Still Breathing

В тот момент, когда Гейл уходит, вся ярость Астариона улетучивается, рассеивается и испаряется в воздухе, оставляя только чувство почти полного онемения в теле. Еще никогда ему так сильно не хотелось лечь, свернуться клубочком, закрыть глаза и отодвинуть как можно дальше весь шум и всю суету окружающего мира, просто дать себе краткую передышку, попытаться пережить потрясение, которое настойчиво сеет хаос в его голове. Тело движется на автопилоте. Он собирает вещи – оборудование для стрима, старый ноутбук, пиджак – и складывает их в рюкзак. К рукам будто привязаны ниточки как у марионетки, и они дергаются против его воли, пока разум отсиживается в дальнем углу. К реальности его возвращает лежащий на полу лист бумаги. Скомканный черновик речи Гейла. Прочесть его даже любопытно, ведь возможно там, на этих страницах, найдется объяснение его ужасному поведению, но интрига исчезает так же быстро, как появляется. Ему так надоело переживать обо всем этом. Со злостью Астарион поднимает смятый лист бумаги и отправляет его в мусорную корзину. А затем, поддавшись сиюминутному порыву, еще и пинает ее напоследок, отчего на пол высыпаются обрывки бумаг и карандашная стружка. – Черт, – шепчет он, затем повторяет уже громче, – черт! Но лучше от этого не становится. Он все еще чувствует себя идиотом, который до последнего держится за слепую надежду, тупицей, что продолжает загонять себя в угол неправильными решениями. Тогда он до кучи пинает стол. Ручка падает на пол, а вместе с ней и «Осторожнее при благом дворе». При всей снедающей его ярости, он остается порядочным человеком, поэтому не может позволить книге просто валяться на грязном полу. Но когда он поднимает ее, из-под обложки внезапно выскальзывает сложенный вдвое клочок бумаги. Он едва не отправляет его вслед за предыдущим творчеством Гейла, но любопытство в конце концов берет верх. Милый Дорогой Астарион, В качестве благодарности за то, что ты согласился пойти со мной на свидание В предвкушении от новой встречи, я купил для тебя экземпляр моей любимой книги «Осторожнее при благом дворе». Это всего лишь легкомысленная беллетристика, не похожая на мои обычные пристрастия, но я надеюсь, что она тебе придется по вкусу. Хотя мы знакомы не так давно, я уже вижу наше совместное будущее, мне чрезвычайно нравится проводить с тобой время. Мысль о том, что ты доверяешь мне и считаешь меня своим другом продолжаешь со мной общаться, греет мне сердце. Спешу заверить тебя, что такая честь не будет воспринята мной как должное. С любовью, С уважением, Гейл Вопросов от записки появляется больше, чем ответов, и задерживается она в руках дольше, чем необходимо. Он должен ее выбросить. Она ничего не значит. И все же он бережно укладывает ее обратно на форзац, а после недолгого раздумья убирает в сумку и саму книгу. *** К тому моменту, когда такси останавливается возле его дома, стрелки часов останавливаются возле цифры 2. В гостиной еще горит свет, и Астарион быстро прокрадывается в ванную, пока никто не успел прокомментировать исходящий от него запах спермы и вина. Когда он наконец выходит из душа, аромат сменяется на ваниль и ром, а пустота в желудке подталкивает его в сторону кухни. – Булочки, – устало произносит Далирия, поднимая на него взгляд. Астарион замечает напряженность в ее плечах, складку между бровями. «Опять печешь сладости, чтобы справиться со стрессом?» Далирия вздыхает и жестом указывает на пирамидку из еще теплой выпечки. «В холодильнике есть компоте из малины с ромом». Рядом с ней лежит стопка бумаг. Астарион пытается украдкой заглянуть в них, но быстро отводит взгляд, когда она поднимает голову. – Объявления о продаже недвижимости, – тяжело произносит она. – Начальник требует, чтобы я немедленно разместила их на сайте. И неважно, что информацию мне прислали всего несколько часов назад, а сейчас уже третий час ночи. – Она берет в руки лист бумаги и протягивает ему. На фото – скромный на вид семейный дом из белого кирпича с серыми балками. Не отталкивающий, но и не воодушевляющий. – Как бы ты описал этот дом? – Держу пари, трахаться они предпочитают в миссионерской позе, – говорит Астарион. – Очаровательно, – вздыхает Далирия, но уголки ее губ слегка приподнимаются. – Как насчет этого? Она протягивает еще одно объявление. Это элегантный пентхаус, полностью оформленный в оттенках белого. Белые полы, белые стены, белая мебель. – Нет такой проблемы, которую не мог бы решить бокал хорошего красного вина и карри на вынос, – говорит Астарион, вздрагивая. – И подножка, я полагаю. Далирия открыто смеется. «Десять баксов, и я добавлю это в объявление». Астарион достает бумажник. «Договорились». Она протягивает третий лист. «А что скажешь об этом?» Это другая квартира, но если предыдущее объявление было совершенно безликим, то это выглядит просто великолепно. Полы из твердых пород дерева забрызганы краской, стены выкрашены в оскорбительный неоново-фиолетовый оттенок. – Художники. А комбучу они тоже сами варят? – говорит Астарион, слегка напрягаясь. Далирия фыркает и качает головой. – Такая жалость, – вздыхает она. – Я видела эту квартиру вживую. Она великолепна: невероятно высокие потолки, огромные окна, потрясающая кирпичная кладка, которой уже больше ста лет. Я за художественное самовыражение, но хозяину будет очень трудно продать ее из-за дорогостоящего ремонта. – Ремонта? – переспрашивает Астарион. – Полы, – говорит Далирия. – На восстановление паркета уйдет целое состояние. Конечно, его можно просто закрыть ковролином, но это не будет сочетаться с лофтовой эстетикой всего помещения. Слои краски отколупываются тут и там. В стенах столько дыр, что местами их придется возводить с нуля, потому что простой штукатуркой тут не отделаешься. Она еще раз просматривает объявление, затем качает головой и кладет его на место. «К тому же дом так и кишит крысами. Я уже в четвертый раз выставляю его на продажу, и каждый раз нам приходится снижать цену». Астарион берет в руки небольшую стопку бумаг и пролистывает их. Остальные фотографии не многим лучше первой: похоже, предыдущий владелец страдал синдромом Плюшкина, учитывая, что каждый уголок дома завален всяким хламом. По крайней мере, утонченный вкус и важное мнение Астариона говорят именно так. – Никто не хочет его смотреть, – сокрушается Далирия. – Люди бросают один взгляд на объявление и отказываются даже приехать посмотреть. Честно говоря, Астарион считает, что все не так уж плохо. Это хлам, но не более того. Воспоминания и чувства, воплощенные в виде различных вещей и бессистемно лежащие друг на друге. У него никогда не было привилегии владеть... ну, хоть чем-то. Все, что он знает и чувствует, хранится внутри него самого. А ведь это чья-то жизнь, и скоро ее упакуют в коробки и отправят на помойку. Если он уйдет, что он оставит после себя? Это не та мысль, которой он хотел бы предаваться сегодня вечером. – Честно говоря, их можно понять, – говорит он, хотя его голос звучит гораздо менее язвительно, чем хотелось бы. – Это помойка. – Ну, – быстро находится Далирия, – Я не была бы так резка. Это все еще прекрасное здание, в прекрасной части города. При этом ее глаза ненадолго загораются. «Нужно добавить это в текст». Астарион осторожно кусает булочку, но крошки все равно падают на стол. Далирия с недовольством бросает ему в лицо салфетку, и он поспешно кладет на ее остатки выпечки. Она еще теплая. Так вкусно. Ванили много, но не слишком, а малиновое компоте слегка кислое, что хорошо оттеняет сладость воздушного теста. Сидеть здесь не так уж плохо. Он никогда особо не ценил удовольствие от общения с соседями по квартире, но сейчас, когда город спит, а его разум и чувства спорят меж собой, обстановка кажется почти умиротворяющей. Никакого давления, никаких ожиданий. Черт, они видели его в моменты и похуже этого. Астарион роется в сумке и достает «Осторожнее при благом дворе». Стул под ним не рассчитан даже на вес ребенка, что уж говорить о взрослом, так что сидеть так, подобрав под себя ноги, оказывается непросто и даже опасно, но он сталкивался и с более серьезными неприятностями. Далирия бросает на него быстрый взгляд, а затем пододвигает тарелку с булочками. Астарион берет еще одну. На крошечной кухне царит тишина, слышен лишь мерный стук клавиш и шорох страниц. В какой-то момент из своей комнаты выходит и садится на диван красноглазый Леон. – Люди обычно заедают стресс, а ты его запекаешь, – жалуется он. – Будишь меня и все такое. – Отчетливый запах травы говорит не в твою пользу, – сухо произносит Астарион. – Ты защищаешь ее только потому, что любишь сладкое, – добродушно отвечает Леон. – Брось мне булочку. Астарион целится ему в голову, и к своей радости, не промахивается. С усмешкой Леон показывает ему два пальца, принимая его победу и свое поражение, но даже после этого Астарион не уходит, так что приходится включить телевизор и залипнуть на какую-то документалку про птиц. В какой-то момент Далирия слегка пинает его ногой под столом и разворачивает ноутбук. – Как тебе это? – спрашивает она. Астарион просматривает лот, не обращая внимания на появившийся рядом слишком любопытный нос Леона. Это просторная квартира с тремя спальнями и двумя ванными комнатами, хотя если быстро пролистать фотографии становится понятно, что третья спальня – это всего лишь второй ярус, возведенный под потолком в дальнем углу гостиной. Далирия по-прежнему умолчала о нашествии крыс, зато вместо этого указала местоположение, а именно близость к многочисленным местным ресторанам, библиотеке и великолепному парку. Очень знакомому парку, окруженному рядом очень знакомых домов. У Астариона возникло четкое ощущение, что в одном из этих домов найдется чересчур преданный трессум и чересчур непрактичный автомобиль. Хорошее расположение. При всех своих недостатках квартира великолепна. Она уютна, обжита, и ощущается как дом больше, чем что бы то ни было в его жизни. Цена – гроши. Разум предательски подсказывает, что хранилище Касадора вряд ли понесет от этого большие убытки. – Раздумываешь? – щебечет Леон. – Мозг себе не вывихни. Астарион игнорирует подкол. Далирия с любопытством смотрит на него. – Напоминаю про крыс, – подчеркивает она. – Я про них не написала, но на всякий случай хочу напомнить. Он справился с Касадором, а этот человек был гораздо хуже любых паразитов. – И стены, – добавляет Далирия. – Не забудь о стенах. Он думает о том, каково это – стоять посреди пустого зала со сводчатыми потолками и большими решетчатыми окнами. Он думает о теплом солнечном свете, что струится на заляпанные краской полы, о безопасности, о доме. Дом. У него никогда не было такого дома. Эта тесная квартира, которую он делит с несколькими соседями, несмотря на все ее недостатки, была первым местом, где он почувствовал себя в безопасности. И это чувство он не хочет больше терять. – Я просто хочу сказать, – говорит Далирия. – Если ты хочешь потратить деньги этого ублюдка, можно найти действительно хорошее место. Астариону не нужно хорошее место. Ему нужен это. Обветшалое и пожившее, но такое, какое он сможет сделать своим. У него есть структура. У него есть потенциал. – Нет причин отказываться от чего-то только потому, что оно сломано, – рассеянно говорит он и шипит, когда Леон взъерошивает его волосы с гораздо большей нежностью, чем он способен вынести. Далирия смотрит на него немного дольше, чем он считает нормальным, прежде чем вздохнуть. «В эти выходные мы устраиваем просмотр еще одного дома. Возможно, я смогу снизить цену». – Я не собираюсь его покупать, – быстро говорит Астарион и для пущей убедительности закатывает глаза. Он не собирается. Не собирается потратить больше ни цента грязных денег Касадора. Он выплатил свой долг. Это было необходимо. А все прочее – нет. Он ничего не сделал, чтобы заслужить это. Он справится сам, как и всегда. – Ты мог бы, – говорит Леон с нехарактерной для себя серьезностью, – Ты заслуживаешь чего-то хорошего. – Крысы, – уныло повторяет Далирия. Астариону почти хочется рассмеяться ему в лицо, но его что-то останавливает. Заслуживает? Раньше он никогда не считал себя заслуживающим... ну, хоть чего-то. Шум у входной двери портит весь момент. В комнату вваливается Петрас: его рубашка испачкана чем-то с запахом дешевого бренди, на левой щеке красуются две царапины и алый след от ладони. Их маленький пузырь разбивается вдребезги. Астарион возвращает Далирии ее ноутбук, и она бросает на него многозначительный взгляд. – Чертовы идиоты, – шипит Петрас. – Почему это я виноват в том, что она не носит обручальное кольцо? – Ох, братец, – грустно вздыхает Далирия, – Ты никогда не умел выбирать. Астарион тут же воспринимает это как разрешение швырнуть булочку ему в голову. *** Следующее утро оказывается слишком ранним и слишком ярким на его вкус. Полночи он ворочался на жестком матрасе, пол ночи сочинял злобные сообщения для Гейла, ни одно из которых в итоге не отправил. Понятное дело, что сон так и остался мучительно недостижимым. Впрочем, это не такая уж большая проблема, учитывая, что делать ему особо нечего. К сожалению, все надежды на сон рушатся из-за звонка юристов, занимающихся наследством Касадора. Серьезно, это последнее, что ему сейчас нужно. По жестокому стечению обстоятельств выясняется, что какой-то старый закон связывает поместье Зарр с землей, на которой оно стоит, и принадлежать оно может только члену семьи. Учитывая, что Касадор был последним представителем этого жалкого рода, теперь бремя ложится на плечи Астариона. – Я не отношусь к семье Зарр, – сказал Астарион с крайним отвращением. – Согласно закону, относитесь, – ответили ему. На этом дискуссия была окончена. Он не может его продать. Он мог бы сжечь его дотла, но земля все равно будет принадлежать ему. Как кусок прошлого, от которого никак нельзя избавиться, и эта мысль приводит его в ярость. Ведь даже после смерти этот человек продолжает мучить его на каждом шагу, отказывая ему в очистительном катарсисе, которого он так жаждет. Боже правый, его нервы уже на пределе. После разговора с Гейлом и этого Астарион как никогда близок к тому, чтобы уткнуться лицом в подушку и закричать. Этот гнев и приводит его на ступеньки своего старого дома: пикап, который одолжил ему Леон, припаркован на подъездной дорожке, внутри лежит набор инструментов для демонтажа, который он прихватил в хозяйственном магазине. Астарион идет по тропинке с огромной кувалдой в руке. Точнее, она волочится за ним по земле, оставляя рытвины в идеальном газоне, от которых душа наполняется особым злорадством. Если он не может продать дом, то разнесет его нахрен в клочья. Беспрепятственно старый ключ входит в замок и с плавным щелчком поворачивается внутри. Движения кажутся до боли знакомыми, когда дверь открывается с приветственным скрипом. Кажется, будто он выбежал на минуту в магазин или вернулся с улицы, где грелся на солнышке. Полтора километра от границы участка. Так звучал разрешенный радиус его перемещений. Если он хотел отправиться в какое-нибудь место, которое находилось всего на пару метров дальше, ему нужно было вернуться к Касадору и попросить, чтобы его сопровождали. Молодому и очарованному Астариону потребовалось слишком много времени, чтобы понять, в чем тут логика. И вот он заходит в прихожую. Здесь все по-прежнему: высокие сводчатые потолки, панели из темного дерева на стенах, потолок украшает фреска с изображением какого-то предка Касадора. Ходили слухи, что он был вампиром, мерзким существом, что поработил семь тысяч человек и замучил еще больше. Такое сравнение кажется Астариону весьма уместным, хоть в вампиров он не верит. Возможно, Касадор и не пил его кровь, но годы, проведенные с ним, отняли у него почти все силы. И все же, несмотря на всю боль, что эхом отражается от этих стен, дом выглядит вполне нормальным. Возможно, слегка мрачноватым, но, несмотря на ужасные воспоминания, которые хранились в каждой комнате, особенно зловещим ничто не выглядит. Он затаскивает кувалду в дом. Внезапно его руки словно наливаются свинцом. Это похоже на бесконечный цикл. Он так гордится своим проницательным умом, но каким-то образом его сердце все равно побеждает. Оно нуждается в помощи, и это звучит почти унизительно. Именно глупое сердце привело его к Касадору, и теперь оно же продолжает тосковать по Гейлу, несмотря ни на что. Он так устал. Его решимость рушится. Желание разнести по кирпичику поместье рассеивается словно пар, и оседает мелкими каплями влаги на коже. Он так устал. Теперь, когда он стоит внутри, идея разрушить дом Касадора уже не кажется такой привлекательной. Ярость, притаившаяся внутри, напоминает дремлющего зверя, готового поглотить его целиком и полностью. Он почти ощущает мозолистую руку Лаэзель на своем предплечье, ее твердое, но предостерегающее прикосновение. Астарион опускает кувалду. Коридоры пусты, комнаты давно вычищены ликвидаторами. Осталась лишь дорожка в коридоре – старинный узорчатый ковер, прибитый к полу из-за того, что Астарион слишком часто об него спотыкался. – Неуклюжий мальчишка, – любил повторять Касадор, холодной рукой поглаживая ушибленное колено или локоть. – Я не позволю тебе портить то, что принадлежит мне. Почему-то Астарион был уверен, что эти слова относились не к ковру. Но он чего-то стоит. Это антикварная вещь, как и все, что было в доме. За исключением артефактов, представлявших научную и культурную ценность, все остальное – каждый кусок гнилой истории этой проклятой семьи – все было пущено с молотка. Кроме этого ковра. Оцепенев от ужаса, Астарион опускается на колени и бессознательно пытается оторвать его от пола. *** Когда он приходит в себя, за окном начинает темнеть, и кто-то с ноги выбивает входную дверь. Он несколько раз моргает, наблюдая, как обломки падают на землю. – Придется ее починить, – устало говорит он. – А это стоит денег. – А они у тебя есть, – легкомысленно замечает Лаэзель, кивая Карлах, которая разминает руки и подмигивает ему. Астарион чувствует легкий восторг. – А вот и нет, – возражает он. – Не совсем. Ты же знаешь. Лаэзель одаряет его долгим взглядом, а затем вздыхает. «А стоило бы». Он знает, что деньги принадлежат ему по закону. Но это неправильно. Их так много. Больше, чем положено. Касадор никак не мог сколотить такое состояние законным способом. И боги, но Астарион знал. Все это время он знал о грязных делах, которые проворачивал Касадор. Конечно, в детали его никто не посвящал, но он знал достаточно, чтобы понять, что ничего хорошего в этом нет. Убийства, торговля людьми, запрещенные вещества – и этим список не ограничивался. А он просто сидел, смотрел и ничего с этим не делал. Мог ли он помочь этим людям? Мог ли он как-то остановить Касадора? Чувство вины съедает его заживо. Все говорят ему, что он такая же жертва, как и остальные, но это не совсем так. – Перестань, – устало говорит Астарион. – Я не в настроении, Лаэзель. К его удивлению, она не возражает. – Ты не пришел на наш обычный обед, – говорит Лаэзель. – Никаких предупреждений на этот счет от тебя тоже не поступало, поэтому я решила выяснить, как у тебя дела. Она права. Он совсем забыл. – Черт, – говорит он. – Прости. Она отрывисто кивает. «Это неважно. Неделя была не из простых». – Привет, Карлах. Тебе не стоило беспокоиться. – Я была неподалеку. Астарион поворачивается лицом к Лаэзель. «И ты знала, что я буду здесь?» – Ты добавлен у меня в Life360, – говорит она. – Я не... – начинает Астарион, но потом вздыхает. – Конечно. Неужели у вас с Шэдоухарт нет никаких понятий о приватности? – Я не заставляла тебя нажимать на ссылку, – возражает Лаэзель. – Я не виновата, что ты с техникой на «вы». – Просто скажи, что ты волновалась, и я буду считать, что все в порядке. Лаэзель складывает руки на груди. «Ты не пришел на обед и вместо этого оказался в доме своего бывшего мужа. Логично предположить, что у тебя какие-то проблемы». Астарион чувствует, как сердце сжимается в груди. Он не привык ощущать чужую заботу. По правде говоря, ему с трудом верится, что он вообще достоин беспокойства. – Я справлюсь сам, – говорит он наконец. – К'чаки, – отвечает Лаэ'зель. – Ты невыносим. – Она наклоняется и голыми руками начинает вытаскивать гвозди из ковра. Астарион вздрагивает от увиденного. Для подобного у него нет достаточного количества мозолей. Втроем (хотя по сути вдвоем, ведь Лаэзель и Карлах работают руками гораздо лучше него) они быстро справляются с оставшимися гвоздями. Лаэзель начинает сворачивать ковер. «Я помогу тебе положить его в эту ржавую развалину, что стоит у входа». Внезапно ему в голову приходит мысль. – Разве ты сегодня не на дежурстве? – неожиданно спрашивает Астарион. Лаэзель всегда возвращается в больницу после еженедельного приема на ночную смену. Быстрого взгляда на часы достаточно, чтобы понять, что она уже опаздывает. – Я попросила Восса подменить меня, – бесстрастно говорит она. – Ты же ненавидишь быть перед кем-то в долгу, – замечает Астарион. Лаэзель ничего не отвечает, но в тусклом свете хрустальных люстр ему вдруг кажется, что ее взгляд стал мягче. – Возвращайся на работу, – настаивает он. – Со мной все будет хорошо. И впервые за все время он видит, что Лаэзель колеблется. – Это не проблема, – говорит она. – Со мной все будет хорошо, – мягко повторяет он. – Если что, Карлах сможет меня защитить. Карлах кивает. «В отличие от него, я действительно умею обращаться с кувалдой». – Ладно, – говорит Лаэзель, коротко кивая. – Как скажешь. Он провожает ее до двери, но она внезапно останавливается и резко разворачивается. Выражение ее лица невозможно прочесть, и Астарион успевает испугаться, что сейчас она ударит его по голове за то, что он такой истик. Но вместо этого она быстро обнимает его, крепко сжимая в объятиях, а затем отстраняется и еще раз кивает. – Звони, если понадобится помощь, – говорит она и захлопывает дверь с другой стороны прямо перед его лицом. Ошеломленный, Астарион поворачивается к Карлах. – Ты это ви... – Да, – смеется она. – Должно быть, ты очень ей нравишься, малыш. – Я старше тебя, – замечает Астарион. Она прищуривается. «Правда? С эльфами никогда не угадаешь». Астарион не знает, как на это реагировать. – Хочу немного покурить, ты будешь? – спрашивает он. – У меня больное сердце, – говорит она, пару раз ударяя кулаком по груди. – Я не курю. Это неожиданно. Карлах выглядит так, будто может поднять его одной рукой. Должно быть, недоумение на его лице слишком очевидно, потому что она посмеивается в ответ. «Я сделала все, что могла. Не хочу свести на нет все свои труды из-за пары заманчивых поблажек». Она делает паузу, и ее ухмылка расширяется. «Впрочем, у меня в машине есть тирамису». – Родственная душа, – говорит Астарион. – Почему бы нет? Карлах не составляет особого труда принести в дом огромный поднос, накрытый фольгой, пока Астарион размышляет, не расположиться ли им на газоне перед домом, но уже осень и перспектива замерзнуть ему совсем не нравится. Так что они поднимаются на крышу. – Прикольно, – говорит Карлах, пока он включает свет и подогрев полов. Небольшая площадка оживает, замерзшие капли влаги оттаивают, как только тепло просачивается сквозь плитку на полу. – Я провел здесь много времени, – объясняет Астарион, смахивая пыль с антикварных деревянных стульев. Его не удивляет, что с тех пор, как он последний раз был здесь, ничего не изменилось. Скорее всего, никто не трогал мебель не из уважения к нему, а потому, что его причуды всегда считались примитивными и грубыми. Возможно, это единственная незапятнанная часть дома. На некоторое время воцаряется тишина, прерываемая лишь редким стуком ложек, когда они передают друг другу поднос. – Итак, – говорит Карлах. – Расскажи мне, эльф. Каков этот бородатый мужлан в постели? Ее прямота так поражает, что Астарион не может не рассмеяться. – Мы с ним не вместе, – говорит он, прежде чем успевает сообразить. – Подожди. Откуда ты знаешь? – В клубе он с тебя глаз не сводил, – напоминает ему Карлах. – Ах да... – Астарион надеется, что не он покраснел. Карлах хитро усмехается. «Похоже, ты ему очень понравился». Не найдя лучшего ответа, Астарион просто пожимает плечами. – О, – наконец говорит Карлах. – Все сложно, да? – Можно и так сказать, – язвительно замечает он, продолжая набивать рот бисквитом с маскарпоне. – Что Лаэзель успела тебе рассказать? – Не многое, – признается Карлах. – Но должна сразу предупредить: однажды Шэдоухарт устроила мне свидание с Гейлом. Правда, это было задолго до того, как вы с ним начали встречаться. – Она опускает ложку на поднос и заговорщически понижает голос. – Он очарователен, без шуток. Хотя тот еще книжный червь, как по мне. Предпочитаю тех, кто читает поменьше. – Ха, – говорит Астарион, деликатно почесывая переносицу. – Мы не... начали встречаться. Карлах кивает ему в знак сочувствия. «Любовная размолвка?» – Не может быть любовной размолвки с тем, кто не является твоим любовником, – говорит Астарион, старательно изображая безучастность. – К тому же у меня есть другие заботы. Вообще-то у него их нет. Он с радостью позволил бы Гейлу отвлечь себя от проблем с отвратительным поместьем, которое так бесцеремонно передали ему во владение. Но он не уверен, насколько ему хочется обнажать душу перед Карлах, ведь он пока не слишком хорошо ее знает. Несмотря ни на что, какая-то часть него продолжает держать круговую оборону. Что касается попыток переключить внимание, то эта была не числа самых изящных. Но Карлах, благослови господь ее душу, кажется, поняла намек. – Итак, дом, – говорит Карлах. – Ты жил здесь со своей бывшим? Астарион кивает. Нельзя осуждать ее за любопытство. – Наверное, можно сказать и так, – отвечает он. – Хотя, честно говоря, я никогда не чувствовал себя здесь как дома. Карлах смотрит на него с интересом. «Я не так уж хорошо тебя знаю. Лаэзель мало что мне рассказала, кроме того, что у тебя был неудачный брак». Неудачный брак? Он никогда так не думал об этом. По правде говоря, он вообще мало задумывался о том, чем все это было для них двоих. Он знает только «до» и «после»: «до», когда он чувствовал себя ребенком в магазине сладостей, и «после», когда он чувствовал себя крысой в клетке. Из-за десятилетия вынужденной изоляции ему стало трудно общаться с людьми. Теперь всякий раз, когда он оказывается с кем-то наедине, по коже бегут мурашки. Конечно, он ценит, что она не ходит вокруг него на цыпочках. А испытать некое подобие нормальной жизни после стольких потрясений? Уже одного этого достаточно на сегодня, чтобы предпочесть ее компанию всем прочим. – Как и я тебя, – соглашается Астарион. – Но мы вместе напились как минимум один раз, а это что-то да значит. Карлах смотрит на него с минуту, прежде чем на ее лице расплывается широкая улыбка. – Я знала, что ты мне не просто так приглянулся, – говорит она и несильно хлопает его по спине, но Астарион все равно слегка подается вперед от такого дружеского жеста. – Знаешь, – говорит она непринужденно. – Мы с тобой похожи даже больше, чем ты думаешь. Карлах – почти два метра ростом, гора мышц, богиня, видение. Она выглядит так, будто может легко использовать его вместо штанги. Астарион же однажды решил не покупать упаковку газировки, потому что не был уверен, что сможет донести ее до дома. Но что-то подсказывает ему, что дело далеко не в физических особенностях. – Да? – спрашивает он, уступая любопытству, что разгорается внутри и подталкивает его к дальнейшим расспросам. – У меня был друг, – говорит она. – Я работала его телохранителем. Долгие годы я доверяла ему и думала, что он тоже доверяет мне. – Она слегка откидывается назад и покачивается на стуле. – Я росла в бедности, а он забрал меня с улицы и дал почувствовать, что я могу стать кем-то. Астарион не знает, что ответить. Еще никто так не обнажал перед ним душу, и теперь, когда Карлах решила это изменить, он не знает, как себя вести. В итоге он просто кивает и придвигает стул поближе. – Он влез во многие сомнительные дела, – говорит она, встряхивая головой. – В основном в фармацевтике. Задирал цены на жизненно важные лекарства и выпускал таблетки, от которых становилось только хуже. Кстати, не удивлюсь, если он пару раз пересекался с твоим бывшим. Одного поля ягоды, да? Астарион кивает. «Думаю, Касадор имел дела с наркотиками. Хотя это конечно не то же самое, что регулируемый оборот». – Ха! – Карлах разражается хохотом. – Регулируемый! Я точно знаю, что Горташ производит самые мерзкие стимуляторы наряду с гребаным инсулином. И он заплатит всем подряд, лишь бы надзорные органы смотрели на это сквозь пальцы. Она с отвращением морщится, отгоняя остатки воспоминаний. «Черт! Вот же мудак». Астарион нерешительно кладет руку поверх ее, и она благодарно улыбается ему в ответ. – Я даже позволила ему записать меня в тестовую группу, – говорит она, и веселье в ее глазах медленно угасает. – И знаешь, именно там я получила болезнь сердца. Некоторые экспериментальные процедуры пошли не по плану. Только позже я узнала, что большинство из них вообще нельзя было проводить на людях. – Черт, – говорит Астарион. – Это... вот же дерьмо. Это ужасно. – Да, – пожимает плечами Карлах. – Да на хер его. И на хер меня, если уж говорить честно, потому что я была той еще идиоткой, раз оставалась рядом с ним, даже после всего этого. – Она качает головой, вздыхая. – Боги, почему я сразу не поняла, какой он ублюдок. – Недаром говорят, – напоминает Астарион, – что задним числом мы все умны. – Я тоже себе это повторяю, – говорит она. – Что угодно, лишь бы смягчить ситуацию. Учитывая, что потом он счел меня бесполезной и вообще решил продать. Астарион садится и в ужасе смотрит на нее. «Продать тебя?» – Представь себе! – восклицает Карлах. – Это кем вообще надо быть, чтобы додуматься до такого, верно? Как будто я – предмет, который можно передавать кому хочешь, а не живой человек, мать его, с чувствами и целой гребаной душой. Продать меня! Меня! – У него... получилось? – нервно спрашивает Астарион. – Хрена с два, – говорит Карлах. – Но он был близок. Натравил на меня своих дружков и все такое. Я избила их до полусмерти и сбежала. Даже будучи больной. Но что было, то прошло. Теперь я свободна, а это главное. Она криво улыбается ему. И внезапно Астарион начинает завидовать ее беззаботности, тому, как свободно она говорит о своем прошлом. Он избегает мыслей о Касадоре, как чумы. Черт, да за исключением медицинских счетов, он не потратил ни цента из хранилища этого гада. А больше всего его бесит, что даже сейчас, когда Касадор мертв и лежит в земле, его продолжает мучить тревожность. – Как ты это делаешь? – спрашивает он вдруг. – Хм? – Ну вот это, – говорит он. – Двигаешься дальше. Становишься счастливой. Карлах немного размышляет над этим. «Я бы не сказала, что я постоянно счастлива. Бывают хорошие дни, бывают плохие. Но сейчас, конечно, все уже гораздо лучше по сравнению с той, молодой, злой Карлах, которой я была раньше. Но на это потребовалось время». Астарион горько улыбается. «Он отнял у меня достаточно времени. Прошел уже год с тех пор, как он бросил меня в больнице, а я все еще не могу простить себя». Карлах задумчиво смотрит на него. «За что?» – За то, что оставался, – говорит он. – И ничего не делал. Я знал, что он замешан в ужасных вещах. Подробностей мне никто не рассказывал, но внутри себя я продолжаю задаваться вопросом, может мне стоило надавить на него посильнее, перестать быть таким бесхребетным, понимаешь? Может быть, тогда он причинил бы меньше вреда другим людям. – Я понимаю, о чем ты, – говорит она. Астарион ждет, что она продолжит, добавит подробностей, но она молчит, а затем резко поворачивается к нему лицом. – Это тяжело принять, – решительно говорит она. – Но ты должен помнить, что тоже был одной из жертв Касадора. – Мне так не казалось, – бормочет в ответ Астарион. – А сейчас ты цел и здоров? Астарион вспоминает о постоянной боли в спине, о раздражающем уходе, который необходим только для того, чтобы его тело функционировало должным образом. Он вспоминает, как просыпается по ночам в холодном поту, о том отвращении, что порой испытывает от чужих прикосновений. – Оу, – наконец говорит он. Карлах усмехается. «Теперь ты понял». И, как ни странно, она не ошибается. Впервые он чувствует... сострадание. Как минимум, с самому себе. Только теперь он понимает, что безо всякого давления рассказал что-то о себе. От этой мысли кружится голова. С Карлах так чертовски легко. Она ему очень нравится. – Что-то я проголодался. Надо бы перекусить. – Он чувствует... надежду. Но вместе с ней и тревогу. Давненько он не обращался к кому-то еще. Уже много лет у него не было потребности заводить новых друзей. Но благодаря Шэдоухарт и Лаэзель он стал постепенно вновь привыкать к людям. Со временем учиться заново доверять становится легче. А энтузиазм Карлах заразителен. Астарион хочет быть ее другом. Астарион хочет быть ее другом. Такое откровение пугает и освобождает одновременно. – Могу подвезти, – мягко добавляет он, – Куда захочешь, – как будто ее нужно уговаривать. – Провести с тобой вечер – уже само по себе приятно, – весело говорит она. Астарион не может не улыбнуться в ответ. Хотя он все еще чувствует себя не в своей тарелке, все это… почти приятно. – Как насчет позднего ужина? – спрашивает он. – Я знаю одно местечко неподалеку. Знает, потому что оно находится за пределом разрешенного радиуса. Годами он наблюдал, как люди заходят в эти стеклянные двери, вдыхают аромат блинчиков и бекона. Такая еда была для него под запретом. Но теперь он волен делать, что хочет. И он хочет чертовых блинчиков. – От такого предложения невозможно отказаться, – говорит Карлах, жестом показывая, чтобы он вел. – Предупреждаю:, то, что произойдет между мной и тарелкой, полной углеводов, может выглядеть весьма графично. Они медленно бредут по дому, но пока Карлах рядом, все выглядит не таким уж зловещим. Это не тюрьма, а скорее оболочка. Внутри хранятся плохие воспоминания, но это всего лишь оболочка. Она болтает обо всем на свете, когда Астарион выезжает на дорогу и направляется к ресторану. Ехать недолго, но Карлах все равно успевает подключить телефон и перехватить контроль над музыкой. – Подожди, – внезапно ему в голову приходит мысль, – А что в итоге случилось с Горташем? – Если я тебе расскажу, – весело отвечает Карлах, – мне придется тебя убить. Она продолжает напевать, отбивать ритм пальцами на пластиковой обшивке салона и слегка покачиваться в такт музыке. Невозможно понять, шутит она или нет. Любопытство внутри его головы выжигает все на своем пути, но в конце концов Астарион решает, что о некоторых вещах действительно лучше не говорить вслух. *** Ресторан чем-то напоминает маяк: из его окон также льется наружу свет, отгоняя мрачный осенний вечер. Астарион заезжает на стоянку и молча благодарит Карлах за то, что она оставила без комментариев все четыре попытки припарковать машину ровно. Внутри заведения тепло. Запах кленового сиропа и картошки фри так манит. – Боги, – говорит она, глядя на меню, – Я хочу все. Астарион ухмыляется в ответ. «А к черту, почему бы нет?» В итоге они заказывают не все, но многое. После небольшой перепалки возле кассы Астарион все-таки отвоевывает право оплатить заказ, но с условием, что на следующей неделе угощает уже Карлах. Трудно сдержать улыбку – не из-за бесплатной еды, а из-за ее предположения, что они будут общаться и дальше. Когда приносят заказ, Астарион думает, что попал в рай. Карлах не отстает, накладывая в свою тарелку всего понемногу. Ему же подобное действие дается не так легко. Годы воспитания не прошли даром: он отрезает крошечные кусочки от блюда, боясь показаться невежливым обжорой. Но затем все же берет себя в руки. Нахер все это. Карлах одобрительно кивает, когда он принимается набивать рот едой. Это невероятно. Он никогда не получал особого удовольствия от еды, но сейчас он почти понял, в чем вся суть. – А ты знал, – непринужденно говорит Карлах, – что Гейл прекрасно готовит. Астарион кивает, проглатывая яичницу. «Да, он вскользь упомянул об этом». – Могу ли я спросить, – начинает она. – Что между вами произошло? – а затем поспешно добавляет, – Я не давлю, если что. – Как ты думаешь, чем я зарабатываю на жизнь? – спрашивает он. Карлах откидывается назад и смотрит на него с небольшой ухмылкой. – Я бы сказала, что ты – модель, – предполагает она. – Но Лаэзель говорила, что ты подал документы на юрфак. Она реально гордится тобой. Недоверие маской оседает на его лице. – Я серьезно, – настаивает Карлах. – Она постоянно говорит о том, как она счастлива. Из-за ее беспрестанных рассказов о твоей силе и настойчивости – кстати, ее слова, не мои, – можно подумать, что она твоя мать. Я знаю, что иногда она кажется холодной, но она действительно верит в тебя. Он не знает, что сказать. Лаэзель? Гордится им? Даже он сам собой не гордится. Он не сделал ничего достойного гордости. В конце концов, он уворачивается от ее комплимента проверенным способом. – Я дрочу на камеру, – говорит он. – Тем и зарабатываю. Карлах невозмутимо поднимает брови и присвистывает. «Охренеть. Я бы убила, если бы мне платили за мастурбацию». – Можешь попробовать, – предлагает он. – Я скину тебе ссылку на сайт. – Неее, – протяжно говорит она. – Мне по здоровью нельзя слишком возбуждаться. Не хотелось бы, чтобы зрители наблюдали инсульт в прямом эфире. – Она добродушно смеется. – Лучше держать подобное при себе, чтобы никого не напугать. – Справедливо, – соглашается Астарион. На секунду он задумывается, не слишком ли многим он делится, особенно учитывая, что в деле замешан Гейл, но к черту. Раз уж он начал… – Гейл был одним из моих клиентов, – начинает он. – У нас возникло... можно сказать, взаимопонимание. В то же время Шэдоухарт представила нас друг другу, и мы стали друзьями… а возможно, и чем-то большим, если бы дело зашло дальше. Он вздыхает, в груди внезапно разливается грусть. «К сожалению, он не сразу признался, что знает меня, так сказать, с профессиональной стороны. И все тянулось довольно долго, прежде чем вскрылась правда». – Вот дерьмо, – бормочет Карлах. – Ох, Гейл. – Если уж на то пошло, я мог бы справиться с этим и получше, – признает Астарион. – А вместо этого я вроде как вломился в его кабинет и провел стрим из-за его рабочего стола. – Да уж, в театральности тебе не откажешь, – смеется Карлах. – Боги! Увидеть лицо Гейла в такой момент – бесценно. Астарион слабо улыбается. Бесценно? Возможно. Немного душераздирающе? Определенно. Он лишь устало пожимает плечами. «Понятное дело, что отношений в итоге не получилось». – Мне жаль, – честно признается Карлах. – Ощущения наверно были те еще. Надеюсь, сейчас тебе уже лучше. – Я приду в себя, – говорит Астарион, хотя улыбка не достигает его глаз. – Всегда прихожу. Карлах берет молочный коктейль и делает большой глоток, а затем предлагает его Астариону. Он с опаской принимает его. Сладкий, с привкусом кофе и шоколада. Возможно, не лучший на его вкус, но весьма неплохой. – Теперь он мой, – говорит он, и она смеется в ответ. – Забирай, – кивает она. – Честно говоря, Гейл меня удивил. Я думала, что он без ума от тебя. – И ты это поняла, просто увидев, как мы сосемся в клубе? – сухо спросил Астарион. Карлах качает головой. «Вовсе нет. Черт, я не уверена, что мне вообще стоит это говорить, но он же не просил меня держать все в секрете». Она достает телефон. «Он вел себя как полный придурок. По крайней мере, в том, что касается тебя, насколько я понимаю. Смотри». Астарион просматривает переписку Карлах с Гейлом. Сообщения отправлены несколько недель назад. Гейл [21:05] Как думаешь, в этом можно пойти на свидание? [21:06] прикреплено изображение Далее следует слегка смазанная, блеклая фотография, то есть даже селфи, которое Гейл сделал у себя в спальне. На нем вязаный жилет и черные брюки. Астарион так бы его и съел. – Он мог говорить о ком угодно, – возражает Астарион, во рту у него пересохло. Карлах качает головой. «Пролистай вниз». Астарион пролистывает еще несколько сообщений. Гейл [12:23] Ты читала «Осторожнее при благом дворе»? Карлах [12:27] ГЕЙЛ Я НЕ ЧИТАЮ Гейл [12:28] Как думаешь, это не будет выглядеть оскорбительно, если подарю ее эльфу? Карлах [12:29] не думаю, что современных эльфов сильно беспокоит критика фей. [12:37] кто этот эльф-счастливчик? Гейл [12:38] Просто один парень, с которым я познакомился. Карлах [12:39] тот же самый, для кого ты обновил гардероб? – Этот город кишит эльфами, – беспечно говорит он. – Это может быть любой другой остроухий болван. – Продолжай листать, – настаивает Карлах. Гейл [17:13] Ты бы обиделась, если бы я подарил тебе белые цветы на первом свидании? Карлах [18:28] извини, что долго не отвечала, была в спортзале [18:29] не думаю, что меня бы это обидело [18:29] что плохого в белых цветах Гейл [18:30] Они символизируют чистоту! [18:31] Я не хочу, чтобы он думал, будто бы меня заботит целомудрие. Потому что это не так. Карлах [18:32] может, это тот же самый эльф? [18:33] почему ты не можешь быть как все и подарить ему розы Гейл [18:45] ...У него белые волосы. Наверно даже серебряные. Они так мерцают на свету, что я не могу сказать точно. [18:47] Подумал, было бы неплохо подарить ему цветы, напоминающие его цвет волос. Карлах [18:50] лол чувак ну ты и влип – Белые волосы – обычное дело среди эльфов, – говорит Астарион. – Насколько я знаю. – Он говорит о тебе, – настаивает Карлах. – Абсолютно точно. Боги, да он влюбился по уши. Все равно что наблюдать за подростком перед первым свиданием. Астарион снова не знает, как на это реагировать. – Когда я увидела вас двоих в клубе, все встало на свои места, – признается Карлах. – Он… боги, Астарион, выражение его лица. Любой дурак заметил бы, что он влюблен. – Тогда почему он так долго врал мне? – устало спрашивает Астарион. – Это не похоже на поступок влюбленного человека. – Нет, – соглашается Карлах. – Но это похоже на поступок человека, пережившего всякое дерьмо. Астарион прикусывает губу. «Ты знаешь о его бывшей?» Карлах кивает. «Более или менее. По правде говоря, я волнуюсь за него. В последнее время он мне почти не пишет. Шэдоухарт говорит, что он ей не звонит, да и она не может до него дозвониться. Я бы заглянула к нему, но не знаю, где он живет». Она делает паузу и тяжело качает головой. «Мистра, чтоб ее». Опять Мистра. Астарион ничего не может с собой поделать: ему до смерти любопытно узнать, что это за неуловимая женщина, которая изо всех сил старается разрушить жизнь Гейла. Однако он понимает, что Карлах – не та, кто должна ему обо всем рассказывать. Он и сам не хотел бы ставить ее в такую ситуацию. – Уверен, с ним все в порядке, – говорит Астарион, но даже сам не верит своим словам. – Надеюсь, что так, – тяжело произносит Карлах. – Если уж на то пошло, мне жаль, что все так получилось. Это несправедливо. – Спасибо, – неловко отвечает Астарион. – Я ценю это. Он поддевает еще кусочек блинчика, добавляет к нему бекон, а затем отправляет в рот. – Я бы хотел не расстраиваться из-за него, но... – он осекается. Что он ощущает? Сочувствие? Сострадание? – Если так подумать, – говорит Карлах. – Вы очень похожи. Правда? Не так уж сложно поставить себя на место Гейла, почувствовать весь парализующий ужас, все желание немедленно спрятаться от своих же ошибок. Он ведь и сам избегает почти всего, что связано со смертью Касадора. Возможно, если надолго закрыть глаза, все пройдет само собой. – Не думаю, что он планировал так долго тебя обманывать, – добавляет Карлах. – Мое предположение – ты так сильно ему нравишься, что он просто запаниковал. Мне нравится думать, что после Горташа у меня появился встроенный в глаз определитель мудаков. И Гейл точно не из их числа. Он просто немного сломан. – Как и все мы, – медленно произносит Астарион, и Карлах кивает в ответ. – Точно. Вот только он один и, вероятно, тонет в чувстве вины из-за всего произошедшего. А у такого состояния мало общего с ясным умом. Шэдоухарт однажды сказала, что Гейл ненавидит сам себя. Астарион считает, что это еще слабо сказано. – Ты спросил меня, почему мне стало лучше, – неожиданно серьезно говорит Карлах. – Прощение. Оно чертовски важно. Простить других, но прежде всего простить себя. Я тоже совершала ужасные поступки, когда работала под началом Горташа. Я действовала по его приказу, и сейчас я это понимаю, но чувство вины никуда не делось. Она крадет его клюквенный сок и морщится от кисло-сладкого вкуса. «Иногда мне хочется притвориться, что я ничего этого не делала. Что я могу стереть свои ошибки, просто игнорируя сам факт их существования. Готова поспорить, что Гейл сейчас чувствует себя именно так. Астарион настороженно смотрит на нее. «Ты до ужаса хорошо в себе разбираешься, ты знаешь об этом?» – Вообще-то нет, не совсем, – говорит Карлах. – Просто я прошла через ту же самую хрень. Как прошел ты, и со временем пройдет Гейл. Просто не позволяй своей жажде справедливости перерасти в месть. За неимением лучшего ответа Астарион запихивает в рот картошку. – Дело в том, – продолжает она, – что Горташ тоже был жертвой, прежде чем стать злодеем. Астарион ненадолго прикрывает глаза. В воспоминаниях мелькают старые фотографии, выцветшие записи в дневнике, тень монстра по имени Веллиот. «Как и Касадор». – Насилие порождает насилие, – отвечает Карлах. – Неудивительно, что они стали именно такими. Это не оправдывает их поступки, но по крайней мере объясняет их. Астарион думает о пьянящей притягательности ярости, что медленно перерастает в месть. Заманчиво, ох как же это заманчиво – цепляться за такие нити в своем сознании. Но если месть затмит собой все, будет ли он по-прежнему чувствовать радость? – Гейлу нужна помощь, – тихо говорит он. – Так жить дальше нельзя. Карлах улыбается ему. «Ты говоришь так, будто простил его». Он простил? Она права. Они – две стороны одной медали, только там, где у него есть люди, следящие за тем, чтобы он не терял голову, у Гейла... никого нет. Он всех отталкивает. И это не может не беспокоить Астариона. – Думаю, да, – медленно произносит он. – Не знаю, смогу ли я сразу же начать встречаться с ним, но не думаю, что смогу долго ему в этом отказывать. – Знаешь, – буднично говорит Карлах. – Если ты можешь простить Гейла, то можешь простить и себя. – Это разные вещи, – слабо возражает он. – Правда? Астарион вертит вилку в руках. Простить себя гораздо сложнее, чем простить Гейла. Но он думает о Карлах, сильной и доброй, и боги, как же он хочет быть похожим на нее. Хочет любить так же свободно, как она, впускать в свою жизнь людей так же легко, как она. Он хочет снова уметь доверять. – Спасибо, – внезапно произносит он, его голос раздражающе срывается, а к глазам подступают слезы, отчего ему приходится несколько раз быстро моргнуть. – Ты… очень помогла мне сегодня. – Да? – говорит Карлах с блеском в глазах. – Ну, это не входило в мои планы, но я очень этому рада. Она некоторое время осматривает его, а затем встает и садится на диван рядом. – Чт..? – Иди сюда, – говорит она и обнимает его. – Ты больше не одинок. У тебя есть друзья, и я надеюсь, что тоже вхожу в их число. Его первая реакция – огрызнуться. Снова выстроить вокруг себя стены, чтобы никто не мог заглянуть ему в душу, насыпать соли на чужие раны, которые люди так безрассудно обнажают перед ним. Но он больше не хочет постоянно держать оборону. – Спасибо, – шепчет он. И обнимает ее в ответ. *** Карлах [03:05] астарион ты не спишь [03:06] у меня есть идея, что можно сделать с особняком [03:07] напиши мне, когда сможешь!