Письма (Every letter)

Она хотела тут же написать Киллиану, но оказалось, что после рождения нужно долго приходить в себя. Так уж получилось, что на протяжении следующих двух недель всё тело болело, а Эмма лежала, восстанавливала силы и постоянно на всё ворчала. Настроение улучшалось лишь в те минуты, когда ей приносили Генри. Она крепко прижимала его к себе и бормотала всякие безделицы ему на ушко, очерчивая кончиками пальцев маленький носик, упрямый лоб и едва заметные реснички. Кормление грудью стало одной из самых лучших вещей на свете. Эмму предупреждали, что многие мамочки с трудом заставляли ребёнка прикладываться к груди, но её сынишка оказался экспертом в этом вопросе с первого раза. Эмма беззастенчиво плакала каждый раз, когда часы посещений заканчивались, и завидовала временным приёмным родителям, которые могли находится с ним рядом каждый день. Но вскоре она брала себя в руки и старалась перевести все мысли в другое русло – например, на письмо другу. Киллиан. Не могу подобрать слов, чтобы это описать. Мне кажется, это была любовь с первого взгляда. В том, как он на меня посмотрел, было что-то невообразимо правильное. И мне было всё равно, что я была ногой пристёгнута к кровати. Это был самый счастливый день в моей жизни, Киллиан. С этим ничто не сравнится. Я не хочу его подвести. В голове до сих пор не укладывается, что же я делаю, но я справлюсь. Если потребуется, буду работать на семи разных работах. Больше никакого воровства. Я по-прежнему ненавижу Нила, но сейчас даже в какой-то степени ему благодарна. Он не смог обеспечить нам счастливую жизнь во Флориде, как и обещал, но зато подарил мне Генри. Судя по всему, первое время нам придётся жить в машине, но лучше так, чем вообще ничего. Пока. Он такой крошечный и идеальный во всех своих проявлениях. Боже, я кажется становлюсь сумасшедшей мамашкой. Пока я в тюрьме, нам разрешают видеться лишь три раза в неделю, и это настоящая пытка. Я постоянно по нему скучаю. Не знаю, смогу ли стать по-настоящему матерью, но блядь… я люблю его больше всего на свете. И постараюсь подарить ему весь мир. Спасибо, что поверил в меня. Твой лучший друг (а сейчас ещё и мама самого лучшего на свете малыша), Эмма Свон. Ответ пришёл на следующей неделе сразу после встречи с Генри. Эмма. Я безумно тобой горжусь. Генри будет самым счастливым малышом на свете, Свон. Ты сильнейшая женщина, а материнство, я уверен, будет тебе к лицу. Ты не просила, но я взял на себя смелость и поискал тебе информацию в интернете. В твоём городе есть несколько мест, куда можно обратиться за помощью, пока ты не встанешь на ноги. В пару заведений я даже позвонил и уточнил детали, а потом составил список полезных источников и советов, которые могут пригодится. Не пойми меня неправильно – я сделал это не из жалости и не из чувства долга, а хотел хоть как-то помочь вам с Генри на первых порах. Пользоваться этим или нет – твоё дело, но если вдруг что-то понадобится, то у тебя есть необходимая информация. Мне интересно узнать о Генри всё. Уверен, что он именно такой замечательный и идеальный, как ты описываешь. И прежде чем закончить это письмо, хочу сказать ещё кое-что. Ты знаешь, что я невероятно дорожу нашей дружбой. В моей жизни бывали моменты, когда казалось, что мы с тобой – самое настоящее, что только может быть. Представляешь, мы знакомы уже восемь лет (ещё два года – и получится половина жизни. В голове не укладывается). Знаю, что тебе часто приходилось нелегко – а мне всегда становилось тепло на душе, если вдруг получалось тебя подбодрить. На протяжении этих лет я злился, плакал, смеялся и швырял что-нибудь в стену, читая твои письма. Я знаю тебя. И знаю гораздо лучше, чем большинство людей могут сказать, что знают своего лучшего друга. И даже может лучше, чем ты знаешь себя. Поэтому странно, что мне страшно просить следующее. Не могла бы ты мне позвонить, если потребуется? Впервые в жизни я купил телефон. Теперь у меня если личный номер и, когда я оформлял тарифный план, то без задней мысли включил туда международные звонки. Вероятно, я до сих пор переживаю, что какое-то время твои письма до меня не доходили, а потому я много пропустил. И больше не хочу, чтобы подобное повторилось. Если это слишком дерзкая просьба, то не парься. Не хотел поставить тебя в неловкое положение. Но всё же оставь мой номер телефона на случай чрезвычайной ситуации. Пусть нас разделяет океан, но если ты попросишь, я брошу всё и прилечу со всех ног. Твой лучший друг (на веки веков, Свон), Киллиан Джонс. Эмма замерла. Её руки задрожали и смяли листочек бумаги, в самом конце которого был написан ровный ряд цифр. Она не могла разобрать, каких именно, потому что непрошенные слёзы застилали взор, но это явно был номер телефона. За восемь лет переписки ни один из них не обмолвился о каких-либо других вариантах общения. Нет, конечно же она об этом думала. Но у Эммы никогда не было денег на покупку телефона, а за компьютер она садилась раз в пятилетку, поэтому и предлагать-то не было смысла. А сейчас Киллиан добровольно предложил ей свой номер. И попросил позвонить. Это был достаточно смелый шаг в их отношениях, и Эмма слегка испугалась. Кроме того, он дал ей возможность ничего с этим не делать. Да уж, Киллиан реально знал её, как свои пять пальцев. Он всегда был в её жизни, но Эмма никогда не рисовала образ в голове – Киллиан всегда был бесплотным, бестелесным, безликим… Да, периодически она думала о том, как он выглядит или как звучит его голос, но это были мимолётные мысли. Из писем ей удалось выяснить, что у Киллиана тёмные волосы и голубые глаза, но учитывая, что огромное количество мужчин подходило под это описание, то никакой конкретики Эмма не получила. Зато сейчас, когда она осознала, что может нажать несколько кнопок и услышать его голос… Ей стало любопытно. Если Эмма услышит его – то захочет увидеть. Если увидит – захочет встретиться вживую. А уж если судить по словам Киллиана, то стоит ей лишь попросить – он бросит всё и тут же примчится. Это было мило, очень чутко, очень здорово – но не совсем нормально. Эмма бы никогда его об этом не попросила. Слишком уж эгоистично. И неправильно. У неё не было никакого права просить его остановить течение своей жизни, чтобы помочь Эмме наладить её. Приходя в себя, она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, сфокусировалась на тёмной кляксе на противоположной стене вместо письма. Эмма не должна ему звонить. Киллиан прав: сейчас это слишком дерзкая просьба. Она не готова. Через пару дней Эмма написала ответ. Она ничего не сказала по поводу его предложения и никак не упомянула его заботливый поступок с номером телефона. В следующем письме Киллиан тоже ни словом об этом не обмолвился, вызвав у Эммы лёгкую досаду. Его список оказался чрезвычайно полезным и информативным. В исправительном центре ей выдали несколько буклетов на тему того, как выбрать место для проживания или как составить резюме, но по сравнению с тем, что предложил Киллиан, это была лишь капля в море. Благодаря его старательным усилиям Эмме удалось приобрести много детских вещей за бесценок и найти недорогую квартиру для мамы-одиночки. Этот мужчина был таким хорошим и заботливым, что даже и не верилось. В Финиксе было слишком жарко. За пять месяцев после освобождения Эмма сумела скопить денег, работая официанткой, чтобы они с Генри смогли переехать на восточное побережье. Ухаживать за ребёнком было сложно. Эмма пахала допоздна, чтобы заработать на детские товары и няню, а после утомительных часов приходила домой и мирилась с истериками Генри. Она даже не могла припомнить, когда в последний раз нормально спала. Но всё это было не важно, когда на неё смотрели чудесные карие глаза. Как только Эмма устроилась в дешёвой квартирке в Бостоне, она отправила Киллиану письмо. Новое пристанище было на третьем этаже старого здания без лифта, на стенах отходила краска, а запах был такой, словно предыдущий владелец курил здесь слишком много травки – зато было чисто, мебели было достаточно, а арендатором был приятный пожилой мужчина, который часто любил рассказывать про свою почившую жену. В таком месте можно было начинать новую жизнь. Киллиан продолжал хвалить её за усилия и даже прозвал супер-мамочкой, хотя Эмма чувствовала себя выжатой кошкой. Но всё же ей было приятно читать такие слова. Теперь Эмма была уверена, что старается для своего ребёнка и всё делает правильно. Через пару месяцев работы официанткой в спортивном баре управляющий спросил, не хочет ли она поработать барменшей. Оплата была примерно такой же, но на чаевых можно было заработать гораздо больше. Эмма согласилась, не раздумывая. Как оказалось, эта должность была самой интересной из всех, что когда-либо занимала Эмма. Ей нравилось смешивать коктейли (хотя ей запрещалось пить их самой. Что за странные американские законы – готовить можно, а пробовать нельзя?) и временами даже нравилось разговаривать с посетителями. Но больше всего она получала удовольствие от барных стоек цвета красного дерева. Она завороженно вытирала оставленные от холодных напитков влажные круги с полированной поверхности. Эмма восхищалась тем, что деревянный исполин надёжно защищал её от порой несдержанных спортивных болельщиков. Она не знала ничего ни о каком виде спорта, кроме футбола (или же соккера, о котором периодически рассуждал Киллиан), но энтузиазм этих фанатов был заразителен. Иногда Эмма им даже немного завидовала, ведь с такой страстью и охотой Эмма могла думать только о своём сыне и лучшем друге. Киллиан однажды даже пошутил, что с удовольствием бы посмотрел, как она работает и выполняет разные трюки с бутылками и шейкерами. Эмма ничего такого не умела, но подумала, что неплохо было бы научиться паре-тройке штучек, чтобы его порадовать. (Пусть он и не сможет этого увидеть, напоминала она себе). Вскоре Эмма скопила достаточно денег, чтобы купить себе сотовый телефон. Это была слегка потрёпанная Нокиа с чьих-то рук, но работала она на все сто. Эмма не рассказала об этом Киллиану, но, заполняя телефонную книгу, достала потрёпанную папку с письмами и, выудив один из листочков, наряду с номерами своего босса и няни Генри внесла ещё и Киллиана Джонса. Через месяц на первый день рождения Генри Эмма открыла дверь и удивлённо уставилась на почтальона с небольшой посылкой в руках. Устроив Генри на бедре, Эмма расписалась в получении и, заметив на упаковке имя Киллиана, широко улыбнулась. – Что это у нас тут такое? – громко проворковала она и повернулась к сыну. – Неужели мамин друг прислал тебе подарок? Эмма положила свёрток на низкий журнальный столик, села на пол, скрестив ноги, и удобно усадила Генри на коленки. Уже после этого она сообразила, что не захватила даже ножницы, чтобы разрезать упаковку, но затем успешно справилась с задачей, воспользовавшись найденным неподалёку ключом. Внутри оказалось две небольших коробочки, завёрнутых в светло-голубую бумагу с орнаментом из воздушных шариков, и одно сопроводительное письмо. Эмма пододвинула подарок побольше на край стола и обратилась к Генри. – Хочешь открыть свой? Генри протянул ручки к загадочной посылке, хотя и не понимал, что нужно делать. Эмма надорвала упаковку, и Генри с широко распахнутыми глазами принялся сдирать её, раскидывая по сторонам помятые кусочки бумаги. Эмма помогла ему завершить начатое. На коробке внутри не было никаких опознавательных знаков, поэтому Эмма с любопытством заглянула внутрь. Там лежала чёрная шапочка для ребёнка с аппликацией в виде черепа со скрещёнными костями. Эмма усмехнулась и подняла её, чтобы показать Генри, но громко ахнула, увидев второй предмет. Внутри в куче помятых газетных шариков лежал маленький деревянный парусник. Эмма отложила шапочку и обеими руками благоговейно его достала. Чудесная игрушка явно была сделана своими руками. Это было понятно по слегка неровным, но причудливым деталям, а также по выжженной надписи на боковой стороне: «Первый корабль Генри». Эмма прикусила губу, чтобы не расплакаться, но в уголках глаз предательски задрожала непрошенная влага. Она с восхищением уставилась на такой прекрасный и вдумчивый подарок – казалось, будто Киллиан подарил её сыну частичку себя. Громкий и пронзительный визг Генри привёл Эмму в чувство. Он протянул ручку, схватил свой кораблик и тут же потащил его в рот. Эмма засмеялась и, пока сын отвлёкся на что-то необычное, надела ему на голову шапочку, заправив под неё чёлку. После этого Эмма обратила внимание на вторую коробочку. На ней почему-то было написано её имя. Пока сын был занят своими подарками, Эмма осторожно распаковала второй, гораздо более меньший свёрток, и неприлично хрюкнула, увидев содержимое. Там лежал браслет дружбы. Тот самый, который обычно делали друг для друга девочки в школе, нанизывая на леску разноцветные бусины. Эмма рассмеялась, представив, как должно быть выглядел взрослый молодой человек, пытаясь смастерить такую красоту. Она примерила его на руку и, немного потрудившись, на двойной узел завязала концы, чтобы браслет точно не спал. Когда Эмма принялась за чтение письма, её щеки непривычно побаливали от улыбки. Эмма. Ровно год назад (а я очень надеюсь, что посылка каким-то чудом придёт к тебе вовремя) ты стала мамой. Ты подарила миру новую жизнь, Свон! Можешь вообще в это поверить? Я до сих пор нахожусь под впечатлением от силы твоего духа и выносливости. Я уже говорил, как сильно я тобой горжусь? Если нет, то прими этот комплимент. Передавай малышу от меня поздравления. Надеюсь, ему понравится подарок. Первые дни рождения всегда очень особенные, и мне хотелось приложить к этому руку. Вообще я не планировал дарить вязаную шапку, но, увидев её однажды, тут же понял – я должен подарить и её. Удивлена моими навыками с работой по дереву? Это стало моим хобби после смерти матери. Хорошо отвлекало от разных мыслей и помогало преодолеть сложности. Даже не знаю, почему я об этом никогда не рассказывал. Судя по всему, есть такие слова, которые мне сложно написать даже тебе, Свон. Надеюсь, что и тебе пришёлся по душе подарок. Да, сегодня не твой день рождения, но всё же очень важный для тебя праздник. И, чтобы ты знала, для себя я сделал такой же. И с ним я выгляжу нелепо, Свон. Почему я выбрал такие яркие, бросающиеся в глаза цвета? Можно было остановиться на черном с красным и сделать отличный мужской браслет. Но нет же, я выкупил все цвета радуги, нанизал на верёвочку и теперь гордо ношу на руке. Надеюсь, ты польщена этим фактом. (И я уверен, что на тебе браслет будет смотреться потрясающе.) Кроме того, в этот счастливый день я бы хотел поделиться новостью, что твой лучший друг теперь бравый лейтенант. Пару дней назад я видел Лиама – он почти дослужился до капитана. Ходят слухи, что вскоре мы сможем поработать вместе – и это настоящее счастье. Я почувствовал облегчение, узнав, что смогу поработать под его началом. Если говорить откровенно, то моё нынешнее командование не совсем подходит на эту должность. Я следую приказам, потому что это моя обязанность, но частенько мне приходиться держать себя в руках, чтобы не огрызнуться или врезать ему в челюсть. И я такой не единственный. Уилл и Робин разделяют мою неприязнь к этому человеку. Кстати о них. Друзья много спрашивают о тебе. Я рассказал им совсем чуть-чуть, не желая предавать твоё доверие, рассказав что-то слишком личное. Но всё-таки я довёл до их сведения, что лучшего друга, чем ты, мне никогда не сыскать. Ты для меня номер один, Свон. Ты мой человек. Расскажи, как прошёл праздник у твоего мальчика. Твой лучший друг, Лейтенант Киллиан Джонс. Как и всегда, от слов Киллиана у Эммы стало тепло на душе. Лейтенант! Вот это здорово! Честно говоря, Эмма очень мало знала о Королевском военно-морском флоте и о его структуре, и даже письма Киллиана не могли заполнить эту брешь. А вот со званиями было чуть проще. Письма приходили гораздо реже и с разными перерывами, потому что у Киллиана была нелёгкая и занятая служба, но Эмме было очень приятно, что он нашёл время и сделал подарок её сыну. Создание такого личного подарка, сделанного своими руками, потребовало от него кучу свободного времени. И как теперь отплатить ему за нескончаемую доброту? Внезапно Эмме в голову пришла идея. Может, она была слишком безумной и поспешной, совсем на неё не похожей, но… Эмма хотела, чтобы Киллиан знал, насколько она ценит его усилия. Недостаточно будет написать простое спасибо. Нужно было сделать что-то особенное, что-то неожиданное, чтобы показать, как много он для неё значит. Эмма сгребла Генри в охапку и подошла к комоду, выдвинула верхний ящик и в ворохе носков нашла необходимое: наполовину использованный одноразовый фотоаппарат, который она купила несколько месяцев назад. В следующие десять минут она делала разные снимки себя и Генри – вместе и по отдельности, – а когда плёнка закончилась, надела куртку, взяла ключи с кошельком, посадила Генри на бедро и отправилась на улицу. За углом рядом с аптекой можно было распечатать фотографии. Они были готовы уже вечером. Эмма быстро решила, какую фотографию можно отправить. На ней Эмма обнимала Генри сзади, прижав руку с браслетом к его животику. На нём была подаренная шапочка, а своими маленькими ручками он тащил парусник в рот. Генри внимательно смотрел в объектив своими большими карими глазами, а Эмма широко улыбалась. Она порадовалась, что заказала по два экземпляра всех фотографий, потому что такой снимок нужно было обязательно повесить в рамку на стену. Когда Эмма села за письмо, её сердце билось сильнее, чем обычно. Киллиан. Как видишь, мы с Генри очень довольны своими подарками. Я даже не знаю, как тебя благодарить. Парусник очень красивый – и пусть я слегка огорчена, что не знала о твоём таланте к резьбе по дереву, я понимаю, почему ты никогда не рассказывал. Мы не обязаны знать друг о друге всё, Киллиан, чтобы быть лучшими друзьями. Только у меня вопрос: сбоку написано, что это первый корабль Генри. Значит, будут и другие? Ты что, прививаешь моему ребёнку любовь к открытому морю? Хотя в этой шапочке он удивительно похож на пирата… Я долго и громко смеялась, совсем как не подобает леди, увидев подарок для меня. Он чудесный. Вынуждена признаться, что я в восторге от таких ярких, бросающихся в глаза цветов. Бедная и несчастная твоя мужественность… Неужели она такая хрупкая, что легко может треснуть от цветастого браслета на руке? Да ладно, не смеши меня. Уверена, что теперь ты самая гламурная принцесса во всём королевстве. Да ещё и лейтенант! Это невероятно, Киллиан! Я знаю, что ты усердно трудился и заслуживаешь этого звания. Я тобой очень горжусь. Да, ты всегда равнялся на Лиама, но я всегда равнялась на тебя. Если бы не ты, я бы не сидела сейчас здесь. У меня нет сомнений, что ты справишься со всем. Жду не дождусь рассказов о вашей совместной с братом работой (что, я уверена, произойдёт очень и очень скоро). Почему-то мне на ум приходит слово «проделки», но не знаю… посмотрим, что ты мне поведаешь! Я очень польщена, что твоим друзьям интересна моя персона. Не переживай, можешь рассказывать всё, что считаешь нужным – я тебе доверяю. И передавай им привет. (У меня нет друзей, с которыми я бы могла поговорить о тебе, но будь таких хотя бы парочка, я бы им все уши прожужжала. Такого друга, как ты, нельзя долго скрывать в тени.) Ещё раз большое спасибо за подарки. Твоя посылка пришла точно на день рождения Генри, который получился чудесным. Он понятия не имел, как задувать свечу. Когда я пыталась научить его, Генри просто на неё плюнул – и это было очаровательно. Хотелось бы мне заснять на плёнку и эти моменты, но надеюсь, что посланной фотографии будет достаточно. Мне хотелось как-то особенно передать свою благодарность. Твой лучший друг (а теперь это ещё и официально закреплено браслетом), Эмма Свон. Следующие две недели Эмма провела в постоянном волнении. Это было даже смешно. Она часами кусала нижнюю губу и каждый день с тяжестью на душе проверяла почтовый ящик. Когда Эмма лежала в постели, они не могла отвлечь себя от мыслей ни с помощью рабочих проблем, ни с помощью Генри. Она всё время думала, почему же она так переживает. Почему она с таким страхом ждёт ответного письма. В какой-то момент она поняла, почему одновременно испытывает и приятное волнение, и смертельный испуг. Эмма влюбилась. Конечно, её чувства были куда глубже, но Эмма сама себе казалась школьницей, впервые влюбившейся в одноклассника, которого не могла заполучить. Она влюбилась в своего друга, с которым уже девять лет состояла в переписке, а сейчас переживала, что он её увидит – и всё изменится. Она боялась, что её отвергнут. И это было очень глупо. Как будто одна фотография была признанием в любви (о Боже!). Он не сможет отвергнуть её чувства, даже не догадываясь о них. Кроме того, Эмма знала, что хорошо выглядит. Она была хорошенькой. Но это не значило, что Киллиан ту же по уши в неё втрескается. После долгого и тяжёлого рабочего дня Эмма зашла в подъезд и открыла почтовый ящик. Там лежало письмо от него. Она тяжело сглотнула и, направившись к своей двери, крепко прижала конверт к груди. Отпустив няню, Эмма поцеловала спящего сына в лоб и, присев на краешек кровати, развернула письмо. Эмма. Блядь, Эмма. Ёбаное всё. Эмма резко выдохнула и подняла голову. Многообещающее начало, которое не сулило ничего хорошего. Она посмотрела на потолок, проморгалась, чтобы не заплакать, и продолжила читать. Прости за мат. Хотя тебе, наверное, всё равно – пусть из нас двоих я моряк, но по-настоящему материться умеешь только ты. Надеюсь, это не покажется тебе жутко странным, но все эти годы я даже не подозревал, что переписываюсь с настоящей богиней. Клянусь тебе, я не поверхностный тип. Выгляди ты, как старая карга, я бы всё равно возносил тебя на пьедестал. Но своей фотографией ты выбила почву у меня из-под ног. Ты самая красивая женщина из всех, что я когда-либо видел. И я был прав. На тебе браслет смотрится потрясающе. Да на тебе что угодно будет потрясающе смотреться. Ты сама потрясающая. Я слишком часто употребляю это слово, да? Учитывая, что я потрясён, слово самое подходящее. Эмма вновь оторвалась от письма. Она чувствовала, что краска залила всё лицо, а каждое биение сердца отзывалось во всём теле. От кого бы то ни было подобное и правда прозвучало бы жутко странным. Но это был её лучший друг, не говоря уж о том, что он ей… очень нравился. Сильно нравился? Безумно нравился. (Эмма была не готова подыскивать правильное слово для своих чувств. В предыдущих письмах оба писали о своей любви, но то была платоническая любовь. Как к другу. Так?) Это был Киллиан. Её Киллиан. Тот самый, который удерживал её на земле, когда та уходила из-под ног. Тот самый, который всегда относился к ней как в равной, как к родной, как к драгоценной, в то время как остальные видели в ней лишь обузу или досадную помеху. Слишком легко было поверить, что за его энергичным и страстным порывом скрывалось что-то большее. Эмма затрясла головой, пытаясь оттолкнуть от себя эти мысли. Возможно, именно поэтому она всегда боялась ему позвонить. Киллиан Джонс был её лучшим другом. Он жил на другом континенте. У него была семья и перспективная работа. У него были друзья. У него была своя жизнь в Англии. Даже если на секунду предположить, что на её чувства когда-нибудь ответят взаимностью, как она могла просить у него бросить всё ради неё? Эмма знала, насколько важно было иметь настоящий дом. До появления Генри она и понятия не имела, что это такое. Да, у неё до сих пор было много претензий к Нилу, но он помог ей понять несколько важных жизненных уроков. Одним из них было то, что дом – это место, по которому ты тоскуешь, находясь вдалеке. И, находясь в тюрьме, Эмма поняла, что Генри – это её дом. Вне зависимости от того, где приходилось жить, если рядом был Генри – она была дома. Эмма не могла отнять это у Киллиана. И надо перестать об этом думать, пока всё не зашло слишком далеко. Она потёрла уставшие глаза, вновь перечитала начало письма (не понимая, трепещет её сердце или болит), а затем приняла за следующую часть. Я делаю вид, что не читал никаких слов о своей «хрупкой мужественности». (Вру. Я этого просто так не оставлю, Свон. Да будет тебе известно, я на сто процентов уверен в своей абсолютной мужественности. Я жеребец. Я настоящий мужчина. Так что попридержи свои комментарии о принцессках). Эмма громко фыркнула и рассмеялась, а затем прикрыла рот рукой, испугавшись, что разбудила ребёнка. К счастью, тот спал, как сурок. А ты передала всё лучшее ребёнку. Генри очаровательный. Я постоянно смотрю на его чудесное лицо. Ты и представить не можешь, как я счастлив, что ему понравились мои подарки. И да, Свон, дайте мне возможность – и у твоего сына будет целый чертов флот. В последнее время мы с Лиамом подумываем о покупке корабля. Настоящего корабля, который будет принадлежать нам, а не флоту. Да, придётся копить несколько лет, но тебе не кажется, что это станет отличной инвестицией? И тогда я однажды смогу взять Генри в далёкое плавание. Разумеется, с разрешения его прекрасной матери. Намёки на будущие встречи постоянно проскальзывали в письмах. Но последние события заставили её задуматься, а правильно ли она интерпретировала его слова. Может, Эмма просто никогда не воспринимала их всерьёз. Но не сейчас. Киллиан уже был взрослым человеком. Будь у него время и деньги, он бы с лёгкостью купил билет на самолёт и через пару часов был в Штатах. Вполне вероятно, что он уже несколько раз задумывался такое провернуть, но Эмма, разумеется, всегда воспринимала его слова как шутку или пустое обещание. Она вдруг поняла, что за всю историю их переписки ни разу не дала понять, что реально бы хотела его увидеть. Но даже сейчас, ощущая бабочек в животе, Эмма не могла сказать наверняка, готова ли она к такому повороту событий. (Но всё же, если он приедет, она его никогда не выгонит.) Эмма глубоко вздохнула. Он же не планировал встречу, а просто написал, что был бы не против через пару лет увидеть их с Генри. Ага. Через пару лет. Я рад, что ты не против, если вдруг я заведу разговор о тебе со своими друзьями. Признаюсь, они чрезвычайно любопытны. Для них такая дружба очень необычна, но я ничего не стыжусь – даже горжусь. На мой взгляд, письма – это здорово. До того, как появились самолёты, компьютеры и телефоны, множество людей могли общаться только посредством письма. Робин говорит, что это очень романтично. Уилл же уверен, что мы два дряхлых старика, запертых в телах молодых людей. (Но Уилл – идиот, а потому его точка зрения не имеет значения.) Кстати говоря, оба были очень рады, что мы про них говорим. Они передают привет тебе и Генри. Благодарю за твою уверенность по части моего повышения. Мне нравится, что теперь меня зовут лейтенантом. Звучит чрезвычайно важно. Знаю, что мне ещё есть чему поучиться, но с твоей поддержкой мне всё по плечу. Большое тебе спасибо, Эмма, за фотографию. Я уже определил её в своей каюте в рамочке. Мне кажется, я могу смотреть на неё всю жизнь. Да, ты коротко написала, что это просто «спасибо», но я знаю, какой это для тебя огромный шаг навстречу. И это доверие. Это твой способ показать свои чувства, не говоря о них вслух. Дорогая Эмма, уверен, что уже говорил это раньше, но я знаю тебя лучше, чем ты знаешь саму себя. Должно быть, ты вся переволновалась и испереживалась, но это пустое. Я очень благодарен тебе за этот дар. Твой лучший друг (который до сих пор потрясён), Киллиан. Эмма выдохнула, уронила письмо на колени и прижала ладони к лицу. Он обожал говорить о ней со своими друзьями. И, конечно же, он понял, как ей сложно было решиться на такой шаг. Он очень хорошо её знал. Но Эмма надеялась, что не слишком. Легко ли было считать её чувства с листа бумаги? Мог ли Киллиан понять, что именно она к нему испытывает? И, если ответ положительный, как это повлияет на их дружбу? Нет, она не готова была об этом думать. Как обычно, Эмма потратила кучу времени, убеждая себя, что опасно было что-то менять. Вдруг она ему всю жизнь испортит? Нет, она не могла рисковать их дружбой. А потому Эмма решила сделать то, что удавалось ей лучше всего: запрятать подальше все свои чувства и сделать вид, будто ничего не изменилось. В следующем письме она несколько раз пошутила насчёт его лести, стараясь не показать, как сильно на неё повлияли его слова. * * * * Через полгода Эмма поняла: что-то происходит. В своих письмах Киллиан чаще концентрировался на её жизни, мало рассказывая о своей. Раньше он всегда отвечал на её вопросы, рассказывая о разных ситуациях на работе, но в последнее время он постоянно упускал это из виду. Нельзя было думать, что он что-то скрывает. Они ведь были лучшими друзьями. Эмма знала, что он ей доверяет. Но его молчание заставляло её беспокоиться. Сначала Эмма старалась это игнорировать. Если что-то случилось, Киллиан бы обязательно ей рассказал, так? Но чем больше проходило времени, тем более обеспокоенной она становилась. И раздражённой. Эмма понятия не имела, что с ним происходит: Киллиан ничего не рассказывал! Она не хотела мириться с односторонней дружбой. Какие бы чувства она к нему не испытывала, дружба с Киллианом всегда была на первом месте. Она не позволит чему бы то ни было это разрушить. Киллиан. Какого хера? Перестань уходить от ответа и поговори со мной. Я так больше не могу. Если с тобой что-то случилось, я должна знать. Ты слишком много для меня значишь, чтобы и дальше не обращать внимание на то, как ты отдаляешься. Раньше я всегда чувствовала себя бесполезной. Так было со всеми, кроме тебя. Но не сейчас. Ты мне не доверяешь? Я сделала что-то не так? Я не могу ничего исправить, пока ты отказываешься говорить. Что бы то ни было, мы с этим справимся. Я больше не пошлю тебе ни единого письма, пока ты не скажешь, что происходит. И не нужно врать, притворяясь, что всё хорошо. Твой лучший друг (хотя сейчас вряд ли), Эмма. Письмо было коротким и по делу, больше похожим на записку, но Эмме было всё равно, покажись она грубой или разозлённой. Она злобно засунула листок в конверт, не обратив внимания, что неосторожным жестом помяла бумагу, и резким неосторожным почерком написала адрес получателя. После отправки этого письма она впервые попробовала помедитировать. В голове был полный кавардак, а ей было необходимо что угодно, лишь бы успокоиться. Помогло. Не сразу, но помогло. Ответ пришёл через неделю. Эмма налила бокал вина и устроилась поудобнее. (Она постоянно убеждала себя, что воровское прошлое осталось в прошлом, но периодически забирала с работы полупустые бутылки с хорошей выпивкой, надеясь, что босс этого не заметит.) Эмма. Прости. Ты права. Я вёл себя, как мудак. Я не хотел своим поведением разбередить твои старые раны. Ты вовсе не бесполезная, Эмма. В последнее время я совершил много плохих вещей и, думаю, мне было проще не рассказывать совсем чем столкнуться с твоим разочарованием и осуждением. Мне очень стыдно. Но ты заслуживаешь знать правду – и я расскажу. Не хочу потерять тебя из-за своего идиотизма. Я тебе уже рассказывал о своём бывшем командире, Голде. Он всегда был жестоким и омерзительным человеком. Под его командованием мне всегда было не по себе. Он заставлял нас делать то, чего не должен был, и некоторые из моих товарищей сдались под его жестоким давлением. Я лично знаю четырёх офицеров, из-за него покинувших флот. Ходили слухи, что некоторых даже пороли. Высшему руководству должно бы разобраться с его вопиющим поведением, прекратить муки солдат, наказать виновных – но Голд очень влиятельный человек, а потому никто не пошевелил и пальцем. На его выходки всегда закрывали глаза. Я решил, что если добуду какой-нибудь компромат, то смогу как-нибудь решить проблему. К сожалению, мой план был отвратительным – Свон, я ужасный человек. Я соблазнил его жену. Сначала я сделал это лишь затем, чтобы очернить Голда. Но со временем я влюбился в его жену. А теперь я в замешательстве. Мила много раз говорила, что, несмотря на её чувства ко мне, она не уйдёт от супруга. Да, она его не любит, но у них есть десятилетний сын, а она не заставит его пройти через все ужасы родительского развода. Боже мой, Свон, у женщины есть сын, а я соблазнил её ради мести. Поверить не могу, во что я сам себя втянул. Чувствую себя полным ничтожеством и не знаю, что теперь делать. Я её люблю. Но если моя любовь разрушит её семью, я никогда себе этого не прощу. Я даже представить не могу, что этот мужчина сделает с Милой, если обо всём узнает. Я постоянно переживаю за её безопасность. И в то же время я не могу заставить себя разорвать наши отношения. Да, я понимаю, что добром это не кончится. Почему я не могу всё бросить? Мне стыдно представить, как разочаруется во мне Лиам, если правда вылезет наружу. Жаль, что я не рассказал обо всём раньше. Я старался не показать тебе своего текущего состояния, но в итоге лишь расстроил тебя. Мне очень жаль. Сможешь ли ты меня простить? Если нет, я пойму. Не думаю, что смог бы простить самого себя. Твой лучший друг (если ты всё еще этого хочешь), Киллиан. Эмма одним глотком опустошила бокал. Ничего себе. Такого она точно не ожидала. Обдумывая полученную информацию, Эмма чувствовала, как немного расслабляется под действием алкоголя. А информации было много – и какой! По какой-то непонятной причине самой шокирующей новостью было то, что Киллиан влюбился. В какую-то другую женщину. Не в неё. Эмма злилась на саму себя, что её задевает только это, хотя в письме было множество других интересных деталей. Шантаж? Она и подумать не могла, что Киллиан на такое способен. Но опять же, судя по описанию этого Голда, мужиком он был паршивым, нуждавшемся в хорошем пинке. Вероятно, Киллиан посчитал, что его намерения пойдут во благо – он хотел помочь правосудию и своим бывшим товарищам. Но переспать с чужой женой ради этого? Пусть даже Киллиан в неё влюбился, сам факт того, что он намеренно воспользовался женщиной в своих целях, не ставя ту в известность, смутил Эмму. И даже немного напугал. А у этой женщины ещё был сын! Эмма знала, каково быть матерью-одиночкой. Она ни о чём не жалела, но не возражала бы, будь рядом хоть какая-то опора. Эмма попыталась на него разозлиться. Он ничего ей не рассказывал, занимался опасными делами, рисковал своей карьерой ради какой-то дурацкой месте, да ещё и влюбился! Но она не могла, не могла судить его за поступки. Господи, да она сама столько глупостей наделала: сбежала, влюбилась в мошенника, воровала вместе с ним в минимаркетах, трахалась в прокуренных номерах мотелей… не говоря уж о том, что потом забеременела и оказалась в тюрьме. Хоть раз Киллиан говорил, что разочаровался в ней? Писал, что зол? Разве он не был заботливым другом, который поддерживал её на протяжении всей жизни? Нет на всё вышеперечисленное. Эмма крепко зажмурилась и энергично стёрла слёзы. Она не позволит Киллиану страдать в одиночестве. Да, она не должна была оправдывать его поступки, но позволить нескольким ошибкам разрушить многолетнюю дружбу? Нет, он заслуживал лучшего. В голове слегка шумело от выпитого вина, но Эмма всё же достала блокнот. Киллиан. Спасибо, что рассказал мне всё. И что доверился. Конечно, я прощаю тебя за долгое молчание и понимаю, почему ты хотел держать всё в тайне, но разве ты до сих пор не уяснил, что от меня так просто не отделаться? Мы же лучшие друзья, не правда ли? Навсегда. Не буду тебя оправдывать. Да, у тебя были на то свои причины – ты хотел поставить Голда на место. По твоим рассказам он настоящая сволочь, а в моей жизни бывали стычки с такими людьми. Но то, что ты сделал – и продолжаешь делать – очень безрассудно. Я не злюсь, а беспокоюсь. Не позволяй ненависти к этому мужчине разрушать твою жизнь. Он того не стоит. Хотелось бы мне сказать, что я счастлива за тебя, ведь ты нашёл свою любовь, но ситуация представляется слишком сложной. Хочу поддержать тебя, сказать следовать зову сердца и найти с ней своё счастье. Но Киллиан, ты сам всё сказал. Она замужем, не собирается разводиться, а ещё на горизонте маячит ребёнок. Честно говоря, мне наплевать, как ваша интрижка скажется на других людях. Я лишь знаю, что ты пострадаешь, когда ситуация обострится до критического состояния. И тебе будет больно. Либо Голд обо всём узнает, либо их сын, а может она сама решит поставить точку в отношениях, чтобы не произошло ни первого, ни второго. Не буду говорить тебе, что делать – я доверяю твоему суждению. Но, пожалуйста, будь осторожен. Если Голд действительно такое чудовище, как ты рассказываешь, то мне страшно представить, что он может с тобой сделать. И не думай о том, что скажет Лиам. Он твой брат, и будет любить тебя несмотря ни на что. Твой лучший друг (который всё ещё любит тебя), Эмма. * * * * Через пару недель Киллиан рассказал ей, что разорвал отношения с Милой. Он впервые остался с разбитым сердцем, и Эмма всеми силами старалась поддержать его на пути к исцелению. Она знала, что он поступил правильно, но видеть его боль было невыносимо. И Эмма чувствовала себя виноватой, ведь она намекнула ему на такое решение. В своём письме Эмма ясно дала понять, что не одобряет эту связь, пусть даже не написала об этом напрямую. Но было ещё одно. Да, ей было плохо из-за страданий Киллиана, но также Эмма чувствовала странное облегчение. Господи, до чего же она скотина. Неужели она порадовалась, что он снова одинок? Как вообще можно быть такой эгоистичной сукой? Эмме было ненавистно это состояние – как и странное блаженство, что его отношения с Милой были обречены с самого начала. Эмма попыталась спрятать это счастливое состояние подальше, потому что по отношению к Киллиану это было несправедливо. Письма продолжались. Киллиан рассказывал, каково ему служить вместе с Лиамом. Эмма рассказывала о Генри и тех небылицах, что слышала от завсегдатаев на работе. И больше никто не говорил о прошлых отношениях.