***
Пока Джонхан получал степень магистра, он работал в ночную смену в круглосуточном магазинчике. Ему нужны были деньги, и владелец позволял ему выполнять домашние задания достаточно времени, потому что он писал от руки, а не на ноутбуке или телефоне, но сам Джонхан воспринимал это как нечто незначительное, как эстетичное пристрастие, как работу, которую должен иметь любовный интерес в драме. Он посмеивался вместе с Сынгваном над тем, что у него там случится встреча-знакомство. Комбини был довольно большой, светлый, в деловом районе, тихий во время смены Джонхана, но туристически оживленный в будни. Джошуа часто приходил сюда в неурочное время, чтобы немного побродить по магазину и купить себе витаминов или мочегонного чая, а потом с тоской погладить батончики с витрины заграничных товаров, пока Джонхан проделывал дыру в желудке растворимым кофе и дремал над учебниками. Джонхан его не узнал, но тот был слишком красив и слишком безупречно ухожен, особенно в три часа ночи, чтобы быть просто человеком. Джонхан был красивее всех этих мальчиков-айдолов — так говорили многие, не только его бабушка. Возможно, он и попытался бы им стать, если бы одна встреча с учительницей рисования в средней школе не определила ход его жизни. Но, работая в магазине крупной компании развлечений, он насмотрелся на них, прогуливающихся в неурочные часы, и понял, что дело не только в данных от природы, но и в уходе. Такие усилия и деньги оставляли после себя отблеск. И никто не сиял так, как Джошуа. — Не думаю, что одна шоколадка испортит твою внешность, — наконец выпалил Джонхан одной моросящей ночью. — Если я начну, то это будет не только одна шоколадка, — сказал Джошуа, но все равно подошел, кладя конфету, чтобы заплатить. — Поцелуй. Джонхан уставился на него, а затем на свой учебник — полностраничную картину Густава Климта «Поцелуй». — Хорошо подмечено. — У одной из моих школьных подруг в комнате висел такой плакат, — пояснил Джошуа. Джонхан оказался впечатлен, но Джошуа застенчиво рассмеялся, не дав ему сказать об этом. — Я думаю, она вполне популярна там, откуда я родом. — И откуда ты? — поинтересовался Джонхан, складывая батончики. Они болтали до тех пор, пока сладости Джошуа не закончились. Джонхан был доволен тем, что тот не хотел уходить. Джошуа стал заходить еще чаще. Он перестал притворяться, что делает покупки. Он небрежно интересовался, когда у Джонхана смена, а потом, в конце недели, приходил к концу одной из смен и позволял отвезти себя к Джонхану домой. Так продолжалось пару месяцев, Джошуа приходил как будто случайно и выглядел удивленным, оказавшись в постели Джонхана намного позже, чем это могло бы быть удивительным. Джонхан часто шутил, что будет продолжать получать дипломы по все более непонятным предметам и вечно работать в круглосуточном магазине, но в конце концов все-таки нашел работу. Он собирался консультировать корпоративных клиентов по вопросам инвестирования в искусство — такая работа, о которой его школа захотела бы написать в брошюре. Он собирался заставить своих родителей гордиться им. Для этого ему пришлось бы полностью изменить свой ночной образ жизни мостового тролля. — Если ты хочешь меня увидеть, тебе придется сделать это специально, — сказал он Джошуа в одну из последних смен. Тот одарил его особенной улыбкой, такой красивой, что ее трудно было разглядеть, но немного смущенной в глазах. — Со мной трудно встречаться, — произнес он. — График работы очень жесткий. Вероятно, Джонхан хотел сказать, что им следует оставить все как есть, но Джошуа ему нравился, и он не видел ничего плохого в том, чтобы попробовать. И если ничего не получится, они смогут жить отдельно, без проблем, но если получится, будет весело. В конце концов, Джонхан не был каким-то приставучим подростком. Он был почти оскорблен таким предупреждением. — Я думаю, ты стоишь того, чтобы попытаться. Улыбка Джошуа изогнулась по краям, став более странной и более искренней. Это было так легко. Это должно было сработать.***
В конце года всегда показывают какую-нибудь музыкальную передачу или премию. Ужин не затянулся допоздна, а Thirteen обычно выступают под конец — когда Джонхан включает телевизор, там идет ролик с надписью «следующее». Джонхан переодевается в домашнюю одежду и снимает с кровати плед, накидывая его на плечи. Он вздыхает, садясь на диван, как будто кто-то заставляет его это делать. Джонхан раньше никогда не переживал из-за бывшего так, как мучается из-за Джошуа. Он никогда не хотел испытывать этого, но даже если бы и хотел, то не смог бы. Социальный след большинства людей состоит из коротких, грязных фрагментов, которые легко просеиваются и выбрасываются. Ничего, что могло бы затянуть его так. Конечно, у него слишком много гордости, чтобы беспокоить Джошуа напрямую, и ему слишком неловко обсуждать со своими друзьями даже малую толику того факта, что он следит за Джошуа, никому об этом не рассказывая. Хотя большая часть работы Джошуа и заключается в том, чтобы быть постоянно доступным, преступно привлекательным парнем из фантазий. Он очень хорош в этом. И пусть это лишь бледная имитация наличия настоящего бойфренда, для Джонхана это такой элегантный способ причинить себе боль. Бесшумно и незаметно со стороны, а также слаженно и эстетично. Он зависим. У него на телефоне четыре разных приложения, которые он использует исключительно для просмотра контента о Джошуа. Большая часть его работы — беготня по городу по встречам, а в промежутках он выделяет время в своем календаре, чтобы сидеть и смотреть видео, на которых Джошуа наклоняет голову в разные стороны для камеры. Когда он пытается остановиться, то думает только об этом, и это даже хуже, чем потакать себе в течение нескольких минут — или час, или два — каждый день. Поэтому он укутывается в одеяло и смотрит шоу. Thirteen получают награду перед выступлением. Они сменяют друг друга, произнося речи на разных языках, и в конце Джошуа говорит по-английски. Джонхан не слушает слова, которые знает, а просто наблюдает за его милой улыбкой. Когда Джошуа прижимает руку к сердцу, чтобы показать свою искренность, члены группы дружно обнимают его за плечи. По окончании его речи раздаются одобрительные возгласы. Это одна из причин, по которой он так много наблюдает за ним. Напоминание о том, что Джошуа купается в большей любви, чем Джонхан может себе представить, облегчает когтистое чувство вины внутри него. У него есть свои мемберы и поклонники, и Джонхан знает, насколько он близок со своей маленькой семьей. Не стоит думать, что он хоть на минуту задумывается о кассире из комбини, который пытался разбить ему сердце. Выступление Thirteen начинается с эстетического видео, открывающегося кадром Джошуа в тканевой повязке на глазах, кончики узла запутанны в его волосах. Рот Джонхана складывается в обиженную гримасу, однако он даже не моргает, наблюдая за разворачивающейся картиной, за тенями, следующими от яркого света. А затем кадр перемещается на сцену, в центре которой стоит Джошуа, залитый тем же золотистым светом. Если бы Джонхан еще учился в школе, он мог бы написать сочинение об этом моменте. Интерпретация классических форм для женского взгляда. Поклонение алтарю капитализма. Гомоэротическое совращение фигуры Христа. О, Джошуа бы это возненавидел. Он всегда поражался, когда все сразу оказывалось слишком правдивым. Джонхан прячется за дистанцией интерпретации. Этот Джошуа неприкасаем, он больше спектакль, чем человек, и Джонхан считал, что настоящий Джошуа был таким, только когда они были в своем худшем состоянии. Когда представление заканчивается — в кадре, к счастью, Вону, а не Джошуа, пыхтящий в белом свете, который исчезает до черноты, — Джонхан выключает телевизор. Он перетаскивает плед на кровать, умывается и действительно собирается лечь спать. Но когда он подключает телефон к зарядке, на экране появляется новое уведомление. THIRTEEN начали свою трансляцию: Спасибо, Караты. Если он не посмотрит ее сейчас, то будет всю ночь лежать без сна, притворяясь, что не думает об этом. Если же он включит трансляцию, то сможет заснуть под голос Джошуа или, по крайней мере, уснуть, когда трансляция закончится. Джонхан ставит ноутбук на подушку и сворачивается калачиком в кровати. Он впервые признался Джошуа в любви, когда они лежали вот так, лицом к лицу, в кровати Джонхана. Возможно, он тогда не был так уверен, как должен был, но ему хотелось этого, а времени было мало, потому что Джошуа собирался уехать в турне по Северной Америке, поэтому он рискнул и прыгнул, надеясь, что земля будет рядом, чтобы подхватить его. Джошуа, похоже, тоже был нервным, когда говорил это в ответ. Нервным в хорошем смысле? В плохом? Джонхан не мог сказать. Можно было бы дать лестное толкование, но он был слишком умен, чтобы обманом заставить себя поверить в это, потому что так ему нравится больше. Порой все именно так. Джонхан был готов отдать свое сердце, розовое и сияющее, как весенний плод, — не то чтобы он совершал подобное часто, но и не то, чтобы отказывался от подобного при необходимости, — и Джошуа вернул ему взамен сложную вещь с часовым механизмом, запутанную и предательски хрупкую в руках Джонхана. И только когда Джонхан снова погрузился в воспоминания, пытаясь понять, где все пошло не так, его осенило, что, возможно, этот загадочный предмет и есть сердце Джошуа. Будь Джонхан чуть терпеливее, он смог бы понять, как оно работает. Джонхан все это время считал себя таким умным, а после того, как все закончилось, почувствовал собственную глупость. На экране ноутбука Джошуа наклоняет голову и улыбается так, будто никогда в жизни не нервничал. — Привет, милые Караты, — говорит он. — Вы смотрели наше сегодняшнее выступление? Он делает паузу, чтобы прочитать комментарии, и его глаза улыбаются. — Ах, спасибо! Мы старательно готовились к этому выступлению, вам понравилось? О, хорошо. Это был напряженный день, но я видел все ваши пожелания на день рождения и хотел поблагодарить вас. Он ненадолго переходит на английский. Веки Джонхана опускаются, и даже когда Джошуа возвращается к корейскому, ему не нужно отвлекаться от дремоты, чтобы следить за рассказом. Это простые вещи: что он сегодня ел, какие подарки получил, как его приветствовали члены клуба. Такие скучные вещи, которые волнуют тебя, когда ты разговариваешь с любимым человеком. Джонхан слушает то, что говорит Джошуа, но он также прислушивается и к тому, что тот, вероятно, не собирается говорить. Он даже не знает, что хочет услышать — подсказку, знак. Какое-то доказательство того, что Джонхан либо слишком долго гонялся за глупостью, либо слишком рано испортил хорошую вещь. Ни то, ни другое не сделает его счастливым, но он должен это понять. Он ненавидит чувствовать себя таким глупым. Ему нужно знать. Потому что Чан был прав — глава не закрыта. Мелкие мыльные пузыри начинают плыть по экрану, когда Джошуа улыбается кому-то за кадром, и это тот уровень фантазий, который Джонхан, честно говоря, не может терпеть. И тут в поле зрения появляется Сынчоль, участник группы Джошуа. Джонхан зарывается в подушку. Он садится на стул рядом с Джошуа и кладет голову ему на плечо, прижимаясь щекой, а тот кладет руку на бедро прибывшего. Джошуа выглядит неприкасаемым с его темным макияжем глаз и белоснежной улыбкой, но ему не составит труда найти того, кто прикоснется к нему. Джонхан знает, что кто бы это ни был, это не Сынчоль, но его все равно тошнит от наблюдения за тем, как они так естественно расслабляются друг с другом. Он никогда не дружил с мемберами группы Джошуа, но сталкивался с некоторыми из них, и больше всего с Сынчолем. Сынчоль очень старался быть грозным, а Джонхан — не пугаться. Джошуа посмеялся над их напряженностью и сказал, что они милые, что заставило Сынчоля смутиться, а Джонхана — раздражиться. Ему следовало сказать что-то, а не пускать все на самотек. Вместо этого он использовал любую возможность, чтобы посоперничать с Сынчолем, обостряя ситуацию, пытаясь победить, и раздражаясь еще больше. В отношениях постоянно приходится быть зрелым. Это утомляет. Все это изматывает. Джонхан так устал, в обычном смысле этого слова, когда он должен спать, а не расстраивать себя затянувшейся драмой, и не только. Он почти не обращал внимания на ужин с друзьями. Никакой разгадки не предвидится. Чтобы закончить эту историю, ему нужно лишь закрыть книгу. Если он не готов, то должен заставить себя подготовиться. Самое время закончить все. Он может перевернуть календарь на новый год и удалить все эти приложения из своего телефона. Он не станет звонить Джошуа, как советовал Чан. Но, вероятно, он хочет что-то сказать. Может быть, Джошуа тоже захочет это услышать. Или нет, но даже в этом случае Джонхан заслуживает чего-то иного, чем эти бесконечные самобичевания. Одно послание. Он хочет сказать только одну добрую вещь. Он может получить это. Если Джошуа пожелает, он тоже может это получить, а если нет, — может удалить сообщение и продолжать греться в лучах всеобщего обожания. Джошуа часто приходится менять свой номер телефона и ККТ, когда фанаты достают его или что-то еще, но у него есть один ревностно охраняемый аккаунт в WhatsApp, который никогда не меняется. Он завел его, чтобы общаться с мамой и друзьями, с которыми поддерживал связь в Америке, и до сих пор разрешает пользоваться им только своему ближайшему окружению. Даже сотрудникам не позволяет. Иногда Джонхан с трудом улавливал теплоту под холодными жестами Джошуа, но этот, по крайней мере, он сразу понял как серьезное и важное доверие. Он не прикасался к контакту с тех пор, как они перестали разговаривать, и последние сообщения все еще были там, когда он открыл разговор, — совершенно уничтожающие. Когда они начали встречаться, Джошуа добросовестно отправлял смс на ночь, но во время гастролей он перестал это делать, ошеломленный разницей во времени и собственным странным графиком. Он отправлял их в неподходящее время или не отправлял вовсе, и даже когда был дома, его привычка не изменилась. Джонхан подумывал о том, чтобы самому отправлять эти чертовы тексты, но это было похоже на проигрыш, которым он не мог рисковать. Сейчас он уже и сам не помнит почему. Последнее, что он отправил вместо этого, — несколько ссылок на предстоящие мероприятия в галерее, на случай если Джошуа захочет присоединиться к нему. Он понимал, что подставляет его под удар, прося не только ответить, но и пройтись по множеству ссылок, собрать информацию и сориентироваться в расписании в напряженный день. Он хотел удивиться быстрому ответу. Он был готов радоваться этому. Иногда из-за плотного графика Джошуа сидел и ждал большую часть дня, отправляя сообщение за сообщением, на которые Джонхан был слишком занят, чтобы ответить. Но иногда — в этот раз — ничего не было. После двадцати четырех часов молчания Джонхан написал: Не могу поверить, что ты действительно просто проигнорировал меня. Он сказал себе, что это вызов, притворное возмущение, почти флирт, но он был зол, это звучало злобно, и было понятно, что это ужасная фраза. Но, по крайней мере, он получил реакцию. Я не игнорировал тебя. Я посмотрю, что там с шоу, когда смогу. Прости, но я очень занят на этой неделе, я же говорил тебе. В четверг у меня выходной целый день, если хочешь чем-нибудь заняться. Джонхан, серьезно. Джонхан не стал писать ответ, видя, как это нравится Джошуа, но он намеревался встретиться в свободный день и поговорить по душам. А потом он проснулся: Сегодня у меня выходной. Если хочешь, я в твоем распоряжении. В тот момент это показалось ему пассивно-агрессивным. Казалось, что Джонхан не только оправданно оставил сообщение прочитанным, но и как будто это был единственный вариант, сохраняющий его достоинство. Как бы то ни было, Джонхану нужно было идти на работу. Ведь Джошуа был не единственным человеком на земле, у которого были важные дела. Легко просто злиться, пока он не отвлечется, и позволить дню пролететь незаметно. На этом все и закончилось. Джонхан до сих пор держит коробку с вещами Джошуа в углу под своим столом. Ему казалось, что Джошуа должен подойти и извиниться — единственное возможное начало разговора, которого, конечно же, не было. Джонхан не мог придумать, что сказать, пока не стало слишком поздно. Теперь он смотрит на это последнее сообщение и не видит ничего, кроме болезненной уязвимости. Если Джошуа слегка оборонялся, то Джонхан перешел в атаку. В каком-то смысле это было давно запланировано — возможно, неизбежно, — скорее импульс, чем решение, и каждый день Джонхан думает о том, что мог бы попробовать что-то более доброе и продуктивное. Он так заботился о своем достоинстве, когда Джошуа принадлежал ему, а теперь безнадежно следит за ним в интернете, когда должен спать, и мечтает вернуть все назад. В ноутбуке Сынчоль над чем-то хихикает, а Джошуа улыбается, медленно и спокойно. Сынчоль вертит в одной руке телефон, но телефона Джошуа нигде не видно. «С днем рождения», — набирает Джонхан в WhatsApp, а затем закрывает глаза, размышляя над тем, что хочет сказать, — вероятно, его последний шанс, прежде чем оказаться заблокированным. Не всю переписанную историю, чтобы выставить полностью своей виной — Джошуа и сам все это время знал, что во всем виноват Джонхан. Не длинный абзац с оправданиями, которые не принесут ничего, кроме неприязни к ним обоим. Никаких вопросов или чего-то, что потребует ответа, потому что Джонхан решительно игнорирует ту часть себя, которая смеет надеяться на него. Просто что-то простое, что-то милое, что-то правдивое. Я очень люблю тебя и скучаю по тебе. Надеюсь, ты живешь спокойно. Спи спокойно сегодня. Хорошо. Неважно. Это скорее жест, чем содержательная часть, и Джонхан должен отправить его, пока не передумал, что он и делает. Он нажимает кнопку «Отправить», и толкает по полу телефон за пределы досягаемости. На экране Сынчоль заканчивает смеяться над историей, которую рассказывал Джошуа, и наклоняется вперед в поисках другого вопроса. Джошуа перебирает чужие волосы, а затем откидывает голову в сторону, поджимая губы, чтобы скрыть зевок. Он делает это, проглатывая зевки, по привычке, даже когда его не снимают на камеру. Даже свернувшись калачиком на диване Джонхана в маске, его повадки оставались такими милыми. — О, спойлер к камбэку? — зачитывает Сынчоль и поворачивается, чтобы свериться с Джошуа. — Какого камбэка? — заговорчески спрашивает Джошуа, дурацким голосом и острым взглядом. Сынчоль с ухмылкой поворачивается к камере. — Сексуальный? — говорит он, — но одновременно и… свежий? Пока Сынчоль перечисляет несвязанные между собой прилагательные, словно это ловкая шутка, Джошуа смещает свой вес в одну сторону и тянется за спину. Из заднего кармана он достает свой телефон. Пульс Джонхана учащенно бьется. Джошуа поджимает губы, подавляя очередной зевок, и разблокирует телефон. Джонхан не хочет этого видеть — хорошее, плохое или ничего, что бы это ни было, он не хочет этого видеть. И он не хотел, чтобы Джошуа получил это сообщение на камеру. Почему с ним так трудно быть милым, даже когда Джонхан очень старается? Джонхан не хочет этого видеть, однако и ноутбук не закрывает. Брови Джошуа приподнимаются посередине, и это движение на несколько миллиметров меняет все его лицо. Его черты становятся круглыми и открытыми, немного потерянными. Сынчоль откидывается на спинку кресла, оглядывается раз, два, а затем обхватывает запястье Джошуа своей грубой мясистой рукой и подносит телефон ближе. Джошуа дает ему прочитать, и они коротко переглядываются. Глаза Джошуа становятся еще более круглыми, почти овечьими. Сынчоль облокачивается на спинку кресла Джошуа и смотрит на экран. Очевидно, что этот момент будет препарирован в интернете и, возможно, вызовет слухи о преследователях или антифанатах. Но Джошуа лишь говорит: — Ого, Каратам пора спать! Давайте ответим еще на один вопрос, а потом пожелаем спокойной ночи. Он снова просматривает комментарии и находит вопрос, который читает и на который отвечает по-английски. — С днем рождения нашего Джошуа! — заключает Сынчоль. Он успевает выключить камеру, когда Джошуа сползает со стула и исчезает за краем кадра.***
Джонхан просыпается с колотящимся сердцем. Ему приходится доставать телефон, подтягивая его к себе за шнур зарядки. Сообщений нет. Сейчас три часа ночи, и тело Джонхана говорит ему, что это весь остаток сна, который он получит сегодня. Он хорошо засыпает, но плохо сохраняет сон. Когда он был аспирантом, все было в порядке, и он мог в любое время сделать свою работу, а потом заснуть там, где сидел, когда усталость настигала его. Но переход на офисную работу сильно ударил по нему. Он не мог поверить, насколько уставал после работы каждый день и сколько мозгов требовалось, чтобы разобраться в задачах своей работы. В ярости он звонил матери, чтобы узнать, действительно ли все так живут. Она посмеялась над ним. Расписание Джошуа было таким же жестоким, как он говорил, и Джонхан не должен был отмахиваться от предупреждения. И что-то в их характерах не сходилось так легко, как Джонхан думал — они проводили редкие дни вместе, дружелюбно переругиваясь, и это было весело, хотя что-то внутри Джонхана кричало, желая сказать нечто большее. Он никак не мог понять, что именно, а Джошуа, ничего другого и не говорил тоже. Может быть, твоя идеальная пара — не тот человек, который подходит тебе, а тот, кто заполняет твои пробелы и сглаживает грани, как Сынгван и Хансоль друг для друга. Такие истории Джонхан рассказывал себе после их конца, но не чувствовал завершенности. Многие знаменитости, включая нескольких коллег Джошуа по группе с его точным графиком, находят время для отношений. У Сынгвана и Хансоля не единственные в мире отношения, которые работают и сочетаются друг с другом. Но не график Джошуа, а сам Джонхан стал причиной того, что их отношения не сработали. Он не понимал, насколько сильно это выбивает его из колеи, пока не начал приспосабливаться, находить немного больше энергии по вечерам и строить больше планов с друзьями. Он купил машину, которой пользовался не часто, но превратил случайные поручения, которые раньше были двухдневным испытанием, в одно приятное послеобеденное время. Как только он обрел немного больше пространства, стало ясно, что чего-то не хватает. И он сожалеет о том, как обращался с Джошуа, по многим причинам, которые должны были бы иметь для него большее значение, но эта — самая худшая. Унизительно, что его погубила эта обыденная ерунда, что он был так подавлен и сбит с толку тем, с чем все остальные, очевидно, прекрасно справляются. Он нашел свою точку опоры. Он мог бы сделать все правильно, если бы они повторили все сначала. Есть и более веские причины, чтобы фантазировать о втором шансе, но эта мелочь задевает за живое. Джонхан на самом деле умнее, чем все эти нудные проблемы; он мог бы доказать это прямо сейчас. Как бы то ни было. Джонхан должен был закрыть эту бесполезную петлю. Такова была цель того сообщения, и, видимо, ему это удалось, потому что Джошуа не ответил. Джонхан откидывает одеяло. Завтра он будет ужасно усталым, но сегодня выходные, и он может вздремнуть. Он натягивает на себя различные толстовки и пальто, оставляет телефон на зарядке и, шаркая, идет в магазин за углом. Дома у него есть рамен, но лучше выйти на улицу, чтобы убить несколько долгих предрассветных часов, подышать другим воздухом. Он заваривает рамен в магазине и садится за один из маленьких столиков под флуоресцентными лампами, наблюдая за холодной улицей. Даже в это время суток на улице есть люди — сонные спешащие работники, качающиеся на ногах тусовщики, парочки, прижавшиеся друг к другу против ветра. В какой-то степени это успокаивает. Есть так много способов прожить жизнь, но на самом деле их всего несколько. Люди постоянно переживают расставания. Джонхан так устал, что у него болят глаза. Может быть, ему удастся поспать подольше, если он позволит себе попытаться. Он отставляет пустую миску и медленно идет домой. Ему удалось сжечь около двадцати минут своей одинокой ночи. Посреди тротуара у дома стоит человек в массивной черной куртке — просто стоит, странно неподвижный даже в ночи. Сердце Джонхана подсказывает: это Джошуа. Джонхан так устал, и особенно он устал от этого — искать Джошуа, как призрак, в каждом элегантном затылке или запахе дорогого косметического средства, мимо которого он проходит на улице, даже когда он знает, что Джошуа где-то далеко. Это самая болезненная часть, каждая быстрая надежда и долгий облом, и ему нужно отпустить это. Он все еще уговаривает себя перестать быть таким чертовски глупым, потому что это явно не Джошуа, когда Джошуа оборачивается, видит его и произносит: — О, черт. У Джонхана отпадает челюсть, и он тоже замирает на месте. Его кровь застывает, а разум становится пустым, как белый снег. Ему нужно столько всего сказать, а он только и делает, что смотрит на Джошуа, который смотрит на него. Должно быть, он выглядит ужасно. Джошуа выглядит ужасно. — Ты пришел, — говорит Джонхан. — Я не приходил, — отвечает Джошуа, вопреки очевидным фактам. — В смысле, я просто собирался прогуляться, — он замолкает, смущенно щурясь на обычный уличный фонарь. Джонхан потрясен. — Ты пришел сюда пешком? — Из компании, — уточняет Джошуа. Это не так плохо, как путь от его квартиры, но все равно слишком далеко, чтобы бродить посреди ночи. — Я просто… — он поворачивается к Джонхану и качает головой. — Мне пора возвращаться. — Ты прошел весь этот путь не для того, чтобы развернуться и уйти, — замечает Джонхан. Джошуа отступает назад. — Я не хотел тебя видеть. Я не должен был приходить. Сердце Джонхана пытается вырваться из горла. Он хочет закричать. Но он не может даже пошевелиться. — Позволь мне хотя бы отвезти тебя, — слабо говорит он. — У меня есть машина. Давай ты выпьешь воды, а я возьму ключи и… Это будет быстрее, чем ловить такси. Он долго ждет, не решаясь вздохнуть, пока Джошуа не кивает и не позволяет провести себя внутрь. Джонхан наливает стакан воды, и гость осторожно присаживается на край дивана, чтобы взять его. Он отпивает один маленький глоток, делает паузу и допивает остаток долгим глотком. Джонхан не смотрит, но слышит — беспорядочное бульканье воды, чужое горло, сжимающееся вокруг нее. Джонхан суетится в поисках телефона, бумажника и ключей, и это занимает больше времени, чем нужно. Джошуа набирает на телефоне что-то важное, вероятно, сообщая кому-то, что он в безопасности. Никто не знает и не заботится о том, куда Джонхан забредает посреди ночи, но Джошуа всегда перед кем-то отчитывается, независимо от часа или дня. Джошуа ничего не говорит, а Джонхан стоит перед ним с ключами, и это не может быть все. Не может быть. — Должно быть, ты хотел мне что-то сказать, — заговаривает Джонхан. — Пройти такое расстояние… — В смысле, да, — отвечает Джошуа. — Я хотел сказать тебе, что ты испортил мой день рождения, как испортил весь этот год. Холодная рука сжимает грудь Джонхана. Точно. Конечно. Тогда ему действительно больше нечего сказать. Все, что он может сделать, это стоять и барахтаться, пока Джошуа наблюдает за ним, с глазами, покрытыми следами от размазанного макияжа и бессонницы. — И я хотел сказать тебе, что люблю тебя и скучаю по тебе, — добавляет он после, вытирая рукой лицо, как будто чувствует себя жалким, как будто сдается. — О, — Джонхан понятия не имеет, где в его теле находится сердце. — О, — насмешливо повторяет Джошуа. — Зачем ты мне это прислал? Только не пытайся сказать, что «Я люблю тебя» — это обычное сообщение на день рождения. Для Джонхана это действительно так — он говорит об этом друзьям при каждом удобном случае. Но он отправил это сообщение не поэтому. — Чан сказал, что мне, кажется, нужно было закрыть эту главу, — говорит Джонхан. На лице Джошуа появляется что-то поистине убийственное, короткое, больное и честное. — И все, о чем я мог думать, — быстро добавляет Джонхан, — это о том, как сильно я хочу открыть ее снова. Напряжение спадает с плеч Джошуа, и это, должно быть, единственное, что его удерживает, потому что он опускается на диван Джонхана. — Ты был повсюду, весь день, весь такой красивый. Трудно было поверить, что я действительно могу тебя раздражать, даже если ты и не хочешь этого слышать. — Не беспокойся об этом, ты очень раздражаешь, — кисло говорит Джошуа, а затем, словно пытаясь удержать Джонхана, спрашивает: — Знаешь, почему я тебя люблю? Джонхан улыбается. — Мое чувство стиля? — придуривается он, распахивая руки во всех своих слоях свитеров. Джошуа не смеется. Он может быть холодным — Джонхан это не выдумал. — Потому что ты меня заставил, — произносит он. — Ты очень старался, я полагаю. Но как только я появился у тебя, со мной стало слишком много проблем. А теперь ты видишь, как я снова выгляжу хорошо, и знаешь, что можешь вернуть меня обратно. — Дело не в этом, — Джонхан подходит ближе. Ему так хочется прикоснуться к Джошуа, если бы он только мог понять, как это сделать. — Я мог бы стать лучше. Просто время неудачное… — Время всегда неудачное, — перебивает Джошуа. — Всегда есть еще один камбэк, и еще один тур, и еще, и еще. Всегда. — Не твое время, — Джонхан разжимает руки, все еще пытаясь понять, как вместить в них Джошуа. — Мое. Я был перегружен, я совершил ошибку, я все испортил, а ты все это время был идеален. Клянусь. Я могу предложить что-то лучше. Джошуа не находит ответа сразу. Он внимательно изучает лицо Джонхана, и тот позволяет ему смотреть. Ему хочется положить руки на чужие щеки и большими пальцами разгладить тяжелые глаза Джошуа. Он решает спросить: — Хочешь еще воды? Джошуа кивает, а Джонхан берет стакан и идет наполнять его. Чтобы дать им обоим возможность немного подышать, хотя самому Джонхану этого не хочется. Джошуа позволяет своим пальцам коснуться других, когда он забирает стакан обратно, и это выглядит небрежно, но просто не может быть небрежностью. Джонхан тянется вперед — медленно, проверяя, — и убирает со его лба прядь-запятую, липкую от тающего средства для укладки. Джошуа закрывает глаза и застывает, не наклоняясь ни к нему, ни от него, ожидая, пока от него отойдут. Джошуа выпивает воду, облизывает губы и говорит: — Не знаю. Да, в общем-то, ты рассказываешь мне какую-то фантазию. Но я не очень-то тебе доверяю, и я не сплю уже около двадцати часов, и я просто не знаю. — Тогда сначала поспи, — произносит Джонхан. — Я отвезу тебя домой. Или можешь остаться здесь, если хочешь. Джошуа даже не отвечает на это, только медленно поднимает брови. Джонхан поднимает руки. — Я отвезу тебя домой. Его маленькая Kia не сравнится с машиной Джошуа, но он все равно гордится ею, и когда Джошуа слабо ухмыляется, глядя на фигурку кота, приклеенную к приборной панели, это ощущается как победа. Джонхан кружит по спокойным улицам в тихой машине достаточно долго, думая, что Джошуа больше ничего не скажет. И это нормально — ведь это подарок, видеть, как он опускает голову на руку у окна, а свет на его лице мигает оранжевым и белым, красным и зеленым. — Ты казался слишком хорошим, чтобы быть правдой, — прерывает молчание Джошуа, когда они уже почти оказались у его дома. Джонхан быстро осматривает его лицо — глаза закрыты. — Такой смешной и красивый. Произведения искусства по всему прилавку магазина. Как будто сюжет из драмы. Джонхану известно это, — так и делал, играл, перелистывал учебники в поисках самых красивых работ с самыми трагическими историями, чтобы показать Джошуа, пока он ест свои секретные конфеты. — Но когда мы начали встречаться по-настоящему, я подумал: «Это глупая фантазия, ты же знаешь, что он просто парень», — говорит Джошуа странным, саркастическим голосом. — Я и есть просто парень, — отвечает Джонхан. — Я буквально такой и есть. — Я знаю, — Джошуа со вздохом садится, когда Джонхан подъезжает к воротам перед его зданием. — Код 4738. Джонхан вводит его, и ворота бесшумно открываются. — Я имею в виду, что я был настолько готов к тому, что все пойдет не так, что почти хотел этого, — делится Джошуа. — Может, лучше покончить с этим, верно? Я ожидал этого, поэтому позволил этому случиться. Иногда я видел, что ты чего-то не понимаешь, и решал, что ты не хочешь этого понимать, вместо того чтобы просто спросить. Джонхан подъезжает к ярко освещенным стеклянным дверям вестибюля. Там уже кто-то ждет, сгорбленная тень в длинной куртке. — Я о том, что мог бы быть лучше тоже, — произносит Джошуа. — Я думаю, ты был идеален, — возражает Джонхан. Он паркует машину перед входом. Ожидающий Сынчоль хмурится в своем гигантском пуховике. — Пожалуйста, перестань так говорить, — просит Джошуа. Он выглядит немного удрученным. Может быть, такое сложно слушать человеку, который на самом деле большую часть времени идеален. — Хорошо, — соглашается Джонхан, задумываясь о том, что же он на самом деле имеет в виду под этой слащавой гиперболой. – Если ты захочешь изменить что-то для себя, то я буду заинтересован в этом. Но я также считаю, что ты был достаточно хорош. Я думаю, что ты достаточно хорош и сейчас. Губы Джошуа раскрываются на сбивчивом полувдохе. — Джонхан, — шепчет он, больше ничего не произнося. Возможно, Джонхан играет в азартные игры с хрупким, изощренно тонким сердцем Джошуа. Если он ошибается, то он самый эгоистичный, самый токсичный человек на свете. Но что, если он прав? Он хочет быть прав. Это правильно — наконец-то сказать правду и увидеть, как она оседает в сердце Джошуа. Джонхан столько раз думал о том, чтобы сказать эти слова Джошуа. И вот, наконец, они прозвучали. — Мне нравилось то, что у нас было, пока… Ну. Я любил это. И ничего страшного, если ты мне больше не доверяешь, — говорит Джонхан, ускоряя темп речи, пока Сынчоль, устав ждать, яростно шагает вперед. — Если мы хотим попробовать еще раз, то должны начать все с самого начала. Мы можем сделать все, что угодно… Ах, я думаю, у нас нет времени. Сынчоль дергает запертую дверь, затем резко стучит в окно. — У нас выходной четвертого и пятого, — он отстегивает ремень безопасности. — Я думаю, ты можешь мне позвонить. — Позвоню, — заверяет Джонхан, не прощаясь, когда Джошуа выходит из машины. — Ладно, ладно, — говорит Джошуа Сынчолю, когда дверь автомобиля закрывается, и в его голосе звучит смех, который не звучал в его квартире. Сынчоль смотрит в окно, а Джонхан улыбается в ответ. Возможно, Сынчолю это покажется более несносным, чем ответный взгляд, но для Джонхана это лишь дружеская улыбка. Он собирается стать лучше. И он рад, что именно это выражает его лицо, когда Джошуа оборачивается и смотрит назад, прежде чем зайти внутрь.