Феликс
После горячего душа глаза смыкались, а сам Ли безумно хотел спать, но как только он касался подушки, то сон сходил на нет, но организм требовал здоровый сон. Феликс бы, наверное, вообще не заснул, мучаясь в попытках провалиться куда подальше, если бы не вспомнил о Хване. Было безумно страшно звонить ему в такое позднее время. Телефон уже несколько раз гас на одной и той же странице. Несколько раз подряд он открывал вкладку «Менеджер-Джинни», но нажать на звонок никак не решался. Подсознание металось с предложения того, что Хёнджин пошлёт его куда подальше, или того, что скажет, что слишком поздно и приехать не сможет. Дрожащие пальцы судорожно нажали на значок вызова, а гудки угрожающе звучали в трубке телефона и эхом раздавались в голове. На удивление его не послали и даже не отказали, а сказали, что с радостью приедут. Это получается, он зря переживал? Через 10 минут Хёнджин стоял у него на пороге, держа пакет с продуктами. Через него можно было увидеть: мармеладки, соки, пуддинги и мороженое. — Хён, ты чего так много понабирал? А диета? — беря в руки пакет, который внушал большой вес, он начал рассматривать содержимое. Пара пачек конфет, две бутылки газировки, упаковки сока и несколько кульков мармелада. — Этим мы отметим твоё окончание диеты, которое заканчивается через три дня. А это, чтобы ты съел, а то не сбросишь сколько требуется, — доставая другой пакет из спины, в котором виднелись: пару яблок, готовых салатов и свежевыжатых соков. — Завтра идёшь в спортзал, а после дописываешь свою песню. Следующий концерт будет через неделю. Только он в Пусане. Полетим на самолёте, поэтому выдвинемся ночью. Не требую, чтобы ты закончил к этому времени, но думаю, что ты способен закончить к этому времени. — Хорошо, — изучая содержимое пакета, одновременно слушая Хвана, утвердительно кивнул и прошёл на кухню, дабы разложить продукты. — Ха, знаешь, что я только что заметил? Мы все твердим об пунктах, хотя не выполняем самые главные. Это не быть вместе за камерами без особых побуждений и не лезть в личную жизнь друг друга. — Уморительно вышло, но это не есть то самое «особые побуждения»? — продуктов было немного, но этого хватило бы на четыре дня. Дома он вообще не питается. Либо ест в кафе, либо вообще не ест. Странно, что у него вообще эти три килограмма появились. — Знаешь, ты переживаешь за моё состояние, ведь тогда я буду рассеяно вести себя на занятиях, концертах или типа того? — Не знаю, но есть ещё то, что нам нельзя лезть в личную жизнь друг друга, но кому не похер, пока никто не узнает? — брови на лбу задвигались, а на лице появилась улыбка. Такой Хван был слишком знаком сердцу, хоть они и знали друг друга меньше полмесяца, но такое ощущение, что с прошлой жизни. Никто этого не подтвердит, но он это чувствует. — Хёнджин, а я тебя люблю, — глупая улыбка, глупые слова, глупый Хёнджин, который не понял, что это шутка и из-за этого на него сейчас недобро надвигается Хван и ухмыляется, прописывая в своей голове дурные мысли. — Эй, стой. Я как другу тебе сказал. Стой, кому говорю! — но Хёнджин и не думал выполнять просьбу Феликса и лишь прошептал на ухо: — Скоро будешь говорить никак другу, — глаза стали с размером пятирублевой монеты, а язык путался не в силах что-либо сказать — Ты чего так удивился? Я имею в виду, что на камеру придётся сказать это никак другу. А ты что подумал, маленький извращенец? Щёки обрели пунцовый цвет, что нельзя было показывать Хёнджину. Смущение и неловкость повисли в воздухе, а молчание никто не хотел прерывать, всё также смотря в чужие глаза, лица находились в тридцати сантиметрах друг от друга. Всё было так правильно: атмосфера, переглядки, расстояние, молчание, которое только добавляло обстановку. Феликс всё так же стоял с кульком яблок, который вскоре порвался и с тупым грохотом упал на пол, от чего присутствующие дёрнулись от неожиданности. — Кхм, ты мыться пойдёшь? Если да, то иди, я тут всё разложу и буду тебя ждать в комнате. Ты, кстати, можешь не оставаться на всю ночь, просто полежи со мной до того, как я усну, пожалуйста, — уже во всю клонило в сон, а от того, что Хёнджин будет рядом придавало предположения о том, что хоть какой-то сон посетит его. Но следующее, что сказал Хван, поставило его в ступор. — Будешь бороться с эйсоптрофобией? — показывая на зеркало, которое было завешено простынёй, он понимал, что поставил его в неловкое положение, даже в очень, но бороться с фобией, которая появилась необычным способом — было обязательно. — Я тебе помогу. Буду держать тебя за руку. Просто знай, что я рядом. Это предложение плавно расплывалось по сердцу, словно мороженое в стаканчике, оставляя самые тёплые ощущения. Вместо слов он просто нежно обнял его и кивнул в грудь, а после заглянул в глаза. Веснушки плавно переливались и отсвечивались, словно два солнца встретились и отражают друг друга, а Хёнджин отстранился, сказав, что ему нужно в душ и ушёл в соседнюю комнату. — Отлично, пофлиртовали друг с другом и ушли, класс, — лучший расклад на жизнь. Только не для него. Что может быть хуже, чем флирт с тем, с кем ты работаешь? Из ванны послышались капли воды, бьющиеся об кафель ванны, а подсознание вырисовало плохие рисунки. Понимание настигло его. Хван Хёнджин у него в ванной. У него в ванной... Что-то новенькое. На полу всё также валялись яблоки, которые упали несколько минут назад, а остальные продукты в пакете тоже требовали внимания. Хёнджин слишком много накупил. Даже протеиновых коктейлей купил, но они не очень помогают. На дне он откопал снек. Маленький бескалорийный батончик, состоявший из злаков, а также были хлебцы разных вкусов. Хван был прав, он всё хорошо рассчитывал. На столешнице лежал маленький список, вырванный из ежедневника, где было написано сколько чего нужно съесть. Всё лежало у себя по полкам, а листок он повесил на холодильник с помощью магнитика, который уже передаётся по наследству. Но громкий голос заставляет его дёрнутся и направить свой взгляд на комнату, где выглядывала мокрая голова Хёнджина. — Ёнбок-а, принеси полотенце и ещё одежду, — с него капало крупными каплями и бесшумно ударялись об ламинат, из-за чего на него нужно было налететь и как следует отругать, но Феликс был в ступоре от такого... домашнего Хёнджина, что кожу пробивали мурашки, но из транса вывела повторная просьба Хвана, после которой Ли поспешно передал, что требовалось и скрылся в комнате с алыми щеками. — Кстати, как твоя лодыжка? — зайдя в комнату уже полностью одетый, он вытирал свои волосы полотенцем, пока взгляд был устремлён на Феликса, но тот не решался посмотреть на собеседника. Он бы даже о ней не вспомнил, если бы не лёгкая боль, которая неприятно бьёт в ноге. — Понятно, где аптечка? — недовольно откинув полотенце, он прошёл на кухню и обнаружил маленький ящичек, в котором ни одного годного лекарства — все вышли из своих сроков. — Ты даже не лечишь себя. Их срок закончился в прошлом году. Ты ведь болел, я знаю. Из всего, чем можно здесь пользоваться — это бинты, которых почти не осталось и градусник. Ты издеваешься? Тут повязок не хватит, даже, чтобы элементарно перевязать! — раздражённый голос менеджера летал по квартире, пока Феликс боялся сказать слово. — В соседнем шкафу есть мазь и бинты. Я сам всё перевяжу. Иди в комнату, — застенчиво входя на кухню, сталкиваясь с мокрыми волосами Хвана. — Не хочешь феном высушить? Он у меня лежит в шкафу в комнате. — Только после того, как перевяжу тебе всё, — решительно встав, Хёнджин забросил Феликса на плечо, чтобы тот понял, что разговор он продолжать не собирается. — Это чтобы ты не брыкался. Пойми уже, что есть люди, которым не всё равно на твоё самочувствие. Прими это и живи, думая, что рядом ходит человек, которому не всё равно как у тебя дела, что у тебя болит, чем собираешься заниматься. В этом числе я! Я! — резко остановившись, он спустил Феликса, чтобы смотреть ему в лицо, а в его глазах читалась безграничная любовь к напротив стоящему человеку. — Хватит из себя строить человека, у которого нет таких знакомых, друзей. У тебя есть Йеджи, Бан Чан... в конце концов, я! Когда ты уже поймёшь, что мы не просто сотрудники, которые работают вместе. Мы друзья. Понятно? Тирада получилась большая, которая имеет большой смысл для Феликса, что заплакал от сказанного. Сейчас, прямо в этот момент Хёнджин был таким настоящим, красивым, чувственным, заботливым, но одновременно злым и агрессивным. Как ему удаётся так громко и чётко выражать свои мысли и чувства... от этого кружило голову, что утопать этих в чувствах можно было бесконечно. Они стояли посередине тёмного коридора, который освещал только свет из соседней комнаты. На Хвана так красиво падало это освещение, что казалось, он специально подбирал под каким углом встать, чтобы выглядеть так крышесносно. Он не придумал ничего лучшего, как выразить свои чувства, кроме как своим любимым действием — тактильностью. Поэтому просто встав на носочки, он чуть коснулся его губ и вернулся в исходное положение. На губах остались приятные воспоминания, а кожу покалывало от ощущений. Это было так правильно, что пробивались мурашки, но боялся он того, что этого хотелось снова и снова. Снова хотелось ощутить невесомое касание этих пухлых губ, которые были возле него. Всё это произошло только что, но Феликс заново тянется к секундному касанию, пока Хёнджин сам не отошёл, упираясь в стену, которая стояла сзади него, всё также смотря друг другу в глаза, в которых читалось: нерешительность, страх за происходящее, извинение за несдержанность — всё это читалось в глазах Хвана. Всё было так атмосферно, прекрасно и реально, что казалось, что это не происходит сейчас. — Это было лишнее, — облизывая губы, Хёнджин просто направился в комнату и лёг на кровать, закрываясь одеялом. — Да, ты прав. Прости меня... — просто усевшись на кровать, Феликс переоделся и повернулся спиной к Хвану. — Давай это забудем, как сон, хорошо? — Я слишком хорошо запоминаю сны, — поворачиваясь к Феликсу, который до сих пор лежал к нему спиной, плавно обнял его за талию и пододвинул к себе ближе. — Поэтому обычно я всегда прокручиваю их в голове, а некоторые и вовсе не хочу забывать... — тихо прошептав на ухо, он крепче прижал его к себе, а размеренное дыхание обжигало шею Феликсу, который уже забыл, как дышать. Глаза не смыкались от пережитого стресса... до неправильно-приятного стресса. Рука Хёнджина крепко обнимала Феликса за талию и при соприкосновении кожи — она обжигала. Хёнджин уже уснул, а Феликс решив довериться, тоже попытался заснуть, что получилось сразу.Хёнджин
Феликс тихо сопел, пока Хёнджин пялился на него, не понимая, что с ним происходит. Хотелось снова поцеловать его и не отпускать, хотелось, чтобы он был всегда рядом, а Хёнджин мог вот так прикоснуться к нему в любое время. Вне всяких камер или ради показухи. Это желание сильно пугало и наводило интригу одновременно. Феликс лежал напротив него и щурил брови, улыбался, дёргался, пока Хёнджин не мог пройти против его красоты. Его веснушки, которые нельзя было рассмотреть в темноте или волосы, которые были раскиданы по подушке. Они выглядели такими мягкими и наверняка вкусно пахнут. Приблизив руку к белым копнам, он совсем нежно и, как будто не касаясь, провёл по ним, а после чуть осмелев, вовсе пропускал их через пальцы. Феликс, нахмурившись, что-то промямлил, а потом вообще улыбнулся, что было неожиданным действием с его стороны. Тишина стояла такая, что её прерывал только шум за окнами от шин машины или редкое шуршание листьев от деревьев, которые росли возле их дома Если его когда-нибудь спросят: «Какой самый любимый момент в твоей жизни?» — он скажет, что, когда коснулся его губ, а это есть сейчас. Бесшумно встав на локти, которые выступали в качестве поддержки, сам Хван приблизился к его губам и оставил мимолётное своё касание, после которого снова и снова подбирался к его лицу, целуя в разные части. Казалось, что он сделал что-то очень плохое, но всего лишь сделал, то что очень хотелось. Оставив последнее прикосновение на губах, он почувствовал, как тело под ним пошевелилось и перевернулось на другой бок, всё так же мирно сопя. — Какого это быть таким охуенным? — вопрос остался без ответа, а Феликс только перевернулся на другой бок, что-то невнятно сказав. В голову пришла не слишком хорошая идея — нарисовать его. Хёнджин тихо встал с кровати, пока Феликс громко прокричал его имя, что тот дёрнулся и уже хотел вернуться в кровать, не завершая дело, но после Ли тихо засопел, а Хёнджин подошёл к своей сумке через плечо и отыскал там ежедневник, в котором и так не мало его рисунков: как он танцует, как записывает песню или просто зарисовка в движении. Сам Хван не понимал, зачем он его фоткает, чтобы после перенести всё на бумагу. Это было что-то из разряда невозможного, ведь Хёнджин никогда не рисовал кого-то. Обычно его объектом работы становились: природа, деревья, закаты или простые безграничные поля, но никак не люди, которые особенно он рисует исподтишка. Как-то странно... но сейчас он об этом не волнуется, а на бумаге уже наброски, где Феликс мирно спит, подёргивая носом. Что-то несовершенное. За окном пошёл дождь, надоедливо стуча об подоконник, пока Хван, увлечённый процессом, не заметил, что что-то поменялось. Его впервые что-то заинтересовало, но жужжание телефона, оповещая, что ему кто-то написал, заставило вздрогнуть, а после отвлечься от процесса. Unknown: *Фото* Unknown: А я тебя вижу;) Unknown: Эй, не игнорируй меня. Хван Хёнджин: Кто ты? Unknown: Хм, как бы мне представиться? Может, Ли Ги Хён? Да, называй меня так. *Пользователь заблокирован* Что за приколы? От куда у этого психа фотография, которая была сделана точно недавно? Удалить чат не получалось — выдавало ошибку, а после этого псих разблокировался и продолжил ему писать. Unknown: Ох, не красиво так поступать. Думаешь, что Феликсу понравится твоё поведение? Хван Хёнджин: Это не смешно. Отстань от меня. Unknown: Хёнджин, может, ты прекратишь паясничать? Хван Хёнджин: Откуда ты знаешь, как меня зовут? Ответа не было, а пользователь вышел из сети. Что за херня? Феликс проснулся и в недоумении смотрел на Хёнджина, но взгляд чуть опустился вниз и наткнулся на открытый ежедневник, где нагло был изображён Ли. Хван не успел среагировать, а тот уже во всю рассматривал работу. — Эй, не смотри! — закрывая книжку, Хёнджин закинул её в сумку и отвернулся к стене, а то есть от Ли. — Дай посмотреть, я не полностью рассмотрел. — Нет, не дам. Всё, спи, — зарываясь в подушку, он беззвучно проорал в неё, а щёки покрылись нездоровым румянцем. Блестяще, просто блестяще!