***
2010 год «Ив смотрел вдаль, облокотившись о перила согнутыми в локтях руками, с сигаретой в зубах. Его мать стояла рядом, оперевшись спиной о металлическое заграждение. В её руках была чашка кофе и сигарета. Ив повернул голову к женщине, рассматривая её руки. У неё были красивые руки, с аккуратными длинными пальцами, в кожу которых впитался запах табака. Ив с детства любил этот запах, он напоминал ему о ней. Солнце давно уже спустилось к горизонту, готовое умереть до рассвета. — Ты не будешь возражать, если я выйду замуж снова? — она выдохнула серый дым, взглянув на него виновато. — Не буду, — он придвинулся ближе, прося тактильного контакта. — Я не хочу, чтобы ты была одинока. Никогда не хотел. — Твоя семья будет не в восторге, — она затянулась в последний раз, скрывая за этим действием нервозность. Она всегда говорила «твоя семья» и никогда «наша». — Переживут. Я об этом позабочусь. Женщина обняла его со спины. — Я знаю, что ты не плачешь, Ив. Давно не плачешь. Ив глубоко затянулся, скрывая предательски выглянувшую из-за угла души дрожь, потребность в никотине сейчас показалась спасительной. — Мой сдержанный мальчик, — теплота её голоса обволакивала, исцеляла. Ив прикрыл глаза. — Когда меня не станет, ты будешь плакать? — Мама… — Запомни меня молодой и красивой, Ив. — Мама…- он терпеть не мог, когда она говорила подобное. А говорила она это постоянно. То ли в шутку, то ли действительно понимая, что уйдёт молодой. — Я знаю, ты считаешь себя сломанным, дорогой, — объятие стало чуть крепче. — Только правда в том, что сломаны все остальные. Ив грустно улыбнулся, затушил сигарету, продолжая смотреть на прячущийся за сумраком город. Её тепло было родным и бесценным, ведь они оба не знали, сколько оно ещё продлится. Хотелось бы сказать — «вечность», но… Вечности не существует, впереди у всех лишь забвение. — Мама, посмотри на меня. Я далеко не праведник, — Ив взглянул на свои ладони. — Нет, не праведник, — она улыбнулась. — Этому миру не нужны праведники, сын. Познакомь его со своими демонами. — Ты просто не любишь эту семью, — спокойно, накрыв ладонью её руки. Это не новость. Антипатия была взаимной. — Главное, что они любят тебя. Ив промолчал. Крыть было нечем. Любят. Как-то по-своему, своеобразно: иногда насильно, иногда принудительно, а иногда безусловно… — Запомни меня молодой и красивой, Ив, — шепотом, сглатывая горечь. Сокольски плотнее сжал губы. Она повторяла эту фразу, сколько Ив себя помнил…» И он запомнил.***
Ив посмотрел на окурок в руках, на допитый стаканчик кофе. Между ними все так же стояла мёртвая тишина и аномальное спокойствие. В каком бы состоянии он не приходил, стоило войти на территорию бескрайнего забвения — и все, что мешало, тянуло плечи книзу, отмирало, принося неестественное успокоение. — С днем рождения, мама, — шепот с трудом разорвал застывшую тишину, принуждая течение времени возобновиться. Взгляд заволокло влагой, и Ив сглотнул подступивший колючий непрошенный ком. Так хотелось все списать на ветер, но он словно огибал это место, позволяя солнцу испепелять потревожившие покой мёртвых тени. Идти до машины было довольно долго, но Ив и не торопился. Чем дальше он отходил, тем активнее мысли восставали из мёртвых. Рене сидел на водительском сидении и смотрел на приближающегося к автомобилю Ива. Это был не тот парень, что ушёл с отпечатком грусти в глазах и немного опущенными плечами, нет. Что-то неуловимо менялось в нем, когда кофе и цветы более не оттягивали руки. — Поехали, — Ив забрался на пассажирское сидение, откидываясь на спину и пряча глаза за солнцезащитными очками. Рене завел двигатель, выруливая к воротам. Он никогда не ходил с ним к месту погребения осколков души, это было его, Ива, время, наедине с матерью. А Рене придёт сюда завтра, как и все остальные.***
2010 год — Добрый вечер, Ив, — мужчина невысокого роста протянул парню руку для приветствия. Седина его не портила, а цепкий взгляд притягивал. Ив зацепился за этот зрительный контакт, расплываясь в улыбке и закрепляя рукопожатие. Ему нравились такие глаза: они видят больше, чем говорят. — Приятно с вами познакомиться, молодой человек. — Можно на «ты». Мне тоже приятно, Питер. Они сели за столик на уличной террасе, несмотря на вечернее время, погода была довольно душной. Официант принес пепельницу и два небольших меню. Ив вытряхнул сигарету из пачки и предложил мужчине напротив. — Не курю, — вежливая улыбка. — Пиво? — Можно. На ваш выбор, я не большой любитель, — он щелкнул зажигалкой, внимательно наблюдая за человеком напротив. На стол опустилось два бокала пива и тарелка со снэками. — Вы знаете, кто я? — Знаю, — мужчина отпил из бокала, рассматривая молодого парня. Ив сломал губы в улыбке, затягиваясь. — И семью твою тоже. — Мама сказала, вы военный. Мы пересекались? — Я двадцать лет отслужил по контракту в Германии. Отца твоего не имел чести знать, лишь слухи и те, по большей части, восторженные, — Ив не изменился в лице. — Ты ведь уже навёл справки? — отпивая из бокала, как бы между делом спросил мужчина. Его лицо было типично солдатским: ровным, выглаженным до отвращения от складок эмоций. «И что мать в нем нашла?» — Я против того, чтобы вы работали на организацию, — Ив раздавил в пепельнице окурок. — Ты не так прост, как хочешь казаться, — заметил мужчина. — Это комплимент? — Сокольски улыбнулся. — В твоем случае, самый лучший. Я подарил твоей матери кольцо. — Знаю. — Ей важно получить твоё согласие. — Я хочу, чтобы она была счастлива, Питер. Я вырос. Меня больше нет рядом. А она ещё очень молода, — Ив отпил пиво. — Я не могу больше видеть её слезы, — взгляд стал твёрдым, как и губы. — Не делайте так, чтобы она плакала, или в следующий раз вам не понравится наша беседа. — Это по-мужски, Ив. Из тебя вырос хороший сын, — мужчина протянул парню ладонь, и Сокольски ответил крепким рукопожатием. «Хороший ли?» Правильнее наверное было сказать: «Разный. Порою тяжёлый и несносный, добавляющий ей седых волос, а порой зрелый не по годам, уже не мальчик, но мужчина». — Я не буду лезть тебе под кожу, Ив, и пытаться заменить отца. Во-первых, уже слишком поздно. Во-вторых, мне нравится, что я вижу. И в третьих, если тебе понадобится совет, помощь или просто нужно выслушать, я всегда к твоим услугам. Хорошо? — вставая. — Хорошо. Спасибо. Ив провожал взглядом удаляющегося мужчину. Теперь он понимал, что мать в нем нашла. Может быть, однажды он также отыщет свой якорь? Спокойный, непоколебимый, монументальный, вросший в морское дно самосутью. Якорь, что будет удерживать маленькое судно неподвижно на приколе, словно волн не существует в принципе. Ей был жизненно необходим глоток «нормальной спокойной жизни», где не будет существовать его семьи, взглядов и осуждения, а будет маленький уютный домик, крошечный дворик с беседкой и этот невысокий мужчина с мягкой улыбкой и армейской выправкой, который смог заставить её глаза светиться. Вновь. Ив раздавил окурок в пепельнице. Всё, что остаётся ему — это подарить матери этот последний глоток. Ведь неизвестно, сколько ей осталось еще дышать.***
Квартирка на втором этаже прованского французского домика, которыми застроен старый Монреаль. Они, прижимаясь плечом к плечу, отличаются лишь цветом черепицы. Типичные монреальские узкие окна. Винтовая лестница, балкон, зонтик, кресла и цветы в кадках. Кухня-столовая, круглый стол и приборы на четверых. Сумрак приятно разбавлял липнувший к коже июльский зной. В пузатом графине стоял букет пионов. — Да вы просто сокровище, Рене. Есть что-то, чего вы не умеете? — мать Ива наблюдала за тем, как мужчина варит в турке кофе. — Конечно, — спокойно. — Я не умею готовить торт Павловой. Только мы сохраним это в секрете, — подмигнул он. — Ив не любит безе, — буднично заметила она. — Тогда мне не придётся учиться его готовить, — улыбнулся мужчина. Женщина подхватила пальцами свое любимое шоколадное печенье. Ив приносил ей исключительно его. — Рене, вы же знаете, что у него за семья? — её лицо неуловимо изменилось. — Знаю, — разливая кофе по чашечкам. — Почему он, Рене? — Вы обвиняете меня в ущемлении его сексуальности? — иронично. Женщина выгнула скептически бровь. — Вас? Не обольщайтесь. Вы не первый мужчина в его постели. — Зато последний, — уверенно, отпивая кофе, слегка разводя губы в улыбке, глядя на невысокую женщину. — Смело, — она последовала его примеру, с удовольствием прикрыв глаза. — И все же. Вы стоите на стороне его семьи? «Его семьи», снова эта оговорка, не «нашей», а «его». Рене заметил. — Пересекался, — честно ответил мужчина. Эта женщина ведь знает уже об этом, какой смысл скрывать? — Но я не на стороне «семьи», мадам, — он сделал ещё один глоток.- Я на его стороне. Женщина внимательно смотрела на высокого мужчину с уверенным взглядом. — Однажды он упадет, Рене, — женщина оперлась спиной о столешницу, чуть крепче сжав маленькую чашечку пальцами. — Не дайте ему разбиться, — немного грустно, поджимая губы. — Мадам, хотите откровенно? — он отставил чашку. — Когда я его впервые увидел, я очень удивился. Таких, как он, больше не существует. Он, как единорог, единственный в своём роде, вымирающий вид. Уродливо прекрасный, потому что не такой, как остальные. Мать Ива улыбнулась. — Интересное сравнение. — Уверен, вы слышали множество других. Правда в том, что мы оба любим эксклюзивные вещи. — Он ваш аксессуар? — рыжеволосая женщина вопросительно изогнула бровь. — Скорее, я его, — Рене снова взял маленькую чашечку и сделал глоток. — Как запонки? Красивые, кстати, — похвалила она подарок на день рождения Ива. — Сам сделал, — улыбка. — Именно. Я его запонки, — вкрадчиво. — Вас не пугают его бесы? — абсолютно серьёзно спросила женщина, делая небольшой глоток. — Я в них влюблён, — мечтательно, вылавливая взгляды Ива, что тот украдкой бросал их сторону. — Я в них влюблён, — еще раз повторил мужчина, делая небольшой глоток горячего кофе, улыбаясь женщине с рыжими, как у Сокольски волосами.***
Наши дни — Спасибо, что пошёл со мной, — нарушая тишину салона автомобиля. — У твоей мамы день рождения, я не мог не пойти, — Рене выруливал на основную дорогу. Он глянул на притихшего парня. Июльский вечер настойчиво лип к телу, несмотря на ползущие улицами сумерки и зажженные фонари. Разноцветные огни мелькали в салоне автомобиля, скользя по всем доступным плоскостям. Ив опустил взгляд на руки, потёр запястья: сперва одно, затем другое. Рене знал это действие: заключённые так делают, когда с них снимают наручники, Ив же так делал, когда хотел, чтобы на него их надели.***
Принуждение. Подчинение. Рене понял это с самой первой встречи. Ив, перекаленный до предела, нуждался в лимитах и кандалах, что были сорваны и потеряны, так же сильно, как и в обласканной мыслями иллюзии свободы. Тот, кто подчиняет, всегда жаждет подчиниться самостоятельно. Ив желал этого истово, надрывно. Рене был покорен этим контрастом: ни тьма и ни свет, тонкая полоса между — тень, ни небо и не земля, но горизонт. Рене почувствовал на языке оседающий вкус Ивовых желаний, стоило тому коснуться его губ. Потрясающее послевкусие, сводящее с ума. — Оставь бокал, Ив, — гризли вынул из пальцев захмелевшего парня остатки рома. Сокольски поднял глаза. Внутри было странное ощущение пустоты и гадливости. Тупая боль в груди в дни скорби всплывала из ниоткуда, а потом, с прохождением суток, исчезла в никуда. Причудливые фантомные боли напоминали, что он живой. Он посмотрел на свои руки, потёр запястья. — Рене, — обратился он к мужчине, протягивая свои руки, как делают узники. — Все, что пожелаешь, Ив, — усмехнулся мужчина. Сокольски стоял на коленях посреди спальни, на шее ошейник, к которому пристегнуты кисти рук, член перетянут у основания ремешком с тонкой цепочкой, конец которой пристегнут к ошейнику, немного в натяжку. К бедрам парня были притянуты икры, между кожаными ремнями было не более трёх небольших звеньев цепи. Поплывший от алкоголя и похоти взгляд нижнего воспламенял кровь в венах, будоражил в доминанте самые низменные желания. Рене растянул немного губы, облизывая фигуру Ива взглядом. — Ползи ко мне, — он сжал собственный член рукой через трусы и потянул цепочку на себя пальцем, наблюдая за членом нижнего, касаясь его губ собственными. Сокольски неуклюже подполз к мужчине и коснулся губами его колена, бедра, обхватил член губами через ткань. Внизу живота завертелось колючее желание, и Ив прикрыл глаза, потираясь о ногу Рене. Доминант сжал рукой заплетенные в короткую косу рыжие волосы, притягивая ближе. — Отсоси, — прижимая к паху. Рене подцепил ступней мошонку нижнего, приподнимая, наблюдая, как у парня слегка кривится лицо от впивающегося иглой в промежность возбуждения. Ив прикусил твёрдую головку мужчины через трусы и, прихватив зубами резинку, потянул боксеры вниз. Рене приспустил белье, член шлепнул по низу живота, и Ив облизал его от корня до головки. Вобрав член партнёра в рот, он насадился до конца, пропуская плоть в горло. Ладонь Рене легла на затылок нижнего, поощряя. Ив выпустил член до половины и вобрал вновь, пропуская его то за щеку, то в горло, то под язык. Он активно двигал головой, подбадриваемый ладонью доминанта на собственном затылке. Рене сжал край короткой косы и оторвал от себя парня. — Иди сюда, — потянув за волосы вверх, поясняя желание. Ив забрался на постель, нелепо упав на бок. — Рене… Рене… Верхний наблюдал за тем, как парень старается привстать на локти, как дёргается посаженный на цепь член, пачкая простыни эякулятом. Мужчина схватил Сокольски за щиколотку и перевернул на спину. Согнутые в коленях, связанные ноги разведены, от шеи до члена тянется цепочка, руки прикованы к ошейнику. Его мальчик был доступен и развратен, такой эротичный в своём искреннем подчинении. — Мой ангел… — одними губами прошептал Рене, надрачивая твёрдый член нижнего. Мужчина взял в руку буж, слегка наклонил пенис и приставил к уретре край длинной металлической палочки. Ив дернулся, едва холодный металл коснулся горячей плоти, но хватка доминанта стала крепче, и в следующую секунду буж вошёл в уретру. Сокольски стукнулся головой о постель, застонав и сжав с силой кулаки. Он был расклячен перед верхним, как лягушка — связан и беспомощен, принужден. — Ммммннн… — Нравится, Ив? — Рене ввёл буж до конца, замер и медленно потянул обратно. — Ннггхх… — снова внутрь, затем немного наружу. Ив приподнял голову, уставился на похабную улыбку доминанта, что неотрывно следил за его реакциями. И снова внутрь, до конца. Надавив пальцем на навершие игрушки, Рене замер, покоренный слетающим с катушек парнем. Грудь Сокольски быстро вздымалась, зубы стиснуты, брови сложились домиком, кадык двигался вверх-вниз под ошейником. Доминант коснулся губами чувствительной кожи внутренней стороны бедра, прикусил слегка, надавливая на бусину-навершие бужа, срывая стоны с губ Сокольски. Ив дернул руками и выгнулся, стоило бужу поползти наружу. Это была чудовищно сладкая пытка, Рене его медленно томил, буквально трахая игрушкой уретру. Мучительное удовольствие подкатывало к горлу и откатывалось назад, в такт движениям доминанта, что не позволял парню сорваться в полет. — Мммнн… Рене… пожалуйста! — парень выгнулся в спине, приподнимаясь на носочки, следуя за удаляющейся рукой верхнего. — Ты такой искренний, Ив, — уголки губ едва наметили улыбку, мужчина коснулся языком мошонки, лаская. — Чеееерт… Ах… Дьявол… Рене ввёл буж до конца, развернулся в позу 69, вставил собственный член в глотку нижнему и замер, вжимаясь в лицо парня до конца. Ив подавился, принимая глубоко, пальцы вцепились в бедра мужчины, из глаз покатились слезы. Доминант сделал несколько движений бёдрами, позволяя Иву приноровиться и найти удобное положение. Губы Рене мазнули по стволу, язык прошелся по головке, и он заглотил член в рот. Сокольски что-то замычал, привстал на носочки связанными согнутыми ногами, словно просясь впустить его глубже. Рене коснулся губами лобка партнёра, выпустил немного плоти, присосался сильнее, втянув щеки, поддевая край бусины бужа языком. Ив задергался, замычал, пытаясь вытолкнуть орган мужчины изо рта. Доминант не позволил, надавив на низ живота парня ладонью. Нижнего едва ли не подбрасывало от резких, грубых и в то же самое время сладко-мучительных движений рта Рене. Ив царапал скованными у шеи руками чужие бедра, лишь забавляя этим своего доминанта, что намеренно держал его на грани. Ив сбивался сосать, громко выстанывая на чужие действия, но мужчина сжимал тогда его яйца в ладони и активнее двигал бедрами, догоняя собственное удовольствие. Из глаз парня катились слезы, слюни пачкали подбородок и грудь. Мысли, что ещё недавно метались в паутине воспоминаний серебристыми мотыльками, дергая тонкие нити, как нервы, стихали, завернутые бережно в кокон паучьими лапками хозяина доминиона. Иву необходимо равновесие, чтоб не сорваться с цепи. Сокольски поперхнулся на вдохе под напором движений бёдрами Рене и едва успел сглотнуть брызнувшую сперму. Доминант застыл так на долгое мгновение, кончая и восстанавливая дыхание. Ив закашлялся, стоило мужчине вынуть член из его горла. Слюни и слезы текли по лицу. Рене провел ладонью по члену партнёра, вобрал в рот головку и стал надрачивать и сосать активнее. Ив задергался, желание распирало, просилось наружу. — Рене! Мужчина выпустил член изо рта, сжал пенис под головкой сильным хватом, выдернул буж и едва завершил движение ладонью вниз, как Ива скрутило пароксизмом оргазма, и он кончил в только что насадившийся на член рот. Рене провел пару раз ладонью по опадающему члену, высасывая из него все до капли. — Хороший мальчик, молодец, — похвалил мужчина, снимая ремешок с пениса. Ив прикрыл глаза. Алкоголь и удовольствие утаскивали парня в спокойствие. Старые повязки сменились на новые и анальгетики вновь заимели эффект. Он запомнил её «молодой и красивой», потому что мы не стареем, уходя молодыми. Рене поглаживал по груди спящего парня, опутывая его своими конечностями, оставляя метки на его теле. — Вот и еще один год, прошел, Ив, — шепот. — Ещё один… — Он облизывал его шею, плечо. — Мой мальчик, мой хороший мальчик… Конец