. Первый поцелуй, второй, третий... Подсчёт перестал вестись после слабого укуса за плечо. Стало ужасно жарко будто они под палящим солнцем в пустыне. Через несколько минут обнажённые тела путаются средь цветных простыней, а кровать тихонько поскрипывает в унисон с обладателями кошачьих и небесных очей. Хочется касаться руками везде. Трогать, гладить, сжимать, царапать, целовать, любить. И оба этому соблазну поддаются. Исследуют друг друга каждый раз как в первый. Пусть и успели изучить друг друга полностью. Специально обходят все чувствительные места, касаясь иногда их как бы невзначай. Губы аккуратно соприкасаются. Несмотря на все резкие движения: целуются нежно и забвенно. Зрительный контакт не прерывается ни на секунду. В шоколаде читается безграничная любовь, а в янтаре отчаяние. Размеренные липкие движения внутри карамели смотрятся слишком правильно, чтобы их прекращать. Пальцы медленно переплетаются, путаясь окончательно в нитях чувств. Выпутываться желания даже не возникает. Пальцы путаются в волосах цвета серебра и легонько оттягивают их, заставляя владельца обратить свой взор и утонуть в янтаре. Опухшие губы прислоняются к ключице, оставляя крохотный поцелуй на красиво выпирающей косточке. Человек продолжает целовать всё что только попадается на виду, не скупаясь на проявление чувств. Кисти рук не торопясь любвеобильно оглаживают бёдра, между которыми он был десятью минутами ранее и услышав болезненный звук, останавливаются. На душе проявляется тёмными пятнами тревога, с каждым стекающим золотом из глаз. — Милый, что случилось?— руки мягкими движениями ложатся на медовое лицо и стирают несдержанные слёзы. Он теряется в золоте, но цепляется взглядом в чужие янтарные глаза, наполненные отчаянием. — Прости меня. Прошу, прости.. — Боги, за что? — он ничего не понимает. Ни почему слёзы столь причудливого цвета, ни почему на сердце залегла тревога, ни почему его любовь сейчас страдает.. Сдержать последующий поток терзающих мыслей никому не было подвластно. Человек прижимал к себе ангела во плоти, пытаясь унять нервную дрожь в теле. Распахнутые глаза не смели отводить взгляда от Джисона, который в его руках кажется стал ещё меньше. Страдания лились безграничной рекой. Истерика подкралась незаметно, но нахлынула очень и очень ощутимо. Вина скребла под кожей своими когтистыми лапами. Не смог уберечь, не защитил от жестоких порядков в столь несправедливой жизни.***
Через час комната погружается в тишину. За дверью не слышно людей и музыки. Из приоткрытого окна легонько ступает прохладный ветер, вставая невидимыми конечностями на ковёр. Он, не останавливаясь, незаметно проползает в щёлочку, оставляя разбитых любовью созданий наедине. Лишние зрители здесь ни к чему. Серебряное чудо мягко целует херувима в лоб и не может отвести взгляда от неестественного сияния на щеках. Янтарь смотрит из под растрёпанных волос, сдерживая новый порыв золотых рек. Шоколадные глаза таят и хрустальные капли всё же смеют упасть. Он твердит несколько раз одно и то же, вызывая то ли панику, то ли облегчение: — Мы справимся. Обязательно справимся.. Почему то слова надежды не вселяют, заранее подготавливая сердца к чему-то непоправимому.***
Янтарь медленно скользит взглядом по замысловатым ажурным аркам, величественным колоннам и всевозможным росписям. Здесь слишком монотонные оттенки, от которых невольно клонит в беспокойный сон. Будь у него возможность, он бы пригубил к табаку, но не сейчас и не здесь уж точно. Несмотря на подкрадывающуюся тошноту, внешний вид выражает лишь уверенность и спокойствие. Что не скажешь про других божественных существ, которые с презрением поглядывают на виновников сия события. Блондин также держит лицо и не даёт коршунам слетется на его хрупкое сердце. Сжимает тонкими кистями шелковистый подол и подходит ближе к Хану, ища в нём защиту которая обоим бы не помешала. Белоснежные крылья соприкасаются и несколько перьев мягко оседают на пол. Громкий шёпот намного сильнее давит чем жёсткие басы на земле. Впервые за несколько тысячелетий здесь не тихо, а шумно. Двери мучительно медленно открываются и в зал входят серафимы. Где то прозвучали огорчённые вздохи, потому что это опять не Отец. Стоило ли его вообще ожидать? Нет. Надежды были напрасны изначально и разрушились до конца с приходом высших. Часть представления уже с треском провалена. Брюнет пытался не зацикливаться и просто наблюдал за сложившейся картиной, постукивая пальцами какую то незамысловатую песнь по бедру. Штилем здесь и не пахнет. Шёпот продолжает отскакивать словно мячик от всех колонн и прилетает ровно в уши близнецам. Неприятное липкое нечто стоит за спинами и обволакивает целиком. Мажет языком и противно хлюпает инородной слизью. Неужели так было всегда?.. Мерзко. Зал правосудия никогда никого не щадил. На их стороне лишь их сущность, что даёт некие поблажки в различных областях. Но сейчас на душе будто тревожно и она повышается, стоит одному из серафимов подняться и начать говорить о грехах.***
Грехи? Голубоглазый ничего не понимает и в панике оборачивается на Хана, но он и сам ничего не понимает. Нечто за ним начинает его душить своими когтистыми лапами. С каждым произнесённым "грехом" дышать становится всё труднее. Приходится криво схватиться рукой за бортик и слушать дальше. Что происходит? Почему он никого не слышит и не видит кроме серафима? Почему ему так паршиво на душе? Ответы на свои вопросы он естественно не получает и смотрит на серебряное чудо, что мягко улыбается и шепчет не боятся. Его последние слова отдаются звонкой болью в груди: — Я люблю тебя Вмиг вместо Ли стоит маленькое парнокопытное существо, которое осторожно подходит к нему и смотрит прямо в душу. Перевёрнутые зрачки не пугают как ранее, но режут тонким лезвием прямо по сердцу. Ноги не справляются с нагрузкой и брюнет падает на колени, не смея обратить внимание хоть на что-нибудь кроме маленького козлёнка. Ладони в треморе тянутся к животному и прижимают его к себе. Из глаз хлынули золотые реки. В зале более никого нет. Только он и его любовь до конца жизни, которая будет страдать в невозможности разговаривать. Чем серебряное чудо заслужило это наказание? В чём провинилось? Разве обычный человек виноват в непокорности высшего существа? Кажется он никогда этого не узнает. Больно и несправедливо.***
Кристофер восседает на мраморной плите и молчит. Смотрит как двое братьев-близнецов страдают в зале правосудия. Судьба их была предрешена с самого начала. Он бы не остановил их никоем образом. Ангел всегда выступал просто наблюдателем в чужих жизнях, хотя всё же предпринял попытку остановить непоправимое, но был слишком самонадеян. Небесная карма жестока и никого не щадит, как и заявлялось ранее.Бога нет.