Там, где взойдет звезда

После морозной ночи за порогом тепло горящего очага разливалось по коже, почти не согревая. Странным образом вблизи огня становилось еще более зябко – холод, спрятавшийся внутри, не хотел погибать и студил сердце, настойчиво гудя, словно маленькая вьюга. Будто почувствовав это, Аччан сел сзади, прижался грудью к спине и положил руку на солнечное сплетение – его ладонь как всегда была крупной и горячей, и вьюга под ней притихла, а потом и вовсе умчалась прочь, позволив горячим языкам нагретого воздуха обнять Имаи. Тепло просачивалось внутрь тела, выгоняя вместе с холодом невнятное беспокойство, неоформившиеся тревожные мысли и тоненькую, как иголка, тоску, засевшую где-то под желудком. Твердые пальцы поглаживали по груди, растирая кожу, легко вдавливаясь подушечками в мышцы, словно пытаясь прорасти вглубь, под ребра. – Выпьем? – спросил Аччан на ухо, когда стало очень спокойно и даже жарковато. Имаи кивнул, полуоборачиваясь, прикасаясь щекой к щеке. Аччан до сих пор оставался за спиной, но по алым всполохам на краю поля зрения было понятно, что сегодня он надел свое любимое кимоно – и так же по своему обыкновению не потрудился его завязать. От этой мысли стало еще жарче несмотря на то, что Аччан отстранился, чтобы встать, и спину на мгновение окатило холодом оставленности. Но мгновение миновало стремительно, оставляя по себе только неуверенный намек на нечто скрытое за толстыми дверями и надежными окнами этого дома. Аччан привычно пил вино, а Имаи предпочитал все-таки пиво, поэтому их первый тост всегда был неэлегантным, а до второго обычно и не доходило. Уж слишком бередило воображение запахнутое, но не завязанное алое кимоно, угадывавшиеся под ним голые ноги и, что более волнующе, обнаженная грудь, словно под кимоно Аччан не надел совсем ничего. Он иногда так делал, редко, и это означало, что мучения над очередным рабочим текстом позади и можно наконец расслабиться, не затягивая себя в миллион разнообразных ограничений для повышения концентрации. Отмучившийся Аччан с удовольствием пил, с удовольствием ел… и предпочитал обходиться без одежды вовсе – и как же он нравился Имаи таким!.. – Доделал? – спросил он для проформы, проглотив последнее облачко горьковатой пенки со дна стакана. Аччан улыбнулся, кивнув на письменный стол, где лежала аккуратная стопка исписанных листков. – Можно сказать, что начерно все готово… Но, возможно, потребуются какие-то доработки. – Позволишь взглянуть? – Конечно. Освещение было скудным несмотря на то, что длинные тонкие свечи здесь были зажжены повсюду – в большой круглой люстре под потолком, в стенных канделябрах, и на столе стояли два высоких разлапистых светильника, залитых наплывами воска до самого основания. Обычно такая интимная атмосфера Имаи наоборот нравилась, но сейчас вызывала досаду: неяркие строчки на желтоватой бумаге текли и мешались, черты переплавлялись друг с другом, рисуя странные, невозможные слова. Будто чувствуя его затруднение, Аччан оказался снова позади, обнимая, принялся нашептывать, и под его тихим голосом чернила текли в правильном направлении, иероглифы складывались в понятные фразы. И Имаи даже успел немножко удивиться и обрадоваться, потому что не ожидал от Аччана такой темы, это было здорово и свежо, это было то, что самому Имаи в голову бы не пришло, вот поэтому он так ценил возможность работать вместе, поэтому ему было так важно… Горячие от вина губы прижались к шее, и все тут же поплыло перед глазами, отчетливая, такая явная мгновение назад мысль рассыпалась разбитой мозаикой. – Хисаши… – прошептал Аччан, щекоча дыханием кожу, и от мурашек стало колко и на секунду прохладно. Но когда жесткие руки с силой прогладили по груди и животу, раздвигая в стороны расстегнутую рубашку, снова стало жарко и маятно. Он уперся ладонями в столешницу, с трудом дыша, опуская голову, не в силах оторвать взгляд от исписанных стихами листков. Колени подгибались, а в паху настойчиво тянуло, но нужно было запомнить все до строчки. Имаи сам уже не понимал, почему это так важно, но впечатывал в себя слово за словом, зазубривая наизусть – уже плавясь и растекаясь словно кусочек масла на горячем тосте, пока внутрь проникали один за другим пальцы, а в самой глубине жадно и горячо дергало от осторожных прикосновений, отвлекая… Скользкий бордовый шелк простыней и мягкий, длинный мех одеяла – постель Аччана ничуть не изменилась с его прошлого визита. Необычным было только то, что они успели до нее добраться с самого начала, а не закончили в первый раз прямо у стола. Возможно, в конце концов к ним приходило насыщение, хотя, вспоминая жадные поцелуи Аччана, нетерпеливые ласки и яркий, словно фейерверк в раскаленном ночном небе, оргазм, Имаи невольно улыбался. Совсем не похоже на то, что они в ближайшее время могут заскучать друг с другом. По крайней мере точно не Имаи. Он понятия не имел, кто еще навещает Аччана в этом его уединенном жилище посреди ледяной пустыни, но сам он просто не стал бы тратить каждый раз столько сил и времени, добираясь сквозь метель и пронизывающий холод, если бы не был крайне заинтересован. Да и Аччан… тот даже после высвобождения ласков и настойчив, целуя расслабленные плечи и спину, шепча удивительно нежные непристойности, от которых кровь начинает толкаться в вены все чаще, а пот выступает на висках и груди. Он помнил, что раньше это между ними происходило иначе: он сам просто любил разнообразие, а Аччан, несмотря на некоторый свой консерватизм в определенных вопросах, не был склонен застревать в одной роли, ему всегда было интересно примерять маски – и на сцене, и в сексе. Но с тех пор, как Имаи начал посещать Аччана в этом доме на краю Вселенной, все случалось только так и не иначе: Аччан будто вкладывал в него вместе со своим семенем то, что Имаи не смог бы забрать каким-то иным способом. Унести с собой – обратно через вечную ночь и пустоту вьюжной зимы… Состояние, в которое Имаи погрузился, когда Аччан наконец насытился и заснул, наверное, тоже можно было бы назвать сном, вот только со сном оно не имело почти ничего общего. Это было больше похоже на транс, ощущение одновременной отстраненности от тела и полного же телесного довольства. Тепло, сыто и мягко, Аччан обнимал сзади, прижавшись, почти вплавившись в него всей поверхностью кожи – это был редкий момент глубочайшей удовлетворенности. Настолько ровно и на своем месте он себя ощущал, что мысли постоянно уплывали куда-то в сторону помимо желания. Имаи хотел было повторить про себя строчки из прочитанных недавно стихов, чтобы проверить, насколько хорошо их запомнил, но слова ускользали будто мелкие рыбки в текущей воде, трансформировались во что-то иное, теряли изначальный смысл и гасли – как искры от костра в ночном воздухе. Почему-то вспомнился недавний путь, который пришлось проделать, чтобы попасть в этот уединенный дом – через метель, завывающий ветер и серую туманную мглу. Имаи шел сначала по занесенной по колено дороге, это было тяжело, но по крайней мере было понятно, в какую сторону двигаться. Но потом он попал в лес – там ветер уже не сбивал с ног, а колкий снег не жег лицо, рассекая кожу, казалось, до крови. Вот только дороги в лесу не было вовсе, и Имаи плутал, постепенно впадая в несвойственное себе отчаянье… Пока наконец небо над головой не разъяснилось. Он очень хорошо помнил этот момент: как обожженный холодом, измученный и почти сдавшийся поднял голову к небу и увидел звезду. Яркую, огромную – казалось, она одна сияла в черном ночном небе. Она звала за собой, и Имаи пошел к ней навстречу… …Резкий глухой звук выдернул его из реалистичного, будто бы заново проживаемого воспоминания, Имаи вздрогнул, открывая глаза, осторожно огляделся, стараясь не двигаться. В спальне все было как обычно: трещал огонь в камине, золотистые волны теплого воздуха плыли по комнате, свечи уже давно погасли, и было почти темно той особой уютной полутьмой, из которой не хочется выпутываться, словно из мягчайшего одеяла. Аччан, судя по всему, спал – его тихое, размеренное дыхание щекотало шею, а расслабленная рука была перекинута через Имаи, прижимая к постели приятной тяжестью. Звук раздался снова, и опять это случилось неожиданно, ударив по нервам давешней тревогой. Спрятанная на дно души тоска кольнула, показываясь, потянуло под желудком, хотя теперь-то уже Имаи отчетливо понимал, что это просто ветер стучит в окно, швыряясь ветвями близко стоящих деревьев, сбрасывая с крыши комья снега, которые гулко бьются о карниз… Он аккуратно высвободился из объятий Аччана и встал, стараясь не шуметь. Подошел к окну и, как был, обнаженным, повернул плавно пошедшую ручку и распахнул обе створки сразу. Он ждал, что ледяной ветер налетит, облепит снегом, отрезвит его, выбьет из сердцевины засевшее глубоко некомфортное чувство, которому Имаи даже имени не хотел давать, чтобы только не признать его существование на территории своего «я». Но еще минуту назад завывавшая за стеклами вьюга внезапно стихла, и звенящая тишина надвинулась на Имаи из зимней ночи, оглушая, вытягивая в струну перед черным ясным небом с единственной блистающей звездой – огромной, словно Юпитер с орбиты Ганимеда. Как завороженный, Имаи стоял, запрокинув голову к звезде, и давние, очень тщательно и глубоко запрятанные воспоминания напитывались звездным светом и зимней морозной влагой, ломали защитную скорлупу, стремительно прорастая в нем до самого горла. Это был глянцевый листок бумаги – фотография? Никаких цветов, только все оттенки тьмы: простой деревянный стол, безыскусный букетик ландышей, зажженные свечи, темное пятно, которое очень не хочется разглядывать, и выхваченное из тьмы светлое лицо ребенка, маленького мальчика лет семи, отрешенное и свернутое, будто бы он смотрит внутрь себя. И другие строчки, которые совсем не хочется запоминать, но вот они-то отпечатываются в мозгу намертво, белым по черному: Папочка, послушай… послушай, пожалуйста. Сегодня я это скажу. Знаешь, я стану звездой. Такой красивой и сияющей звездой… Имаи зажмурился изо всех сил, чувствуя, как из-под век капает и щекочет щеки. «Не надо», – попросил он беззвучно, но звездный свет был слишком абсолютен, чтобы противопоставлять ему свою мягкую слабость. – Правда, – сказал Аччан, смущенно улыбаясь. – Я бы хотел… если там что-то и есть, я бы хотел стать звездой. – Гигантским шаром раскаленной плазмы? – спросил Имаи с некоторым скепсисом. – Кипеть и взрываться миллиарды лет в полной пустоте? – Если есть хоть малейшая вероятность, что на орбите зародится жизнь… – Но ты об этом никогда не узнаешь. Ты будешь просто гигантским сгустком огня, который однажды или взорвется, уничтожая все, что породил, или выродится в черную дыру, которая, в общем, тоже ничего хорошего никому не сделает… Аччан рассмеялся, махнув на него рукой. – Хорошо, хорошо! Ты не в настроении для романтических метафор, я понял… – Ну почему… – тут же устыдился Имаи. – Просто… Почему тебе так нужно постоянно думать о том, что будет потом? – Потому что мне страшно, – просто ответил Аччан, поднимая на него глаза – черные дыры, затягивающие, ломающие само понятие пространства и времени… – Все будет хорошо, – через силу пробормотал Имаи, стараясь не отвести взгляд. – Мы будем жить вечно. Даже там… мы встретимся, и… Тогда он сбился и замолчал под этим потоком притяжения, его несло прямо на острые пики скал черной звезды, перемалывало в мелкодисперсную пыль чудовищной гравитацией Аччана – точно так же, как и сейчас неостановимо тянуло к гигантской звезде, заполнившей почти все небо своим нестерпимым светом… Или же это звезду тянуло к нему, и она взламывала границы между мирами, сжигала и рушила все на своем пути, лишь бы они могли наконец соединиться?.. – Закрой окно, – неожиданно раздался позади тихий голос. И морок спал. Обрушился вокруг него острыми, звонкими, такими хрупкими осколками совсем другой жизни. Имаи недоуменно взглянул на небо – звезда сияла все так же ярко и одиноко, но на приличествующем звезде расстоянии. На подоконнике намело уже небольшой сугроб из невесомых снежинок, а по выстуженной коже бежали мурашки. Он тщательно запер окно и, дрожа, вернулся в постель, нырнул под меховое одеяло, прижался к раскаленной коже Аччана, и тот зашипел, словно раздраженный кот. – Холодный! Как лягушка… Но все равно обнял Имаи, прижимая к себе, согревая. Лучась животворным теплом и гибельной радиацией, как самая настоящая звезда… – Теперь тебе не страшно? – тихо спросил Имаи, уткнувшись носом в ароматные волосы. И тут же обругал себя – не стоило, не стоило поднимать эту тему вовсе! Но Аччан только мягко хмыкнул и обнял крепче. – Нет. Уже не страшно… Но ты был прав, это… довольно одиноко. – Я буду приходить почаще, – пообещал Имаи, понятия не имея, как станет выполнять свое обещание. То, как часто ему удавалось сюда попасть, от него не зависело. Аччан тоже это знал, поэтому только тихонько вздохнул и поцеловал в висок, провел ладонями по спине – от лопаток до ягодиц. – Все будет хорошо, – сказал он с некоторым даже изумлением, но очень убежденно. – Теперь-то я это знаю. На этот раз была очередь Имаи выбирать: верить ему или нет. Но на самом деле никакого выбора перед ним не стояло.