Happy House

      От рыданий болела голова и саднило горло.       А-Юаню было страшно, немного больно и очень-очень холодно. Его колотило и морозило, а от слез он в какой-то момент начал икать и все не мог упокоиться. Дырявые, изношенные грубые тряпки никак не спасали, сколько бы малыш в них ни кутался, а старое птичье гнездо, которое гэгэ положил на него сверху и попросил не снимать, противно кололось и рассыпалось на мелкий мусор, лезущий в нос и за ворот ханьфу.       Он не хочет тут быть.       Он хочет к бабушке, к тетушке, к гэгэ.       Но гэгэ сказал сидеть тихо, пока он не вернется. Гэгэ сказал, что снаружи опасно и А-Юань должен потерпеть. А-Юань знает, что такое опасность – он помнит огонь, поглотивший его маму, он помнит вспышки золота посреди темноты. Он доверяет гэгэ.       Но ему страшно и больно, и гэгэ рядом нет. И тетушки нет, и бабушки. А-Юань не знает, что нужно делать, когда рядом никого нет – с ним всегда кто-то был. Даже когда он заблудился, богатый гэгэ нашел его и отвел к гэгэ.       Помогите.       Бабушка, дедушка, тетушка, кто-нибудь.       Я буду хорошим ребенком, я не буду играться с флейтой гэгэ, я буду слушаться тетушку, я буду самым послушным и самым прилежным.       Пожалуйста, спасите меня.       – Мелкий?! Блять, мелкий, какого хуя ты ревешь посреди ночи, сейчас весь дом перебудишь!       Резкий голос ввинтился в сознание, заставив перестать рыдать и вслушаться в хлесткий тон. Гнездо больше не кололось и сосущий изнутри голод куда-то отступил, но холод и страх не уходили так просто – хотя человек, темным силуэтом возвышающийся над А-Юанем, казался ему знакомым. Гэгэ? Гэгэ сдержал обещание и вернулся за ним? Гэгэ хотел, чтобы А-Юань был послушным и ждал, пока он пообещает не баловаться?       – А раскрылся нахуя? Не лето на дворе, еще от соплей потом тебя лечить, – продолжал браниться гэгэ, и почти сразу после его слов А-Юаня накрыло что-то мягкое и теплое. Одеяло. Новое, мягкое-мягкое, вызывающие воспоминания о маме. Маме, которую поглотил огонь.       А-Юань икнул и зарыдал с новой силой, явно перепугав гэгэ еще больше.       – Ну что? Что случилось? Кошмар приснился? – сильные руки подхватили А-Юаня вместе с одеялом и прижали к теплому телу. Худощавому, знакомому, привычному – действительно, гэгэ. Больше никто А-Юаня так не обнимал – ни тетушка, ни бабушка. Только гэгэ.       – Не ухади, – беспрерывно икая, А-Юань вцепился крохотными пальчиками в ворот одежды опешившего мужчины. – Гэгэ, не ухади больше.       – Да куда же я от вас уйду, – пробормотал гэгэ растерянно, на автомате начиная поглаживать А-Юаня по спине. – Не хотел бы – и не приходил даже. Хватит сопли об меня вытирать, твоей тетке потом это все стирать!       – Не удёшь? – переспросил А-Юань, медленно отогреваясь в безопасности знакомых объятий. Реальность постепенно искажалась, меняя холодные камни на теплые ковры, соломенных бабочек на пластиковые машинки, грязные грядки на чистые песочницы. Страх еще оставался, и все за пределами тепла чужого тела казалось огромным, чужим и опасным. Но гэгэ был здесь, рядом и это… это успокаивало.       – Не удю, – со вздохом передразнил его гэгэ и решительно повернулся – у А-Юаня аж ветер в ушах просвистел. – Пошли пожрем. Лучший способ справиться с кошмарами – это бахнуть чего-нибудь вкусненького! Щаз нагреем тебе молочка, спиздим печеньку… Только печенька будет нашей тайной, хорошо? Цин-Цин не должна узнать, что ты посреди ночи сладкое жрешь, понял, мелкий? Только не реви больше, а то я щаз сам икать начну. Блять, тебя ж умыть сначала надо, наверное? И сопли вытереть. Где твои платки вообще? Точно помню, Цин целую пачку купила, куда вы их дели? Надеюсь, ты их не сожрал. Жрать бумагу плохо… Господи блять, мне нужен коньяк.       Гэгэ включил свет, разгоняя холодную темноту вокруг себя и, не выпуская А-Юаня из рук, негромко зазвенел посудой, видимо, уже забыв про желание умываться. Ритмичные покачивания, знакомый голос, уютная теплота и вкусные запахи постепенно убаюкивали А-Юаня, но оставалось еще кое-что, что он обязан был сказать.       – Гэгэ, я буду харошим, – хлюпнув носом особенно прочувствованно, А-Юань обнял вздрогнувшего гэгэ за шею и уткнулся мокрым носиком ему под ухо. – Я абищаю, я буду харошим.       – Блять, тебя на три часа с этими двумя уродами оставили, что Лажань с тобой сделать успел? Сука, на километр больше не приблизятся, оба! – пробормотал гэгэ себе под нос, но А-Юань уже не придавал его словам никакого значения.       Грани между мирами в глазах ребенка окончательно стерлись.