Вы когда-нибудь видели...

      — Заточку проверили? — интересуется Галина Николаевна.       Твою мать. Заточка.       Толя смотрит на Андрея, и, судя по его лицу, он тоже не проверил. Слишком волновался за Данилова.       — Так чего вы ждёте?       Галина Николаевна повышает голос — жди выговора, хоть и в устной форме. Верная примета. Толя вздрагивает от неожиданности и боли, когда его со всего размаху бьют по спине, потом по плечу, потом опять по спине, и бежит к дверям морга, подгоняемый Андреем.       Он даже не успел встретиться глазами с Артёмом. Хотя бы взглядами обменяться, узнать, как он. Уж слишком резкими были его движения, когда он Стёпу перевязывал.       Толя такого Тёму побаивался. Когда голос ну очень спокойный, с ядовитыми металлическими нотками, губы сжаты. И глаза приобретают какой-то зеленоватый оттенок.       Лучше б кричал, вот серьёзно. Хоть эмоции бы выплеснул. А то снаружи — каменная статуя, а внутри такой шторм творится, что даже Толе, который полностью Артёму доверял и мог дать ему нож в руки и повернуться спиной, становилось страшно.       Толя возит ватной палочкой по следам на заточке, пока Андрей распаковывает реактивы — бутылёк со старым голубоватым раствором только закончился.       Мимо лаборатории, по коридору, который ведёт в морг, проходит Стёпа с подвязанной к груди рукой и в сопровождении Галины Николаевны, Олега и Артёма. Толя аккуратно, чтобы не нарваться на нагоняй от Рогозиной, следит за ними, не поворачивая головы. Опера идут в сторону допросной, видимо, Данилов решил лично поговорить с проткнувшим его преступником. А вот Артём на полпути останавливается. Подходит к дверям лаборатории и легонько стучит пальцами по стеклу.       — Надо поговорить.       Толя с Андреем почти синхронно оборачиваются.       — Со мной? — спрашивает Толя после двухсекундной паузы.       Артём нечасто ходит в хирургичке где-то, кроме своих владений, что Толе, надо признать, не очень нравится — за этими рубашками и пиджаками самого Артёма не видно. Надо наслаждаться, пока есть возможность, но слишком уж сурово Артём выглядит — мышцы на руках напряжены, ноги широко расставлены и губы поджаты.       Будто к бою готовится.       — С Андреем. Без тебя, — Тёма кивает головой в сторону выхода.       Чего?       Холодов, судя по его растерянному виду, тоже ничего не понимает — смотрит на Толю, пожимает плечами и выходит вслед за Артёмом.       Ладно. Надо будет спросить у Тёмы вечером, о чём разговаривали, Тёма ему расскажет. Расскажет ведь?       Толя, в принципе, и не сильно боится — он уже не один раз имел дело с уставшим Тёмой. И никогда, что бы ни случилось, Тёма на него не срывался. Даже кулаком по столу стукнуть не мог. Ну не привык человек о своих эмоциях говорить, вот и запихивает их глубоко в себя.       По крайней мере, теперь у него есть Толя и его плечо. Во всяком случае, Толя надеется, что есть. Он и выслушать всегда рад, и обнять, и даже пойти поколотить всех, кто Тёмку обидел. Ну не всерьёз, конечно, поколотить, а хотя бы мысленно.       Андрей возвращается какой-то не такой уверенный, как две минуты назад. Даже обиженный. Складывает руки на груди, надувает щёки и плюхается на стул. Вот только пальцы подрагивают, колено дёргается и зрачки расширены (спасибо Вале — обучила Толю азам физиогномики). Испуган.       — А… Что случилось? — непонимающе хмурится Толя.       Андрей оглядывается по сторонам и наклоняется ближе.       — Тукаев жесть какой злой. Я никогда его таким не видел, — говорит шёпотом, снова резко оглядывается и снова наклоняется к Толе. — Видимо, на мне решил отыграться.       — Ну нет, — возражает Толя. — Артём бы просто так ни на кого срываться не стал.       А он в Тёме твёрдо уверен. Это его Тёма.       — А вот видишь, как бывает! А меня знаешь за что? За то, что стукнул тебя на выходе из морга, когда нас Рогозина работать погнала!       Стоп, что?       Толя приоткрывает рот от удивления.       — Да, представляешь. Мол, «Ломов тебе не лошадь и не собака, чтоб его бить, не смей его больше трогать, чтоб я такого больше не видел, мне этих двух героев недоделанных хватило…»       Охренеть можно.       Тёма за него заступился?..       Нет, понятно дело, они оба друг за друга горой. Толя, вон, отгоняет от морга любителей размять язык, когда Артёму нужно побыть одному. Но чтоб Артём прям ругался из-за него с коллегами, которых знает не один год?..       — А я, кстати, Шустову не поверил, когда он рассказывал, что Тукаев ему целую лекцию тогда прочитал… За то, что он тебе во время йоги включил ультразвук. Якобы приступ мог спровоцировать, — горько усмехнулся Андрей. — Ну вы, конечно, даёте, охранниками друг к другу устроились…       О да. Толя помнит это утро. Когда от головной боли его чуть не разорвало и он еле доковылял до морга после того, как перед Игорем делал вид, что всё нормально.       Ну, теперь понятно, почему Игорь ему коврик подарил. Чувствовал себя виноватым после пламенных речей Артёма.       — Он просил ещё тебе передать, что домой поехал. Чтоб ты заканчивал с заточкой и тоже езжал, дело-то закрыто.       Домой. Легко сказать. Вот только Толе домой ехать страшновато и одновременно неловко.       Оказывается, Артём защищал его перед коллегами. Это. Ну. Это… Охренеть.

***

      Он тихонько заходит в квартиру, разувается, даже рюкзак вешает на крючок, а не кидает, как обычно, на пол. Присутствие Артёма выдаёт только свет на кухне, дома полная тишина.       Хотя нет, неполная. Слышен звон стекла.       Тёма стоит у окна и залпом опрокидывает рюмку с прозрачной коричневатой жидкостью. Коньяк, судя по бутылке на столе.       Вот теперь Толе становится реально страшно.       Он никогда не видел, чтобы Артём пил. Если не считать вина или шампанского. Но не вот так.       В голове начинают мелкать воспоминания о посиделках родителей и их друзей, на которых маленький Толя обязательно должен был присутствовать — сын, как-никак. Смотрел, как напиваются гигантские взрослые мужики, шутят мерзкие маскулинные шуточки и надеялся, что этот ужас закончится как можно скорее…       Нет. Тёма не такой. Тёма тебя любит, он не причинит тебе вреда.       — Извини, — виновато улыбается одной стороной рта. — Но мне очень надо было. Только одну рюмку.       Артём убирает бутылку в кухонный ящик и отворачивается к окну, упираясь руками в подоконник. Конечно, он знает, как на Толю действует вид спиртного. Вот только что подействовало на самого Артёма, что ему срочно выпить понадобилось. И не вино, а коньяк. Залпом.       Толя очень осторожно, как к попавшему в капкан раненому животному, подходит к Тёме и упирается лбом ему в спину. Как будто в стену деревянную — вот настолько Тёма, оказывается, напряжён. Толя обнимает его руками, сцепляя ладони. Тёма молчит какое-то время, глубоко дышит (Толя чувствует, как вздымается плоский живот), а потом вдруг сообщает:       — Если ты меня сейчас не отпустишь, я расплачусь.       Толя замирает, переставая дышать, чувствует, как начинает колотится собственное сердце. Голос у Тёмы какой-то хриплый, ломаный.       — А ты… хотел бы? — осторожно спрашивает.       — Очень, — внезапно отвечает Артём.       — Тогда… Что тебя останавливает?       Вместо ответа Тёма кладёт ладонь поверх сцеплённых у него на животе Толиных. Поглаживает большим пальцем Толину кисть.       — Ещё два сантиметра вглубь, и Данилов был бы мёртв.       Голос металлический и очень холодный. Господи Боже, Тёма действительно зол.       — Два идиота… Ладно, Воеводин, зелёный ещё, но Данилов! Голову мог включить! Не первый год работает!       — Ну… Они же опера, — Толя слова подбирает очень осторожно. Ещё не хватало, чтобы Артём и на него разозлился, его поддержать нужно, а не довести ещё сильнее. — Они подготовленные…       — Это не значит, что нужно под пули лезть и на заточку бросаться! Ты не представляешь, как трудно было руки заставить не трястись, когда я его бинтовал… И врезать ему очень хотелось, на самом деле, но ему уже и так досталось.       На слове «врезать» Артём чуть ли не рычит букву «Р», и Толе становится не по себе.       — Я сейчас прозвучу, как чудовищный эгоист, но. Раз уж человек о себе не думает, подумал бы об остальных! Я понимаю, что у него никого нет, терять ему нечего, но коллеги и близкие друзья? Он головой своей думал, как бы мы все его смерть перенесли? Как бы я его труп зашивал и убирал в холодильник?..       Твою ж. Мать.       И как Толя сразу не понял, в чём дело.       — Знаешь, у меня на руках уже умирали люди. И тела моих друзей мне привозили на вскрытие. Но это зона боевых действий, там рискуй не рискуй — всё равно рано или поздно прилетит. А тут все шансы есть жить и радоваться — но этим идиотам вечно не хватает адреналина…       Вряд ли, конечно, Данилов по своей воле на эту заточку полез. Не ожидал нападения, скорее всего.       А Тёма в первую очередь врач. Только об этом почему-то многие забывают, ошибочно полагая, что патологоанатомы — циничные и их хлебом не корми, дай только трупы порезать.       А у врача душа болит за каждого пациента, особенно за коллегу и друга.       Толя невольно вспоминает стихотворение про врачей, которое когда-то учил в школе, и от этого ему ещё больше не по себе.       На руку приземляется пара горячих тяжёлых капель, и Толя рывком поворачивает Тёму к себе, берёт его лицо в ладони и прижимается губами к губам, морщась от привкуса спиртного. Этот поцелуй не несёт в себе никакой страсти или возбуждения, его задача — дать Артёму понять и почувствовать, что он рядом. Он у него есть. И Артём чувствует. Устраивает ладонь у Толи на затылке и притягивает к себе ещё ближе, так, что они сталкиваются носами. Но на такие обоим наплевать.       Тёма действительно плачет — пальцы Толи постепенно намокают от горячих слёз. Он отрывается от чужих мягких губ и крепко прижимает Артёма к себе. Так удачно проявляет себя их разница в росте — Тёма, наклонив голову, утыкается лицом Толе в изгиб между шеей и плечом, обнимает его в ответ.       Толя точно знает — он никогда не будет необдуманно подвергать себя опасности. У него есть огромный стимул жить. Он не позволит Тёмке испытывать это ужасное чувство, по крайней мере, из-за себя.       «Пусть о наших проблемах так часто молчат,       Утверждая: «Ведь знали, куда вы идёте»…       Вы когда-нибудь видели слезы врача?!       Если нет, то вы здесь ни черта не поймёте…»       Толя ещё крепче (хотя казалось бы, куда уже) прижимает Тёму к себе.