looking at you

      когда джонхан впервые увидел сынчоля, он был без ума от него.       вначале всё было просто. всё, что джонхан хотел сделать, это нарисовать его. он хотел воссоздать его со всех возможных ракурсов, что было довольно сложно, учитывая, что он всегда наблюдал только издалека. он хотел запомнить каждый изгиб, каждую линию, которые определяли его черты. прежде чем он узнал что-либо о нём, сынчоль очень быстро стал музой джонхана.       он был доволен тем, что всё так и оставалось. он был доволен тем, что сынчоль был ещё одним безымянным лицом в его альбоме для рисования. но он стал гораздо большим, когда их познакомил общий друг. внезапно те улыбки во весь рот, на которые у него уходили часы, чтобы добиться совершенства на бумаге, стали для него. эти ласковые глаза, которые невозможно было должным образом воплотить в его альбоме для рисования, были устремлены на него всякий раз, когда они были вместе.       сынчоль больше не был просто фигурами на бумаге. у него было имя. у него был голос. он был прямо перед ним и намного больше, чем джонхан предполагал.       сынчолю потребовался месяц знакомства, чтобы признаться джонхану.       потребовалось два месяца отношений, чтобы джонхан показал сынчолю свои рисунки.       — позволь мне тоже нарисовать тебя.       они сидели в комнате джонхана в квартире, которую он делил с джису; несколько набросков, которые джонхан сделал все эти месяцы назад, были разложены перед ним, чтобы сынчоль мог их увидеть. с тех пор, как они начали встречаться, джонхан чувствовал вину за то, что держал это в секрете от него. он был в ужасе от того, как отреагирует сынчоль; боялся, что он подумает, что джонхан был кем-то вроде сталкера. последнее, чего он хотел, — это оттолкнуть сынчоля, и у него не останется ничего, кроме двумерных линий, с которых он начинал.       сынчоль изучал лежащие перед ним фрагменты. и это были первые слова, которые он решился произнести.       — что?       — ты нарисовал все эти рисунки со мной, — сказал он, поднимая одну из страниц, вырванных из его альбома для рисования, осторожно, как будто она рассыпалась бы в его руке, если бы он не был нежен, — я тоже хочу нарисовать тебя. я хочу показать тебе, что ты значишь для меня.       с тех пор, как они познакомились, сынчоль не переставал удивлять джонхана. это было почти так, как если бы для сынчоля было более противоестественно не удивлять джонхана, чем быть абсолютно нормальным.       — так ты не расстроен?       — с чего бы мне расстраиваться? если ты действительно так меня воспринимаешь… я больше всего польщён, — сынчоль улыбнулся джонхану — той же улыбкой, в которую он влюбился с самого начала. той же улыбкой, которая, казалось, всегда успокаивала его, независимо от ситуации. и джонхан сам не мог удержаться от улыбки.       — так я могу? — снова спросил сынчоль, на этот раз слегка надув губы, на случай, если джонхан будет возражать против этой идеи.       но, конечно, он этого не сделал. он не мог. ему всегда было очень трудно отказать сынчолю, как бы сильно он ни старался. джонхан подошел к своему столу и протянул сынчолю один из множества скетчбуков, которые он разбросал по своей комнате, вместе с угольным карандашом.       сынчоль нетерпеливо схватил их и с детской улыбкой открыл блокнот на первой попавшейся пустой странице.       джонхан тихо усмехнулся, когда сынчоль поднёс карандаш к лицу, закрыв один глаз и высунув язык из уголка рта. он был уверен, что эти действия были имитированы только для показухи, а не с какой-либо реальной целью.       сынчолю не потребовалось много времени, чтобы полностью посвятить себя наброску. его глаза метались взад-вперед; брови сосредоточенно нахмурились. джонхан наблюдал за ним с нежной улыбкой, удивленный тем, что он прилагает столько усилий. до сих пор у него было искушение достичь пика в своей работе, но он был уверен, что сынчоль будет расстроен.       наблюдая за его работой, джонхан начал думать, как ему повезло. он задавался вопросом, было бы все по-другому, если бы он вообще не нарисовал его.       в начале их отношений он часто беспокоился, что единственная причина, по которой он влюбился в сынчоля, заключалась в том, что он был его музой.       но именно в такие моменты — когда сынчоль демонстрировал свою абсолютную и непоколебимую поддержку и привязанность — джонхан знал, что все закончилось бы так же. он влюбился не в линии на поверхности. это было всё остальное, что составляло сынчоля. то, что он, возможно, не смог бы выразить карандашом или кистью.       — готово, — фыркнул сынчоль, держа рисунок перед собой, чтобы в последний раз взглянуть. он наклонил голову то в одну, то в другую сторону, рассматривая его под всеми возможными углами. и хотя он объявил, что закончил, он надулся, что, как предположил джонхан, означало, что он не очень доволен результатом.       — можно мне посмотреть? — спросил он, протягивая руку за наброском.       сынчоль поднял взгляд на джонхана и снова опустил его на набросок. он задумался на мгновение, прежде чем разочарованно фыркнуть, — ты должен пообещать не смеяться, — попросил он с умоляющими глазами.       одного взгляда было почти достаточно, чтобы заставить его рассмеяться ещё до того, как он увидел готовую работу, — я не буду смеяться, — пообещал джонхан, снова жестом предлагая сынчолю отдать альбом для рисования.       он снова вздохнул и кивнул, продержавшись последнюю секунду, прежде чем, наконец, отдать свою работу.       и когда джонхан посмотрел на это, он понял просьбу сынчоля.       набросок представлял собой в основном размазанную кляксу, которая очень отдаленно напоминала джонхана. на самом деле, это могло быть похоже на кого угодно с длинными волосами. если бы это показали кому-нибудь без контекста, они бы сказали, что это рисунок четырехлетнего ребенка, который только что научился правильно держать карандаш.       но всё же джонхан мог видеть, сколько труда было вложено в это. места, которые были смазаны и перерисованы. беспорядочные и случайные отпечатки пальцев, разбросанные по странице. это было непрофессионально. это даже не было хорошо. но это было сделано с такой любовью, что джонхан мог игнорировать своего внутреннего студента-искусствоведа, указывающего на каждый недостаток.       — это ужасно, — разочарованно заявил сынчоль.       — это прекрасно, — заверил его джонхан с улыбкой? — я думаю, я поставлю это в рамку.       сынчоль тихо усмехнулся и покачал головой? — тебе не нужно вставлять это в рамку… но тебе нужно взглянуть на обратную сторону, — заявил он, заставив джонхана в замешательстве приподнять бровь, когда он сделал то, о чем просил сынчоль. может, я и не силен в искусстве, но слова — мои основные цвета и я научился рисовать слоговую мозаику о тебе, как будто делал это десятилетиями: сначала твои руки, потом бёдра, губы, изгибающиеся в улыбке, от которой у меня перехватывает дыхание — я всё ещё учусь говорить в твоем присутствии убеждаюсь, что смешал правильные цвета, чтобы описать тебя: искрометный и, надеюсь, мой.       когда он снова посмотрел на сынчоля, тот застенчиво наблюдал за ним. он одарил его лёгкой, полной надежды улыбкой, потирая затылок, — я, э-э…… я надеюсь, это компенсирует дерьмовый рисунок.       и всё, о чем мог думать джонхан, это о том, как он вообще мог сомневаться в своих чувствах к сынчолю; и как он вообще мог сомневаться в чувствах сынчоля к нему. он улыбнулся и кивнул.       — я обязательно поставлю это в рамку.