Teufelsanbetung

«По традиции дьявола представляют покрытым шерстью, с рогами, хвостом и крыльями, как у нетопыря. Но под звериной маской скрывается человеческое тело. Это, стало быть, не зверь в обличии человека, а скорее человек в обличии зверя — иными словами, волк в овечьей шкуре.» Карл Чапек

Она физически ощущает источаемую им опасность всем своим существом, которое отчаянно и громогласно восклицает ей: "Беги!" Но она не бежит. Не имеет значения, какое количество раз в ее голову приходила мысль о побеге, эта идея никогда не выходила за рамки ее больного разума, каждый раз оставаясь отложенной на подкорках, словно громоздкий фолиант, оставленный и давно позабытый в лабиринте ее сознания средь нескончаемых рядов ее помутневших воспоминаний. Отель протягивал к ней свои сухощавые, когтистые лапы, источающие зловонный смрад гниения, окутывающий девушку с ног до головы, выделяя меркаптаны и самовоспломеняющийся дифосфин, окутывая своим зловонием и пламенем, разъедая ее и без того поломанный разум. Десница крепко обвита вокруг ее горла, не позволяя сделать вдох. Она никуда не отпустит девушку, как не отпустит и тот, кто управляет этими конечностями из сокрытых тенями кулис. Больна. Ты больна, Скарлетт. Больна, как твой родной отец. А родной ли он вовсе, если все это время ты в самом деле даже не знала его? Она не знала своего отца, как абсолютно не знала и себя саму. Что она из себя представляла на самом деле? После времени, проведенном на этом инфернальном острове она больше не узнавала себя. Внезапно взращенная в ней животная жестокость окутала ее, словно погребальный саван, наверняка отыскавшая своего истинного хозяина. Нет, это было не животным, это было нечто от человека, присущее только людям, их истинному нутру, которое каждый так тщательно отрицает, напуская на себя маску святости, словно это искупляло все потаенные и отрицаемые самим человеком грехи. Однако, от зажмуренных век монстр никуда не исчезнет. Эфемерное забвение, что дарует успокоение, но не обеспечивает безопасность. От кого мы пытаемся бежать, и кому пытаемся солгать? Очевидно, лишь самим себе. Что значит «любить себя таким, какой ты есть»? Принять все свои недостатки, но только ли внешние? Почему мы отрицаем то, что делает нас людьми? Зачем же отрицать тьму? Мрачна не та твоя часть, что сочится гноем, а та, что отрицает существование тьмы. Скарлетт уже практически не пытается отрицать свое безумие. Что пугало ее больше всего, так это то, что она больше не боялась этого. Нет, не пугало: изумляло. В девушке больше не осталось чувств, ведь все то, что в ней копилось столь долгое время, она давно выпустила. Остров отнял у нее все, и трансплантировал нечто свое собственное, вырвав старый пластырь вместе с кусками плоти, открывая гною путь наружу. Он жестоко и беспощадно затолкал в ее открытую, еще кровоточащую от нещадного постороннего вмешательства рану то, что было нужно ему самому, не беспокоясь о том, готова ли к тому сама Скарлетт, и насколько это будет болезненно. У нее не было сил бояться, плакать, отрицать и чувствовать что-либо. Единственное чувство, которое она ощущала всем своим существом это чувство, словно она тонула в неиссякаемо глубоком Атлантическом океане безумия, окруженном бесконечной тьмой и беспомощностью. Каждый день, каждый час, каждая минута - это борьба с собственным разумом, который медленно, но верно ускользает от нее. Она ощущает, как сознание разрывается на части, как мысли становятся все более запутанными, непостижимыми, зверскими. Девушка пытается ухватиться за что-то, что было бы способно помочь ей сохранить рассудок, но все кажется таким зыбким и ненадежным, и она каждый раз проваливалась в бездну вновь и вновь. А может все таки... Маяк, или ее личный палач? Каждый раз, при одной лишь только мысли о том, что она заперта в клетке своего собственного разума, и нет никакой возможности выбраться, в ее голове возникает образ явно самого ненадежного ключа. Ключ, который сам запер замок этой клетки. Ключ к разгадке, спасению, или ключ, способный отпереть дверь к ее собственному концу? Столь громкое имя: Винсент Синклер, вызывающее у Скарлетт самые разные ассоциации. Вот он: в своем обычном дорогом костюме, эти проницательные, пронзающие душу темные глаза, темные волосы с легкой проседью, дополняющие мрак его бесконечно глубоких глаз. Таинственный полумрак темного номера пронизан отблесками горящего камина, создающего на стенах и потолке причудливую игру теней. Атмосфера наполнена дыханием изыска и прикосновения к чему-то сокровенному, но в то же время давило всей своей грузностью, вслух заявляя об опасности постояльца этого номера. Тяжелые портьеры на окнах, темное дерево мебели и слабое мерцание огня, нагло посмевшего разгонять таинство здешнего полумрака, добавляют помещению неповторимого шарма. Здесь, рядом со Скарлетт располагался не менее таинственный мужчина, все его существо твердило о скрытой угрозе. Винсент был олицетворением собственного номера, в котором проживал. Атмосфера окутывала с головы до пят, словно дурманя. Казалось, здесь можно позабыть о всех заботах и всецело отдаться этой дымке неизвестности, позволив ей целиком поглотить себя. Этот номер так и принуждает девушку погрузиться в мрачную атмосферу прошлого в сопровождении потрескивающего камина, тепла мерцающего света и прохладой мягкой кожаной кушетки за ее спиной. Однако, здравый смысл никогда бы не позволил это сделать. Скарлетт бы не смогла, помня каждую их встречу и то, как тяжело она переносит все его "лечение". Они оба знали, для чего они здесь. Тиканье часов в воцарившейся тишине глухо било по ушам под аккомпанемент неприятного писка. Скарлетт слегка поморщилась от нахлынувшего ощущения в ушах, которое вот-вот грозило перерасти в мигрень, и от мужчины это, безусловно, не ускользнуло, как не ускользала ни одна деталь, касающаяся нее. — Вы в порядке, Мисс Кацен? — спросил он своим обычным, спокойным и гипнотичным голосом, который то и дело погружал девушку в омут собственного подсознания, и в моменты, когда он начинал говорить, она, несмотря на все страхи и опасности, была готова остаться в этом кабинете навечно. — Да, в полном. Просто... — девушка не успела даже начать объясняться, как ее речь внезапно прервалась доводом Синклера старшего, как это неоднократно случалось и раньше. — Тиканье часов? Да, я заметил вашу восприимчивость к данному звуку еще в первый наш сеанс. Впрочем, вы не похожи на человека, страдающего гиперакузией. Ваша повышенная нервная возбудимость, полагаю, тому причина, — на его лице играет такая привычная и знакомая ухмылка, что в любой момент, казалось бы, способна перерасти в хищный оскал голодного зверя. Безразличный и расчетливый тон, в котором слышались нотки неподдельного интереса, с которыми были сказаны эти слова, вернули Скарлетт к реальности. Теперь он вновь казался ей лишь зверем, который, облизнувшись, набросится на нее в любой момент, когда она ослабит бдительность. Теперь излишний лоск его номера начал мозолить глаза, как и все в этом отеле, став таким тошнотворным и отвратительным для девушки, но лишь одна деталь, по неизвестной даже ей самой причине, не вызывала у нее тошноту. Он. «Причина тебе неизвестна, или ты не желаешь ее признавать?» - этот вопрос прозвучал внезапно, голосом свиночеловека, который по сей день наведывается в ее кошмары. Даже после всего, что он с ней делал, она не может заставить себя всецело возненавидеть его. Каждую ночь, которую она проводит в сопровождении застилающих глаза слез, она твердит себе: "Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!"; она признается себе в ненависти, внушает ее себе, но в тот же миг умолкает, погружаясь в воспоминания и неправильные мысли, накрывающие ее разум сплошной пеленой. Этот мазохизм - очередное проявление ее болезни, поломанного механизма внутри нее? Ее изувеченное сознание безустанно и безвозбранно возвращалось к образу взрослого мужчины, которое так противоречиво выставляло его перед Скарлетт, вынуждая ее столь самозобвенно возвращаться в его кабинет снова и снова по собственной воле, подчиняясь неизвестной природы порывам. Заметив поникшее состояние своей "подчиненной", а впрочем, подчиненной ему во всех возможных смыслах, Винсент поспешил перейти сразу к делу, не церемонясь. Он объяснил, что результаты предыдущего гипноза были крайне удовлетворительными, ведь подсознание, столь долго скрывающее самые сокровенные мысли и чувства, дало трещину, которая обнажать все самое темное, что она держала под запретом. Скарлетт продемонстрировала весь спектр эмоций после гипноза и, это было абсолютно нормальным явлением. Такой быстрый результат крайне удовлетворял терапевта, отчего ему так сильно хотелось задать вопрос: "Как скоро ты примешь свою мрачную ипостась, Скарлетт?" — Я хочу опробовать на вас снова регрессивный, но на этот раз разговорный гипноз. Это был бы весьма полезный опыт для вас, Мисс Кацен. Рефрейминг в вашей ситуации был бы крайне бесполезным, а потому, как бы ни хотелось, мы вынуждены использовать метод регресси. Нам важно вынести все имеющиеся чувства на поверхность. Нельзя позволить вашей алекситимии и самообману взять над вами верх. Винсент сидел, облокотившись на спинку своего кожаного кресла, закинув ногу на ногу. Его лицо не выражало никаких эмоций, это было простое обращение профессионала к своему объекту исследований пациенту. «...опробовать на вас...». Как на подопытной крысе. Это то, что ты имел ввиду, Синклер старший? Под его пристальным взглядом Скарлетт хотела провалиться под землю - он всегда имел на нее подобное воздействие. В то же время, она не была способна ничего ответить ему. Он никогда не заставлял ее приходить к нему снова и снова, соглашаться на сеансы, впрочем, по-крайней мере, открыто не делал этого. Он потянул за нити так, чтобы Кацен решила, что она сама идет на это, чтобы ей хотелось возвращаться вновь и вновь по собственной воле. И у него отлично это получилось. Лицо девушки исказилось то ли от удивления, то ли от страха от предстоящей неизвестности, что всегда чревата. В ее бездонных голубых, словно ясное небо, глазах, плескался целый спектр эмоций, страх и искреннее изумление, граничащее со смущением от неизвестности того, что она способна наговорить в таком состоянии, и что она увидит в очередной раз в состоянии регресии, отбрасывающей ее назад в прошлое. — Это обязательно? Может, использовать... — Не успела Кацен, как и всегда, вставить свое слово, как мужчина вновь прервал ее, обозначая возможность избежать возвращения в прошлое чем-то неосуществимым. — Интеграция всех противоречивых чувств, которые вы начали принимать лишь недавно, необходима для вас, Мисс Кацен, и именно с помощью данного метода я лучше всего могу помочь вам разобраться в потоке мыслей. Не волнуйтесь: я, безусловно, оставлю после себя пару положительных постгипнотических суггестий в вашем разуме по окончании сеанса, — раздался глубокий голос хозяина отеля, от которого девушке уже прямо сейчас хотелось погрузиться в свой собственный "летаргический сон" на такой ненавистной, но одновременно уже такой знакомой кушетке, под аккомпанемент манящего в свои когтистые объятия голоса. Будь его воля, он, кажется, с радостью бы ухмыльнулся от того, что сам же и сказал, но не стал отпугивать и без того нервную Скарлетт еще больше. Администратор внезапно замолчала, не имея сил и возможности ему перечить, закусив нижнюю губу изнутри. В его кабинете она старалась не обгрызать кожу с пальцев, и здесь она заменила эту привычку на более щадящую, закусывая губу каждый раз, когда испытывала неловкость перед ним. Глаза девушки опустились к аккуратно сложенным рукам на ее коленях, погружаясь в сомнения перед предстоящим сеансом. Воздух пропитан молчаливым, невысказанным пониманием, которое сейчас источает мужчина и пронизывает разум Скарлетт, пронзая взглядом своих проницательных и темных глаз, от которых не могла ускользнуть ни одна малейшая деталь. На секунду, она ощутила что-то теплое от внезапно переменившегося холода его глаз на абсолютное понимание, то самое чувство безопасности, которое не мог обеспечить ей ни один другой человек, и даже ее родные люди, словно Винсент был единственным способным понять ее человеком - признание сложного гобелена, сотканного между ними, - или это всего лишь выдумки больного разума Скарлетт. Вероятно, второе. Безусловно, это чувство безопасности было мнимым и фальшивым. Он - зачинщик сия торжества, тот, кто является причиной всех ее проблем и, рано или поздно, сломит ее полностью. Отпугивало ли это ее? О, еще как. Отталкивало ли, заставляло задумываться о побеге? И да, и нет. Сложно сказать. Скарлетт по просьбе мужчины легла на кушетку: разговор их обещал быть долгим. Столь долгим, что он породит очередную волну слухов среди ее новоиспеченных коллег, которых, как выяснилось на последнем сеансе гипнотерапии, девушка уже успела возненавидеть, и более даже не пыталась отрицать этого. Интересным было то, что эти слухи, несмотря на то, что отношения администратора со старшим Синклером не выходили за рамки "рабочих", порождали в ее голове причудливые фантазии. Быть может, занятие "повышением" в его кабинете, о котором так безустанно болтал персонал, понравилось бы Скарлетт куда больше, чем эта гипнотерапия, нещадно искажающая и травмирующая ее и без того надломленный разум. «Нет, глупость какая. Хватит!» Кацен спрятала бушующее море своих голубых глаз под внезапно отяжелевшими веками после того, как хозяин отеля щелкнул пальцами. Каждый сеанс гипноза был похож на предыдущий. Вспеглощающее чувство, как сердце сжимается от страха и отчаяния, от незнания, что делать дальше. Девушка чувствует, как ее разум медленно погружается в темноту, и она не может остановить этот процесс, лишь усугубляемый Синклером старшим. Она - марионетка в его руках, множество невидимых нитей протянуто от ее рук к кукловоду, который дергает за них так, как ему вздумается, и как он сочтет необходимым. Она никогда не видела в его глазах ничего, хотя бы немного походящего на сопереживание и, по правде говоря, Скарлетт была бы рада, если бы она видела в них простое безразличие, а не животный интерес, вызывающий у нее ощущение, словно он в любой момент набросится на нее, словно затаившийся хищник, которым он и являлся. Он был диким зверем, сумевшим адаптироваться под современный цивилизованный мир, а она была агнцом, которого он, рано или поздно, принесет в жертву своим высшим целям. Синклер начал разговор, старательно вытягивая на поверхность все, что ему было необходимо знать. Ему было плевать, что чувствует Скарлетт, в его целях не было помощи. Она - самый ценный его подопытный, и он сделает все, чтобы Кацен не ускользнула от него. Он был охотником, а она - его добычей. Скарлетт знала это наверняка, осознавала всем своим существом. Но ее разум был болен. Эндогенный психоз, параноидная шизофрения? Диссоциативное расстройство личности с элементами мании? Или, может, добавить к этому букету стокгольмский синдром, который с раскрытыми, как пасть, руками, приглашает ее в свои объятия, в коих она встретит свою погибель? Смерть от рук палача, которым при жизни она была до беспамятства одержима, но никак не могла себе в том признаться. Девушка отвечала на его вопросы без всяких возражений, находясь под гипнозом, в его полной и абсолютной власти, одновременно наблюдая расплывчатые образы в состоянии особого видоизменения естетсвенного сна. Вот оно, первое воспоминание, всплывающее в ее сознании не только каждый раз, когда она была под гипнозом, но и каждый раз, закрывая глаза, каждый день, каждую ночь, минуту и секунду своего отягощенного этим воспоминанием существования. То, что снова и снова заставляет ее погружаться во мрак собственного разума, наотрез отказываясь воспринимать произошедшее как реальность. Видение было расплывчатым, почти невидимым, лишенным всякой апперцепции, но она наверняка знала, что видела, ощущала это всем своим нутром. Дереализация, остатки раздробленного черепа, окрапленная красными пятнами стена позади тела, вид растекающегося по полу серого вещества из головы того, что когда-то было ее отцом и последовавший за этим неподдельный, ни с чем не сравнимый животный, исполинский ужас. Скарлетт почувствовала, как по ее щекам начинают литься предательские слезы, но они немы, молчаливо скрывающие в собственном ядре нечеловеческую боль, взвалившие на себя ответственность за ношу этого бремени в абсолютном одиночестве, не произнося ни слова, точно также, как это делала и сама Кацен. Она плакала - плакала наяву; мокрая и ровная дорожка слез образовывалась на ее щеках вновь и вновь, и будет продолжать позорить девушку перед начальством до тех пор, пока не оставит за собой огромный след, схожий со следом черной мамбы на зыбучем песке, всецело отравившей ее своим ядом и горечью, что породил этот неизгладимый след. Скарлетт может смыть это со своего лица, но она никогда не будет способна отмыть эти пятна с собственной души. Наваждение проходило, а вместе с тем ее покидало и чувство горя, сменяясь полной отрешенностью. Она не чувствовала ничего, кроме всепоглощающей пустоты, образующую некую прогалину в ее душе, словно из нее только что вырвали какую-то важную часть. То, что должно быть на месте, но там была искусственная дыра, на месте которой, определенно, было что-то очень значимое, но она уже об этом не помнила. Теперь она отвечала на вопросы более машинально, словно бесчувственный робот, как если бы в один миг у нее отняли все то человеческое, что у нее было. Второе воспоминание внезапно заполонило ее разум, снова скрываясь в непроглядной дымке, скрывающей полную картину от ее любопытных глаз. Что-то, с помощью чего ее мозг пытался залатать рану, заполнить искусственно образовшуюся проплешину, да только это не способно вылечить ее. Это лишь больше заманивает ее в пучину безнадежности. Это то, что таится в самых потаенных уголках, заперто на множество замков, но Скарлетт некуда бежать: гипноз действует на нее так, пытаясь открыть ей глаза на правду, и достает из самых глубин те отрицаемые ею чувства, которые нужны ему самому. В нос ударил запах дорогого парфюма, и было ли это наяву, или это был всего лишь очередной симптом гипноза, Скарлетт не могла сказать наверняка, ведь мало что осознавала сейчас, находясь не в здравом рассудке. Крепкая рука, обвившая ее хрупкую талию, словно способная разломить ее одним лишь слабым нажатием, притянула к себе, и ощущалась она сейчас физически, полностью погружая девушку в воспоминания этого вечера. Винсент Синклер, удививший Скарлетт своим внезапным появлением на торжестве, перед ней, вызвал у нее волну тревоги. Только тогда она полностью осознала, насколько сильно его боится. Но что это..что-то еще, не похожее на страх. Не похожее на негативное ощущение. Это чувство возросло в геометрической прогрессии в тот момент, когда ее начальник, крепко прижамающий ее к себе за талию одной рукой, а второй так бесстрастно и легко оторвал застажку от ее платья, когда непокорная подчиненная отказывалась уходить с праздника, который предназначался не ей. Ее окатила страшная волна различных чувств: гнева, негодования, разочарования и чего-то еще...что-то, что затеплилось в ее душе от такой близости с хозяином отеля. Что-то, что в тот вечер она даже не заметила, или же мгновенно отогнала от себя, но гипноз, способный пролезть в самые потаенные уголки ее воспоминаний, извлек то, что было необходимо. Его палец, тогда так внезапно пробежавшийся по ее оголившейся спине вдоль ее позвоночника, вызвал у нее волну мурашек. От страха, или причиной было нечто большее? Она почти физически ощущала, как его пронзительный взгляд изучает изгибы ее шеи и хрупких плеч, оставляя обжигающий след после каждого движения внимательных глаз. Сейчас, наблюдая эту картину под воздействием гипноза, и одновременно неосознанно отвечая на вопросы сидящего перед ней наяву Синклера, в ее голове всплыла столь ощутимая, столь неправильная, грязная фантазия, подпитываемая неизвестной природы желанием. Что, если бы он оторвал застежку этого платья при совсем иных обстоятельствах все с тем же властным, холодным и высокомерным взглядом, но источающим совсем иные чувства? Настоящая волна мурашек в реальности пробежалась по ее телу вместе с фантазией о том, как по ее оголенной спине скользит не его изучающий территорию заинтересованный палец, а его ладонь в более откровенном и чувственном прикосновении, вызывающая легкую дрожь от соприкосновения холодного металла множества перстней на его пальцах. Наваждение искаженного гипнозом и болезнью разума сменилось другим, и в своей галлюцинации Скарлетт физически оказалась в его кабинете, внезапно ощутив тепло чужого тела своей спиной, прижатой к чужой груди, и цепкие руки на ее талии. На ней все то же платье, и мужские руки, лица владельца которых она не могла видеть, но могла слышать столь знакомый голос, скользнули от талии вверх в откровенном жесте, и движением лишь двух пальцев вырвали злосчастную застежку. *** — Как думаете, как изменилась бы ваша жизнь, если бы тело нашли не вы, а ва... — Винсент, расслабленно восседавший в своем кожаном кресле, словно на троне, заправляя не только этим номером, отелем и островом, но и разбитой душой, что лежала напротив него на кушетке, вдруг прервал свой вопрос, слегка прищурился и внимательно взглянул на Скарлетт, которая, по какой-то причине, стала выглядеть отчужденнее, и словно не стала бы реагировать на его вопрос сейчас. Синклер слегка склонил голову набок, огядывая ее с сверху донизу и считал ее настроение и язык тела, пытаясь сделать определенные для себя пометки и понять этот непредвиденный поворот событий. Девушка лежала без сознания, погруженная в глубокий гипноз, на данный момент совершенно переставшая реагировать на любые слова и действия терапевта. Эксперементатора, безусловно, это заинтересовало. Он слегка поддался вперед, и его взгляд вдруг привлекло внезапное движение ее ног, к которым он не медля обратил свой взор, и подметил едва заметное, но столь громко говорящее о сути дел, движение: все тело девушки было неподвижным, спокойным, как и ее бледное прекрасное лицо, кроме ее ног - она слегка свела их, сжав бедра вместе, словно наблюдая что-то определенное, что заставило ее подобным образом сдержать конкретные чувства. Винсента это должным образом заинтересовало. Он хмыкнул, и, снова откинувшись на спинку кресла решил умолкнуть, не став заканчивать или повторять вопрос, который до девушки, в конце концов, в любом случае не дошел бы. Его дело на данный момент - наблюдать и всматриваться в каждую малейшую деталь, как опытный исследователь. *** Скарлетт практически физически ощущала самодовльную ухмылку владельца отеля, который стоял так близко к ней, вплотную прижимая ее оголенную спину к себе. Его внимательные пальцы немедленно нашли рукава ее платья, медленно проведя ладонями вниз по ее плечам, окропляя нежную кожу ее спины мурашками от соприкосновения с холодным металлом. Мгновение – и ее платье с тихим шелестом массивных тканей поползло вниз. Та версия Винсента, что породил ее больной, голодный разум, хищно ухмыльнулась, издав тихий смешок, дыхание от которого обожгло ее ухо. Все это время его лицо находилось у ее собственного, а она того даже не замечала. Она оказалась перед ним нагой, полностью обнаженной как телом, так и душой. Он всегда видел ее насквозь, всегда был способен дернуть за те нити, что были ему необходимы, и это лишь веселило мужчину. Таким она его видела. Безжалостным, хищным, деспотичным, полным власти над ее разумом и телом. Скарлетт до одури боится своих мыслей, словно паутины, что затягивает ее в бездну первородного греха и грязи, в бездну отчаяния, страха и безумия, из которого она никогда более не найдет выхода. Но в то же время она боится, что без него она не сможет думать, все равно что без мозга, который управляет ее действиями. Он будто всецело властен над ее волей, является единственным, кто способен обуздать ее, и без него она бы перестала видеть ориентир. Ей нужно, чтобы ее вели, чтобы ей переломалм задние конечности и заново учили ходить, но в то же время она сопротивляется и доказывает себе, что способна справиться со всем сама. Она чувствует себя раздвоенной, словно разорванная на две части, не способная принять конкретное решение, не способная решить, что ей чувствовать. — Ты не властна даже над своей судьбой и волей и имеешь смелость думать, что у тебя есть исключительное право вершить чужие, поддаваясь животным порывам? Как презабавно! — Мужчина за ее спиной совершенно точно подловил ее рассуждения, и эти мысли прозвучали в наваждении голосом Винсента, который насмехался над ней, как делал всегда и в реальности. Только сейчас он прямо высказывал все, что мог думать о ней, не беспокоясь о формальностях и нормах. Он расположил свои прохладные ладони на ее ребрах, медленно, крайне откровенно, слегка перебирая пальцами, скользнул руками вниз до ее талии, а затем переместил их на ее живот, проложив себе обратный путь наверх, уже к ее груди, накрыв обе своими ладонями. — Не этого ли ты всегда хотела, Малышка Скарлетт? — прошептало порождение ее разума, принявшее облик Винсента, прямо у ее уха, слегка касаясь губами нежной кожи мочки, и тихо, почти неслышно и чуть хрипловато рассмеялось. Если бы он не стоял за ее спиной, то мог бы наблюдать ее перекошенное от ужаса лицо, с одновременно закушенной губой. От страха и тревоги, или от непреодолимого желания, завязывающегося в тугой узел от ощущения его прохладных пальцев, накрывающих ее обнаженную грудь? Это выражение лица выглядело крайне увеселительно. Кацен дрожала: то ли от озноба, то ли от страха, а может - от желания? В любом случае, она не нашла в себе сил ни на что иное, кроме как солгать, не желая говорить правду даже своей галлюцинации и, нервно вздохнув, дрожащим голосом пролепетала: — Д-да, Винсент, — что? Но это ведь совершенно не то, что она хотела сказать! Внезапно слетевшее откровение с ее уст шло вразрез с ее планами. Она должна была соврать, а не утвердительно ответить на его грязные слова! Нет, черт! Владелец отеля, все еще крепко прижимающий Скарлетт к своей груди, самодовольно ухмыльнулся, после столь откровенного признания словно грозясь поглотить ее. — Умница, хорошая девочка. Признай наконец свое истинное "Я", хотя бы самой себе, — прозвучал такой любимый знакомый тембр, слышимый эхом, словно повсюду и нигде одновременно. Смогла бы она сдержаться, если бы он назвал ее так в реальности, этим же самым голосом, что всегда так сильно по неизвестной причине ее манил? Она и не замечала, как ее тело, лежа на кушетке, снова неосознанно свело ноги вместе от нахлынувших чувств и тугого узла в нижней части ее живота, реагируя на каждую ее галлюцинацию во время гипноза как на объективную реальность. *** — Д-да, Винсент, — раздался бормочущий и почти неразборчивый шепот его пациентки, который мгновенно привлек к себе свое абсолютное внимание, и хозяин отеля обратил свой взор на ее лицо, приподняв брови в легком изумлении. Что она видела? Почему эта одна единственная фраза вырвалась сквозь транс? Он снова оглядел Скарлетт с ног до головы и, отметив повторное движение вдруг сжавшихся вместе женских бедер, и вдруг его разум постиг одну простую вещь: что это было за движение и что за чувства оно за собой скрывало. Если бы Кацен увидела, в какой жуткой и самодовольной ухмылке исказились его губы, и сколь хищным стал его взгляд, она бы наверняка вскочила с кушетки, и в ужасе сбежала из злополучного, инфернального номера, являющегося порталом в ад. Словно для полноты картины на данный момент ему не хватало еще и облизнуться, как перед самой сытной трапезой. Однако Винсент был не тем человеком, что поддается любого рода порывам, так и сейчас он не стал тратить много времени на самодовольство и подпитку своего тщеславия, почти мгновенно приняв свой прежний невозмутимый вид. Он сгорал от всепоглощающего желания узнать, что творилось у нее в голове. Животный исследовательский интерес захватил его разум, уповая лишь на то, что Скарлетт ответит на его вопросы, не проигнорировав их в состоянии транса. *** "Дура! Его сын - твой ровесник!" — пыталась достучаться до себя она остатками своего здравого рассудка, хотя бы такой незначительной в ее ситуации деталью, ведь на самом деле главная причина сомнительности этих чувств заключалась в совсем другом. Если ее поломанный разум игнорировал одно, в таком случае, она постарается компенсировать свое безразличие иного рода предупреждениями. Но в ней метались две совершенно нетождественных друг другу, диаметрально разных личности. Как сложно было мыслить здраво, когда ее обнаженную грудь держит он, главный объект ее самых страшных кошмаров и самых неправильных и порочных фантазий, а его дыхание на ее шее заставляло ее кожу плавиться. В глубинах ее души, в первозданных водах бескрайнего мирового океана ее бессознательного бушуют противоречивые чувства и страхи, словно волны, бьющиеся о скалы. Она всеми силами пыталась отрицать свою самобытную заинтересованность в этом взрослом мужчине, который в буквальном смысле годится ей в отцы, но эта большая разница в возрасте являлась тем, что не отталкивало ее, а привлекало, вынуждая ноги подкашиваться лишь при одной мысли о возможной связи, что еще больше пугало ее. Она пугала себя сама. Это результат ее искаженного болью разума, отчаянно метающегося в тенях глубин неизвестности в поисках якоря, за который можно зацепиться как за единственное спасение. Ей стоило оставить эти глупые, совершенно безрассудные и такие предосудительные мысли, но она не могла. Эта влюбленность - стокгольмский синдром, который, словно пламя, одновременно согревает и обжигает. В ее глазах он - ее единственное спасение, но в то же время он - ее проклятие. Он - воплощение хаоса. Он - сам хаос. Винсент словно самоцвет, отбрасывающий блики своего внутреннего мрака и проецирующий свой хаос на девушку, беспощадно но внимательно заполняя тьмой каждую клеточку ее тела до краев, передавая ей свой собственный мрак. Он аккуратно и кропотливо собирает свой собственный конструктор, извлекая исходные детали из Скарлетт и переставляя на нужные ему места. Она боится его власти над ней, его манипуляций, которые, словно паутина, опутывают ее сердце. Девушка чувствует себя беспомощной, словно птица, запертая в клетке. Она страдает от его жестокости и бесчувсвенности, словно от ударов молнии, которые пронзают ее душу. В то же время она боится остаться одна, словно в пустыне, где нет ни капли воды. Скарлетт обнаружила, что ощущает себя именно такой, когда думает о том, что он может исчезнуть из ее жизни. Быть может, это и есть причина, по которой она не сбегает с острова первым же паромом? Она чувствует себя потерянной, словно корабль, который потерял свой курс в бушующем море. Его аура темна, и он поглащает любые падающие на него излучения света, исходящего от других людей. Но, если он так мрачен, если его душа так черна, то почему он отбрасывает на Скарлетт свои блики? Черный цвет не имеет свойства излучения и отражения света в любой части видимого спектра. Быть может, тогда все не так просто, как может показаться на первый взгляд? Стало быть, чернота его души, возможно - маска? Его рука, прерывающая ее мысли, плавно спустилась к ней на бедро, вторую оставив покоиться на женской груди. Он сжал ее нежную и бледноватую кожу, впиваясь острыми гранями своих перстней в нежную плоть. «Не этого ли ты всегда хотела, Малышка Скарлетт?» Так хотелось все отрицать, но столь предательский очередной приглушенный стон слетел с ее уст. Ее тело ее не слушалось, ну и, что уж говорить - ее разум тоже! Она не могла дотронуться до него в ответ, стоя, словно увековеченная античная статуя, в то время как его прикосновения девушка ощущала всем своим существом. Он - словно умелый, одержимый исследователь, изучающий пальцами каждым дюйм ее тела, каждый потаенный уголок, каждый изгиб, подмечая все совершенства и изъяны, касаясь там, где никому не дозволено было касаться. Ученый натуралист, врач, пальпирующий ее тело и изучающий на предмет болезни, любовник, или ребенок, который получил в подарок новую игрушку? Каждое касание отзывалось сумасшедшим импульсом, распространяющимся по всему телу непомерной тревогой вкупе с такого сильного уровня вожделением, раннее девушке незнакомого. Грязнота и испорченность момента было именно тем, от чего с восторгом плесал каждый демон в ее медленно, с каждым днем все более мрачнеющей душе. Насколько этот мужчина был старше? Насколько этот человек был прогнившим изнутри, готовым в любой момент уничтожить ее, сломить, как ничего не значащую фигурку солдатика на карте военной стратегии, склеить скотчем и переставить на ту позицию, что ему нужна? И, наконец, когда же он сделает свой последний шаг, уничтожив ее окончательно? Каждое касание ощущалось обжигающим, ужасающим и пленящим своей опасностью морозом, одновременно с благоговением, что Скарлетт не могла удержать в узде. Она до крови закусывала губу, не способная издать и звука, словно ее лишили голосовых связок и собственной воли. Синклер старший насмехался над ней, тихо посмеиваясь над ее беспощностью и нарастающим страхом, граничащим с отрицаемым ею вожделением, покорностью и готовностью пойти на любые уступки перед ним. Он, кажется, шептал что-то ей в шею, обжигая своим ледяным дыханием нежную кожу, кажущуюся сейчас такой тонкой, словно она в любой момент могла разорваться, как натянутая струна, параллельно прокладывая влажный след от ее шеи до плеча, иногда больно покусывая, как бы обозначая свою собственность, и вынуждая ее извиваться как гремучую змею под напором его рук и нахлынувших чувств. — Ты никуда не денешься. Ни от себя, ни тем более от меня, ни от правды, что ты так старательно пытаешься от всех скрыть, — шептал его голос, окутывая девушку с ног до головы. Голос, подобный бархату, обволакивает слух, словно нежный поцелуй, лаская ее и успокаивая, одновременно с тем топя девушку в диких водах ее собственной души, окуная с головой, не позволяя вынырнуть и сделать вдох, подписывая Скарлетт на мучительную смерть от асфиксии, утопленная в тайнах ее подсознательного. Он гипнотизирует, словно сильнодействующие чары, завораживая и унося в мир безмятежности. Низкий тембр, словно густой туман, окутывает сознание, стирая все невзгоды и тревоги. Этот голос - истинное воплощение гармонии, спокойствия и покровительства, столь контрастный самой сути его владельца. За этой спокойной гладью воды скрывается нечто темное и опасное, заставляющее беспрекословно подчиняться тех, кто его слушает; он проникает в самые глубины души, исцеляя ее и даруя ощущение безмятежности, в то время как сам Винсент этой безмятежности лишает в одно моновение. Он - энигма, таящая в себе огромный водоворот тайн и опасности, которым никогда не суждено быть разгаданными. Не важно, сколь огромная вереница умозаключений вспыхнет в голове Скарлетт - она никогда не будет способна до конца осознать его истинную суть. Превосходный актер, безупречный кукольник. *** Винсент простоял около 5 минут в раздумьях о том, каким образом ему стоит сформулировать вопрос так, чтобы девушка не сумела увильнуть от него, или ответить на него не так, как ему то было нужно. Вопрос "Что ты видишь?" слишком банален и очевиден, она может не отреагировать на него. Мужчина должен буквально вторгнуться в ее разум и стать его частью, сказать что-то такое, чтобы подстроиться под наваждения Скарлетт одной лишь ненароком слетевшей с губ фразой. Ох, если бы ты только знал, что ты уже неотъемлемая часть ее разума. А она твоего? Самым рациональным решением ему показалось задать вопрос, возможно не тождественный с ее галлюцинацими, однако способный поддеть ту самую струну, что всегда распространяла болезненные волны по ее телу, если ее вдруг намеренно задеть. Винсент ухмыльнулся, встав с кресла, и медленной, размеренной поступью направился к кушетке. Он присел на самый ее край, не касаясь и не беспокоя Скарлетт своим присутствием, но желая в этот момент оказаться как можно ближе к девушке, рассмотреть и уловить каждую ее эмоцию, стремящуюся промелькнуть на ее лице. — От чего ты так отчаянно бежишь, Скарлетт? — спросил он низким голосом, чуть наклонившись к ней, чтобы заправить выбившуюся прядь светлых волос цвета кварцевого песка ей за ухо. Он не особо отдавал себе отчет в этом действии и, если бы его спросили зачем он это сделал, вряд-ли бы он ответил что-то не расплывчатое. Этот вопрос определенно поддел в ней что-то важное, и Синклер ни капли не сомневался в том, что это сработает, что, безусловно, снова вызвало у него самодовольную ухмылку. — От...себя. От признания собственного безумия. От Винсента Синклера, — ее голос дрожал, как от мороза. Она не могла соврать. Гипноз выдавал все самые потаенные и так надежно запрятанные тайны ее искалеченной души. Его подобный мягкому бархату с легкой хрипотцой шепот обволакивал ее тело и вытягивал ее секреты наружу, словно магнит. Его главной целью было признание ею собственного безумия, однако на данный момент он, по неизвестной причине, решил оставить эту часть ее фразы на потом, сделав акцент на том, что его сейчас почему-то заинтересовало больше, чем ее бегство от своего внутреннего "зверя". — От Винсента Синклера? — мужчина был крайне позабавлен таким ответом. Девушка словно не осознавала, кто находится перед ней, с кем она разговаривает, однако то было неудивительно: в таком состоянии, во время гипноза подобное помутнение сознания было обычным делом, но это не отменяло того факта, что складывающаяся ситуация крайне удовлетворяла Синклера старшего. — Чем же он вас так пугает, мисс Кацен? Девушка пробормотала что-то невнятное, словно была занята мыслями, что полнили ее разум, совершенно не интересуясь ничего не значащим для нее сейчас разговором. Столь долгожданное ощущение прохладных рук и контрастно горячих губ "спасителя" на ее обнаженном теле ощущались намного более значимыми, нежели ответы на вопросы некого голоса, раздающегося на подкорках разума и не расцененного ее бессознательным как нечто, что является частью этого маленького, наиприятнейшего забвения, что заполонило ее порочный разум. Настолько долгожданное, что, если бы у девушки были силы, она бы начала извиваться на кушетке, сама того не осознавая. Винсент отстучал пальцами спокойный, знакомый лишь ему одному ритм по своему колену, устремив свой взор куда-то в пол с легким прищуром, словно погрузившись в не менее глубокие размышления, что и сама Скарлетт. Затем владелец отеля обернулся к девушке, одаривая ее спокойным, впервые не выражающим никакого превосходства, надменности и жестокого интереса. В его темных глазах не было ничего, кроме простой умиротворенности, с коей он редко удостаивался честью пересечься путями. Он решил повторить свой вопрос, перед этим наклонившись к ее лицу, чтобы прошептать это так, что она могла бы ощутить щекочущее и слегка прохладное дыхание на своем носу: — Чем вас так отталкивает Винсент Синклер? Она промолчала, чем совсем не вызвала у мужчины реакции. Только он мог быть таким терпеливым, зная свое дело лучше кого-либо другого. Почему именно к ней он оказывал такую терпимость, не проявляя признаков негодования от столь долгого ожидания? Затаившийся хищник, или человек, сам не осознающий своих чувств? Вдруг, в раннее прерываемой только сопением и столь назойливым тиканьем часов тишине, раздался все такой же дрожащий, но уже более искренний голос Скарлетт, словно она наконец собралась с силами, чтобы дать ответ на волнующий хозяина отеля вопрос. — В том и дело, что не отталкивает. Совсем наоборот. Это неправильно, — эта искренняя и невинная на первый взгляд исповедь подписывала девушку на смертную казнь. Она сама возносила себя на эшафот под пристальным вниманием палача, смиренно размещая свою шею на обагренной чужой кровью плахе по собственной воле, на которой уже тысячи раз до нее было свершено множество судеб. Мужчина обратил взгляд своих темных глаз на слегка подрагивающие губы и челюсть девушки, словно в ней металось два противоречивых чувства. Она боялась чего-то, а может, чего-то отчаянно желала? Пальцы Синклера нашли женский подбородок, как будто столь невесомый, почти неосязаемый жест был способен избавить Скарлетт от тремора. Будто таким образом он пытался рассмотреть ее лицо лучше. — Совсем наоборот? Что же ты имеешь ввиду под этим? — он сделал затяжную паузу, выжидая момент и подбирая слова, что возымеют самый лучший эффект — Не стесняйся своих чувств, ты можешь доверить мне их, — Винсент не отрывал своих пальцев от ее подбородка, внимательно вглядываясь в ее подрагивающие от беспокойного "сна" ресницы. Глаза ее персонального Дьявола следили за каждым малейшим изменением на девичьем лице. Он отчетливо видел: то, что она собирается сказать, волнует ее так, как не волнует ничто другое. Это что-то, в чем она не способна себе признаться, но в то же время она готова поддаться порыву откровения под воздействием гипноза, что так и силится выпутаться из клетки, запертой за сотней титановых дверей, и обвитой тысячей цепей. Скарлетт молчала: она боялась произносить это вслух. Слова Синклера звучали в ее голове и воспринимались ею, как галлюцинация, порождение ее собственного разума, но даже несмотря на это она не могла осмелиться признаться в этом. Она ведь убегала даже от самой себя. Это были такие грязные, такие порочные мысли, опьянящие и пленящие ее разум сильнее, чем самый сильный наркотик. Его садизм, контроль и перспектицид были ее наркотиком, готовые сцепиться в схватке с ЛСД за звание самого сильнодействующего психоактивного вещества, и Скарлетт была самым покорным наркоманом-мазохистом, несведущим о последствиях своих действий - дайвер, самозабвенно погружающийся в пучину аутофагии. В конце концов, из уст девушки полилась исповедь о ее первородном грехе, которая казалась ей настолько грязной, что, в ее понимании священник, выслушивающий ее, начал бы креститься и шептать молитву, окрестив ее безнадежной и абсолютно отреченной от бога и лишенной всякой его милости. «Твои стопы не достойны касаться земли, по которой шествуют другие люди. Твое место в аду, на последнем круге подле Дьявола.» — таковой ее бы наверняка нарек священник. — Он - мое искупление. Он - моя погибель, Винсент Синклер. Словно священник в исповедальне, терпеливо вникающий в мою конфессию. Я знаю, что он - Дьявол в церковном облачении, волк в овечьей шкуре, но я лечу в его направлении, как мотылек на свет огня. На это он бы, определенно усмехнувшись, поинтересовался у меня: когда же я сгорю? А я уже сгорела. Мое исцеление, моя погибель. Я не нашла и никогда не найду в нем тепла, но я нашла в нем кое что иное: опору плеча проводника, способного указать мне путь в совершенный мир, к моему совершенному 'Я'. Эту внезапную исповедь падшего, на удивление, старший Синклер слушал с абсолютно ничего не выражающим лицом. Он словно смаковал каждое сказанное ею слово на вкус, анализируя и решая, как именно ему распоряжаться данной информацией. Да, Скарлетт права. Она никогда не найдет в нем тепла. Он совершенно точно не тот человек, что способен преподнести другому нечто, не походящее на страдания в его собственную угоду. Но она так боится остаться одна. Кацен так отчаянно цепляется за один единственный видимый в темноте маяк, не замечая бакена на пути к нему, столь громко предупреждающего ее об опасности своим ярким красным цветом. Ее собственные чувства и эмоции действуют на нее деструктивно, словно буря, способная уничтожить ее мир в мгновение ока. Но в то же время она боится, что без него она не сможет чувствовать, словно без сердца, которое бьется в ее груди. Словно он - именно тот, кто обхватывает ее лицо ладонями, бесцеремонно поворачивая в направлении ее глубоко зарытых отрицаемых тайн, насильно открывая ей глаза на истину, и, несмотря на то пагубное воздействие, что он на нее оказывает, она не способна отмахнуться от практически беспричинных и механических чувств к этому взрослому мужчине. Без него она перестанет осознавать себя. Быть может, без его сомнительной помощи, она определенно окончательно сойдет с ума, канув в небытие собственного безумия? Она чувствует себя потерянной, словно в лабиринте, из которого нет выхода. Таковой Скарлетт чувствует себя уже год, и по сей день она не способна найти выхода из этого состояния, нашедшая несуществующее спасение в фигуре ее палача. Винсент сощурился, и уголки его губ исказились в легкой ухмылке. Был ли он удивлен услышанным? Весьма. Впервые он не сумел прочесть нечто в Скарлетт, что была так прозрачна для него все это время. Но она столь сильно отрицала свою нездоровую влюбленность и влечение к нему, что сумела скрыть от него эту деталь. Был ли Синклер доволен услышанным? О, да, еще как. Ему хотелось самодовольно и победно прошептать: "Спасибо за столь ценную информацию, Скарлетт"; но он сдержал себя. Это можно было использовать в своих интересах, и это ведь означало, что эта девушка - в его полной власти; стоит лишь надавить на нужные кнопки, и она станет для него самым идеальным экземпляром, словно антикварная фарфоровая кукла, что так и напрашивается на самое почетное место на полке и будет удостоена каждодневному уходу и сбору пыли с ее поверхности, посреди других давно забытых и неинтересных игрушек. А сумеет ли он удержаться на плаву, случайно не выпав с судна господства, владычетсва и жесткого манипулирования над несчастной душой, совершенно случайно и ненамеренно окунувшись с головой в омут давно позабытых чувств? Или Скарлетт не способна на это, и со временем она пополнит полку забытых игрушек, после того как Синклер возьмет от нее все, что нужно и после утраты пользы Кацен станет не нужна? Этот вопрос останется без ответа, как и многие другие, что терзали его разум ежедневно. Поддавшись неизвестной природы импульсу, его прикосновение внезапно сменилось с невесомого и почти неощутимого касания пальцев на ее подбородке на легкое поглаживание ладонью ее щеки, очертив линию ее острых скул до подбородка. Его большой палец, словно неодимовым магнитом, нет, магнетизмом нейтронных звезд, был притянут к искусанным и пухлым губам девушки, соприкосновение с которыми сейчас ощущалось особенно сладостно. Винсент погладил ее нижнюю губу одним почти невесомым движением, и чуть склонил голову набок, погрузившись в глубокие раздумья, не спеша отстраняться. Что-ж, стало быть, ему придется пойти на опредленные меры. Он намерен ввести ее в гипнотическую амнезию, после которой Кацен определенно точно не вспомнит ничего, что было сказано и увидено ею в трансе. Как и не вспомнит этого прикосновения. Но кто из них на самом деле был в трансе? Так будет лучше, в его же интересах. Хозяин отеля провел пальцем по ее губам последний раз, переместив руку на ее щеку, одним легким движением верх погладил ее щеку, попутно подхватив очередную выбившуюся прядь светлых волос ей за ухо. Винсент встал с кушетки и направился за метрономом, стоящим недалеко на полке, с помощью которого мужчина будет вводить Кацен в амнезию. Он оставил прибор на тумбе возле кушетки и встал над ней, наблюдая за девушкой свысока, словно ее самый ужасный демон паралича, или самый главный объект ее грязных фантазий. Синклер-старший разместил свою прохладную руку на ее лбу, слабо ухмыльнувшись каким-то своим мыслям, и произнес своим обычным, всегда погружающим Скарлетт в состояние бессознательного голосом: — Винсент Синклер примет к сведению твою информацию. Места под солнцем хватит лишь для сильнейших. Спи, Малышка Скарлетт.