FANTOM: Синдром Сегодняшнего Дня

– Господин Имаи был настолько любезен, что заметил мое присутствие, – раздался негромкий голос откуда-то сверху, из пространства, которое располагалось с другой стороны век. – Как говорится… инициатива наказуема. Имаи с трудом открыл глаза, моргнул пару раз, чтобы нависающее над ним лицо Аччана сфокусировалось. – Доброе утро, – сказал тот, стараясь не слишком злорадно улыбаться. – Давно не виделись. Что?.. Имаи вжался в матрас лопатками, непроизвольно стараясь отстраниться. – У тебя ведь все в порядке с сердцем? – немного нервно спросил Аччан, отодвигаясь. – Два покойника на одну группу – это уже перебор. – В порядке, – прохрипел Имаи, наконец садясь в кровати и подтягивая к себе колени. Аччан сидел на краешке постели, сложив руки на коленях, как примерный призрак… Черт. Что?.. – Ты же умер, – брякнул Имаи, в ту же секунду осознавая, что это, вероятно, прозвучало грубо. Впрочем, Аччан был привычный. Он только задрал брови и тяжело вздохнул. – Поверь мне, это было сложно не заметить. – Ну, в смысле… Как вообще? Аччан развел руками, словно предлагая себя оглядеть. – Как видишь. Имаи, если честно, никак не видел. В смысле… Аччан выглядел как обычно. Как Аччан. В серых джинсах и теплой черной кофте – ну да, на улице было уже холодновато. Ну волосы, разве что, снова немного отросли с… с октября. С ума сойти можно. Имаи осторожно протянул руку и ткнул Аччана пальцем в бок. Палец прошел насквозь, не почувствовав сопротивления, а скептически наблюдавший за его манипуляциями Аччан только вздохнул. – А… как… так вышло-то? Почему ты… ну? Здесь? Аччан цыкнул. – Если мне не изменяет память, именно ты многократно утверждал, что я здесь. Не понимаю, чему ты теперь удивляешься. Выглядел он не слишком довольным и – Имаи пригляделся – даже уязвленным. Словно необходимость объяснять свое пребывание среди живых его расстраивала… Имаи потер лицо ладонью и снова вгляделся в сидящего рядом Аччана. Тот выглядел все так же – совершенно обычным, живым, плотным – сквозь него, то есть, не просвечивало. – Я говорил про твой дух, – начал было Имаи, но поймав взгляд Аччана, тут же свернул, – просто не думал, что это реально возможно – вот так. И… что, теперь тебя все будут видеть? Воображение тут же кинулось разворачивать перед внутренним взором миллион возможностей, одна другой заманчивей, но Аччан перебил его мечтания: – Нет, только ты. Я вообще… – он поморщился, – можно сказать – твой персональный призрак. Имаи поежился, чувствуя, как по загривку ползет холодок. – И что это значит? Аччан усмехнулся совершенно дьявольской, отрепетированной годами ухмылкой. – Это значит, мой дорогой Хисаши, что теперь я с тобой. До самого конца. Как ты и хотел. Стоило больших усилий удержать в горле крошечный, совершенно неподобающий писк. – Здорово, – сказал Имаи, кивнув. – Реально круто. Мне надо попить... или выпить… Нет, он не собирался сбегать. Он даже шаг не ускорил, чувствуя, что Аччан идет (плывет? Черт его знает, как перемещаются призраки) у него за спиной. На кухне, на ярком утреннем солнце Аччан даже не поблек, он все еще выглядел неправдоподобно реальным, но даже не это беспокоило Имаи сильней всего. Самым тревожным ему казалось то, что мозг совершенно не пытался реагировать на появление призрака паникой или хотя бы страхом. Словно счел, что первых секунд испуга достаточно, но Имаи прекрасно знал, что точно так же среагировал бы, объявись внезапно и живой Аччан в его спальне. Он вообще не слишком любил, когда его неожиданно будят… В общем, все, что сейчас испытывал Имаи, было некоторой неловкостью от присутствия постороннего на своей кухне (все-таки они с Аччаном уже довольно давно не контактировали так тесно в бытовых обстоятельствах) в смеси со жгучим любопытством. И любопытства было гораздо больше. – Так что? – поинтересовался Имаи, доставая из холодильника бутылку пива, – Как ты? Как это все вообще? Рассказывай. Он сел за стол, и Аччан тут же оказался напротив. Он смотрел на бутылку в руках Имаи с некоторым скепсисом, и тому тут же стало неловко. И ведь не предложишь же ему выпить? Или… – Ну, пить я не могу, – словно отвечая на его вопрос, сказал Аччан. – Есть тоже. – А что можешь? Летать? Проходить сквозь стены? Телекинез? – Я призрак, а не супергерой, – раздраженно ответил Аччан. – И… понятия не имею. Я не пробовал. Я вообще… Он неожиданно замолк, отворачиваясь, и Имаи окатило стыдом. Он отставил бутылку с пивом в сторону. – А что ты делал все это время? – спросил он тихо. – В смысле, ты же… ну, не тут был? Аччан вздохнул. – Не переживай, я за тобой не подглядывал. – Я не переживаю. – Еще скажи, что тебе нечего скрывать… – Аччан прикусил губу и поморщился. – Хотя, нужно предупредить сразу, наверное. Когда я рядом, я ощущаю твои эмоции. Вот прямо сейчас ощущаю… Хисаши, серьезно? – Ну прости… – Имаи не мог удержаться от хихиканья. – Ну… это же круто, нет? А мысли можешь читать? – А ты уверен, что хочешь, чтобы я читал твои мысли? Прозвучало неожиданно зловеще, но Имаи уже давно привык к аччанову мрачному взгляду на жизнь. Тот всегда и во всем видел только потенциальный источник неприятностей. А вот Имаи было интересно от открывающихся перспектив, ужасно радостно оттого, что Аччан все-таки в какой-то степени существует и находится рядом. И совсем чуточку тревожно. Потому что вероятность того, что никакого Аччана нет, а он просто сошел с ума, тоже была не нулевой. Надо сказать, история, рассказанная Аччаном о своем появлении в мире живых, тоже звучала несколько подозрительно. Ни о каких подробностях загробной жизни он не распространялся, заявив, что Имаи сам все узнает в свое время. Звучало справедливо, но слегка настораживало то, как невнятен он был в той части, что располагалась между его внезапной отправкой в мир иной и не менее внезапным возвращением. По словам Аччана, кончина его была настолько неожиданна и не запланирована в соответствующих инстанциях, что он не успел разобраться с некоторыми очень важными вопросами по эту сторону. Без решения которых двигаться дальше не получится. Поэтому некие силы отправили его вот в таком виде обратно, чтобы он… – А что за вопросы-то? – с подозрением спросил Имаи. – В смысле… если ты мой персональный призрак… Ты чего решать со мной собираешься? Аччан только посмотрел на него значительно и ничего не ответил. Вот же черт. Ну, нет. Ну не может же быть, чтобы… – Может, – мрачно ответил Аччан. И тут же добавил со страданием в голосе. – Только не думай, что это была моя идея! – Да я и не думаю. – Что я кому-то там нажаловался… – Нет, ты бы не стал… наверное… – Или сидел как всегда с несчастным видом, и меня пожалели… – Ну… – Я вообще об этом давно уже забыл, а тут оказалось, что… – Аччан, – перебил его Имаи, и тот вскинул на него исполненный слез, укора и надежды взгляд. – Что конкретно тебе нужно сделать? Аччан помолчал, кусая губы, но потом вздохнул, безнадежно качая головой. – Мне нужно перестать на тебя обижаться. Черт. Дело было даже хуже, чем Имаи себе представлял. – А если… – Я буду таскаться за тобой до тех пор, пока не получится. …Не то чтобы Имаи был против того, чтобы Аччан присутствовал в его жизни до самого конца, когда бы он ни настал, но… – Да, – подтвердил его опасения Аччан. – Мне придется постоянно болтаться у тебя перед носом. Понятия не имею, как это может помочь решить проблему. Скорее наоборот. С этим сложно было не согласиться, но… – Но я все равно рад, что ты… есть. – Это ты пока, – мрачно предрек Аччан. – Боги пристрастны к оптимистам. Если честно, Имаи понятия не имел, как сделать так, чтобы Аччан на него не обижался. Его тихая, самоедская, десятилетиями лелеемая обида давно стала константой их отношений. Аччан никогда до сих пор не говорил о ней вслух, но Имаи и так прекрасно чувствовал, и Аччан знал, что он чувствует, пытался скрывать и делать вид, что все в порядке, но обида жила в нем так же, как и вечная тревожность, склонность предрекать неприятности и неумение радоваться моменту. Сколько раз Имаи пытался исправить ситуацию? Он уже давным-давно сбился со счета. И не потому, что Аччан упорствовал, нет, тот и сам тяготился неприятным чувством и был рад любому поводу избавиться от него. Но проходило совсем немного времени, Имаи снова что-то говорил, или делал, или наоборот чего-то не говорил или не делал, и древняя, как хтоническое чудовище, обида возвращалась в кроткое, но такое чувствительное аччаново сердце. Причем головой тот прекрасно понимал, что Имаи никогда бы не обидел его сознательно. Он мог быть невнимательным, слишком отстраненным, плохо выбирать выражения или неудачно шутить, но… в конце концов он всегда любил Аччана, и тот об этом знал. Но каждый раз ранился в попытке подойти поближе, словно они два животных совершенно разных пород: колючий морской ёж и медуза, например. Не та медуза, которая может ужалить до смерти, а такая, маленькая, с ладошку, совсем прозрачная и безобидная… Хотя, конечно, называть Аччана безобидным у него тоже язык не поворачивался – тот прекрасно умел постоять за себя, и тому же Имаи давал отпор не единожды. Причем иногда в моменты, когда тот и не думал нападать, даже в шутку. Время от времени Имаи абстрактно думал, что это ему стоило бы обидеться на Аччана – прямо скажем, поводы имелись. Но во-первых, обиды ему давались нелегко – он очень быстро забывал, что должен на что-то обижаться. А во-вторых, в этом просто не было смысла. Аччан успевал извиниться, покаяться и загладить вину быстрей, чем до Имаи доходила собственно обида. Злился он иногда – это да. Но и злость из него утекала стремительней, чем гелий из проткнутого шарика. А злиться на Аччана ему не нравилось, даже когда он окончательно понял, что спокойной жизни без постоянных тайных обид у них никогда не будет. Имаи просто принял эту особенность Аччана, как и все остальные его особенности, и приучил себя не расстраиваться из-за того, на что никак не мог повлиять. Это был его универсальный способ справляться с жизненными ударами: если не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней. Аччан снова обиделся на что-то, чего ты не заметил, и даже не пожаловался никому так, чтобы ты узнал и смог исправиться? Но он тебя не бросил и продолжает работать с тобой бок о бок, хоть и ворчит больше обычного. У Аччана опять депрессивный эпизод и на него временами страшно смотреть? Зато он наконец пишет вполне себе жизнелюбивые тексты. Аччан не уследил за здоровьем и попал в больницу? Вот и повод ему отдохнуть и восстановиться. Да и всем остальным перерыв не помешает. Аччан… В этот раз Аччан умер. И изменить отношение к этой ситуации у Имаи получилось далеко не сразу. В первые часы он очень сильно злился, хотя был уверен, что не способен разозлиться до такой степени. Он не хотел верить в произошедшее, признавать, что это на самом деле случилось. Это было не по плану, не в то время, не так, не… Но потом ему удалось себя окоротить. Как обычно. Есть ли что-то неестественное в смерти человека? Нет. Это то, к чему рано или поздно придет каждый. Очень жаль, что Аччан пришел раньше, чем хотелось бы, но… это случилось. И ничего с этим не поделать. Можно только найти тот ракурс, с которого его смерть не будет выглядеть такой ужасно несправедливой. Он не собирался отпускать Аччана. Рай, небеса, что угодно – Имаи не слишком-то верил во все эти вещи. А вот в Аччана он верил, его он знал и очень хорошо. Аччан бы не бросил группу, никогда, и никакая смерть его бы не заставила. А это означало… Это означало, что Аччан не ушел. Он оставался здесь все это время. Он был рядом. Да, конечно же, Имаи понимал, что это все – обычный защитный механизм психики. Он сорок лет провел бок о бок с этим человеком, сросся с ним, ну не мог он его просто взять и ампутировать. Это было все равно что отказаться от части себя. Зачем? Кому от этого станет лучше? Точно не ему… Имаи просто хотел, чтобы перестало быть так больно, и довольно быстро у него получилось – как всегда в таких ситуациях. Но чего он не мог себе представить, так того, что однажды утром в его доме появится призрак. Расположится так, будто здесь всегда и жил. Станет таскаться по пятам, то и дело заглядывая через плечо и комментируя подслушанные мысли. И чего Имаи абсолютно точно не предполагал, это того, что в настолько стрессовой для любого рационально мыслящего интроверта ситуации наконец-то почувствует, будто с его плеч сняли гигантский груз, о котором он даже не подозревал. В общем жизнь с Аччаном парадоксальным образом не напрягала. Тот проводил почти все время дома, читая или что-то записывая – и книжки, и письменные принадлежности у него были свои, призрачные, Имаи понятия не имел, откуда он их берет и куда потом прячет, но на прямые вопросы Аччан только глаза закатывал и уверял, что Имаи обо всем узнает в свой срок, не раньше и не позже. Резонно, конечно, но любопытство подтачивало его терпение. В основном тот не мешал. Поддерживал разговор тогда, когда Имаи хотелось поговорить, но сам проявлял инициативу только в вопросах, связанных с будущим BUCK-TICK, и об этом они могли беседовать часами, обсуждая предстоящее выступление в Будокане и то, что за ним неизбежно последует. Идей у Аччана имелось множество, но почти все – трудоемкие и тяжело осуществимые, особенно в условиях нехватки времени. Проблема была в том, что Имаи и сам загорался от этих разговоров и… забывал. Забывал, что Аччан умер. Ведь он был здесь, рядом, только руку протяни – все такой же устало-саркастичный, сосредоточенно мрачный и неожиданно смешливый. С быстрой, обжигающей как кипяток улыбкой, когда солнечный свет падает на его лицо. Высвечивает медово-карюю радужку с теплой искрой на дне, с угольным провалом зрачка. Путается в прямых, выгоревших на концах ресницах… Такой живой. Совершенно настоящий. Призраки вообще бывают настолько реальными, или… Или Имаи в конце концов стал не просто «странным», а вполне классически сошел с ума?.. Забавный вариант развития событий, ничего не скажешь. Если так рассуждать, то уж лучше быть немножко сумасшедшим и получать от жизни удовольствие, чем полностью нормальным и при этом испытывать массу отрицательных эмоций из-за того, что человек, которого ты знал сорок лет, внезапно умер буквально у тебя на глазах. Так что если сидящий в его гостиной Аччан – это такие игры разума… Имаи лучше подыграет. Тем более, это было совсем не сложно. В большую часть времени. Когда Имаи нужно было встретиться с кем-то, не имевшим отношения к группе, Аччан тактично исчезал. Зато во время встреч с остальными участниками сидел рядом как на иголках и постоянно нашептывал на ухо – в основном о том, что у Юты заплаканные глаза, Хиде выглядит не выспавшимся, а у Ании точно что-то болит. Спроси, как они себя чувствуют. Прояви заботу. Ну и что, что ты никогда так не делал, сейчас отличный повод начать. Ты что, хочешь, чтобы еще кто-нибудь свалился? Вас не так уж и много осталось… Это нервировало. В основном потому, что Аччан был прав – выглядели все и правда помято, и… Никто не знает, кто из них станет следующим. Но… Имаи не умел. Просто не умел. Они впятером всю жизнь провели вместе, не влезая в личное пространство друг друга. Не выспрашивая, не давая советов. Просто работали вместе, выпивали, проводили некоторый досуг в обществе друг друга… Имаи всегда казалось, что этого достаточно, ведь все взрослые дееспособные люди. Ему вот точно было не нужно, чтобы кто-то интересовался его самочувствием или иными обстоятельствами, а потом жалобно охал, качая головой. Аччан, кстати, сам тоже так не делал. Даже сейчас он только нудел над ухом, но это как раз было понятно – остальные-то его не видели. Не знали, что с ним все… ну, в какой-то степени в порядке. Он переживал за них и даже вынудил Имаи рассказать о своем присутствии. Правда, было не похоже, чтобы хоть кто-то поверил. Ании так и вообще с сочувствием похлопал его по плечу, когда они расходились. Наверное, решил, что и Имаи наконец догнало… А его, как ни странно, несколько дней после появления Аччана плескало в чистейшей эйфории. Вот это чувство, когда накатывает приступ физической боли, и ты терпишь до последнего, делая вид, что все в порядке – не перед окружающими, перед собственным организмом. Надеясь его обмануть и вынудить боль уйти. Но в какой-то момент не выдерживаешь и принимаешь обезболивающее… И агония стихает. Боль прячется до следующего приступа, но тебе так хорошо просто от ее отсутствия, что кажется, будто испытываешь настоящее блаженство. Воздух на какое-то время становится сладким, одежда невероятно приятно прилегает к телу, все звуки кажутся райскими, и голова кружится от стакана простой воды… Сейчас Имаи чувствовал нечто подобное, и только по этим симптомам понимал, насколько сильно его, видимо, травмировала смерть Аччана. Он настолько привык отстраняться от тяжелых чувств, что даже не заметил, как ему на самом деле больно. Но сейчас все воспринималось обостренно – видимо, эмоциональные качели, даже если Имаи их не отслеживал, пробили высокую стену, за которой так удобно прятаться от неприятных эмоций. И теперь тревога приходила за ним чуть ли не каждый день. Потому что время от времени Аччан пропадал. Имаи не знал, куда он уходит – к другим людям или… туда. Ну, туда, где сейчас было его постоянное место обитания. В первый раз, обнаружив отсутствие Аччана, Имаи так испугался, что обыскал все помещения в доме и, никого не найдя, заперся в спальне. Залез под одеяло и закрыл подушкой голову. Решил, что Аччан ушел насовсем, и они снова не успели даже попрощаться… Но несколько часов спустя тот обнаружился на своем привычном месте – в кресле у окна гостиной. Имаи сделал вид, что не заметил его исчезновения, и Аччан тоже никак не прокомментировал свою отлучку. И с тех пор он пропадал почти каждый день. Имаи старался не обращать внимания, но замечал за собой, что может нормально расслабиться и заняться своими делами, не отвлекаясь, только когда привычный силуэт нарисуется на фоне окна – убранные в хвост уже порядочно отросшие волосы, острый профиль, очередная книжка на обтянутом узкими джинсами колене… – Я могу попросить тебя сделать одну вещь? – спросил Аччан в начале декабря. – Для меня. Это важно. – Конечно, – встрепенулся Имаи, который вот уже битый час раздумывал о том, как бы привлечь Аччана к работе и не проколоться перед остальными, что он не просто тут фантазирует, а реально с ним общается. Вариантов было предостаточно, но как назло ни одного дельного. Это означало, что нужно отвлечься и перенастроить ракурс рассмотрения проблемы. Призрак на полставки – не самая тривиальная задача, тут придется подумать как следует… – Что надо сделать? Воодушевление, как обычно с утра после пары чашек кофе, захлестывало с головой, но Аччан глядел на него с сомнением и явно колебался, и Имаи невольно засомневался тоже. Что может попросить сделать умерший человек? Наверняка что-то, чего не может уже сам. И хорошо, если там что-то простое, вроде возьми это и отнеси туда. А если нужно поговорить с кем-то? А если – на личные темы? Или еще чего хуже… – У меня есть банковский счет, о котором никто не знает, – перебил его размышления Аччан, и Имаи с облегчением хмыкнул. И тут же хмыкнул снова, но уже веселей, приподнимая бровь. – Заначка от жены? – Что-то вроде, – кивнул Аччан. Его такими подколками было не смутить. – Небольшой источник дохода… – он поймал настороженный взгляд Имаи и вздохнул. – Все абсолютно легально, но мне не хотелось это афишировать. – Ты что, снимался в порно? – ляпнул Имаи быстрей, чем успел себя остановить, и растерянно хихикнул, потому что Аччан даже глаза не закатил в притворном раздражении. Он просто терпеливо смотрел на Имаи и ждал, пока тот закончит веселиться. – Почти, – ответил он наконец. – В свое время я написал несколько рассказов, они вышли под псевдонимом в одном журнале, а потом их купило несколько издательств. Один даже… можно сказать, экранизировали. И со всего этого я получал некоторую сумму ежемесячно. Большая часть суммы автоматически перечисляется в три приюта для животных, но остаток копится, и в конце года я с этого счета покупаю новогодние подарки для нескольких людей. Это было внезапно. Настолько, что Имаи даже на некоторое время завис, пытаясь переварить услышанное. Аччан писал рассказы. Интересно, о чем. Эротика? Тогда почему под псевдонимом? Или… или там что-то гораздо более личное, о чем он не был готов говорить от своего имени?.. – Ладно, – сказал Имаи, с трудом оторвавшись от интригующих размышлений. – Что мне нужно будет сделать? – Продолжать управлять счетом, – тут же ответил Аччан. – Он оформлен на «Банкер», все документы в порядке, господин Савада им занимается наряду с остальными нашими счетами. Нужно только чисто номинально следить за своевременными пополнениями и списаниями, делать нужные выписки для бухгалтерии. И… год подходит к концу… – Ты хочешь, чтобы я купил подарки, – догадался Имаи. Ну, это он может. Почему нет. – А кому? Любовницам? Это было бы логично, учитывая, что счет Аччан прячет от жены. – В том числе, – легко подтвердил его подозрения Аччан. И тут же уточнил: – Бывшим. Некоторым. В этот раз Имаи удержался и промолчал, но от со скоростью кометы промелькнувшего в мозгу предположения о том, что вдруг у Аччана имеется еще и некоторое количество детей – помимо тех, о которых Имаи в курсе, – его немного повело. В общем-то ничего удивительного, в пределах, так сказать, ожидаемого. Просто давно уже о таком не задумывался – в последние годы Аччан и повода не давал… – Тебе бы романы писать. Просто небольшие подарки тем, кому нет возможности вручить их лично, – пояснил Аччан, явно понявший, о чем он думает. Нет, все-таки это несколько дискомфортно. Он что, правда мысли теперь читать будет? – Мне не нужно читать твои мысли, я чувствую твое настроение, – проворчал Аччан. – В общем, я успел все выбрать, составил список на «Амазон», нужно только купить и оформить доставку по каждому из пунктов. Все адреса у меня сохранены в аккаунте. – И это, конечно, не основной твой аккаунт, – глубокомысленно кивнул Имаи. – А ты мастер шифровки… Кто бы мог подумать, что у тебя столько секретов… Тайный счет. Тайный аккаунт на «Амазон». Что еще? Тайная подписка на «Нетфликс», чтобы никто не знал, что на самом деле ты смотришь романтические комедии?.. Аччан только фыркнул с таким видом, что не оставалось сомнений: он открыл только самую верхушку погребенного в пучине его загадочной жизни айсберга. Разбираться с подарками оказалось неожиданно увлекательно: в списке Аччана не было ни одного набившего оскомину продуктового набора, которые обычно дарят на новый год. Вещи там попадались странные, но, вероятно, имеющие определенную ценность для адресатов: коллекционные издания дисков и старые, наверное, очень ценные книги. Какие-то интерьерные штуки в совершенно разных стилях – от розово-голубой фоторамки, украшенной изображениями популярных персонажей, до нарочито потертого деревянного сундучка-органайзера с металлическими клепками и выгравированным на крышке загадочным символом. Кому-то достался внешний жесткий диск, кому-то – серьги в стиле конструктивизма от маленькой ювелирной фирмы из Нагои. Спортивные принадлежности, наборы благовоний, сплетенная из ярких шнуров сумка, томик манги, флакон спрея для дома, ежедневник в мягкой кожаной обложке… Традиционный для подобных подарков алкоголь тоже был необычным: например, вино из граната или еловое пиво. Пару наименований Имаи даже приметил для себя, чтобы как-нибудь тоже заказать и опробовать. Но тем, что поразило его гораздо больше разнообразия подарочного списка, были адресаты этих подарков. Имаи знал почти всех из них, и это были… просто люди из стаффа группы. Ассистенты, техники, водители, девушки на подхвате, сотрудники офиса… Имаи помнил их по именам, но понятия не имел, что пухленькая Мияко-чан, которая занимается бронированием отелей и поездов, оказывается, обожает рестлинг и поэтому получит на новый год раритетную экшен-фигурку WWE. Или что Кимура, рабочий сцены, который монтирует и разбирает декорации во время туров, по всей видимости играет на скрипке – для него Аччан подобрал красиво упакованный набор канифоли для струн… – Разве мы не дарим этим людям подарки от компании? – спросил Имаи на середине списка, странно смущенный. – Вроде всех сотрудников поздравляют… – Да, конечно, – кивнул Аччан. – Но от компании всем дарят одно и то же, а мне хотелось… чтобы каждый из них почувствовал себя особенным. – Почему тогда ты не делал это от своего имени? – Это бы вызвало ненужный ажиотаж. Девушки могли бы почувствовать себя неловко. Кто-то бы обязательно начал сравнивать подарки и делать из этого какие-то выводы… – А так они получают подарки от незнакомца и думают, что за ними следит сталкер. Очень внимательный. Это жутко. Аччан рассмеялся. – Ну нет, к посылкам прилагаются открытки с псом Ниппером, так что все выглядит, будто подарки отправляет компания Victor… По сути так и есть, какая разница, кто именно этим занимается. Наверное, тот, кто был знаком с Аччаном меньше него, удивился бы, откуда он знает и как помнит столько практически интимных подробностей обо всех рядовых сотрудниках их маленького предприятия. Но Имаи уже давно не удивлялся. Он чувствовал только грусть и некоторую досаду. Раньше его немного раздражали попытки Аччана быть для всех хорошим, со всеми внимательным и отзывчивым. Ему казалось, что так он только вредит себе, подпуская посторонних людей слишком близко, иногда даже позволяя собой манипулировать. А теперь… Может быть, теперь у него получится понять Аччана получше. Разгадать его мотивы. – И кто же из них – твоя бывшая любовница? – спросил он, неловко усмехаясь, чтобы перевести тему. Аччан только улыбнулся. – На третьей странице списка адресов. На самом деле Имаи вовсе не собирался любопытствовать, какое ему было дело до аччановых сердечных похождений. Но тот смотрел с такой ласковой насмешкой, что под этим взглядом отступить бы не вышло, не потеряв лица. Так что Имаи щелкнул по цифре «3», переходя на соответствующую страницу, и… замер пораженный. Потому что на третьей странице был всего один адрес. Его собственный. Да, это происходило каждый год с тех пор, как они вернулись в Victor. Традиционная коробка с деликатесами и красиво написанным кистью письмом от компании, а на следующий день – какой-нибудь прикольный подарок и открытка с Ниппером. Чего там только ни было за эти годы: чехол для нового телефона с принтом Энди Уорхола, пластинка Клауса Номи с автографом, настоящее сокровище… Забавные аксессуары, классная репродукция Климта с золотой фольгой, необычные куклы… Столько всего. Получив новогоднюю посылку в первый раз, Имаи удивился тому, что кто-то в офисе компании так хорошо знает его вкусы и не боится рисковать, отправляя неформальные подарки. Он даже поделился своим удивлением с Аччаном, но тот сказал что-то такое… Вроде как есть в офисе специальный человек, который занимается такими вещами, молодой сотрудник с массой энтузиазма, вот Аччану тоже прислали какую-то занятную вещичку, Имаи правда тут же забыл, какую. Просто принял к сведению, что кто-то в офисе Victor занимается рассылкой подарков, и выкинул это из головы, как несущественную деталь. Правда, потом, несколько лет спустя он зачем-то поинтересовался у Хиде, что ему прислали от компании в подарок на новый год. Тот ответил, что обычную коробку, в этом году с крабом. И Имаи ухитрился сдержаться и не стал выяснять подробности. Значит, так, подумал он тогда. Не всем Victor отправляет особенные подарки. Ну и тем более стоит молчать об этом, не нужно провоцировать неловкость… Вот это да. Очередное обескураживающее открытие. – Да я вроде и так чувствую себя особенным… – пробормотал Имаи, не зная, что и сказать на это все. – Зачем еще и подарки… – Мне просто хотелось, – сказал Аччан, устало качая головой. – В этом не было никакого особенного смысла. Я даже не искал для тебя ничего специально, просто выбирал подарки для других, и в какой-то момент мне попадалось что-то такое, что я думал: вот, это точно для Хисаши. Вот она, вскрывается и еще одна причина для вечной подсознательной обиды: Имаи-то такое и в голову не приходило. Он Аччану максимум мог подарить бутылку какого-нибудь алкоголя, тут он его вкусы знал досконально… – А почему ты не присылал это все от своего имени? – В наших отношениях в последнее время… это выглядело бы неуместно. К тому же, мне совсем не хотелось, чтобы ты чувствовал себя обязанным дарить что-то в ответ. Ну да. Если бы Аччан не умер так внезапно и не был вынужден прийти к нему призраком, Имаи бы так никогда и не узнал. Зато сейчас знает, и… – Классный шарф, – пробормотал он неловко. Аччан улыбнулся. – Я рад, что тебе нравится. Жаль, что не вышло сюрприза, зато… ты можешь выбрать с другим принтом, если хочешь. Я колебался между психоделическими ромашками и радужными мишками, но, может, лазурные ананасы тебе понравятся больше?.. Имаи рассмеялся, отворачиваясь. Это вообще было нормально? Принимать подарки от покойного Аччана? Обирать мертвеца… Тьфу, ну что за мысли в голову лезут. А ведь столько лет, выходит, Аччан о нем помнил и думал, а Имаи воспринимал это как должное… вернее, он даже не знал. Понятия не имел, что Аччан коллекционирует своих бывших в амазоновских списках. Да и вообще… не считал Имаи себя его бывшим. То есть, факт оставался фактом, но… Бывшие Аччана – это какая-то отдельная категория людей, быть причастным к которой Имаи не хотел в принципе. Между ними было нечто гораздо большее, чем просто опыт интимных отношений в прошлом… Но, видимо, для Аччана все было немного иначе. Имаи вообще подозревал, что из-за этого «немного иначе» они и не смогли остаться любовниками. И именно в этом состояла самая главная обида Аччана, которую не заглушить никакими доводами разума… Отбрыкиваться сейчас от подарка, который Аччан явно вдумчиво выбирал в последние дни своей жизни, было бы некрасиво. Поэтому Имаи оформил покупку и доставку и наконец отложил почти разрядившийся телефон. Аччан молча сидел на диване, немного печально, немного задумчиво улыбаясь своим мыслям. – А жене с дочкой ничего не хочешь отправить? – несколько стесненно спросил Имаи. – Я бы оплатил сам… – Им подарки я купил заранее, – неторопливо кивнул Аччан. – Их доставят к новому году… Правда, теперь я уже не уверен, что это была хорошая идея. Они-то будут знать, от кого пришли посылки… Не слишком-то приятно получить привет с того света. Вот так… – Я думаю, они будут тронуты тем, что ты о них подумал настолько заранее. Аччан помолчал, склонив голову, а потом тихо сказал: – Когда мама умерла… Хироши отдал мне подарок, который она приготовила на день рождения, а я как всегда... Не успел приехать вовремя и забрать, пока она еще была жива. Это была очень красивая рубашка… Он вскинул взгляд на Имаи и тут же его отвел. – Я ее так ни разу и не надел. Не смог. Она до сих пор лежит у меня в шкафу, так и не распечатанная… – Ты встретил ее? Там… Аччан кивнул, глядя вбок. – Ты… – наверное, не было смысла проговаривать это вслух, но Имаи все равно сказал: – Ты хочешь к ней вернуться. – Я не… – Аччан покачал головой, морщась. – Не в этом дело. – Я понимаю. Да уж. Нелепая какая-то ситуация. Гораздо логичней было бы, стань Аччан призраком в своей семье. С близкими ему людьми, а не… – Ты правда считаешь себя не близким мне человеком? – Ну… подарки ты мне делаешь классные, – вынужден был признать Имаи, корчась от неловкости. – Так что, наверное… – Не забывай, это обида на тебя меня здесь держит, – мрачно сказал Аччан, поднимаясь. – И меньше ты ее не делаешь. Вот же… Имаи еще раньше иногда задумывался, чисто отвлеченно, от нечего делать: а если бы он тогда, в тот летний вечер восемьдесят восьмого сумел как-то избежать секса с Аччаном… Это бы что-нибудь изменило? Обычно он приходил к выводу, что нет, слишком мало опыта у него тогда было, а вот гормонов и любопытства наоборот – многовато. Не в тот вечер, так в какой-нибудь другой это бы все равно с ними произошло, а, значит, произошло бы и все остальное. Может, вышло бы даже хуже, кто знает. Поначалу это был просто секс, и секс классный, хотя соответствующего опыта ни у него, ни у Аччана особо не было. Им просто было легко и естественно друг с другом: сил хватало и отыграть концерт, и пить до утра, и потом завалиться в одну койку и валять друг друга еще пару часов. Все происходило как-то… самой собой. Сложности начались потом. Сначала Имаи влетел с таблетками, и они несколько месяцев не виделись. Потом у Аччана начались проблемы в семье, и он совсем затих. Он в общем-то никогда не был особым весельчаком, но тут даже Имаи, обычно не сильно чувствительный к переменам чужого настроения, понял, что дела идут плохо. Закончилось все тем, что мать Аччана умерла, и… Нет, наверное, лучше сказать: с этого на самом деле и началось то странное взаимодействие, которое продолжалось до... да до сих пор и продолжается. Потому что с момента смерти аччановой матери между ними перестало быть все просто. Наверное, тогда Аччан и обиделся на него в первый раз. Сам не отдавал себе в этом отчета, потому что не понимал, чего именно хочет от Имаи, но обижался, что тот ему этого не дает. А Имаи… да он понятия не имел, что вокруг происходит. Был уверен, что Аччан как-то переживет случившееся и со временем станет собой прежним, но тот менялся. Очень сильно и прямо на глазах… А потом еще эта история с Саюри-чан. Имаи, конечно же, заметил ее беременность – она работала до последних недель, только в самом конце привела себе на замену давнего приятеля. И он был уверен, что она… ну, замужем, наверное. Или с кем-то там живет. Так что, когда выяснилось, что они с Аччаном поженились буквально за несколько дней до родов, и ребенок его… Имаи очень сильно удивился. Не тому, что это произошло, а тому, что Аччан… в общем, он не выглядел счастливым молодоженом. Вероятно, ребенка они с Саюри не планировали, и это тоже было странно. Потому что Имаи знал, как Аччан трахается – это может выглядеть максимально спонтанно, страстно и безбашенно, но у него всегда приготовлено всё нужное – и презервативы, и смазка, и иногда даже какие-то неожиданные штуки, чтобы сделать процесс интересней. Аччан всё всегда старается максимально контролировать, даже когда выглядит совершенно пассивным в сексе. А тут – такое… Они продолжали спать друг с другом еще много лет после – через всю вереницу последующих событий и других половых партнеров. Когда Имаи в очередной юбилей спрашивают, что интересного происходило в группе за последние двадцать, тридцать лет, перед внутренним взором встает вот эта бесконечная череда: одни и те же концертные залы, одни и те же бары и ресторанчики, абсолютно идентичные гостиничные номера, стандартные кровати со стандартными простынями. И Аччан – на этих простынях. Такой привычный, вписанный в интерьер, в само течение жизни, что даже не выделишь в отдельную категорию. Что интересного? Каждый концерт был интересным. Каждый день записи в студии. Каждый секс. Имаи, собственно, затем и выбрал такую профессию, чтобы в его жизни не было неинтересных событий. И с Аччаном он продолжал, видимо, поэтому. Вот только самому Аччану всегда было мало. Нет, то, что он добирал с другими людьми, Имаи совершенно не трогало. Но он расстраивался каждый раз, когда понимал, что Аччану мало и самого Имаи. Потому что он… ну, наверное, он не мог дать больше. Не умел. Не хотел выжимать из себя признания и какие-то формальные проявления заботы – это бы все равно выглядело неестественно. Фальшиво. А фальшь не сделала бы никому из них лучше. И, потом… Даже сделай Имаи все «правильно», к чему бы привели их отношения? Секс сексом, но Аччану всегда была нужна семья, обустроенный быт, тепло любящей женщины. Даже в те годы, когда он изо всех сил бежал от ответственности, Имаи точно знал, чем тот закончит. Это было в его природе. А Имаи небезосновательно считал себя одиночкой – даже если жил некоторое время с кем-то, женщины обычно уходили, потому что не чувствовали его заинтересованности. А он зачастую и не замечал, что с их уходом что-то изменилось. Наверное, поэтому он никогда особо не держал Аччана – понимал, что это было бы несправедливо и даже жестоко по отношению к нему, так жаждавшему любви. И когда тот в конце концов заявил, что секса у них больше не будет, счел это закономерным этапом в развитии их отношений и постарался не расстраиваться. Можно сказать, у него получилось. Вот только Аччан, несмотря на то, что закончил эту часть их отношений сам, все равно остался на него обижен – даже больше, чем обычно. Конец декабря традиционно выдался очень напряженным: Имаи работал, репетировал, утрясал всякие организационные вопросы – да, он знал, что Аччан тянет на себе много административной работы, но и не подозревал, что она настолько отвлекающая и нервная. И теперь всем этим приходилось заниматься в основном ему – прежде всегда жизнерадостный Юта никак не мог вынырнуть из своей горестной кататонии, Ании кряхтел и вздыхал больше прежнего, а Хиде… Нет, ну, Хиде помогал, конечно. Но все равно было трудно, и мысль о том, что так трудно теперь будет всегда, удручала. Если бы не Аччан, терпеливо объясняющий и подсказывающий ему по ходу дела, он бы вряд ли смог так быстро и уверенно решить все возникшие вопросы и провести почти идеальный лайв в Будокане. Аччан сначала хотел выйти на сцену вместе со всеми и отработать концерт как обычно, но в последний момент решил, что лучше посмотрит на представление из зала. Потому что его присутствие на сцене все равно никто не заметит, а вот как все это теперь будет выглядеть со стороны, ему было очень интересно. – Хорошо, – сказал Аччан потом, когда все кончилось – и выступление, и пьянка после, и они с Имаи вернулись домой. – Хорошо получилось. Даже, наверное, лучше, чем если бы я был жив. В результате все сложилось правильно... – Чего это? – обалдел от такого вывода Имаи. – Выбрали ведь лучшие моменты, – пояснил Аччан. – Видео, и вокал… Я бы сейчас так хорошо не спел. И физическое состояние, и настрой… они были далеки от идеальных. Да и… удобно ведь, когда визуально все заранее подготовлено и срежиссировано. – Ага, особенно, когда нет возможности импровизировать, и любая ошибка приводит к тому, что запарывается целая песня… – Ну… вспомни прошлый тур. Никто не сравнится со мной в том, чтобы запарывать песни. А то, что один раз не попали в ритм… считай, это был ваш первый концерт в таком качестве. Дальше будет с каждым разом все проще. – Думаешь, это жизнеспособный формат? – несколько стесненно спросил Имаи. То, что Аччан не принимал участия в выступлении, до сих пор казалось неправильным. Несправедливым. И почему-то было стыдно – перед ним, вот так вынесенным за скобки. Хотя сам Аччан ничем не показывал, что ему некомфортно в сложившейся ситуации, внутри у него наверняка опять разворачивался медленный взрыв жалости к самому себе. Больше всего он боялся остаться не у дел, может быть, только смерти боялся больше – и вот. Все страхи сбылись разом. – Думаю, в этих обстоятельствах ничего лучше не выдумать, – вздохнул Аччан. – Из зала все выглядело очень хорошо, центр почти не провисал, ребята славно потрудились. И концептуально… Он посмотрел на Имаи, слабо улыбаясь. – Не переживай, – сказал он мягко. – Твоя группа все еще жива. Ты знаешь, что на улице собралось почти столько же людей, сколько было внутри? Они стояли весь концерт и подпевали песням… Люди вас любят и будут продолжать любить. – Не все… – Не все, – Аччан кивнул. – Но мы это уже проходили, верно? При смене формата всегда какая-то часть аудитории уходит. – Я не хочу менять формат, – вырвалось у Имаи помимо желания. Аччан сглотнул, отводя взгляд. – Прости, – сказал он тяжелым голосом. – Я так зациклился на своих обидах, что сам забыл попросить прощения. – За что? – За вот это все. За то, что вам пришлось пережить. За то, что группе придется измениться и потерять часть фанатов, это наверняка скажется на продажах… – Перестань, – перебил его Имаи. Слушать это было невыносимо. Он терпеть не мог, когда Аччан извинялся или оправдывался. Тем более… он же не специально умер. Такие вещи нельзя предсказать. Такие вещи… Нужно было уже признаться хотя бы себе самому: сколько бы он ни говорил о том, что произошедшее было ожидаемо, это все вранье. Ничего он не ожидал. Пытался изобрести на ходу варианты, чтобы успокоить фанатов, чтобы успокоить себя. Все в порядке, все под контролем, все будет хорошо, давайте продолжать радоваться жизни… Вот только наступали такие моменты, когда он очень четко осознавал: ничего не в порядке. Он не сдастся, никто из них не сдастся. Парад будет продолжаться, пока хоть кто-то из них в состоянии выйти на сцену. Они просто обязаны, потому что… потому что Аччан это сделал. Вышел на сцену, даже когда был не в состоянии. Стоял до конца. И они тоже будут, они все сделают как надо, но… Имаи редко позволял себе быть слабым. Редко давал себе заглянуть за четко очерченную границу – туда, где выли и стенали его страхи. Можно сказать… он боялся бояться. Страх парализует, стоит дать ему волю, он начнет отвоевывать себе все больше и больше пространства… до тех пор, пока не останется ничего – один только животный ужас. Страх неудачи, страх смерти, страх за близких… Имаи понятия не имел, как Аччан ухитрялся жить с постоянным страхом. Как мирился с ним, как ему удавалось заставлять себя не сдаваться, а упрямо идти вперед – с таким-то грузом на шее? Еще и растравливать его постоянно, раз за разом вглядываясь в пугающую бездну так, что начинает кружиться голова. Имаи так не хотел. Еще чего. Никакого страха. Никаких сомнений. Даже если он и вправду сошел с ума… лучше так, чем боль и ужас, верно? Аччан, что примечательно, никак его внутренние метания не комментировал, хотя и прекрасно их чувствовал. Наверное, не считал себя вправе влезать в настолько личное или ждал, что Имаи сам поделится с ним сомнениями. С другой стороны – было бы крайне бестактно даже начинать подобный разговор. «Я боюсь, что у меня поехала крыша, а ты – просто плод моего воображения». Учитывая, что нет никакого способа доказать обратное… Впрочем, способ был, Имаи просто о нем забыл со всей этой кутерьмой. Но когда утром тридцать первого декабря в его дверь позвонил курьер и принес посылку: роскошный шарф из тонкой мягкой шерсти в очаровательных ромашках всех цветов радуги и открытку с милым псом, Имаи сначала оторопел. А потом подошедший сзади Аччан тихонько сказал: – С новым годом, Хисаши. И все сразу стало очень просто и понятно. Ему не причудилось. Все было на самом деле: и шарф, и квитанция о вручении. Он на всякий случай проверил списания со своих счетов – но нет, это не он сам себе купил подарок. То есть, по факту – он сам, но… Это означало, что и Аччан существует на самом деле, а не только в виде утешительной галлюцинации. Это означало, что он все делает правильно. Верно?.. Имаи так давно не сомневался в себе, что уже забыл, насколько тревожное и неуютное это чувство. Но в новый год у него получилось войти относительно спокойным. Вот только утром… С первым рассветом две тысячи двадцать четвертого года личный призрак Хисаши Имаи объявился в его спальне в неожиданно приподнятом настроении, разбудил и велел отправляться в храм. – С ума сошел? – поинтересовался Имаи, едва разлепив глаза. – Куда? Зачем? – Затем, – отрезал Аччан. – Если успеешь загадать желание на рассвете, оно сбудется. Не в такой момент тебе разбрасываться шансами. Поднимайся живо! Звучало, конечно, дико. Имаи никогда не верил во все эти предсказания, загадывания желаний и прочие околорелигиозные штуки. Делал все положенное, конечно, но больше ради развлечения и поддержания духа, чем серьезно. Но… в общем, он и в призраков особо не верил, а вон как получилось. Тем более, если Аччан говорит, что способ рабочий, то, может быть, он что-то знает? Ну, по своим нынешним каналам? Очень, конечно, хотелось бы его расспросить в подробностях, Имаи было даже интересно, сколько Аччан способен держать оборону и не проболтаться о чем-то значительном? Обычно-то он как худое ведро, особенно, если выпьет – все сразу же разболтает, только вотрись в доверие и задай правильные вопросы. Жалко, подпоить его сейчас не получится… Впрочем, Аччан и так вел себя, будто как следует поддал по случаю: хихикал, отпускал какие-то шуточки… и все болтался рядом, почти вплотную, едва ли не налетая на Имаи то сбоку, то со спины. Очень это все… нервировало, потому что Имаи прекрасно помнил, что происходило раньше, много лет назад, когда Аччан начинал обтираться об него, словно гигантский кот. То, что сейчас этот наэлектризованный сексуальными порывами клубок путаных вожделений был несколько бесплотным, легче не делало – у Имаи-то организм вполне себе присутствовал и реагировал определенным образом. – Ты чего такой радостный-то? – не выдержал он в конце концов. – В честь нового года в раю наливают, что ли? – Можно и так сказать, – уклончиво ответил Аччан. – Тебе бы тоже не помешало взбодриться. А то ты сонный какой-то. – Четыре утра. И правда, странно, почему я сонный… – Ну, ступай, ступай, – если бы Аччан мог, он бы сейчас его точно принялся нетерпеливо подталкивать, – вон там дядька сакэ наливает. И иди писать желание. – Его хотя бы придумать сначала надо… – А чего тут придумывать-то? Хисаши, ну проснись уже! – Ладно, ладно… Посмеиваясь, Имаи все-таки дошел до стола, где всем желающим наливали сакэ местной сакэварни, потом – до соседнего, где предлагали закусывать продукцией местной же лавки, производящей сладости. Амазакэ он пить уже не стал – тяжело вздыхающий над ухом Аччан едва не пинками погнал его в очередь за табличками эма. Наверное, стоило взять табличку с драконом, в честь знака наступившего года, или хотя бы стандартную с белой лошадью, но Имаи почему-то взял детскую табличку, на которой были в мультяшном стиле нарисованы щенок и котенок. Аччан никак не прокомментировал его выбор, просто притерся вплотную, сопя над ухом. – Что ты пишешь? – Ты же и так все знаешь. Аччан только фыркнул. – Я пытаюсь быть вежливым и не подглядывать. – Ну да… вежливый, конечно. Я даже в туалет не могу сходить без твоего присутствия… Серьезно, с тех пор, как ты умер, тебя стало только больше. Если бы Аччан был плодом его воображения, он бы оскорбленно цыкнул и ушел. Он всегда был очень самолюбивым и хотел только искренней любви к себе. Потому и сидел вечно один дома как сыч, не в силах поверить, что… Именно таким Имаи его запомнил, и этого от него ждал. Но этот Аччан был настоящим, потому что только самодовольно рассмеялся и внезапно оказался вплотную, едва не в ухо дыша – у призраков вообще бывает горячее дыхание? Они вообще… дышат? Вот этот конкретный дышал только так. – Ты забываешь, – мурлыкнул он обольстительно, – что я вижу тебя насквозь. Ты не думаешь так. – А еще говорил, что вежливый… – проскрипел Имаи, обливаясь потом. И вот что тут сделаешь? Его же не прогонишь… Он даже одернуть его прилюдно не мог – люди и так сторонились, слыша его бормотание… – И прогонять меня ты не хочешь, – с глубинным удовлетворением отметил Аччан. – Но это взаимно. Ты не представляешь, как мне сейчас приятно находиться с тобой рядом. – А раньше, значит, не было? – буркнул Имаи, вешая наконец-то эма на стенд и отходя – подальше, чтобы не быть на виду. И вообще. Пора уже было возвращаться домой. – Раньше… – нет, он точно был пьян. Вот это томное придыхание, его Имаи слышал или на сцене, или… ох, черт. – Раньше я не был уверен, что ты меня любишь. И временами это было так больно… Почему ты ничего не говорил? – Я и сейчас ничего не говорю, – краска ползла по коже, сжигая лицо, словно кислота. Да что на него нашло-то в конце концов?.. – Да. Хорошо, что сейчас этого и не нужно. Я чувствую твою любовь. Я буквально могу в ней купаться… насытиться ею за всю прошедшую жизнь. – Аччан прерывисто вздохнул. – Тебе не кажется, что это чертовски несправедливо? – Что именно? – То, что ты десятилетиями держал меня на голодном пайке. – Я не… – Имаи сбился, сердце колотилось, то ли от выпитого сакэ, то ли от неожиданных откровений Аччана. – Я не знал, что все так. Тем более… даже если бы я тебе говорил каждый день. Разве бы ты мне поверил? Аччан молчал больше минуты и почти растворился где-то позади, прежде чем наконец грустно выдохнул над ухом. – Ты прав… Ты абсолютно прав. Ты был ни при чем… Проблема всегда была в моей неуверенности. Имаи обдало холодком сочувствия, очень захотелось обернуться и посмотреть на него. Но он и так уже выглядел довольно странно, постоянно бубня себе что-то под нос на ходу. Надо хоть гарнитуру в ухо вставить, что ли… Обратно до дома он шел быстро, почти бегом. Не то чтобы он пытался сбежать от странно себя ведущего Аччана, но то ли тот понял, как Имаи себя неловко чувствует, и наконец сжалился, то ли решил, что настало подходящее время заняться самоанализом. Он куда-то пропал, но даже в его отсутствие из головы не выходила фраза, задевшая больше всего: про десятилетия на голодном пайке. Наверное… наверное, со стороны можно было понять и так. Будто бы Имаи сознательно не демонстрирует свои чувства. Специально не дает чего-то, в чем Аччан так отчаянно нуждается. Расчетливо мучает, чтобы… чтобы что? Что он получал-то из этой ситуации кроме вечно страдающего Аччана? Он же не садист? Нет, совсем нет. Он просто… «Я буквально могу купаться в твоей любви», – сказал Аччан. И это звучало так странно. Имаи даже не подозревал, что она в нем есть, а Аччан в ней купается и… чего он там еще делал? Насыщается за всю прошедшую жизнь. Может быть, он ошибся? Может, дело в чем-то другом? Наверное, еще ни разу в жизни Имаи не был в таком замешательстве. Аччан и раньше утверждал, что чувствует его любовь. В общем-то, слово «любовь» у него было самым часто употребляемым. Любовью Аччан называл практически все: и секс, и супружеские отношения, и дружбу, и… Казалось, он был готов любить весь мир и жаждал, чтобы этот мир любил его в ответ. Вот только для Имаи любовью было что-то… особенное? Что-то захватывающее, одновременно печальное и радостное. Что-то, от чего замирает сердце, щекочет в носу, а взгляд невозможно отвести от человека, в которого влюблен. Что-то, что он категорически не способен поддерживать в себе дольше пары недель. И что-то, чего он точно никогда не испытывал по отношению к Аччану. Ведь он бы заметил, верно? Имаи очень редко влюблялся. За всю жизнь такие случаи можно буквально по пальцам одной руки пересчитать. Еще реже эта влюбленность приводила к отношениям – он просто не успевал. Сначала был так огорошен своими неудобными чувствами, что не мог толком соображать и предпринимать какие-то действия. А потом… потом все заканчивалось, и это теряло всякий смысл. С Аччаном не было такого периода ступора и эйфорической растерянности. Они сразу начали с очень яркого физического влечения, и буквально несколько лет не могли отлипнуть друг от друга, трахаясь при любой возможности. Не было неловкости, не было очарованности друг другом. Была только жажда близости, очень примитивная и сильная, и даже потом, когда Аччана повело и закоротило из-за горя и испытанной боли, эта жажда никуда не делась. Наверное, для Аччана она просто стала отчаянней и острей, как самый простой источник приятных эмоций. Поэтому он начал придавать ей столько значения, что даже решил, будто любит Имаи… А, может быть, он сам ошибался? Может быть, его отношение к Аччану – это тоже любовь? Или даже – та самая любовь?.. За тот месяц, что его не было рядом ни в каком качестве, Имаи неожиданно осознал, насколько Аччан был ему все-таки нужен. Даже если они почти не разговаривали в последнее время. Даже если виделись только на работе. Даже если он не вспоминал об Аччане иногда целыми неделями. Аччан просто всегда существовал, занимая свое место в его ментальной карте реальности. Важное место, ключевое. И его потеря всколыхнула внутри мысли и чувства, которые Имаи предпочел бы не испытывать. Он злился. Он горевал. Он был растерян. Да. Пожалуй, это ощущение было основным. У него словно выбили почву из-под ног, и несколько дней Имаи никак не мог зафиксировать себя в пространстве, лишенном привычных ориентиров. Он не мог жить в мире без Аччана. Он не хотел. Яростно не хотел, до отрицания всего мира в целом. И тогда… В общем-то, это было единственным решением. Единственным вариантом продолжать. Он решил, что Аччан никуда не делся. Умер, да, но все равно продолжает быть рядом. Удерживает осиротевший мир от разрушения своим незримым присутствием. Вот эта полная луна – Аччан. Вот эта яркая гроза – Аччан. Вот эти красивые облака, эти яркие листья, этот прохладный дождь – это все он, окружает со всех сторон, обнимает, улыбается, тихо смеется, глядя так мягко, так нежно… И когда Аччан появился в его доме – ровно такой же, каким он его помнил, такой же, каким он в нем нуждался, Имаи растерялся только в первые секунды. А потом – принял это, потому что именно об этом молился, не отдавая себе отчета. Он просто хотел Аччана обратно, и неважно, что это невозможно, что это противоречит всем законам – и науки, и всех известных религий. В жизни Имаи случались потери и раньше, но никогда не было настолько опустошающей, поэтому он наплевал на законы, наплевал на здравый смысл, даже на собственный страх сумасшествия наплевал – главное, чтобы Аччан присутствовал рядом. Неважно, что он делал, о чем думал, как себя вел. Одного ощущения его присутствия было достаточно, чтобы взять себя в руки и начать работать – точно так же, как все предыдущие годы, десятилетия до этого. Аччан вернулся, и Имаи почувствовал себя снова живым… Может быть это – и есть любовь?.. Тогда – да. Тогда Аччан абсолютно прав. Чертовски несправедливо, что Имаи понял это только сейчас, когда уже поздно… Или нет?.. Он упал в постель сразу же, едва добрался до дома, и проспал почти до вечера первого января. Проснулся, только когда небо уже начинало темнеть, выбрался, поеживаясь от прохлады, на крышу – проводить первый закат года, раз уж первый рассвет толком не рассмотрел. Аччан уже стоял там – в длинном черном пальто, засунув руки в карманы, расставив ноги. Смотрел вдаль, весь такой тонкий и одинокий на фоне оранжевого солнца и сиреневых облаков, и ветер трепал его отросшие уже почти до плеч волосы. Сцена была красивая, как в аниме, Имаи даже залюбовался. – Какое желание ты загадал? – спросил Аччан, не оборачиваясь. Имаи замешкался от неожиданности. – Желание… Ну, пожелал, чтобы ты не уходил пока. Аччан тяжело вздохнул, и Имаи стало стыдно. Эгоистичное желаньице-то. Мда. – Ну ты и болван, – сказал тот, качая головой. – Почему не пожелал успеха группе? Впереди тяжелые времена. – Мы справимся, – отмахнулся Имаи. – И вообще, я хотел загадать что-то… личное. Для себя. Аччан обернулся, с интересом окидывая его взглядом. – И с каких пор для тебя «чем-то личным» стал я, а не группа? Наверное, имело смысл сказать правду? Он ведь все равно почувствует фальшь. – С тех пор, как ты умер. До этого я… воспринимал тебя как должное. По привычке. А тут оказалось, что… В общем, мое личное – и ты, и группа. Вместе. Потому что вы неотделимы. – Да… – протянул Аччан, снова отворачиваясь к пылающему солнцу. – Навсегда пятеро… Звучит красиво. Думаешь, это сработает? – Думаю, это правда. Поэтому не имеет значения, сработает это или нет. Если кому-то не нравится… Аччан рассмеялся, перебивая его, кивнул, щурясь, и, кажется, в уголках его глаз блеснуло?.. – Да, да… Правильно. Ты знаешь, что меня всегда привлекала твоя самоуверенность? Такой… милый, как девушка, тихий, с людьми разговаривать боится… и при этом с алмазным стержнем внутри. – С железным. – Что?.. – Говорят так – с железным стержнем… – С железными – это обычные люди. Рядовые. А у тебя всегда был алмазный. – Какой я, однако, ценный, – хмыкнул Имаи, отводя взгляд. Аччан теперь смотрел в упор, этими своими влажными глазами, с этой своей едва заметной тревожной улыбкой, и внутри снова что-то дрожало и рвалось. Что-то точно совсем не алмазное. Кажется, и закатом полюбоваться как следует не выйдет, обреченно подумал Имаи, но Аччан тут же отступил, с преувеличенным интересом разглядывая расставленную на крыше уличную мебель – Имаи уже давно оборудовал тут себе что-то вроде веранды: низкий столик, пара кресел, маленький комод с бокалами и бутылками… Правда, в одиночку он этими бокалами не пользовался – лень было спускаться в кухню и мыть потом. Стояли чисто на тот случай, если кто-то придет в гости в приятную погоду. А сейчас и погода была так себе, и Аччан не смог бы выпить с ним вместе, даже если б захотел… Некстати вспомнилось, что Аччан до сих пор ни разу не был у него на крыше. Он вообще редко приезжал в гости. Сам никогда не напрашивался, а Имаи… Не особо он торопился приглашать, если честно. Аччана ему за глаза хватало и на работе. О чем бы они тут разговаривали? Снова о работе – все остальные темы уже много лет назад были негласно признаны небезопасными. Еще при посторонних могли подурачиться, поподкалывать друг друга, но наедине это все становилось резко неуместным. И оставалось только молча пить, время от времени вставляя натужные реплики ни о чем. Ощущение потерянного времени, упущенных возможностей неожиданно стало таким острым, что Имаи невольно поежился – от безнадежности было почти физически больно. – Почему ты не подстрижешься? – спросил он, просто чтобы сказать хоть что-то. И Аччан тут же чутко среагировал, отвечая так, будто и не висела между ними чудовищная неловкость: – Я бы с удовольствием, но как ты себе это представляешь? – Ну… не знаю. Одежду же ты как-то меняешь… Теперь Аччан посмотрел на него уже с настоящим изумлением. – Ты… замечаешь? В смысле, мою одежду? – Ну я же не слепой… Хотя, наверное, глаза тут ни при чем, да? Это все было максимально неловко, и то, как внимательно его разглядывал Аччан, только добавляло неловкости. – А что ты видишь? – спросил он наконец. – Расскажи. Потому что сам я… сам я себя не вижу. Могу представлять что-то, но… расскажи. Вот это было внезапно. – Ну… – Имаи откашлялся. Как-то он никогда не был мастером подобных описаний. – В общем, на тебе черные брюки и фиолетовый свитер. И туфли, эти… ну, которые ты иногда носишь… Змеиные. – Стефано Ричи? Это крокодил. Змеиные – они уже давно… – он осекся и покачал головой. – Не важно. – Ну... пусть крокодил, – Имаи стесненно вздохнул. – Еще пальто. Черное, ну как всегда. С теми прикольными пуговицами. – А лицо? – жадно спросил Аччан. – Ну… обычное. Волосы вот только отросли. Давно таких длинных у тебя не видел. Аччан невесело хмыкнул, пытаясь улыбнуться. – Жалко. – Чего жалко-то? – Ну… Не то чтобы я когда-нибудь мечтал стать призраком, но я надеялся… что из меня выйдет хотя бы симпатичный призрак. А так… получается, продолжаю досаждать тебе своим старым морщинистым лицом. – Ты… чего? – обалдел Имаи. Нет, он, конечно, знал, что Аччан несколько повернут на своем внешнем виде, но каждый раз вот эти странные выпады вводили его в ступор. – Ты нормально выглядишь. – Да, знаю, глупо волноваться о внешности, когда уже все равно умер… Просто… – Ты самый красивый, – выпалил Имаи. Судя по тому, как изменилось лицо Аччана, это стоило сказать уже давно, но… у него просто не было повода, ясно? А просто так такое не скажешь, когда вы уже давно не… в общем, когда это уже давно не твое дело. – Ты самый красивый, – повторил он тихо. – Всегда был и… всегда будешь. По крайней мере для меня. Да и для кучи людей… ты же сам знаешь. Хватит уже загоняться. – Да… – насморочным голосом ответил Аччан через некоторое время, – теперь уже, наверное, нет смысла об этом… Спасибо. Спасибо, что сказал. Мне правда это было… и сейчас… – Ну ладно, – оборвал его агонию Имаи. – Просто… помни об этом. И волосы… тебе идет. – Да? – Ага. Просто ты же всегда бесился, что они лезут в лицо и вообще мешаются… – Сейчас не мешаются, – Аччан усмехнулся, шмыгая носом. – Ну и хорошо тогда. Они стояли рядом, плечо к плечу и смотрели, как первый раз в новом году садится солнце. И Имаи думал, что вот интересно, есть он не может, пить не может, волосы ему не мешают, и сам себя он не видит… То есть, тела у него нет, и сам он его не ощущает. Но тогда как он плачет? Это же физическая реакция. Или… все-таки нет? Наша радость, наше горе, наши обиды и прочие более тонкие и нежные чувства… они все-таки – запрограммированные реакции мозга и тела на внешние и внутренние раздражители? Или… или душа – это больше информационная сущность с теми же алгоритмами, и личность человека не изменится, если ее оторвать от физического тела?.. А все-таки очень интересно, что – там, о чем Аччан не рассказывает. Как там живется бестелесным сущностям. Потому что живой человек и призрак, конечно, могут только рядом постоять, но если они будут на одном, так сказать, уровне бытия… Ну, когда-нибудь. Не скоро. Но все-таки. Разговор был тому виной или просто мозг решил сыграть с ним злую шутку, но в ту же ночь Имаи приснился сон. Того плана, что ему уже довольно давно практически не снились: там был Аччан, совсем еще молодой, раскрасневшийся и тяжело дышащий. Длинные волосы плескались по обнаженным плечам и груди, липли к мокрому от пота лицу, приоткрытым губам, и от этого зрелища пересыхало во рту и тянуло по всему телу от невыносимой нужды. Аччан протяжно стонал и всхлипывал, и каждый звук его голоса словно оседал на коже горячей вуалью и таял, оставляя ожоги… Никогда эти сны не кончались ничем хорошим, каждый раз Имаи просыпался за секунду до пика – со стучащим в ушах пульсом, стоящим членом и ноющими яйцами. Оглушенный и растерянный… а теперь – еще и нос к носу с самым настоящим Аччаном! – Ого, – шепотом сказал тот. Вид у него был пораженный и… восхищенный? – А?.. – Имаи утер пот с лица, судорожно пытаясь сообразить, как теперь объясняться, но не успел, потому что Аччан придвинулся ближе, и от этого крошечного движения навстречу член дернулся так, словно Аччан и в самом деле мог… – Ого, – повторил тот уже в голос. – Как… лестно… Имаи уткнулся лицом в подушку, но все-таки пересилил себя и посмотрел на него одним глазом. Нет, вроде бы он не издевался. Но… – Просто не думал, что тебе до сих пор снятся такие сны, – пояснил Аччан задумчиво. – И уж тем более не думал… Почему ты не говорил? – Зачем? – проскрипел Имаи, не отлипая от подушки. Стояк, как нарочно, и не думал спадать. – У тебя была своя жизнь. Зачем… ворошить прошлое. – Ну, судя по тому, что я вижу, не такое уж оно и прошлое… – заметил Аччан. Напряжение и неловкость в этот момент, видимо, достигли своего пика, потому что Имаи неожиданно стало смешно. Вечно между ними все вот так: то такая драма, что искры летят, то натуральный цирк. – На самом деле это первый раз за… лет пять, – хмыкнул он, переворачиваясь на спину. – Наверное, потому что ты рядом. Буквально… спишь в моей постели. В одежде, кстати. – Ты бы предпочел, чтоб я разделся? – в голосе Аччана читался и сарказм, и какое-то невнятное напряжение. – А это что-то изменит? – поинтересовался Имаи. – Ну, в смысле… для тебя? – Максимум – я смогу понаблюдать за твоей реакцией. – Жалко… – Имаи вздохнул вполне искренне. – А ты вообще… ну… можешь? Хоть как-то? Еще не успев договорить, он уже понял, насколько зря поднял эту тему: если они собирались в обозримом будущем сделать так, чтобы Аччан перестал на него обижаться, задевать такие чувствительные области точно не стоило. Захлопнув рот, Имаи виновато посмотрел на Аччана, но тот, вопреки опасениям, совсем не выглядел оскорбленным или даже расстроенным. Его лицо выражало, скорее, задумчивость. – Наверное, нужно попробовать, чтобы узнать, – сказал Аччан в конце концов, и Имаи едва удержался, чтоб не выдохнуть с облегчением. И только через пару секунд осознал. – Чего? – переспросил он, приподнимаясь на локте и заглядывая Аччану в лицо. – Когда бы я успел поэкспериментировать, по-твоему? – спросил тот со сварливо-смущенной интонацией. – Я же почти постоянно у тебя на виду. – Ну… не знаю. Там? Аччан только фыркнул, верный своему нежеланию рассказывать ни о чем, что происходит за границей между жизнью и смертью. Но Имаи его знал: если б в раю имелась хотя бы минимальная возможность подрочить – тот бы обязательно подрочил, и неважно, что пять ангелов через плечо заглядывают. Ну, хотя бы попытался! А если нет… – Тогда раздевайся, – решительно потребовал Имаи и подал пример, первым сдернув с себя одеяло. Аччан заинтересованно хмыкнул, скользнул взглядом по обнаженным животу и паху, а потом внезапно оказалось, что он уже совершенно голый и нависает над Имаи, опершись на вытянутые руки – так, словно никакой он не призрак, а вполне себе… – Я хочу тебя обнять, – пробормотал Имаи, чувствуя, как член остро реагирует на эту фантомную близость. – Поверь мне, я бы тоже этого хотел, – шепот Аччана был таким реальным, что, казалось, горячее дыхание обжигает ухо и шевелит прядь волос. – Давай… приласкай себя. Ты ведь помнишь… как?.. Он-то прекрасно помнил. Помнил, что Аччан всегда это делал нарочито медленно и тягуче, и как бы Имаи ни извивался, ругаясь и требуя ускориться, упрямо доводил до конца именно так, как считал нужным. И каждый оргазм в его руках был невероятно ярким и оглушающим – возможно, именно из-за того, что к нему приходилось так долго и трудно идти. Или же просто потому что с Аччаном почти всегда было исключительно хорошо… – Вот так, – он дышал в ухо, постанывая, пока Имаи изо всех сил пытался держать давно забытый ритм. – Такой хороший… так соскучился по тебе… Еще. Еще чуть-чуть… Жар тек по венам расплавленной лавой, Имаи задыхался и дрожал, обливаясь потом, ему чудились эфемерные поцелуи в шею, он почти ощущал вес Аччана на себе, его прикосновения, его обжигающие выдохи. В какой-то момент ему даже показалось, что именно Аччан держит в горячей крепкой ладони его член, мучительно медленно двигает кулаком, обводит большим пальцем головку, и это было чувственно, ярко и невыносимо почти до жестокости… – Сейчас, – приказал Аччан ровно в тот момент, когда сдерживаться уже было невозможно, и Имаи с облегчением кончил, со стоном выдыхая. Аччан еще несколько секунд жадно и жарко смотрел ему в лицо, а потом зажмурился на несколько секунд и отстранился, лег рядом, рвано дыша и постоянно облизываясь. – И как? – сиплым от быстрого дыхания голосом спросил Имаи. Аччан промычал что-то невнятное. Если бы Имаи не знал точно, что он – в лучшем случае бесплотный призрак, а в худшем – его галлюцинация, он бы мог поклясться, что обоняет давно знакомый запах пота, кожи и… И нет, запахи Аччана перепутать было невозможно. Слишком хорошо он их знал. Слишком часто обонял раньше. Значит… все-таки галлюцинация? Или… как это называется? Ассоциативные связи. Бывает же так? Или нет?.. – Интересный опыт, – сказал наконец Аччан. – Если учитывать, что я уже… два с половиной месяца не испытываю никаких физических ощущений… это было внезапно. Любопытно. То есть, все-таки… – Так ты кончил? – Возможно, – уклончиво ответил Аччан и потянулся со стоном, закинул руку за голову. – У меня нет физического тела, так что мне нечем собственно кончать… Но ощущения были максимально похожими на то, что я помню. И, хочу сказать… Хисаши, это было хорошо. Я даже не помню… когда мне в последний раз было так хорошо. Может быть – и никогда? – Как… лестно… – почему-то это было ужасно смешно все. Ну надо же, Аччан и загробный секс, всё, сейчас распробует и понесется. А отдуваться одному Имаи, потому что больше никто его не видит. – Интересно, это может считаться некрофилией? – Вряд ли, – серьезно отозвался Аччан. – Некрофилия – это влечение именно к мертвому телу… А ты трахаешься с моим вполне живым духом. Имаи не выдержал и расхохотался, утыкаясь в подушку лицом. Аччан тоже вполне добродушно посмеивался – после оргазма он всегда был или крайне миролюбив и доволен жизнью, или мрачен и плаксив. Сегодня, значит, хороший день. Хорошая ночь… или уже утро? С этими шторами не разберешь. – Но все-таки, – Аччан перевернулся на бок, пытливо заглядывая ему в глаза. – Почему ты не сказал раньше? Мы бы могли… Хотя, нет, прости, прости… Я понимаю. Черт. Не такая уж, видимо, и хорошая. Наверное, из-за этого секса Имаи было так легко и радостно все последующие дни. Наверное, со стороны это выглядело не слишком-то прилично. – Хотел бы я воспринимать все происходящее как ты, – обтекаемо заметил директор Танака, когда они обсуждали очередную массу рабочих вопросов, и Имаи так увлекся, что начал хихикать и шутить – как раньше. – Я просто думаю, что мы справимся, – сказал Имаи, не заметив напряжения, – это серьезные изменения, но мы уже переживали трудные времена. Танака посмотрел на него так пристально, что стало не по себе. Имаи растерянно огляделся – все, буквально все смотрели на него, будто… – Он говорит обо мне, – подсказал как всегда чуткий Аччан. Имаи выругался про себя. С этим всем он иногда… просто забывал, что Аччан на самом деле умер. То есть, он помнил, но никак не мог снова это осознать. Потому что – ну вот же он. Сидит на своем обычном месте с сочувственным лицом, закинув ногу на ногу, а никто его не видит, и… – Давайте сосредоточимся, – сказал Имаи. – Время для растерянности давно прошло. Если мы хотим продолжать, нам нужно сделать все как следует. Так, чтобы Аччану было не стыдно увидеть свое имя в выпускных данных этого альбома. – Да, – через пару секунд молчания согласился Ании. Голос у него был тяжелым. – Давайте как следует поработаем. И они работали. А потом Имаи возвращался домой, и они с Аччаном смотрели какой-нибудь фильм, или слушали вместе какую-нибудь повесть или роман – кстати, с ним оказалось интересно вместе слушать. Раньше, совсем давно, они обменивались впечатлениями по факту, делились книгами, но эта традиция давно прервалась. Сначала стали просто советовать произведения друг другу, а потом у них и вовсе разошлись вкусы. И они уже даже ничего не обсуждали, просто Имаи время от времени отмечал про себя, что именно читает Аччан, если заставал его в студии или во время тура с книжкой, находил в интернете аннотацию… Но обычно все было мимо – кроме каких-то особо увлекательных новинок. А тут Аччан высказал желание почитать что-то из любимых книг Имаи – потому что теперь чувствовал его эмоции и надеялся, что это позволит ему лучше понять вкусы товарища. Звучало сомнительно, но то ли Аччану было отчаянно скучно в своем призрачном виде, то ли и правда эмоциональная связь помогала. Они даже беседовали о прочитанном – услышанном. Они вообще, кажется, за время, прошедшее со смерти Аччана, обсудили гораздо больше вещей, как отвлеченных, так и личных, чем за последние несколько лет. И еще был секс. То есть, действительно – самый настоящий секс. Они попробовали несколько вариантов взаимодействия, и оказалось, что если совмещать с разного рода игрушками, получается почти неотличимо от того, что было раньше. Аччан, правда, предсказуемо отпускал горькие шутки о собственной неспособности удовлетворить партнера, так что Имаи один раз даже не выдержал: – Ты умер вообще-то. Странно было бы, если б член до сих пор стоял. Но даже в этом случае уж лучше силикон! Аччан тогда посмотрел на него круглыми глазами и внезапно расхохотался, в изнеможении падая на постель. Имаи и думать не хотел, что именно его так развеселило, но смеющийся Аччан его устраивал определенно больше, чем плачущий, так что пусть его. Тем более, что даже с отсутствием тела тот получал какого-то рода оргазмы, и Имаи жалел только об одном – что сам не может что-то для достижения этих оргазмов сделать. Аччан обходился собственными силами, и даже если выглядело все довольно привычно, Имаи понимал, что удовольствие тот получает исключительно ментальным способом... Голова от этого, конечно, шла кругом, но он в известном смысле уже успел привыкнуть. Оказывается, он много к чему может привыкнуть, найти возможность жить с этим, максимально удобно вписав в собственную реальность. Собственно, из основных проблем оставалась нерешенной только одна, и этот вопрос стоило уже наконец поднять – Имаи оттягивал сколько мог, но сроки поджимали. Возможно, момент он выбрал не лучший, но ему показалось, что после секса Аччан будет веселей и сговорчивей. – Я бы хотел использовать твой голос, – сказал он, когда они лежали в постели после очередного успешного эксперимента. Выбор слов был, конечно, так себе, неудивительно, что Аччан не удержался от знакомой блудливой ухмылки. – Звучит эротично… – Ты не против? – Ты же знаешь, Хисаши… Я всегда только за, если ты хочешь использовать… какую-то часть меня… Тьфу ты. – Я к тому, что хочу попробовать… из оставшихся записей… сделать что-то. Использовать искусственный интеллект, ну, знаешь… сейчас есть разные способы… – Аччан смотрел на него с тихой грустью, и Имаи поспешил объясниться: – Я хочу, чтобы ты продолжал петь мои песни. Наши песни. Просто… BUCK-TICK без тебя… это будет уже совсем не то. Аччан прикрыл глаза, размеренно дыша. Брови сдвинулись, губы поджались, заломив горькую складку к подбородку… Правда странно, почему Имаи видит его – ну, такого. В том же возрасте. Мог бы вообразить помоложе, посвежее… Из тех времен, когда они занимались сексом во плоти. И самому Аччану было бы приятней. Но, наверное, неумение Имаи оглядываться назад сработало и здесь. Тот, молодой и мечущийся, еще совсем не умеющий быть счастливым Аччан – он остался в прошлом, стал историей точно так же, как их старые записи, старые выступления. Можно разок-другой пересмотреть, переслушать на волне ностальгии… Но жить-то нужно сейчас. Спать с тем Аччаном, который пришел к нему даже после смерти. Записывать новые песни с его участием, даже если оно будет опосредованным… – Только если ты научишься работать с этим сам, – сказал Аччан наконец. – Если будешь заниматься моим голосом самостоятельно. – В смысле, чтобы ты мог сидеть у меня над душой и контролировать? – Да. Звучало справедливо и вполне ожидаемо. В общем-то Имаи так и собирался поступить. Отдавать распоряжаться голосом Аччана невесть кому на усмотрение… вот еще. Кто может знать этот голос лучше него? А ведь, между прочим, можно будет записывать демо-версии сразу с нужным вокалом, а призрачный Аччан вполне себе способен писать тексты как раньше… Вот только это будет, конечно, сложней всего объяснить… – Надеюсь, ты понимаешь, как сильно рискуешь с этой идеей, – перебил его размышления Аччан. Имаи только хмыкнул, укладываясь рядом. – Если я этого не сделаю, уйдут те фанаты, которым важно твое присутствие. Если сделаю, уйдут те, кого оскорбит аморальность использования голоса мертвеца. В любом случае впереди – не самые сладкие времена. Тем и интересней. По крайней мере научусь каким-то новым трюкам. – Дааа… – протянул Аччан со странным выражением. – Это вещь полезная… профилактика маразма, вот это все… Если ты и вправду собираешься умереть последним, об этом стоит задуматься. А то попадешь на тот свет строптивым дурным стариком, и что я с тобой делать буду? Жалко, конечно, что нельзя кинуть в него подушкой. То есть, можно, но толку-то… – А правда, – продолжал Аччан. – С чего ты решил, что умрешь позже всех? Вернее… Почему ты в принципе не думаешь о смерти как о своем естественном – и неожиданном за счет этой естественности – финале? Ты вот постоянно повторяешь: то, что Аччан умер – это нормально. То, что умер твой отец, некоторые твои друзья – это нормально, обычно, не страшно… Я просто… сначала меня это задело, но потом я вспомнил, что ты всегда был такой. Ты словно исключаешь себя из этой системы всеобщей смертности. Готов рассматривать смерть кого угодно, только не свою… Ты что. Тоже боишься? Настолько, что даже не хочешь думать об этом применительно к себе? Имаи медленно покачал головой. Это был сложный вопрос. Наверное, самый сложный из всех, что они когда-либо обсуждали. – Я не поэтому… То есть… – он знал, что разговор будет трудным, но не подозревал, в каком месте возникнут эти трудности. В результате подготовил какие угодно аргументы кроме необходимых. – Я никогда не хотел думать о собственной смерти – потому что это не интересно. Я никогда не узнаю, что там – то есть, я считал, что никогда не узнаю. До того, как ты вернулся. Но, собственно, я и сейчас ничего не знаю, кроме того, что смерть – это не конец. Но я так и думал. Можно, конечно, пофантазировать о подробностях, это прикольно… Но для меня всегда самым страшным было не то, что я умру. А то, что я останусь. – Хисаши… – в голосе Аччана было столько страдания и вины, что Имаи торопливо помотал головой. – Нет, нет… В том и дело. Я думал об этом. Когда кто-то умирал, и… было очень трудно смириться с тем, что вдруг это – навсегда. И я больше не встречусь с этим человеком. Не услышу его голос, не увижу его лицо. Весь миллион его нерассказанных историй, вся огромная вселенная внутри его головы – это всё… всё погибло насовсем? – Имаи втянул воздух носом, в глазах начинало щипать – впервые с тех пор, как Аччан умер. Почему именно сейчас, когда они лежат в одной постели, близкие друг другу больше, чем в последние лет десять?.. – В какой-то момент я подумал, что не хочу смиряться, – продолжил он, стараясь, чтобы голос не дрожал слишком уж сильно. – Не хочу в ужасе ждать, что кто-то уйдет. Перестанет существовать. Я решил… что буду радоваться. Праздновать. Потому что смерть – это не конец. Это просто не может быть концом. Там… много всего. Интересного, увлекательного – и я там буду когда-нибудь, потому что уж это-то приключение – точно для всех. Но если мне придется пережить остальных – я к этому готов. Не хочу, чтобы кто-то испытывал вину, если понимает, что умрет раньше. Не хочу, чтобы кто-то плакал, когда умру я. Не хочу оплакивать своих любимых… – Но прямо сейчас ты плачешь, – тихо произнес Аччан. Имаи кивнул. Лицу было мокро и щекотно. – Наверное, пришло время. Наверное… мне сейчас так хорошо, что я могу… могу позволить себе вспомнить, как было плохо три месяца назад. Могу почувствовать то, что запретил себе чувствовать в тот момент. Аччан уже сидел, упершись лопатками в высокую спинку кровати, сложив локти на подтянутых к груди коленях. На нем даже была какая-то одежда: расстегнутая пижамная рубашка на голое тело, такие же брюки. А лицо выглядело осунувшимся и страшно усталым, измученным, как бывало за кулисами в первые минуты после окончания концерта. – Люди верят в загробную жизнь, потому что боятся небытия для себя, для своих любимых, – произнес он горько. – Надеются встретиться с ними там, после. Рассчитывают на какую-то вселенскую справедливость – хотя бы на том свете… Или вот как ты. Всегда уверен, что впереди ждет какое-то приключение… Хотя ты и в этом уникален. А я всегда был уверен… нет, я хотел. Хотел, чтобы там ничего не было. Потому что я трус и эгоист. Я всегда надеялся на то, что всё наконец закончится. Все эти бесконечные… Ужасно этого боялся и так же сильно хотел. – Выходит… Ты не хочешь быть… ну, существовать? Вот так?.. Эта мысль опустошала. Какой смысл в том, что загробная жизнь существует, если она не приносит облегчения и радости?.. Аччан молчал, прикрыв глаза, его руки нервно сжались в кулаки, и смотреть на то, как ему плохо, было невыносимо. – А что, если я не существую, – произнес он наконец едва слышно. – Что, если это все… просто предсмертный бред. Что, если в эти моменты перед глазами проносится не прошедшая жизнь, как говорят… а мозг в последней судороге активности пытается утешить тебя и показать, как все твои мечты сбываются, как к тебе возвращаются дорогие люди, как твоим врагам воздается по справедливости, а ты получаешь то, чего так долго хотел… А что, если сама концепция жизни после смерти появилась оттого, что кто-то выживал даже после агонии, а потом рассказывал: о волшебных райских садах, о ждущих тебя там любимых? О вечном пире с богами. О десятках прекрасных женщин. О… – Я люблю тебя, – перебил его Имаи, садясь в постели. Аччан вскинул на него мокрый взгляд, все лицо у него было залито слезами, губы дрожали. – Я так тебя люблю, что готов выдумать, что ты вернулся. Я не хочу без тебя. Раньше я слишком мало об этом говорил… может быть, даже не говорил совсем. Но я хочу об этом говорить. Хочу чувствовать твое присутствие. И… даже если тебя здесь нет, и это все игры моего свихнувшегося от утраты мозга, мне все равно. Если это поможет удержать тебя рядом еще какое-то время, пока я не слечу с катушек окончательно, я согласен на манифестацию шизофрении в пятьдесят восемь. – Хисаши… – Просто отнесись к этому так же, – попросил Имаи. – Пожалуйста. Даже если ничего на самом деле не существует. Даже если нет ни тебя, ни меня. И мы просто бредим. Или… кто-то другой бредит, воображая нас и вот это всё… Какая разница, если бред так реален? Если в этот момент мы можем быть счастливы? Давай просто… попробуем быть счастливыми? Аччан рассмеялся, всхлипывая, утирая ладонями слезы. – Ладно… – произнес он через силу, – признаю, это так на тебя похоже и одновременно не похоже совершенно, что я вряд ли был в состоянии вообразить такую твою реакцию. Или… Он выдохнул со стоном, качая головой. – Лучше бы мой мозг выдумал, что я возвращаюсь в физическом теле. Потому что прямо сейчас я очень хочу тебя обнять. – Да, – согласился Имаи, сглотнув. – Я бы тоже… лучше так придумал. Так что… может быть, это на самом деле. – Ну да, – согласился Аччан. – Если что-то идет совершенно не так, как запланировано, это точно чертова реальность… Или мы с тобой даже большие мазохисты, чем считаем. Имаи хихикнул, у него даже голова немного кружилась – то ли от недавнего оргазма, то ли от облегчения. То ли от таких редких в его жизни слез. Было приятно, такая… слегка эйфория… В которую совершенно внезапно ворвалась знакомая уже до назойливости мелодия. Имаи инстинктивно дернулся к тумбочке и замер. Осторожно взял в руки вибрирующий телефон и… – Это твоя жена… – сказал он, в полной растерянности глядя на экран. Словно… словно его застукали на месте преступления. – Ответь, – вытирая заплаканное лицо, посоветовал Аччан. – Это важно. Имаи все еще не мог заставить себя пошевелиться, и Аччан пояснил: – Прошло три месяца. Сегодня – день, когда должна быть зачитана особая часть моего завещания. Завещание. Жуткое какое слово. Будто бы Аччан и вправду умер, и… И при чем тут Имаи? Ему казалось, что пальцы не чувствуют, как сжимают телефон, скользят по стеклу. Ощущения были, будто во сне, совершенно нереальные. Имаи прижимал телефон к уху, слушал, что ему говорят, угукал, плавясь от стыда и собственной неуместности, а Аччан смотрел на него внимательно и немного устало, и Имаи поверить не мог, что тот… – Ты правда это сделал? – спросил он, наконец положив трубку. – Зачем? Аччан длинно вздохнул. – Начал еще давно, просто для личного пользования… Хотелось вспомнить и понять, как происходили некоторые события в жизни, сформулировать внутри себя – это проще делать в письменной форме. А потом… Ты же меня знаешь, я немного эксгибиционист. Мне всегда хочется поделиться… а кому еще я мог это показать, как не ей? Тем более, она же работала редактором, так что… она мне помогала в плане композиции и всего такого. – То есть… она всегда всё знала? – голова от этого, конечно, шла кругом. Сплошные сюрпризы… – Ну, не всё, – хмыкнул Аччан. – Только то, в чем я мог признаться самому себе… С ума сойти. Аччан написал автобиографию. Сам. Ну, с помощью жены, и это вызывало отдельные вопросы… Можно представить, какой мясной ряд он там устроил из своих внутренностей… – И что. Много там… интимных подробностей? Аччан смущенно рассмеялся. – Ты же меня знаешь, – повторил он. – Я не мог упустить возможности… Но книга не пойдет в публикацию, если ты прочитаешь и решишь, что это слишком. Это твоя репутация, репутация группы, в конце концов… – Как ловко ты решил, – не мог не заметить Имаи. – Сам в кусты, а вы тут разбирайтесь с моей скандальной автобиографией и кучей шокированных бывших. Я уже молчу про поклонников. Ты представляешь, что на нас обрушится? «Вы не уважаете его память, вы порочите его честь!» – На этот случай там есть длинное предисловие. Где я перед всеми извиняюсь и… все такое. Но, в любом случае, решать тебе. И как лидеру группы… И как одному из главных персонажей книги. Имаи почувствовал, что краснеет и не может удержать глупой ухмылки. Нет, конечно же, это все было максимально тревожно – только подумать, что именно там о нем понаписал Аччан. И упомянул ли он тот вечер в Сендаи, когда они оба хорошо выпили, и у Аччана были какие-то проблемы и слезливое настроение, и они просто заперлись в его номере и… Он ведь тогда уже был женат. Нет, общественность их точно на клочки разорвет. Особенно Имаи. В первую очередь Имаи. Потому что вот он, как на ладони. Виноват в том, что Аччан так страдал, да и... А сам страдалец предусмотрительно слился… Нет, так тоже нельзя говорить, конечно, но одно то, что он включил издание автобиографии в завещание, говорит о многом. Трус несчастный. Но… – Почему три месяца? Основное же завещание огласили сразу. – На всякий случай. Хотел подождать, пока все уляжется, чтобы никого особо не шокировать… Имаи не выдержал, немного истерически рассмеявшись. Пока все уляжется… за три месяца… Уляжется!.. – Я надеялся, что умру уже старым и мало кому интересным, – пристыженно пробормотал Аччан. – В общем-то, я был почти уверен, что на биографию и издателя не найдется уже. Не слишком рассчитывал, что моя писанина найдет своего читателя. Просто… не зря же писал. Нужно было хотя бы попробовать. – Ну ничего, – хмыкнул Имаи. – Сейчас напробуешься. Сейчас такое начнется… Как твоя жена только согласилась, чтобы ты все это вывалил на всеобщее обозрение? Аччан вздохнул, усмехаясь. – Она предлагала, чтобы я это издал еще… пару лет назад. Во время пандемии, когда у нас было не очень с финансами. И я даже рассматривал эту возможность всерьез, когда оказалось, что нам нечем платить зарплату концертным сотрудникам... Но книга была не в том состоянии, чтобы издать ее быстро, да и мы нашли способ заработать и покрыть расходы. – Ты просто струсил, – хмыкнул Имаи. Аччан кивнул. – И это тоже. Подумал, когда когда-нибудь пандемия кончится, и если мне доведется снова выйти на сцену… будет уже сложней абстрагироваться, зная, что обо мне думают люди в первых рядах. – Люди в первых рядах всегда думают о тебе одинаково. – Ну… тут, возможно, их фантазии были бы обогащены новыми подробностями… Господи… что же он там понаписал? От мысли об этой автобиографии уже становилось неуютно. Имаи-то в отличие от него на сцену выходить точно придется. И люди в первых рядах теперь будут точно знать о нем вещи, которые бы он, возможно, предпочел не открывать никому… – Не сердись на меня, – попросил Аччан. – меньше всего я бы хотел доставлять тебе неудобства. Поэтому и тянул с публикацией. А так получилось… что все обрушилось сразу. В любом случае, ты можешь дать добро на публикацию тогда, когда посчитаешь время подходящим для этого. Или не дать вообще. Имаи только отмахнулся. Кто он такой, чтобы не пускать к фанатам то, чего они, возможно, так отчаянно ждали всю аччанову замкнутую жизнь – немного подробностей. Если бы тот решился выпустить автобиографию при жизни, да, возможно, у него бы случились некоторые неприятности – после бешеного ажиотажа и продажи всего тиража подчистую. Людям интересны сплетни – так же как и секс. И так же, как и в случае с сексом, они стесняются и отрицают свой интерес, осуждая тех, у кого нет подобных проблем… Но сейчас Аччан умер. А мертвецам люди склонны прощать гораздо больше, чем живым. И надо еще почитать, что он там понаписал в предисловии. Зная Аччана, извиняться он умеет качественно. Если хочет… – Пойдем, – решительно сказал Имаи, поднимаясь с кровати. – Надо прогуляться, а то я как-то обалдел от этого всего. На улице уже тепло. И я хочу кофе. Или даже лучше – горячего шоколада. И быть счастливым. Аччан посмотрел на него долгим взглядом и кивнул. – Да, – ответил он, вставая следом. – В конце концов... если не сейчас – то когда уже?

Эпилог

По чему Имаи точно не скучал – это по необходимости посещать рекламные мероприятия. Телевидение, радио, спасибо, хоть случалось это реже, чем раньше. Но тут случай был особый: и выпуск второго альбома без Аччана, и выход его книжки. Менеджмент настоял. Когда еще будет такой повод засветиться в прайм-тайм. И теперь они сидели в слишком ярко освещенной студии перед камерами, а Имаи слегка даже забавляло, насколько ведущему интересны исключительно две темы: как они добились живого звучания вокала без, собственно, вокалиста, и… На вторую тему ведущий заговорить все никак не решался, виляя вокруг да около. – И одновременно с этим в продаже появится долгожданная автобиография Атсуши Сакураи, – произнес ведущий наконец. – Которую он написал, насколько я понимаю, в последние годы жизни, верно? – Во время пандемии делать было нечего, – со смешком ответил Ании. – Мы же все по домам сидели. Вот и взялся за мемуары. – А вы знали о том, что он пишет? Все замолчали, переглядываясь. – Я знал, – неожиданно сказал Имаи. Сидящий рядом Аччан обернулся к нему с недоумением на лице, но он уже давно научился делать вид, будто ничего не замечает. – Он… поделился с вами планами? – запнувшись, спросил ведущий. – Просто обсуждали пару раз возможность что-нибудь такое сделать. Мне это было не интересно, а вот он размышлял над предложением – идея была нашего директора. Потом, пару лет спустя, Аччан как-то упомянул, что начал записывать, но не уверен, что из этого что-то выйдет. – И вы… вы знали, что он будет писать о вас? В том числе. Имаи хмыкнул. – Естественно. Это изначально подразумевалось. Все-таки он писал автобиографию. – Понятно… – вид у ведущего был одновременно растерянный и взбудораженный. – Что ж, мы все имели возможность ознакомиться с отрывками, размещенными в журнале… Господин Сакураи пишет о самых разных вещах, происходивших в его жизни… Должно быть, некоторые эпизоды вызывают у вас чувство ностальгии… Хиде неожиданно хихикнул. – Господин Хошино? Вы… – Нет-нет. Просто вспомнил. Тот случай в девяносто третьем… он же не написал об этом, да? – Нет, – покачал головой Ании, смеясь. – Не написал. Ну, это уже… – Это уже когда Имаи будет автобиографию писать, он и напишет, – подхватил Юта. Вертящий головой ведущий, казалось, был разочарован, но выспрашивать не посмел. – То есть, даже то, что описано в автобиографии – это еще не все? – С Аччаном много чего происходило, – сказал Имаи, глянув на красного от смеха и смущения автора, спасибо, что он молчал, не сбивая с мысли прилюдно. – Всего в одной книге не упомянешь. – Вот как… можете поделиться чем-то, что господин Сакураи упустил? С другой стороны… Имаи искоса посмотрел на Аччана, задавая молчаливый вопрос, и тот прыснул, отворачиваясь. Ну что ж, он был явно не против, а у Имаи как раз настроение чуть-чуть похулиганить. – Ну, например. Однажды я его поцарапал, – сказал Имаи. Ведущий растерянно замер. – Поцарапал? Как это вышло? – Ну… у меня был сломан зуб. Вот так и вышло. – Ох… это… надеюсь, место было не слишком чувствительным… – Очень чувствительным, – кивнул Имаи, неопределенно улыбаясь. – «Не подпущу больше». – Это он так сказал? – Ага. Но не сдержал обещания. – Но больше ведь такого не происходило? – Пришлось идти к стоматологу и все там заделывать. – Пришлось, да? – Иначе бы не пошел. – Боитесь стоматологов? – Не боюсь, но… кто вообще любит стоматологов? – Понятно… Понятно, господин Имаи, что вашу автобиографию стоит ждать с не меньшим интересом! – подвел итог разговора ведущий, все рассмеялись с облегчением, что самый сложный момент беседы миновал, и оставшуюся часть передачи Имаи лениво размышлял о том, что он закажет в ресторане, куда они пойдут после съемок. – Может быть, тебе и правда стоит написать автобиографию? – спросил Аччан вечером, когда они наконец остались вдвоем. – Ну нет. Еще чего не хватало. Даже мысль о том, чтобы копаться в прошлом, что-то вспоминать и скрупулезно записывать, вызывала тоску и даже отторжение. Одно дело почитать чужие мемуары, а другое – выковыривать собственные скелеты из их законных шкафов. Потому что даже если они и жили последние сорок лет с Аччаном почти нос к носу, у того все равно была совершенно отдельная собственная жизнь, а у Имаи – своя. И он вовсе не хотел выставлять ее на обозрение. Если честно, Имаи просто терпеть не мог писать. Все эти вербальные выражения собственных мыслей – ведь как пить дать кто-то поймет его слова неправильно. Припишет ему каких-то мотиваций, которых у него сроду не было. Он даже интервью предпочитал давать сугубо по делу: о технических подробностях того, чем занимался, аккорды, там, эффекторы, вся эта внутренняя кухня, которая была мало кому интересна, так что даже самые въедливые журналисты от него быстро отставали. А вот читать ему нравилось. Да и… надо сказать, после прочтения автобиографии он не то чтобы стал понимать Аччана лучше. Но как-то… глубже, что ли. Всякие мелочи и разрозненные детали, которые он раньше просто принимал как есть в общей мозаике окружающей реальности, теперь связались в цельную картину. Может быть… может быть, если бы Аччан говорил с ним о таких вещах раньше, все сложилось бы иначе. А может и нет. – У меня и так занятий полно, а теперь, когда я выполняю еще и твою часть работы... – Бедняга, – вздохнул Аччан, раскидываясь в кресле. – Все приходится за меня делать. – Угу. Даже твою книгу презентовать. И отдуваться за все, что ты там понаписал. – Кстати, – Аччан разулыбался. – Почему ты сказал, что был в курсе того, что я пишу? Мог бы просто промолчать, никто бы и не посмел тебя расспрашивать. Имаи потер шею. Выпить бы, вот что. Они сегодня, конечно, пропустили по стаканчику, когда ужинали после записи передачи, но Имаи даже не почувствовал. – Я бы тогда выглядел как дурак, – признался он наконец, вытаскивая из холодильника бутылку бельгийского крепкого с прикольными розовыми слониками на этикетке. – Ты там, значит, пишешь, как мы и того, и этого… выходит, у меня за спиной? Это неполезно для имиджа группы. – Ах, вот как… – Аччан помрачнел. – Да. Это и правда было некрасиво с моей стороны. – Некрасиво, – подтвердил Имаи, наконец падая в кресло рядом и отхлебывая прямо из горлышка. – Мог бы хоть раз упомянуть об этом. – И… ты бы не был против? Имаи задумался. Когда он читал автобиографию в первый раз, вот уже почти полтора года назад, это было занятно. В большей степени занятно, чем что-либо еще. Конечно, Аччан дал себе волю и расписал все в красках, но, если честно, Имаи больше беспокоили не интимные подробности, на которые тот всегда был щедр. Его волновала психологическая подоплека. Его смущало то, каким прекрасным и великим он был по версии Аччана. Жестоким и равнодушным, разумеется, тоже, но тот умело переплетал искреннее восхищение со своими переживаниями так, что Имаи превращался в какого-то… героя любовного романа, что ли. С другой стороны Имаи тридцать пять лет читал интервью Аччана и уже не слишком удивлялся причудливой реальности, в которой тот живет. Более того, Имаи был уверен, что вздумай он сам написать автобиографию, Аччан тоже будет сильно удивлен – и тому, как сам выглядит на страницах книги, и тому, как Имаи все эти годы воспринимал их отношения… А, может, он и не удивится. Он всегда был чувствительным и зачастую понимал об Имаи даже те вещи, о которых тот сам предпочитал не задумываться. Наверное… наверное, поэтому он и обижался. Что уж там, прочитав автобиографию Аччана, Имаи бы и сам на себя обиделся, если б умел. – Нет, я бы не был против, – ответил он. – То, что ты написал – это наша история. Я ее не стыжусь. Он отпил еще, прикрыв глаза. В голове начинало понемногу шуметь. – Но мне жаль, что тебя вернула и держит именно обида на меня. Это как-то… противоестественно. Человек, с которым я хочу быть вместе всю оставшуюся жизнь, остается рядом только потому что обижен… – Не только, – перебил его Аччан и тут же замолк, отворачиваясь. – А что еще? Имаи не слишком-то рассчитывал на правдивый ответ. Наверняка дело было в каких-то потусторонних законах и правилах, о которых Аччан не имеет права распространяться. Но… наверное, ему хотелось услышать что-то сентиментальное. Наверное, это возраст. – Это только одна из причин, – ответил Аччан после продолжительной паузы. – Меня многое здесь держит. Люди. Чувства. Работа. То, что мне дали шанс вернуться… На самом деле я попросил сам. Вернее… я привел убедительные доказательства того, что мне нужно вернуться. И боролся за это право почти месяц. Если бы я не успел в течение сорока девяти дней, ходу назад бы уже не было. – То есть, это все-таки была твоя инициатива? – Имаи даже выпрямился в кресле, распахнув глаза. – Но ты сказал… – Да. Сказал. Придумал, чтобы ты не пытался от меня избавиться. Мне удалось выбить видимость только для одного человека, и я выбрал тебя, потому что... ну что тут объяснять. Если бы ты отказался со мной общаться, все было бы напрасно. Мне бы пришлось вернуться, и… с тем багажом, с которым я уходил, оставаться там было бы не слишком приятно. Имаи просто молча смотрел на него в изумлении, не в силах вымолвить ни слова. – Я же понимаю, что со мной сложно, – пояснил Аччан. – Ты и так выдержал… столько лет. Поэтому я решил, что постараюсь разобраться со всеми своими чувствами, и когда у меня получится преодолеть все обиды, я наконец уйду и оставлю тебя в покое… И ты вздохнешь с облегчением. Имаи выглотал пиво до дна, не чувствуя вкуса и не ощущая хмеля. Аччан, конечно… а, собственно, чего он ждал? – Ну, если ты до сих пор думаешь обо мне так, то еще не скоро перестанешь обижаться. – Прости, пожалуйста. Мне, возможно, не стоило… – Да не… что уж там. Но так даже лучше. – Лучше?.. – Ну да. Не то чтобы я все эти полтора года придумывал способы тебя как-то дополнительно обидеть… Но я не хочу, чтобы ты уходил. Аччан смотрел на него – опять глаза на мокром месте, и кадык дергается, когда он сглатывает, и губы сжимаются, брови хмурятся, и ресницы уже слиплись стрелками от подступивших слез… Никто на памяти Имаи не умел плакать так эстетично, как Аччан. Это было бы даже забавно, если бы прямо сейчас он не чувствовал, что почти готов заплакать сам – за компанию. И совершенно не так красиво. – Значит, хочешь, чтобы я остался? Насовсем? – подрагивающим голосом спросил Аччан. Имаи только кивнул. – Но я же буду вечно болтаться у тебя под носом. – Болтайся. Я уже привык. Даже как-то странно, когда ты не болтаешься. Теперь они смеялись вместе, и это было куда лучше рыданий на брудершафт. – Пойдем… кино посмотрим? – предложил Имаи, чтобы наконец завершить этот чересчур эмоциональный разговор, и Аччан тут же понятливо среагировал: – Тот фильм про сына Джека Потрошителя, о котором упоминал Фурукава? – Говорят, барахло. У нас еще «Ад Данте» лежит. – О! Точно. Это будет очень… очень кстати. Имаи хмыкнул, но не стал уточнять, что именно тут кажется Аччану кстати. Будет занятно выяснить это во время просмотра. Все-таки… все-таки при том, что они знали друг друга досконально, а Аччан еще и практически мысли у него читал, им до сих пор было чем друг друга удивить. Самую капельку, но тем не менее.