Художник видит красоту даже в неисправном

Мог ли Эзоп Шарп себе представить, что дойдёт до такого? Разумеется, не мог. Шестикурсник был настоящим тайфуном, и невозможно было предугадать, где ты окажешься после того, как он тебя закрутит и выбросит где-то еле живого. Не ясно, почему ураганам дают женские имена, ведь вот прямо в центре сделанного им беспорядка находится ураган Виктор, и не похоже, что он собирается прекращать разрушать спокойную жизнь семикурсника. Кажется, сейчас Эзоп находится в самом эпицентре этого стихийного бедствия и наблюдает, как рушатся стены, которые он выстроил, чтобы отгородиться от мира со своим секретом. Теперь нет укрытия и невозможно спрятаться. Этот ураган затягивает все сильнее, закручивает, уносит в неизвестном направлении, и чтобы спастись, Эзоп пытается зацепиться хоть за что-то: — Кто позволил тебе рыться в моих вещах? — Сердито и громко произнес он. — Кто позволил тебе рисовать меня с членом в заднице? — Возмущенно, но с улыбкой спросил Виктор. Шарп покраснел настолько сильно, насколько позволял человеческий организм. — Это просто… Ты никогда не должен был это увидеть. — Эзоп опустился на пол и стал быстро собирать разбросанные рисунки, избегая взгляда Виктора и желая просто трансгрессировать куда-нибудь отсюда и никогда не возвращаться, будь проклят запрет на трансгрессию в Хогвартсе. — Как долго? — Спросил Руквуд, разглядывая очередной рисунок. — О чём ты? — О чём я?! Возможно, я хочу узнать, как долго держится эффект оборотного зелья, а возможно, меня интересует, как долго Эзоп, мать его, Шарп рисует меня в похабных и абсолютно развратных позах? Эзоп молчит, опустив голову. Просто сидит на полу перед кроватью и не знает, как оправдаться сейчас и что делать потом, если вся школа узнает, что он увлекается мужчинами и в частности одним из учеников. И хуже всего то, что человек, который ему нравится, теперь будет считать его грязным извращенцем и больше никогда не заговорит с ним и не посмотрит без презрения и отвращения. — Как долго я тебе нравлюсь? Ты не мог нарисовать всё это только в этом году… — Три года. — Пробормотал себе под нос семикурсник, закрыв лицо ладонями. — Три года? — Виктор вскрикнул от удивления. — Намного дольше, чем я… — Он замолчал, и послышалась какая-то возня на кровати. Шарп убрал руки от раскрасневшегося лица и посмотрел на мальчика. — Мерлин! Ты что делаешь? — Эзоп был удивлён. Хотя нет. Эзоп был в полнейшем шоке от увиденного. Руквуд сидел на его кровати, широко расставив ноги. Его рубашка уже была расстёгнута, и пальцы возились с застёжкой на брюках. — Я бы сошёл с ума за три года. — Голос Виктора был наполнен не скрываемым возбуждением, — Я почти сошёл с ума за три месяца, о каких годах терпения может идти речь. Я не хочу терпеть больше ни минуты, особенно после того, как увидел то что ты нарисовал… — Расстегнув штаны, он достаёт своё наследие Руквудов и Шарп вспыхивает от смущения: — Виктор! Что ты… Кто-то может войти… Свободная рука Виктора находит свою волшебную палочку и направляет её на дверь: — Коллопортус. — И палочка падает на кровать. — Теперь ты спокоен? — Сп…спокоен? Я никогда в жизни не был так НЕ спокоен! Я не понимаю, что происходит…. — Разве не очевидно? — Что из этого должно быть очевидным? — То, что ты мне тоже нравишься. Пауза была слишком долгой. Эзоп ощущал себя не в этом мире, а в каком-то сюрреалистичном безумии. — Ты что, сейчас признаешься в чувствах? — Вроде того. — И для тебя кажется нормальным, что при этом ты сидишь с расстёгнутыми штанами? — Почему нет? Ты тоже мог бы расстегнуть свои… — Что? Это так не делается! — Воскликнул Эзоп, поднимаясь с пола и начиная нервно собирать остатки рисунков с кровати. — А как это делается? — Виктор убрал руку со своего достоинства и взял один из рисунков, где было изображено, как два мужчины держат члены друг друга. — Разве мы не могли бы просто…— Смущенный Шарп резко выхватывает рисунок из его рук. — Сначала люди говорят. — О чём? — Хм… О чувствах. — Закончив собирать рисунки, Эзоп сел на кровать рядом с Виктором. — Ладно. Давай сначала поговорим. — Виктор нехотя застегнул штаны. — Ты мне нравишься, и я тебя хочу. — Почему у меня ощущение, что так не бывает? — Какая разница, бывает или нет. Ты слишком много думаешь… — Иногда полезно подумать, знаешь ли… — О, ты в этом эксперт, не так ли? Три года думал и будешь думать еще столько же? — А что я должен был делать, по-твоему? Я не мог даже предположить, что это может быть реально… — Сейчас это реально. — И мне тяжело в это поверить… Шарп сидел, опустив голову вниз, и его черные длинные волосы закрывали смущенное лицо. Руквуд положил руку ему на колено и немного сжал. — Мы уже закончили с разговорами? — Томно произнёс он. Брюнет дернулся от внезапного прикосновения. Это всё было слишком для него. Слишком много событий, слишком много мыслей, слишком быстро… Мозг просто не успевал обрабатывать информацию. И как только он хотел что-то сказать, Виктор перекинул через него ногу и сел сверху. Его пальцы сразу же оказались в волосах Эзопа, а руки второго машинально обхватили мальчика за талию, не давая упасть. — У меня нет такого запаса терпения, как у тебя. — Произносит Руквуд и притягивает голову брюнета к себе, соединяя их губы в страстном, влажном и неумелом первом поцелуе. Довольно быстро неопытность в вопросе поцелуев растворяется, и их движения направляет взаимная влюблённость. Их языки переплетаются, пробуя друг друга на вкус. И обоим кажется невероятным, что они так долго могли жить без этих ощущений. В какой-то момент Эзоп не может сдержать тихий стон, прямо в губы Виктора, и для мальчика это было сигналом к действию. Руквуд наваливается всем телом на Шарпа, заставляя того лечь на кровать, и отрываясь от губ, спускается к шее, при этом расстёгивая рубашку брюнета. Расправившись со всеми пуговицами, он распахивает белоснежную ткань и сию секунду припадает к соску Эзопа, который издаёт громкий стон и тут же прикусывает губу, пытаясь сдержать следующий. Язык юного браконьера не останавливается ни на секунду, обводя вокруг возбуждённого соска, затем медленно облизывает вверх и вниз, дразня и вызывая в штанах Шарпа огромную активность. Чувствуя, что его действия возымели нужный эффект, Виктор перемещает рот к другому соску, при этом начиная слегка двигать бёдрами, создавая тесное трение их возбуждённых тел. Эзоп не заметил, как сам стал приподнимать свои бёдра в такт движениям Виктора, нуждаясь в более сильном контакте. Руквуд стал втягивать сосок Шарпа, затем выпускать его изо рта и снова втягивать, пока его правая рука бесстыдно пролезла между их телами, сжав ноющий от возбуждения член Эзопа через штаны. — Подожди, Виктор.      — Мальчик пытается отодвинуть от себя Руквуда, но тот сопротивляется и наоборот всё активнее двигает языком и сильнее поглаживает внушительную выпуклость, издавая недовольное бурчание, как кот, которого пытаются оторвать от миски с молоком. Он продолжает сладко мучить Шарпа в течение нескольких минут, стараясь заставить его мысли исчезнуть и оставить только чувства. Усердие шестикурсника довольно быстро даёт свои плоды. — Виктор…ах… — Стонет Эзоп, хватаясь руками за покрывало на кровати и его член резко напрягается под настойчивыми пальцами. Становится очевидно, что семикурсник не сдержал свое возбуждение и излил его наружу. Руквуд приближает свое лицо к Шарпу, нависая над ним, и довольно ухмыляется: — Три года? — Три года... — Тихо, тяжело дыша, повторяет Шарп, и они снова сливаются в поцелуе.