30 мандаринов.

Юнги не любит ездить на общественном транспорте. Никогда не любил. Там люди, они собираются вокруг тебя словно удушающая серая масса, беспробудная тьма, заковывающая тебя, заставляющая чувствовать себя некомфортно, тесно и неприятно. Их дыхание оседает на коже лица неприятным липким стягивающим осадком. Они тыкаются тебе под колени своими портфелями, громко разговаривают, кашляют, чихают, и дай бог, если все они сегодня утром приняли душ и не пропотели за день так, что он них несёт словно от грязных спортивных бутс футболиста после тренировки. Бесцветная тусклая масса тел, плотно сжимающихся друг между другом и буквально вносящая в метро с холодной промозглой улицы. Но ездить в дождь на своем любимом байке Юнги не решается. Резина, конечно, дорогущая, с дорогой сцепляется отлично, даже в ливень, но ездить в дождь то еще удовольствие в виде мокрой одежды, а каждый день переодеваться из водонепроницаемой экипировки в обычную одежду и обратно вовсе не радует. Поэтому, в дождливую погоду Юнги спускается в подземку, да и есть повод поиграть со стилем одежды, потому что парень всё еще не знает, кем он хочет быть, когда вырастет – в основном он, конечно, гоняет в спортивном и безразмерном, и гардероб его не занимает пол комнаты, но сегодня погода не то чтоб нашептала, буквально – пробила в окно – сегодня день метро. А зонт у них с Намжуном один, и тот - трость, и старший обещал его оставить Юнги, так как ближайшие дни не планировал появляться дома. А с зонтом-тростью в кроссовках не походишь. Значит, берцы. А их со свободными тренировочными не наденешь. Значит, как минимум, джинсы. Можно в обтяг. Черные. А с ними можно толстовку. Но под это все не очень идет кожаная куртка-косуха. Поэтому, в ход пошло черное безразмерное лёгкое пальто, купленное по случаю на распродаже по настойчивому предложению Намджуна: «В гардеробе каждого уважающего себя мужчины должно быть хотя бы одно пальто». Это было бы прекрасное утверждение, если бы не один нюанс – Намджун всё же забрал зонт. И обнаружил это Юнги уже когда оделся. А еще Намджун так и не купил машину, хотя, права получил по принуждению – все выпускники военной академии обязаны иметь права всех категорий для управления любим транспортом. Но этот Лось так и ездит на своем велосипеде, а в дождь так же спускается в метро. Иногда их подвозит Сокджин, но проблема в том, что уже два дня Намджун живет у него вместе с их единственным зонтом. Юнги не лезет в их отношения, но отчаянно догадывается, что они не пиво пьют по вечерам. Точнее, не только пьют пиво – та мужская дружба крепкая, после которой в раздевалке Джин светит засосом на лопатке, даже наверняка не подозревая о его существовании. Серьезно? На лопатке? Лось, ты его сожрать пытался? Поэтому уже несколько дней Юнги вынужден держать своего коня в стойле, уповая на то, чтоб сезон дождей скорее закончился. А пока, скрежетая зубами и заткнув уши наушниками, спускается в эту чертову подземку, весь напрягаясь, скукоживаясь и матеря мироздание, что они живут очень далеко от базы их отряда Подразделения специальных операций, а еще потому, что их станция метро - пересадочная. В вагон его буквально вносят – Юнги невысокого роста, на голову, даже больше, ниже Намджуна, а еще и легкий, не смотря на все свои попытки набрать массу. И жрёт как не в себя, и в зале упахивается – не срабатывает. Та же борзая – сухой, тонкий, скулы только налились немного. Его даже на общих фотографиях ставят по центру, чтоб не потерялся на пару с таким же невысоким Чон Чонгуком, хотя чего греха таить – даже Чон Чонгук выше него. Да мало того, что вносят в вагон – его припечатывают в противоположной двери практически лицом в нее, что и остается только упереться ладонью в холодное грязное стекло. Отвратительно. Пареньку рядом вообще не повезло – его жмут в угол между дверью и поручнями, и по его взгляду Юнги понимает, что парень весьма некомфортно впивается ребрами в холодный металл перекладины, но боязливо прижимает одной рукой к своей груди сумку через плечо, словно защищаясь ею ото всего мира и от этой толпы, а в другой пытается поднять повыше небольшой цветочный горшок с каким-то пестиком. Парень выглядит чахлым, тонким, почти хрустальным, а глаза такие большие и приковывающие к себе внимание. А ещё внимание приковывает ярко-розовая шевелюра. На очередной станции происходит броуновское движение вокруг них, Юнги пытается развернуться, расправить плечи, толпа волной откатывает на выход, дает сделать вздох полной грудью и новым цунами накрывает его, заставляя сгруппироваться. Да черт возьми, как он ненавидит общественный транспорт! Лучше уж полтора часа толкаться в пробке в машине или потратить немного денег на платную дорогу чем каждый день испытывать это непередаваемое ощущение пляски по собственным ребрам. Даже музыка не помогает отвлечься от мысли, что людей нельзя убивать, если в их руках нет оружия. Нельзя, Юнги. Твоя работа – их защищать! К слову о защите. Парень в углу совсем зажался и кажется вот-вот врастет в стену, втопчется, вплавится в нее, а цветок кто-то пытается сбить с ладони своим рюкзаком. Вот это вообще верх невежества – рюкзаки в метро нужно снимать! Парень с тоской смотрит в окно, выражая при этом неподдельную панику и, вроде бы, даже немного боли – как у загнанного звереныша, у которого лапа застряла в силках. Кричать уже не может, но во взгляде – тысячелетия боли и непонимания, что с ним будет дальше. Юнги вынимает плотно зажатые руки и, оттаптывая кому-то ноги, пытается пробраться к нему, но состав тормозит. Снова поток людей дает отлив, и Юнги выдыхает, тормозя, размазанный по двери. Люди вокруг меняются местами, пропуская к двери тех, кому выходить на следующей, и это позволяет быстро уцепиться за поручень и упереться локтем в стекло, выстраивая вокруг паренька живую изгородь в виде самого себя. Правда, пассажиры напирают с такой силой, что волей-неволей Юнги охает прямо в макушку скукожившегося паренька, от чего его ярко-розовые волосы вздымаются от резкого дуновения воздуха. Чимину никогда не было так страшно. С момента переезда в Сеул он худо-бедно привык к этой толпе в метро, когда он возвращается после занятий в первую смену, и про извращенцев наслышан, но надеялся никогда в жизни на них не нарваться. А этот крадётся к нему уже два перегона, смотрит так ещё… Господь, неужели парень нарвался на сексуального маньяка, и ему придется писать заявление в полицию на сексуальное домогательство?! Стыдоба какая… Юноша крепче сжимает руки на своей груди, зажав сумку локтями, а горшочек с цветком обняв ладонями, и почти чуть не вскрикивает, когда очередной наплыв людей практически припечатывает к ему странного мужика с мятным цветом волос и стильной стрижкой. Парень так близко, что сквозь гомон метро Чимин слышит музыку в его наушниках. «Говно у тебя, а не наушники, извращенец!» - проносится в его голове, но в контраст своим мыслям, выглядит он очень напугано и уязвимо, начинает елозить, всем своим видом показывая, что к нему не надо прижиматься так близко, а если незнакомец еще и будет пытаться что-то сделать, Чимин заорёт, ей богу заорёт! Юнги выжидает, пока какой-то олень не перестанет тыкать его локтем в бочину, но ощущает, как человеческий детеныш в кольце его рук начинает активно елозить. Окей, это объяснимо - будь он подобным юношей тонким со взором горящим, ему тоже было бы страшно от того, что какой-то хрен зажимает его в метро, но ради всего святого, неужели Юнги так похож на маньяка?! Хотя у маньяков на лбу не всегда написано, что они маньяки. Парень задерживает дыхание, делает вдох и на выдохе немного выпрямляет руки, чтоб оттолкнуться от стены и дать мальцу и его цветочку больше пространства. Задавят же дурилку, мокрого места не оставят. А малец смотрит так, будто готов покусать его, стоит Юнги хоть еще раз вздохнуть в его сторону, как он закричит и начнет кусаться и пинаться. Только вот особо он не попинается, потому что между их ногами еще застряли чьи-то грабли. Как же тут тесно… Но Юнги мужественно стоит молча, не делая ничего, и смеряющим взглядом смотрит на выражение лица мальчишки, который в ответ сверлит его взором, полным страха и ненависти одновременно, поджав свои губёхи так, что ложбинка, рисующая двойную линию между кончиком носа и галочкой верхней губы, забавно вздувается, рисуя ему почти котячье выражение мордахи. Чимин сейчас заорет. Заорёт так громко, будто его уже насилуют самым непристойным образом. На смену страху и дискомфорту приходит злость и раздражение. Да, он красивый, да, он милый, да, он даже немного сладкий. Так ему часто говорят. Но люди добрые, посередь бела дня, в метро – серьезно? Он же человек черт возьми, а не кусок мяса, с ним так нельзя, ни с кем так нельзя! Нельзя просто вот так брать и уничижать человеческое достоинство, грязно домогаясь! Чимину хочется прямо сейчас оказаться дома и принять горячий душ и смывать-смывать с себя это липкое ощущение чужой похоти, сковывающее его тело! Ему вдруг очень сильно захотелось оказаться сейчас дома, позвонить маме и долго-долго плакать ей в трубку. Он на столько загнал себя этой мыслью, что губы, сжатые в тонкую линию, вдруг задрожали. Правильно ему говорили родители, нечего ему делать в Сеуле, дома тоже есть академия искусств. Не такая большая и не такая престижная, как здесь, но там же тоже можно учиться. Там тоже живут люди, что его в этот Сеул потянуло на пару с Хосоком… Только вот к Хосоку не пристают в метро, его не зажимают в углу самым грязным образом. Огромные карие глаза смотрят на мужчину теперь с тоской и разочарованием. Ну что, давай уже, что ты тянешь-то? Чимин же даже не мяукнет, позорище… молодому парнишке оказаться жертвой сексуального маньяка в метро… Чимин шмыгает носом. Этого не слышно, потому что гул движения поезда по темному тоннелю заглушает всё. Всё кроме чьего-то кашля, чиха, разговоров, музыки из дерьмовых наушников маньяка. Даже его тихий всхлип. Поезд подъезжает к остановке, поток людей позволяет Юнги выпрямить руки больше, он уже тянется к проводу, чтоб освободить ухо и сказать что-то пареньку, но новая волна впечатывает его в стену, и он едва успевает выставить руку обратно. Он дает больше места, а на этом жесте маленький мальчишка жмурится, сжав горшок с цветком так, что тонкий дешевый коричневый пластик дает белесую трещину по краю. Юнги даже его жалко. Лицо у Мина, конечно, редко можно назвать доброжелательным, но это же не повод бояться его так сильно. Он видит, как парень зажался весь в комочек так сильно, что даже не замечает, что вокруг него есть место, которое он, Юнги, стоически отвоёвывает для него, принимая спиной все пихания и толкания, даже возмущения о том, что можно было бы потесниться. Его пихают локтями, толкают, дышат горячо на ухо, а он корчит тут из себя героя только ради того, чтоб этот дурачок принял его за кого? За маньяка? Серьезно? Вон, сейчас расплачется от ужаса, пока Юнги словно атлант охраняет совершено незнакомого ему паренька от людей. Чимин зажмуривается сильно, уже готовясь к ощущению чужих рук на себе. Но его не трогают. Более того, он перестает чувствовать чье-то дыхание на своей макушке, запах чужого одеколона – по крайней мере не так явно. Он чувствует, что перед его лицом есть немного больше места чем «нисколечко». Он расслабляет лицо и открывает глаза, тупо смотря перед собой. Пару раз читает название бренда, вышитого на груди справа черными нитками по черной ткани, виднеющееся из-под распахнутого пальто. Между ним и маньяком есть немного больше места, чем у всех остальных – сантиметров пять-семь, может быть больше или немного меньше, его, личного, Чиминовского пространства. Перед его лицом в стекло упирается широкая ладонь. Так стоп… а вторая рука? Чимин бегло смотрит вниз, потом налево – вторая рука до побелевших костяшек сжимает поручень, всё также не подпуская к мальчишке никого, кто мог бы его потревожить. Этот извращенец его защищает. Чимину опять стыдно. Теперь уже за себя и свои мысли. Возомнил себе невесть что… Что он такой красивый, милый, Чимин-великолепный, до которого каждый второй будет тут домогаться. Да кому он нужен? Никому он тут не нужен… но на всякий случай, он вопросительно вскидывает брови и едва ощутимо мотает головой, словно безмолвно спрашивает возвышающегося над ним Мятного Атланта, не собирается ли он к нему приставать. Юнги усмехается и отводит взгляд в сторону, отвернувшись немного, от чего из-под ворота толстовки выглядывает поджарая тонкая шея с аккуратным красивым острым бугорком адамова яблока. Чимин не понял, как воспринимать этот жест, но на всякий случай спрятал взгляд под розовой челкой, а потом и вовсе хотел отвернуться спиной, но подумал, что это будет очень странно и максимально неловко – поворачиваться задницей к человеку, который, как он думал, собирался к нему приставать. Пак Чимин, какой ты мелкий придурок! Оставшуюся дорогу они ехали не смотря друг на друга, и, чем дальше они уезжали из центра города, тем меньше народу становилось вокруг. Не так чтоб совсем никого, но не весь же шумный Сеул жил на окраине. Когда Юнги убедился, что Цветочку и цветочку ничего не угрожает он, наконец, опустил руки и прибился спиной к двери, на всякий случай отодвигаясь в другой конец пролёта, чтоб спиной забиться в угол напротив парня. Теперь мальчишка выглядел смущенно, но выпрямился наконец во весь рост, пытаясь расправить плечи и сделать это очень гордо, мол, и вовсе ты не напугал меня и вообще - иди к черту. Юнги с тоской отметил, что даже этот подросток не особо ниже его, даже почти одного роста. Обидно. Надо больше висеть на турникете, вдруг двадцать пять – это еще не возврат остановки роста, и у него есть шанс стать чуточку повыше. А Цветочек стоит и хлопает на него глазами, но каждый раз, когда Юнги ловит его взгляд – стыдливо роняет свой вниз, видимо, рассматривает свои острые коленки, кокетливо выглядывающие на мир из дырок на его джинсах. Ну, в принципе, можно было и поприставать, красивые же коленки. Юнги едва сдержал ухмылку и снова отвернулся в окно, лицезрея несменяющийся пейзаж черного тоннеля, словно они летели в космической капсуле сквозь пространство и время на другой конец вселенной. Вокруг было всё меньше и меньше людей, они открывали между ними всё больше и больше пространства, позволяя рассматривать друг друга украдкой. Мятный Атлант напротив Чимина выглядит сурово. Встреть его Пак в тёмном переулке, он бы бежал так быстро, как это возможно, сверкая пятками и выбивая из-под них искры, словно золотая антилопа монеты из-под своих копыт. Но трепетная душонка и цепкий взор с каждым вышедшим к чертовой матери человеком разглядывала всё больше и больше, находя в самой фигуре незнакомца поболе благородных черт, чем пугающих. В своей голове Чимин уже перекручивал примерный монолог из первой части «Людей в черном» – когда еще агент Джей, в бытность свою Джеймса Даррела Эдварда-Третьего, рассуждал о том, что не пристрелил ни одного монстра, так как один висел на фонаре, и не хотелось бы убивать его за то, что он занимается спортом, а у другого был платочек в руках, и он «вовсе не скалится, а чихает». А вот девочка посреди ночи с учебниками по квантовой физике – это да, это подозрительно. Чимин опустил взгляд на росток мандаринового дерева в горшке, который всё это время держал в пальцах, и поджал губы. Точно. Он назовёт его Элис. Хотя, почему «Элис», это же женское имя, а «Мандарин» - это мужской род… Леон. Вот. Самое подходящее имя для мандарина. Хорошо, что не фикус, фикус бы Чимин до дома не допёр. Вот такая каша у Пака в голове в эти минуты – скачет с мысли на мысль, мгновенно забывая о том, что совсем недавно он прощался со своей девственностью, которую рисковал потерять (нет) от рук сексуального маньяка в вагоне метро. Четкий механический голос объявляет его станцию, и Чимин очухивается от своих глупых мыслей, таких же глупых, как и он сам. Мальчишка быстро поднимает голову, распахнутыми глазами смотря на Мятного Атланта, который даже замешкался, вовсе не понимая, чем он вызвал такое внимание. Опять. Он уже двадцать минут едет в другом конце дверного пролёта на расстоянии нескольких метров от Цветочка и не отходит просто потому, что… не знал. Просто не отходит. Он ни в чём не виноват, зачем ему сбегать? Пак подбирает сумку ближе к себе, за мгновение кланяется едва заметным поклоном и вылетает в закрывающиеся двери под ничего не понимающий провождающий взгляд Юнги. Наверняка, Мятный Атлант решит, что Пак Чимин – конченый. Следующий день история повторяется. Юнги уходит в другой вагон, специально бежит от ало-розовой макушки, встает у межвагонной двери лицом к стеклу, слушая очередной разрывной трек про жизнь папиных бродяг. Но через два слоя стекла на него смотрят карие бездонные широко распахнутые глазища, полные смущения и немного нервозного состояния паники, потому что их владельца нещадно размазывают по этому самому стеклу, разве что губами не возят по ледяной грязной поверхности, что вынуждает Цветочек повернуться хотя бы боком, чтоб не подставлять никому свои тылы, но ему очень хочется показать, что он не боится Мятного Атланта, что он сам справляется. Хотя, он не справляется. Ему давят ноги и даже обдирают немного кожу на нежной ладошке застёжкой рюкзака или куртки, от чего Цветочек шипит и трогательно теперь смотрит на свою руку, где на внешней стороне ладони красуется алая полоса. Крови нет, царапка не опасная, не смертельная, даже ссадины не останется, просто протаранили кожу, расцепив немного самый верхний слой. Но Юнги это бесит, а Чимина очень расстраивает. Всю оставшуюся дорогу, пока толпа вокруг хоть немного не рассосётся, он стоит и с раздосадованным выражением лица отковыривает небольшие кусочки травмированной белой кожи. А Юнги наблюдает за этим действом незаметно, с перерывами на взгляд исподтишка на профиль, больше похожий на рисовку студии Дисней – пышная мягкая челка, которая трепетно вздымается сама по себе даже если нет ветра, длинные ресницы, нос-кнопочка и пухлые мягкие уста, которыми принцессы так самозабвенно целуют своих принцев. Последние две остановки до своей Цветочек доезжает, поймав место на сидении, и только перед выходом поднимает голову, чтоб в проеме прозрачной двери увидеть макушку мятного цвета. Но там пусто. Никого. Его незнакомец ушёл, не оставив после себя ничего. Пак даже поднялся с места и, пока вагон тормозил, внимательно вгляделся в соседний вагон, вытягивая свою такую необычайно изящную шейку, чтоб встретиться взглядом с суровым взором карих глаз, чем привлек совершенно ненужное внимание сторонних зевак, которые стыдливо опускали глаза и отворачивались, будто были в чем-то виноваты или точно знали, где искомый незнакомец, но тот строго-настрого запретил им говорить. Но снова – ничего. Пак вздохнул, поджал губы и вышел на своей станции. Юнги, сидящий на соседнем сидении, скрыв голову и лицо глубоким черным капюшоном, точно запомнил, на какой. Этот Цветочек такой невнимательный, пока смотрит свои социальные сети. Следующий день не несет собой более радужной погоды – там ливень. Такой ливень, как бывает в кино, когда актёров поливают из поливальной машины, и кажется, что не существует таких дождей. Юнги даже не помнил, когда последний раз он был свидетелем подобной бушующей стихии. Может, в детстве? В детстве любое событие кажется глобальным, а деревья огромными.  Намджун так и не появился дома эти дни и, конечно же, он забыл захватить зонт для Юнги и оставить на базе. Безусловно, второй зонт уже можно было купить в ближайшем супермаркете, если бы они хоть где-то оставались в наличие. Зонты в сезон становились на вес туалетной бумаги в период экономического кризиса – предметы первой необходимости, скупаемые молниеносно, под покровом ночи, когда весь город думает, что соседи спят, и вот – вы уже неловко сталкиваетесь тележками в очереди на кассу в супермаркете с двадцатилетним запасом вытирателей задниц – обязательно трёхслойной, с запахами яблока-персика-винограда-альпийских цветов, потому что только твой сфинктер имеет право пахнуть так, словно каждый в твоей семье – принцесса. Люди толкутся на перроне, грозясь вот-вот начать вываливаться на пути с его края. Дежурный по станции объявляет, что интервал движения поездов сокращен, чтоб люди не создавали давку, и Юнги на всякий случай прячет наушники в карман, чтоб не выдернули. В этот поезд сесть не удаётся – Юнги прозевал ту секунду, когда можно было еще втиснуться в вагон – он крутил головой, не решаясь зайти, пока не найдет розовый бутон среди грязно-черной массы людей, спешащих домой в свои тёплые уютные кухни к своим любящим, счастливым или не очень, семьям. Бутон не расцветает, двери закрываются, и состав медленно начинает своё движение, в каждом своем окне издевательски отражая мятное пятно, и только на последних двух вагонах словно яркая клякса, след от случайно уроненной кисти в фуксиновой краске на черный фартук художника, рядом мелькает розовый лепесток. Чимин очень спешил. Он бежал по лужам, не обращая внимания, что его тряпичные кеды стали мокрыми еще на первых минутах, как он вышел из колледжа, неприятно холодя стопы. Как на горячее лицо льется холодная вода, как пышные волосы оседают тяжелой шапкой, слипаясь, путаясь. Он влетает под землю по скользким ступенькам, хотя, врезаться в толпу, это еще не влететь, и толкаясь, пробирается к перрону. Он точно помнит, на каком поезде уезжает Мятный Атлант. На том же что и он, привыкший к рутине. Его расписание в колледже устаканилось, и он стал, наконец, уходить домой после восьми часов у станка, а не после десяти, и тут такая ситуация, когда хочется бежать скорее в метро и толкаться среди людей. Мятная макушка мелькает далеко впереди, Атлант уже почти заходит в вагон, Чимин готов закричать, чтоб его подождали. Он уже раскрывает рот, набирая воздуха в грудь, но его толкают, сбивая с верного направления, и макушка теряется из виду. Пак поджимает губы и встает на цыпочки. Дежурный объявляет, что поезд отправляется, и чтоб люди отошли от края платформы. «Ну где же ты…» - Чимин изламывает свои пышные брови, но через мгновение они выгибаются как две перевернутые улыбки, и юноша толкается вперед почти остервенело. Он выдавливается из толпы словно краска из тюбика, и почти задевает плечом, конечно же, случайно, каменную статую чёрного цвета с белоснежной кожей и ярким цветом волос. Чимин очень старается дышать ровно, не показывая никак, что он очень спешил и очень боялся опоздать. Как хорошо, что они оба успели. Юнги никак не показывает, что удовлетворен опозданием Цветочка. Чимин всё еще не может отдышаться, чтоб не выдать, как он старался прийти вовремя. Поезд прибывает, их разбивает толпой людей, выходящих из вагона, а после чего та же толпа вносит молодых людей внутрь. Их, словно в водовороте, пытается разнести по разным концам вагона, но они всё еще не тянут руки друг ко другу, хоть и отчаянно пытаются сопротивляться силе потока. Сегодня в метро собрался весь Сеул, даже те, кто до этого ездили на автобусе, кажется, не рискнули простоять и лишней минутки в ожидании транспорта и сразу спустились под землю. Цветочек стоит, высоко задрав кончик своего носика, словно держится на плаву из последних сил, выныривая каждый раз из пучины. Сейчас он кажется с Юнги одного роста, и тот почему-то уверен, что Цветочек стоит на цыпочках. Кто-то пробирается к выходу и отталкивает весьма грубо его в угол, от чего бравый защитник готов оттоптать ему ноги и вырвать руки, нельзя же так переть! И снимай ты, блядь, рюкзак! Дернув хама «случайно» за петельку рюкзака, практически оборвав ее, Юнги двигается, пользуясь случаем, ближе к яркому пятну словно корабль на свет маяка. Главное, не разбиться бы, ой как бы не разбиться о сам маяк… на следующей остановке поток людей, словно волна, откатываются назад, в глубокую бездну и новым нахрапом сталкивают собой две песчинки на песочном берегу. Юнги с гулким туком упирается в дверь и второй рукой хватается за поручень, ограждая Цветочек от бушующего цунами. У Чимина сердце уходит в пятки. Кажется, на мгновение он сливается с цветом своих волос, потом белеет, и только через минуту вспоминает как моргать. Выходит очень по-детски, если посмотреть со стороны. Так наивно и невинно, что Пак не знает куда себя сейчас деть – вариантов немного: уткнуться в угол, в стеклянную дверь или в грудь незнакомца. Все три варианта юноша отметает, потому что все они выглядят и звучат очень глупо. Поэтому Чимин еще несколько секунд смотрит в глаза напротив, отмечая, что суровый прищур выглядит очень уверенно, можно даже сказать, надежно, немного холодно, и опускает голову. Еще лучше. Да, давай смотреть на то, как они почти жмутся друг ко другу пусть и не по своей воле. Чимин сдается и закрывает глаза, прижимая к груди неизменную сумку через плечо. Юнги даже не хмыкает, но поднимает голову и упирается немигающим взглядом в стену, начиная раз за разом перечитывать один и тот же рекламный слоган. Ледышка. Путь поезда лежит на другой конец города через центр, и с каждой остановкой складывается ощущение, что вагон резиновый.  Но, черт возьми, это совершенно не так, поэтому Юнги как может крепче держится за поручень, но чем больше он сдерживает толпу, тем больше толпа прёт на него, искренне недоумевая, почему какому-то мальчишке достается лишние два-три сантиметра пространства, ведь квадрат в дюжину сантиметров – это целый сплющенный человек. Его даже просят подвинуться весьма возмущенно, но Юнги непреклонен. Непреклонен он ровно до того момента, как, возможно, какой-нибудь смельчак не влетает в вагон с разбега, и по закону физики, кто-то должен был выпасть с другого его конца, но вместо этого серая масса победила, и Юнги врезается в Цветочек, грозясь смять его своим телом. Он на выдохе нечленораздельно ругается себе под нос, опираясь на локоть и сминая собой нежные лепестки чужих чуть влажных прядей волос, утыкаясь в них носом и стараясь не вдыхать их приятный едва уловимый аромат шампуня, чтоб не расчихаться, потому что удивительно мягкие волосы очень уж щекочут нос. Чимин даже не догадался отдернуть голову, так и стоя, утыкаясь носом в мягкую ткань толстовки, явно ношенную пару дней. Нет, от нее не пахло неприятно, и ничто не выдавало в ней грязь и сальность. Она носила в своих волокнах едва ощутимый запах сигаретного дыма, остаточный флёр одеколона или, возможно, терпких мужских недорогих, но приятных духов и мокрый, тяжелый осадок кондиционера для одежды, к слову, с каким-то цветочным запахом. Значит, Атлант следит за своей одеждой. Или тот, с кем он живёт, следит за его одеждой. Чимину вдруг стало тоскливо от мысли, что у незнакомца есть девушка, которая следит за вещами своего парня и стирает её исключительно с капсулами для шерсти, где состав 20 в 1 – и от грязи, и для бережной стирки, и от сыпи, и для нежной кожи… Этот парень наверно очень счастливый человек, если кто-то заботиться о его вещах и о нём. Вот о Чимине заботиться Хосок. Ну, как заботится. Он его контролирует, по юношескому мнению Пака. Дома в родном городе о Чимине заботились мама и папа. Но Чимин решил, что он очень взрослый, и готов жить самостоятельно, и вырвался птенчиком из гнезда, расправив неоперившиеся культяпки. Так что, теперь об одежде Чимина и Хосока заботится Чимин. И всегда звонит маме, чтоб спросить, какие капсулы для стирки покупать – всё никак не может запомнить. Но Чимину хочется, чтоб о нём тоже позаботились. Как девушка этого незнакомца заботится о нём, если он так ухоженно выглядит. Дерзко, но ухоженно и стильно. А еще Атлант очень внимательный к другим, и наверняка, они с его девушкой друг друга стоят. Идеальная пара. Такие отношения, о которых всегда мечтал Чимин. Вчера он ловил недовольный взгляд на свою руку, а сегодня он дышит этой чужой жизнью. Хотя бы эти пару-тройку десятков остановок – можно, пожалуйста? Пак мысленно благодарит незнакомку, чьего лица даже не видел никогда в жизни и не увидит за то, что она каждый день собирает этого Мятного Атланта на работу или откуда он едет, и позволяет Чимину на полчаса стать постыдным свидетелем и даже участникам чужого счастья, буквально утыкаясь в него носом, будто эту толстовку специально готовили к тому, чтоб Чимин еще сильней почувствовал себя очень несчастным. Уставшим, признаться, голодным, и очень несчастным. Он обещает себе, что он напишет записку для этой святой девы, и в следующий раз, если он конечно случится, он незаметно положит ее в карман этого парня, где обязательно попросит у нее прощения за то, что в ХХХХ.ХХ.ХХ дату в поезде метро, едущем на другой конец Сеула, он запачкал своими крокодильими слезами плоды ее заботы, а именно – мягкую тёплую толстовку. Это всё он, бедный студент, которого её парень-герой спасает от толпы, а не какая-то там вертихвостка. Чимину кажется, что такой человек, как его Мятный Атлант, просто не способен поступать нечестно с людьми. По крайней мере, ему очень хочется в это верить. Юнги чувствует едва ощутимое давление чужой головы на его грудь – она мягко придавливает ткань безразмерной одежды, но не жмется к нему. Даже не касается. Цветочек опять стоит на полусогнутых, от чего тыкается в его грудь как котенок. Тянется к нему как словно лепесточками к солнцу. Юнги кажется, что он совсем поехал головой. Может, где-то на солнце очередные вспышки, которые заставляют его проявить излишнюю сентиментальность, но от горячего дыхания в треугольник ворота у него мурашки по коже. Конечно, какой-то олень ещё дышит ему на ухо, но дыхание Цветочка – оно ощущается острее. Оно на коже чувствуется словно языки пламени от открытого огня, которые растапливают самый красивый узор на стекле старых окон в морозный зимний день. Разрушает что-то прекрасное, но ледяное, закрывающее обзор на улицу. Юнги в детстве часто наблюдал такие узоры в их мальчишеской комнате в детском доме. Здание было старым, обветшалым, обогреватели едва отапливали маленькие почти барачные комнаты на шесть коек каждая. Каждую зиму они все часто болели и много кашляли. Это потом нашёлся спонсор, который худо-бедно отремонтировал здание приюта, заменил рамочные окна на стеклопакеты, закупил новые обогреватели и даже электрические одеяла. Юнги помнил, что до самого своего выпуска спал под одним из них, даже подписал его корявым подчерком, за что получил нагоняй от воспитательницы. Он тогда пообещал себе, что сделает всё, чтоб больше вот так вот не жить. Тогда, в детстве, он всё никак не мог расковырять эти зимние алмазные рисунки на окнах. А тут этот Цветочек одним дыханием истапливал ледяной рисунок в сердце Мина и плакал сам. Стоп, что? Юнги опускает голову, слыша едва уловимый сквозь шум метро звук протяжного втягивания воздуха носом. Он скосил взгляд и увидел, как крылья аккуратного носика едва подрагивают, а самый кончик совсем покраснел. А с каких пор это стало «носиком»? Это – «нос». Красивый такой нос-кнопка, которым человеческий детёныш тыкается в него, чтоб утопить в черной ткани свои слёзы. Юнги растерян. Очень. Слишком. Он смущен, он отводит взгляд, не знает, что ему делать, не обнимать же парня, которого ты видишь третий раз в жизни и даже имени его не знаешь, только потому, что есть непреодолимое желание его защитить. Так. Ладно. Может, он контрольную написал на два. Или девчонка бросила. В конце концов, Юнги, конечно, не хотел себе в этом признаваться, но ему было приятно то, как парень из маньяка-извращенца поднял его по статусной лестнице до… да плевать, до кого. Главное, не маньяк-извращенец. Юнги не жалко побыть и жилеткой. Кушать не просит, и на том спасибо. А быть защитником слабых у него хоть на роду и не написано, но за принцип он это взял. Потешил своё эго – дал ребенку пореветь на своём плече, экий герой, ну. Вагон вихряет на повороте, его расшатывает немного, Чимин сперва накреняется на Мятного Атланта, а когда состав выравнивается, его тянет обратно в угол, а незнакомец наваливается на него. Случайно, оплошно, тут же скользя ладонью по поручную, чтоб отодвинуться, но из-за того, что Пак стоит на немного подсогнутых ногах, чтоб уж совсем неловко не стоять нос к носу, у Атланта мало маневров для того, чтоб отодвинуться. И Чимин вдруг чуть тесней жмётся носом в толстовку. Ему совсем не хочется, чтоб его невольный спутник отстранялся. Он очень хочет еще на немного стать свидетелем его счастливой, как он думает, жизни с его девушкой. Которая о нём о очень заботится. Он не смеет поднять взгляд, пряча свои огромные глазищи под слипшимися в острые иголочки ресницами. Движение поезда убаюкивает его, а мокрые кеды начинают обжигать стопы прохладой. Голени от мокрых джинс тоже холодит, руки замерзли, и Пак хочет в тепло. В эту вот толстовку, а еще очень хочет выспаться, потому что в колледже очень тяжелое расписание. Слёзы вызвали слабую головную боль. Чимин один раз хлопает глазами устало. Потом еще раз. После третьего раза он уже не разлепляет веки, а виском прибивается как он думает к стенке вагона, а на деле, подбивается линией надбровной дуги под чужой подбородок, неосознанно ища место помягче и находя его на толстом слое материала, складывающемся из ткани пальто и толстовки. Конечно, орать «насилуют» Юнги не собирается. Или пора бы уже? Интересно, этот малый всегда засыпает на незнакомцах метро? Пора прикрывать эту лавочку – на очередной остановке Юнги отрывает руку от поручня, чтоб дернуть Цветочек за плечо, но тот в полусне облизывается и причмокивает губами, даже не проснувшись после того, как его колени подогнулись, и вместо того, чтоб быть разбуженным крепкой рукой, он этой же рукой оказывается прижат к тонкому поджарому телу. Может, сознание потерял? Может, он вообще под кайфом… стоял тут, плакал, потом уснул… алкоголем не пахнет, да и на маргинала не похож. Юнги не знает, как так сошлись звезды, но может быть, в дождливую погоду ему хочется быть чуть добрее. Он едет, плотно зажав незнакомца в углу, даже когда народа вокруг становится всё меньше и меньше. На них странно косятся, но Юнги плевать. Он в миллионный раз читает рекламный слоган перед своим носом, позволяя Цветочку на своем плече сложить свои лепестки и ожидании солнышка, чтоб раскрыться на встречу его лучам после пробуждения. В случае с дитёнышем – доехать до его станции. Когда поезд стал сбавлять скорость на подъезде к остановке, на которой уже дважды выходил мальчишка, Юнги мягко тронул его за локоть, потормошив. Вот дальше он его точно не повезет, иначе тот решит, что Юнги обманом везет его к себе домой. Чимину тепло и очень хорошо. Ногам, правда, очень холодно, но вот внутри – очень тепло. Он словно лелеет в себе маленький огонечек, о который можно согреть руки, и этот огонечек, он не такой, как в сказке про девочку со спичками. Нет, это нежный огонёк, ласковый. Чимин даже позволяет себе потереться о чужое плечо, пока из дрёмы его не вытаскивают цепкие пальцы, что очень настойчиво, но не грубо теребят его за локоть. Пак открывает глаза и следит за тем, как вагон выезжает из тоннеля на станцию, как мощные перекрытия мельтешат перед глазами всё медленней, люди толпятся в полупустом вагоне. В вагоне. В каком, к черту, вагоне… звучит название его станции, и Пак распахивает глаза. Он поднимает голову так резко, что, кажется, бьет макушкой незнакомца в подбородок и слышит неразборчивый шепот над ухом, немного хрипловатый, но явно матерный – слов не разобрать спросонья, но Чимин бы и сам не расшаркивался в вежливых стихосложениях при подобном случае. Взглядом покрасневших припухших глаз он встречается с явно недовольным взглядом напротив, сжимает сумку крепче и поворачивает голову к двери. Люди уже заходят, а сигнал начинает оповещать о том, что скоро двери закроются. Вместе с тем, незнакомец расцепляет руки и отступает, чем Чимин не против воспользоваться и вновь со скоростью нашкодившего котенка выскакивает из вагона в закрывающиеся двери. Юнги очень внимательно провожает взглядом Цветочек. На коже его шеи всё еще истапливается ледяной алмазный узор. На следующий день стихия великодушно жалится над людьми, и дождь отступает, но Юнги всё еще не рискует ехать на байке. Нет, не так. Юнги очень сильно необходимо поехать на метро домой после смены. Это вызывает даже некоторое удивление на лице Намджуна и Сокджина, и даже Чонгука, который как обычно пол смены смотрел какие-то шоу на смартфоне и присоединился к клубу недоумевающих только когда краем уха зацепил диалог о том, что Юнги опять зашел в комнату без шлема и экипировки в руках. В привычное время Юнги спускается на станцию, людей поменьше. Это прекрасная возможность рассмотреть всех и не пропустить мимо себя ярко-розовую макушку. Но макушка не находится в толпе в привычное время. Макушка не появляется следующие десять поездов. Юнги крайне недоволен и даже немного обеспокоен. Может, Цветочек заболел? Может, он лежит в больнице под капельницей с воспалением лёгких, а Юнги даже не знает, как его зовут, чтоб пробить по базе? «Ты сейчас где?» «На дежурстве. Подменился.» Юнги, пропускает еще два поезда и, сунув меж губ фильтр сигареты, поднимается из метро на улицу, так и не уехав домой. Он возвращается в СОУ, выкуривая по пути сигарету и захватив два кофе. Лифт доставляет его на необходимый этаж, он заходит в их офис и стягивает пальто, небрежно бросая его в кресло. Под офисом подразумевается небольшое помещение, где дежурный отряд проводит свою смену – комната с небольшой кухней, холодильником, двумя диванами, несколькими креслами и столом со стульями. Спортзал за стенкой. Там же душевые. - Хён, нужна твоя помощь. Поможешь найти человека? – Юнги пододвигает стул к Сокджину, который до этого самозабвенно играл в какую-то стрелялку на ноутбуке, и ставит перед ним стаканчик с подостывшим напитком. - За кофе меня покупаешь, - лейтенант Ким хватает стакан и делает большой глоток, - не самый горячий, скажу тебе. - Горячим рот обожжёшь, целоваться потом неприятно, - Юнги кивает на ноутбук, не давая Джину возможность возмутиться, - сворачивай свою игру. Это правда очень важно. Сокджин молчит, смотря на младшего с искренним изумлением и возмущением. Конечно, Мин Юнги был весьма проблемным малым, если припомнить всю его биографию, и особо не славится тактом и уважением к старшим, но до этой минуты Ким был уверен, что они с Намджуном являются для него хоть каким-то авторитетом. Безусловно, этот авторитет где-то был, но явно ни сию секунду в словах Юнги. - Вот ты, конечно, хамло конченое… - Пожалуйста, хён, - Юнги терпеливо прикрывает глаза, - очень тебя прошу. Мне очень важно найти одного человека. - Он должен тебе денег? – Ким сохраняется, закрывает игру и открывает ярлык с рабочего стола, - Или ты ему? Это очередной объект? Как зовут… - Не-не-не, - Мин неопределённо машет рукой перед монитором, пытаясь выразить мысль, что им не в эту программу, - Камеры на нашей станции метро открывай. Последние три дня, время примерно с шести до половины седьмого. Человек без имени. Я скажу, когда увижу его. - Стоп, - Джин демонстративно закрыл крышку ноутбука, - Мин Юнги, даже если этот человек должен тебе триллион тысяч вон – это незаконно. Без особого приказа я не могу подключаться к городским камерам… - Когда вы с Чонгуком в прошлый раз искали место, где оставили спящего пьяного Намджуна – это было почему-то законно, почему сейчас незаконно? - Юнги возмущённо ставит свой кофе на край стола и открывает снова его ноутбук. - Мы искали нашего капитана, это, между прочим, потеря военной единицы! - Сокджин, ты тогда чуть ли не каждую кабинку туалета министерства отсмотрел, - Юнги смотрит в упор в огромные хёновские глаза, которые от возмущения сейчас, кажется, полопаются, - Пожалуйста. Мне не нужны его персональные данные. Покажи мне его график пребывания на станции метро, это всё, что я прошу. Сокджин нахмурился, недоверчиво смотря на тонсена. - Что, много должен?  - и открывает программу, запуская её и отпивая снова кофе. Юнги кивнул. Целую стирку его толстовки, чтоб стереть его слезы. А еще стирку его мозгов, чтоб вытравить запечатленное в памяти микродвижение пышных изящных бровей, чтоб вытравить воспоминания о запахе его волос, чтоб вытравить навязчивое желание защищать. Ох, не к добру это всё… Баржа несется прямо на маяк и точно разобьется о скалы. Программа загружается, Сокджин начинает набирать что-то в командной строке, и на экран выводится изображение с онлайн камер. Сейчас там очень мало людей. Задав интервал, они просматривают вчерашние записи. В толпе очень мельком видно яркое пятнышко, очень спешно толкающееся к Юнги. Мин никак не подаёт своим внешним видом, что искал именно его. Только берет блокнот и, выдрав из него лист, пишет день недели и время. Он просит мотать на это же время суток на позавчера. Снова ищет в толпе лепесток, оторвавшийся от благоухающего бутона. Вот, протаптывает себе дорогу, идет в сторону Юнги, но потом резко разворачивается и хочет пойти в другую сторону, но толпа уже несет его в вагон, и именно поэтому они оказываются всего лишь за два стекла друг от друга. Три дня назад. Он тащится с этим пестиком в горшке, оберегает. С кем-то говорит по телефону, нервничает. Четыре дня назад. Его нет в это время. Юнги просит быструю перемотку с шести вечера до полуночи. Он смотрит так внимательно, чтоб не пропустить ни одного розового или алого пятна, что кажется вот-вот сосуды полопаются в глазах. Каждый раз, когда глаза цепляются за ниточку, кадр останавливается, и Юнги внимательно всматривается в экран. Первые два раза мимо, на третий раз Юнги пишет на своем листочке время – десять вечера. Шесть дней назад – десять вечера. Семь дней назад – снова десять вечера. Воскресение – ничего. Сокджин предлагает поиск распознавания лиц, что существенно сократит время, если бы только Юнги указал хоть на одного конкретного человека. Но Юнги бережно охраняет свои тайные рандеву с незнакомцем. Интересует только то, во сколько Цветочек уезжает. Когда он приезжает – не особо. Не будет времени даже попробовать подойти. Юнги выписывает дни недели и время, а Сокджин не понимает, кого они ищут, и почему Мин так тщательно скрывает объект. - Может, ты объяснишь? – Джин заинтересованно рассматривает как Юнги отчерчивает свои записи и берет телефон, занося время в каждый день календаря в смартфоне и обозначает событие как «Цветочек». Джин не дурак, иначе б его не приняли в Подразделение специальных операций – у него высшее образование, математический склад ума, он хорошо складывает «два» и «два» и получает при этом очевидное «четыре», а еще у него феноменальная память. Пока Юнги пыхтит над своим органайзером, лейтенант Ким быстро просматривает повторно те отрывки времени, которые они смотрели только что. Записи цветные, технологии современные. Можно увидеть, как бабушка вышивает крестиком, можно увидеть какого цвета помада у девицы в алом пальто, так отчаянно кричащим всем своим видом о потребности в мужском внимание. Можно увидеть, как Юнги стал ездить в метро, потому что среди толпы среднестатистических корейцев, бунтарство их младшего в виде мятной шевелюры, за которую Намджуну чуть не влепили выговор, очень яро выделяется. Как и любой другой цвет волос, отличный от его, Джиновского, например. Юнги смотрит на часы. Джин смотрит на скриншоты, которые он вывел в общий коллаж на мониторе, порхая пальцами над клавиатурой. - Ё моё… - Сокджин растягивает рот в хитрой улыбке, - а уж не эту ли Бусинку ты ищешь? Юнги вскидывает голову, вперившись взглядом в монитор ноутбука, бегая взглядом словно ища место где прокололся. Да он и правда прокололся, черт возьми, Джин не тот человек, кто оставит без внимания даже песчинку. Но его хён – был единственным кто мог ему помочь, это правда. Однако, Юнги молчит как партизан, лишь поджимая губы и сам сравнивая картинки, на ходу придумывая отговорку. - Нет, - и встает с места, засобиравшись. Если Цветочек неделю назад был в метро в десять вечера, значит в ближайшее время ему стоит занять наблюдательную позицию у турникетов. - Господь всемогущий, наш малыш влюбился! – Ким вытирает свои наигранные крокодильи слёзы, театрально вскидывая руки к потолку, - я расскажу об этом твоему батеньке! Мы обязательно должны познакомиться с этим очаровательным созданием, которое… - То есть, косвенно ты признаешь, что вы все-таки спите? – Юнги уже запахивает пальто и спешно ставит стул на свое место. Джин меняется в лице из восторженного в каменное, поджимая губы обидчиво, но не то, чтоб в серьез. Конечно, они не спят. С их капитаном невозможно уснуть, он храпит как трактор на сенокосе. И совершенно неважно, откуда Ким Сокджин, лейтенант Первого отряда Подразделения специальных операций, отряда «конченные», как из зовут остальные смены между собой, это знает. - Рот у тебя, конечно, как помело, Мин Юнги. - Давай, привет батеньке. Не забудь хотя бы иногда возвращать его домой, у нас кончается еда! – и Юнги вылетает из офиса. - Сам себе купи еды, ты взрослый мальчик! – но Сокджина никто не слышит. И не видит. И не видит же? Ким еще раз вглядывается в коллаж на экране. Ну точно. Все шесть картинок имеют одну схожую очаровательную кляксу – ядовито-розовое пятно цвета крови единорога. Через пять минут Ким Сокджин знал всё, что было занесено в базу данных о студенте второго курса Колледжа искусств, Пак Чимине, пропустил его через все базы. Чист, возможно, невинен, точно не привлекался. Расписание занятий, даже родственники второго колена – всех проверил. Цель Ким Сокджина не только – иметь компромат на Мин Юнги. Цель Ким Сокджина – защитить Мин Юнги от той жизни, из которой его однажды вытащил Намджун. За шкирку, как котенка из мешка со дна реки Ханган. Ни Ким Сокджин, ни его Капитан никогда не позволят этому парню вновь оказаться там. Ну а пока – лейтенант запускает программу поиска по распознаванию лиц, и, потягивая остатки давно остывшего кофе, подключается вновь к камерам на станции метро и близ лежащему кварталу, настроив уведомления на появление ангельского личика. Юнги летит. Непонятно на крыльях чего, но точно - летит. В это время суток уже невозможно напороться на толпу людей, нереально пропустить и упустить. Юнги ныряет в подземку и занимает место за одной из несущих колонн, прячась в недрах своего бесконечного капюшона. Он даже не включает музыку в наушниках, затыкается чисто для вида, вдруг Цветочек позовёт его, а Юнги очень бы хотелось, чтоб позвал. Хотя, как глупо в это верить. В конце концов, они не знакомы. Юнги хотел бы просто посмотреть. Еще немного понаблюдать за ним. Таким... детским. Милым. Чистым и удивительно трогательным. Он точно никогда не подойдет к нему, зачем? Цветочек итак невесть что думает о Мине, Цветочек нужно оберегать, беречь… а он что? Ему нечего дать этому детёнышу. Ему нужны комфорт и тепличные условия. Любовь и ласка. А Юнги? Отродясь самым нежным что он испытывал – было чувство уважения к своим хёнам, а любовь матери он почти не помнит. Помнит только, что это приятно. Но на сколько – увы, жёсткий диск потёрся. И всё. Нечего ему дать Цветочку, нет никаких подкормок, витаминов, солнечного света во всём его существе, которыми он мог бы окружить его. Только непреодолимое желание защищать, но этого мало. Очень мало, в понимании Юнги. И даже может напугать – Юнги в этом точно уверен. Ему тоже было бы страшно, если бы за ним постоянно ходил какой-то угрюмый тип. Да и Мин сам боялся. Он его боялся. Этого Цветочка боялся. Ну, даже, если получится… ну сколько? Месяц-два они погуляют за ручку. Возможно, на третий переспят. Может, еще раз десять переспят. Конечно же, Юнги будет стараться изо всех сил, даже может быть почитает пару женских форумов и отсмотрит с десяток номеров стендапа, чтоб понять, как делать НЕ НАДО. Но потом он станет Цветочку неинтересен. Они разные, это же очевидно. И Юнги будет очень больно. В нём образуется дыра поверх той, старой, образовавшейся двадцать лет назад, когда его родителей не стало, и он оказался в детском доме. Он итак проживает свою жизнь с этой раздроченной дырой в сердце, зачем ему еще одна. Поэтому нет. Его интерес к человеческому детёнышу будет чисто платоническим. Он не позволит никому к себе приблизиться, и сам не приблизится. С каких пор он стал думать о Цветочке как об объекте своих запылившихся чувств – не важно. Чувства пройдут, Юнги уверен. Он задушит их. Еще немного насладиться этим коктейлем Молотова в своей груди, возможно, пару раз подрочит, потом разок напьётся как следует, и задушит. Душить долго будет, но он справится. Он должен справиться. Из мыслей вырвал вибрирующий телефон в кармане. - Ты выглядишь как маньяк. Сделай лицо попроще, - раздался в наушниках голос Сокджина. Юнги чуть шире распахнул глаза и огляделся по сторонам, пока взглядом не нашел камеру в паре метров от себя под полотком соседней колонны. - Лейтенант Ким, Вы нарушаете закон… - негромко проговорил он. В наушниках раздался скрипучий смех и чуть ли не хлопанье в ладоши. - Извини, ничего не могу с собой поделать, ты такой милый… - Юнги фыркнул на это заявление и опустил голову, - А что, если я скажу тебе, что выяснил всё о твоей Бусинке? - Цветочке. - Что? - Я зову его – Цветочек. - Ах Цвето-о-очек… - Юнги по звукам понял, что Джин опять собирается развернуть театрализацию на тему «родители и их совсем взрослый сын». Первое время Юнги дергался от этих его шуток про семью, загонялся. Но, черт возьми, два Кима и правда стали ему самыми близкими людьми на свете. Да и как еще справиться с болью, если не вытравлять её шутками с горьким привкусом тоски? - Так знай, зовут твою Бусинку… - Хён, не надо. Тишина. Первое правило солдата – не спрашивать имён. Не сближаться. Не привыкать. Нельзя оставлять каждому спасённому кусочек своего сердца. Нельзя давать самому себе надежду на счастливое будущее, если ты знаешь, что его не будет. Юнги не хочет знать имени. Кто он. Чем занимается. Как живет. Что любит. Потом больно будет выжигать его из своей памяти, а Мин уверен, что он уже втрескался на столько, что просто так не отпустит Цветочек по имени… не важно, с каким именем. Просто не отпустит. - Уверен? – спросил вкрадчивый голос. Джин понимал, почему их тонсен прячет голову в песок, но очень хочет вытащить его оттуда насильно. Возможно, это неправильно, но уж очень хочется показать ему, что мир – это не только боль и страдания. - Да. Я не подойду. Просто… посмотреть. Как в привате – смотреть, но не трогать. - Эка ты его… почти назвал стриптизером. - Нет. Тем, кто радует мой взор. Сокджин аж присвистнул в наушники: - Тебе определенно пошло на пользу недельное проживание без Намджуна. Перечитал всю его библиотеку? Каких слов понабрался… - Странного ты мнения обо мне. Вообще то, я люблю читать. И снова тишина. Ким, конечно, знал, что Юнги очень начитан. Он подхватил эту привычку от Намджуна, который, с того момента, как взял над ним шефство, всегда старался быть лучшей версией себя, чтоб подать пример младшему, и Джин восхищался им. Намджун вообще не был никогда плохим, он из очень воспитанной семьи, просто он очень волновался, когда взял на себя ответственность за несмышлёного «трудного» подростка. И, признаться, справлялся с этим на все 300 процентов. - Ладно, Ромео. Твоя Бусинка… а, Цветочек, извини, заходит с севера. Дело твоё, но он… - Пока, «мам», - Юнги, сбросив вызов, поднял взгляд в камеру. Он знал, что Джин смотрит на него. И это было отличным подспорьем, чтоб показать ему незаметно средний палец, который лукаво выглянул из кармана пальто. Через пять секунд такой же знак пришел ему в мессенджере. Юнги клянется себе, что только взглядом проводит мальчишку и посадит в вагон. Сегодня четвёртый день. Этот бурный роман пора заканчивать, он начинает приносить дискомфорт и излишнюю тревогу. Расплавляет обычно холодный разум, заставляет верить в какую-то несуществующую сказку. Не надо. Лет через десять он, может быть, найдет себе постоянного полового партнера, с которым, может быть, будет жить вместе или регулярно встречаться. Желательно, такую же ледышку, как и он сам. Или женится. Но это точно будут отношения по расчету. Социальный статус там, все дела – вот эта вся мишура для общества, плюющего на чувства. Юнги бы сам хотел на них плюнуть. Только уже несколько дней думает о пестике в цветочном горшке, огромных глазах из-под розовой челки да вспоминает взгляд то обиженный, то злой, то уставший… а еще как кожу, ободранную на ладони ковыряют маленькие пальчики. Юнги оглядывает перрон перед собой – Цветочка нет. Людей тоже почти нет, тяжело потерять. Значит, далеко не пошел, потому что вход на станцию с севера за его спиной, а он стоит совсем рядом с турникетами, буквально в двух пролётах. Мин на плече перекатывается по холодному металлу по колонне и, медленно обойдя её, ищет копну розовых волос. Стоит. Волосы на затылке завязаны в неаккуратный хвостик, а те, что не влезли, трогательно в беспорядочном хаосе обрамляют лицо. Смотрит в пол, на свои кеды, вцепившись двумя ручонками в ремень сумки через плечо. Интересно, искал? Искал. Чимин правда искал его. Без особого энтузиазма, но станцию оглядел. Они встречались три дня в одно и то же время, но с четверга по субботу у него занятия во вторую смену. Вряд ли его Мятный Атлант знает об этом, они же не обменивались расписанием посещения станции. Но Чимин всё равно надеялся… вдруг, а вдруг! А вдруг их расписания совпадают… бывает же такое, что сказать… но, видимо, судьба к Чимину не особенно благосклонна, потому что, только спустившись в подземку, он осмотрел вестибюль, потом выглянул за колонны со стороны перрона и тоже не увидел среди редких прохожих макушку мятного цвета. Чтож… видимо, эта встреча так и останется случайным знакомством. Мимолетным, едва ощутимым. Таким необходимым для Пака… Он правда хотел еще хотя бы разок увидеть этого маньяка. Очень бы хотел. Стать частью его жизни хотя бы на полчаса, пока они едут в метро. С ним спокойно - почему-то Чимину так казалось. Конечно, отбивать его у его незримой девушки он бы не решился, а Чимин уверен, что она у него точно есть. Кто-то же собирает его так красиво по утрам на работу… Или куда он там ездит. Дежурный по станции объявляет о скором прибытии поезда, и Чимин поднимает голову. Ладно. У него было три дня. Три дня, за которые мятный цвет стал ему нравится чуть больше. Его тайный незнакомец, возможно, вновь встретится ему, когда Чимин будет ездить на занятия в утро. А сегодня вечером он будет идти домой от метро и храбриться мыслью, что его Мятный Атлант его защитит, если на него нападут. И он делает шаг в светлый вагон и, заткнув уши наушниками, включает телефон, открывая социальные сети. Ноги Юнги обычно его всегда слушаются, но сегодня что-то пошло не так. Он же не собирался ехать за ним. Ну, в смысле, они, конечно живут в одной стороне и по одной ветке, Но Юнги хотел подождать следующий состав, чтоб на корню обрубить всё то, что в нём зрело. Но, Юнги очень хочет… домой? Да, он очень хочет домой, чтоб быстрее заняться своим любимым делом – сном. Именно этой мыслью он тешит себя, сидя напротив Цветочка в почти пустом вагоне. Буквально – напротив. Они зеркалят свои позиции друг напротив друга, сидя в углах длинных сидений, прислонившись плечами о поручни. Цветочек выглядит уставшим. Кончик его хвостика озорно смотрит чуть вверх, от чего сам детёныш напоминает Юнги Чиполино с картинок из старых детских книжек. Трогает кончиками пальцев, едва выглядывающих из-под манжетов большой толстовки, свои губы, задумчиво скроля что-то, покачивая едва заметно головой. Это не скрывает его чуть припухших глаз. Это не делает его некрасивым. Смотря на Цветочек сейчас, в свете ламп, без толпы людей за спиной, с этим хвостиком, Юнги четко формулирует мысль в своей голове – почему же он хочет смотреть на этого ребенка. Ребёнок был красивым. Смелым. Самоотверженным. Кажется, в их первый день он за пестик в горшке переживал больше чем за себя самого, вспомнив о своей безопасности только тогда, когда решил, что Юнги сейчас будет к нему приставать. Наверняка, если бы Цветочку пришлось защищаться, он бы сперва без тени сомнений избил бы Мина этим самым горшком, а потом в ладошках невозмутимо повёз свой росточек до самого дома, прося прощения у него за то, что лишил его жилища. Юнги кажется, что Цветочек бы тогда очень картинно перешагнул через его корячащееся тело на полу. И стоит пареньку убрать руку от лица и уже выпрямиться, чтоб откинуться на стенку вагона и прикорнуть под любимую музыку, как он замечает напротив его, Юнги. Он замирает в полудвижении чтоб сложить руки на груди. Обрабатывает то, что видит перед собой. Потом очень широко и искренне улыбается. А Юнги в ответ дергает уголком губ, опустив взгляд. Чимин задумчиво выбирал трек, под который ему будет приятней всего мечтать. Нет – фантазировать. Фантазировать о том, что в их следующую встречу он обязательно познакомится со своим Мятным Атлантом. Точнее, сам-то он не познакомится, но мечтать ему об этом никто не запретит. Чимину интересно знать, какой его голос. Хочется услышать. Он перебирает песни, но ни под одну партию мужского вокала ему не хочется представлять, что это – голос его незнакомца. Это всё не то. Чимин уверен – голос у него не похожий ни на кого. Уникальный. Таких больше не существует. Чимин уверен, что стоит ему его услышать – у него мурашки побегут по спине, волосы дыбом встанут. Услышав его голос, он обязательно забудет собственное имя, но только затем, чтоб его незнакомец назвал его вновь. И Чимин откликнется, проберется сквозь толпу, побежит, полетит к нему, чтоб замереть пред ним словно статуя и смотреть в эти глаза. В эти маленькие глаза с аккуратным разрезом, словно древнегреческий скульптор высек его лицо напоказ всему миру из белоснежного мрамора на тысячелетия вперед как эталон красоты. Чимин думает об этом, а сам поджимает губы, задумчиво касаясь их кончиками пальцев. Какое, однако, постыдное желание, маленький Пак Чимин, как непристойно думать о чужом мужчине. Нужно срочно перестать. И Чимин глубоко вздыхает, выбрав, наконец, какую-то песню. Конечно, голос певца всё еще не дотягивает до воображаемого голоса Мятного Атланта, который Чимин даже не может сформулировать в своей голове – на столько он кажется ему бесподобным, но по крайней мере сегодня этот трек подходит под настроение. Пак зажимает телефон в руках, сплетает руки на груди и откидывается на спинку сидения, мазнув взглядом по фигуре напротив, чтоб удостовериться, что пару остановок можно проехать в безопасности с закрытыми глазами. Сердце с обрыва падает вниз, отпружинивает от пола и по законам физики взметает ввысь, застревая в горле. Чимин не ощущает, как его губы растягиваются в улыбке, грозясь, кажется, треснуть, вместе со щеками, которые полыхают совсем не праведным огнём. Пока голос с хрипотцой исповедуется Чимину о своей любви, сам Чимин взлетает в небо. Нельзя так пялиться на людей, но Чимин просто не может оторвать взгляд и собрать свой рот хоть во что-то более или менее удобоваримое, чтоб не складывалось впечатление, что он только что вышел из коррекционной школы на прогулку. Чимин… счастлив? Его будто кувалдой бьют по грудине, он физически ощущает собственный трепет под взглядом этого человека. А Человек только отводит взгляд, скромно приподняв уголок губ. Конечно, он же благородный, он же воспитанный, он не будет пялиться на Чимина в ответ. А Пак будет. Пак деревенщина, ему можно, ему в этот вечер всё можно, ей богу. Пусть он будет самым невоспитанным и самым плохим мальчиком на свете. Только пожалуйста, Мятный Атлант, подними еще раз свой взгляд. Посмотри. Пожалуйста… Чимин аж подается немного вперед, когда незнакомец смотрит в пол. И песня идеально ложится на эти мгновения. Она дерет душу, разрывает когтями нежную кожу на груди, вырывая сердце и напоказ выставляя его. Смотри, незнакомец, ты заставляешь его биться сильнее. Пожалуйста, только не отворачивайся… Чимин даже не будет больше так улыбаться. Он даже не думает, как нелепо он сейчас выглядит с этим его хвостиком. Он вдруг понимает, что совсем не хочет домой. Он не хочет в свою комнату, он не хочет ужинать с Хосоком, он не хочет делать отметки в конспекте, не хочет ложиться спать… он весь сегодняшний день вкалывал то на лекциях, то в танцевальном зале только затем, чтоб увидеть перед сном этот взор, обращенный на себя. Атлант поднимает взгляд вновь и смотрит: немного исподлобья несколько секунд прямо в глаза, очерчивает его фигуру, а затем вниз будто задумался о чем-то. Перекатывает во рту язык, остро укалывая им собственную щеку изнутри. Потом снова в глаза. Брови черные прячутся под челкой, и незнакомец собирает во внешних уголках маленькие морщинки.  Он улыбается? Ему, Пак Чимину? Он улыбается ему… Он улыбается ему… Чимин замирает, распахивая ресницы, в песне случается катарсис, у Чимина тоже. Ему же нельзя так увлекаться незнакомцем. Чужим незнакомцем. Который едет сейчас домой. К своей девушке. Едет и улыбается ему… он что, изменяет своей девушке? С ним? С Чимином? Чимин лучше его девушки? Пак сейчас грохнется в обморок. Он такой ребенок, он так не готов к этой взрослой жизни! Ему хочется ехать бесконечность в этом вагоне и смотреть на своего Мятного Атланта, глупые мысли, зачем вы всё портите? Но ведь это очень плохо – получается, Пак третий. Почему-то Чимин даже не рассматривает мысль о том, что его Атлант может быть одинок. На худой конец, вместо девушки может быть парень. Окей. Он едет домой к своему парню. Не к Чимину домой. Не с Чимином и домой. Отдельно от Чимина, к себе домой, туда, где Пака нет. И словно в подтверждение его мыслям, Мятный Атлант отвлекается от ведения боя взглядами и обращает внимание на телефон в своих руках. Он смахивает звонок и тут же меняется в лице. Он что-то говорит. Чимин совсем не слышит, он дрожащими руками хочет разблокировать телефон, но тот словно за эти пару минут стал очень скользким и всё не дается. В конце концов, Пак просто вынимает наушник из уха, вновь поднимает взгляд, но незнакомец уж закончил разговор. Какая досада. А ещё незнакомец перестал улыбаться. И Чимина это пугает. Потому что он словно стал совершено другим человеком. Тем самым, как в их первую встречу. Суровым, с тяжелым взглядом. Но вот он опять смотрит на Чимина, и словно хочет улыбнуться. Двери захлопываются, поезд начинает свой ход в галактику бескрайнего тоннеля, а Мятный Атлант встает с места, подходит к Чимину и садится рядом. Пак сейчас завизжит, ей богу. За что ему, маленькому мальчишке, все эти переживания, чем он заслужил инфаркт в свой двадцать один год, он еще слишком молод чтоб умирать! В ушах звенит, но Чимин, хоть и не доктор наук, но уже прекрасно знает, что это сердце стучит так бешено, что кровь гонит по венам с невероятной скоростью, и если она сейчас начнет идти носом – Пак совершенно не удивится. Он замирает и смотрит как губы незнакомца шевелятся. Он что-то говорит ему. Очень короткую фразу. Которую Чимин к своему стыду совсем не может расслышать. Он что, иностранец? Или, может это Чимин зря всю жизнь уверен, что он кореец? Может, он китаец? Японец? Подкидыш из Бирмы? Повтори пожалуйста, Мятный Атлант, Чимин хочет слышать что-то кроме бешенного сердцебиения в своих ушах! Но незнакомец достает пачку бумажных салфеток, своими пальцами, внезапно оказавшимися очень красивыми, вытаскивает одну из них и… и стирает что-то с лица Чимина, а после этого улыбается. Чимин ошарашенно смотрит вниз, душа отказывается возвращаться в тело, ей очень хорошо сейчас или на седьмом небе от счастья, или на седьмом кругу ада от стыда. На салфетке следы шоколадной глазури. Он перед выходом на улицу ел маковую булочку с шоколадной глазурью и запивал её лимонадом. Он так устал, что даже не посмотрел в зеркало и не проверил, не осталась ли глазурь на его лице, а она осталась. Булочка была такая огромная, вкусная, а Чимин был такой голодный, что просто заглотил ее в три укуса, кажется, даже, забывая пережевывать. И вот получается… всё это время Мятный Атлант сидел напротив и улыбался не ему, не Чимину, а просто смеялся над тем, что на его щеке осталась глазурь. А Пак такой дурак… какой же он маленький дурак… Вагон подъезжает на следующую станцию, незнакомец комкает салфетку и спешно суёт ее в свой карман, после чего кивает Чимину, встает и выходит. Он даже не едет с ним как обычно до его станции. Неужели, вид шоколадной глазури на его лице так отвратил его? Чимин чертыхается и отмирает только когда двери вагона закрываются, и поезд трогается с места. Чимин подрывается, сумка безучастно свисает с его плечей поперек груди, и юноша прилипает к стеклу двери. Атлант стоит на месте, взглядом провожая состав. Нет-нет-нет, подожди, это же просто булочка… Но уже через несколько мгновений поезд ныряет в беспросветный тоннель, и под смущенные взгляды случайных свидетелей его позора, Чимин рушится на прежнее место, закрыв лицо руками. Дурацкий Пак Чимин… ты проехал четверть Сеула со следами своего греха чревоугодия на лице, да еще и под пронзительным взглядом незнакомого тебе, занятого не тобой молодого мужчины, который тебе, кажется, очень сильно нравится. Какой же ты дурак… Юнги всю дорогу боролся с желанием стереть эту чертову глазурь с чужого личика. Она смотрелась так сладко на наливной щеке, словно карамель на яблочке, и Мин не мог оторвать взгляд, а он старался. Он смотрел в пол, на заходящих людей, но взгляд его глаз неминуемо возвращался к детскому ангельскому испачканному лицу. Какой же ты сладкий, Цветочек… Он даже не сразу понял, что ему звонят, и только голос Капитана вернул его с мягких облаков на грешную землю. - Кот, где? Юнги поднимает голову и быстро читает название станции, к которой они подъезжают, если верить навигационному табло, где бегущей строкой лениво ползут буквы. Серьезно? Сейчас? Но Юнги называет следующую. Он просит у мироздания еще пар минут, он не может сейчас бросить свой Цветочек и позволить ему ехать дальше, демонстрируя всем свою трогательную любовь к сладкому. - Сигнал тревоги. Выходи и возвращайся назад на пару станций, мы подберем тебя. - Я без снаряги. - Кроль в двух минутах от базы, я тоже. Мы заберем твои вещи. Отбой. Звонок прерывается. Если Намджун говорит по позывным, да еще и после их дежурства, значит, дело дрянь. Подменился только Джин, остальных не предупреждали. В каждом отряде несколько смен, они дежурят по очереди каждый в своем районе. Всегда назначается дозорный, и, по-хорошему, покидать базу запрещено, но, к счастью, уровень преступности в стране низкий, поэтому если тихо и никому не говорить – есть возможность выйти в город. Но по первому сигналу – как штык обязаны явиться в место сбора. У отряда Лося, он же Капитан Ким Намджун, никто не разбредался дальше десяти - пятнадцати минут езды на такси. Да и водитель в их смене самый лучший, из военных, в молодости обожал гонки. А уж со светомузыкой на крыше за десять минут мог пересечь треть Сеула и не нарушить ни одного правила дорожного движения. Смены сутки через трое, менялись иногда – когда полностью заменяли, когда уходили пораньше. В общем-то, второй отряд достаточно много менялся в прошлом месяце, там все женатые, да и что-то там случилось в семье у их капитана, то ли супруга, то ли сестра родила, поэтому эту неделю отряд Намджуна заступал в смену с шести утра до шести вечера. А уж подкрепление в два отряда на памяти Мина их дергали от силы несколько раз. Но сейчас у Юнги есть очень важное дело, да простит его присяга. Он встает с места и усаживается рядом с Цветочком. - Наверно, это была самая вкусная булка на свете… - он улыбается и достаёт салфетку. Цветочек не шевелится, только смотрит на него так, словно сейчас ему придётся делать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот и, что уж скрывать, Юнги бы сделал. Он бы сейчас слизал эту глазурь с чужого румяного лица, если бы не люди вокруг. Он хотел только проводить его взглядом… «Говори это себе почаще, Мин Юнги. Ты всё еще не знаешь, кто ты в глазах этого ребенка. Он то улыбается тебе, то замирает как вкопанный, не в силах пошевельнуться,» - Юнги отнимает руку от чужой щеки, он не может себе позволить даже мимолетно коснуться кожи кончиками пальцев. Нельзя. Это будет даже сильнее, чем узнать его имя. И Мин выходит. Он еще стоит пару секунд, ждет пока двери захлопнутся, и состав поезда увезет в своем чреве его Цветочек словно волшебный Котобус. Он даже не повел бровью, когда маленький розовый хвостик на макушке мелькнул через стекло двери, но он всем своим телом и душой хотел побежать следом, чтоб проехать с Цветочком до самой его станции. Но кому-то там, во внешнем мире, очень нужна его помощь. Через двенадцать минут сорок секунд Юнги прыгает в черный минивэн с тонированными окнами. - Вводные, - Сокджин достает планшет, разблокировав его, пока Юнги спешно переодевается в экипировку, - облава в клубе. Наши коллеги работали по нему, внедрили агента, и сегодня получили подтверждение о готовящейся сделке по незаконной продаже людей. - Рабство? – Юнги извивается весь, стягивая толстовку. - Почти. Продажа девушек и парней для занятия проституцией, - Чонгук как обычно сидит весь искрутившись, изъелозившись на сидении, кусая губы. Он очень гиперактивный - всё то время, что они с ним знакомы, Чонгук не может усидеть на месте. Буквально через пол минуты он начнет покачивать ногой, кусать губы и крутиться на стуле, если стул это позволяет. Хрустеть всеми своими суставами, трогать каждого по поводу и без. Единственный, кто оказывает его хоть какое-то влияние и заставляет смиренно посидеть хотя бы пять минут без постоянного мельтешения перед глазами – один доктор из городской больницы, куда они часто возят пострадавших или свидетелей - Ким Тэхён. Непробиваемая машина вежливости, учтивости и строгости одновременно. Все полгода, что Юнги состоит в их отряде, он является безмолвным свидетелем того, как Чон Чонгук, позывной «Кроль», успокаивается, если Тэхён хоть пальцем коснется его. Зачастую, именно с этой целью доктор Ким это и делает. Однажды Док составил квартету компанию после смены в ближайшем баре – они привезли раненного свидетеля, жизнь которого нужно было спасти любой ценой. Это был маленький мальчишка, лет двенадцати, шпана дворовая – немного долговязый, сутулый, и наверняка троечник. Один из тех, кого мама ищет по соседям по вечерам, кто уроки делает с трудом. Но черт возьми, самый любимый и любящий сын на свете – всю дорогу до больницы умолял маму, сидящую рядом, не плакать и быть сильной. Он просто нашел какую-то флешку, и очень не хотел отдавать ее хозяевам, который пришли к нему в дом за этой вещицей. Заложников освободили быстро, в основном, благодаря смекалке парня: он сразу набрал службу спасения и спрятал телефон в карман. Доктор Ким тогда пять часов штопал парня, а ребята посменно дежурили у операционной просто чтоб удостовериться, что малец жив. Тэхён тогда вышел, сказал, что его смена окончена, и ему очень хочется выпить. Весь вечер он тянул какой-то дорогой вермут, пока остальные молчаливо догонялись пивом и соджу, а Чонгук всё никак не мог перестать вертеться. И только рука на его колене и тихое «пожалуйста, хватит» заставили его сидеть смирно с таким выражением лица, будто он смог доказать пятый постулат Евклида. - А почему сигнал тревоги? Да еще и в два отряда? Разве такие операции не планируются заранее? – Мин уже застегивал бронежилет на груди, мгновенно принимаясь за балаклаву. - Форс-мажор. Агент был рассекречен, там перестрелка, несколько гражданских остались внутри. Едем мы и третий отряд, дежурная смена. - А не много для клуба? Мы там жопами не перетремся?  - Юнги всего полгода в подразделении, отсюда так много вопросов. - Слишком много посторонних, - голос Капитана звучит приглушенно из-за плотной вязанной ткани на лице. Машина тормозит, симфония хаоса слышна даже через закрытые двери, - так что работаем осторожно. Кот, замыкаешь. Работаем! Намджун выходит первым. Чонгук и Сокджин при полном параде, только закрывают лица и, подхватив свои винтовки, вываливаются следом. Юнги выходит последним. Они мимоходом кивают полицейским и, расталкивая зевак, пробираются ко входу. Из соседнего, такого же минивена, выходит третий отряд, тот самый, с кем они постоянно меняются, и у кого сегодня на подмене Джин, который всё равно поехал со своим, первым, отрядом. Пара полицейских вкратце рассказывает обстановку, показывают план здания на планшете, еще минута на обсуждение плана действий. Они заходят в клуб. Тут тихо, темно. По вводным, на втором этаже есть комната, где и держат агента и еще пару похищенных, и как хочется верить, еще живых несостоявшихся проституток. Бойцы расходятся по залу. Юнги идет за барную стойку, на скрежет стекла под чужой подошвой. Он резко заглядывает за нее, а на полу дрожит, чуть не ссытся под себя, намарафеченная девица. Она тихо взвизгивает, из-за соседней стойки появляется фигура, Юнги поднимает винтовку и стреляет первым. Звука через глушитель почти не слышно – Юнги снайпер. Он не работает с громким оружием. «Двухсотый» - звучит у остальных в наушнике. «Принято. Идем дальше» Юнги присаживается перед дрожащей девицей, подавая ей руку и помогая встать. - Давай-давай, иди, - выводит её из-за стойки, - не смотри туда. Тихо, молча, поняла?  - девушка кивает быстро, словно цапля, переступая по полу, хромая на одну ногу: сломала каблук пока пряталась. Но стоит ей скрыться в дверях, звучит громогласное «верх», и автоматная очередь над головами. Юнги прячется за ту же стойку, падая на издыхающего, только что ликвидированного им преступника, закрывая голову, даже несмотря на то, что в каске. Автоматная очередь короткая, за ней следует какая-то речь, в которую Мин даже не вслушивается. Он занимает устойчивую позицию, переворачивается. «Кто видит его? Где он стоит?» Автоматная очередь повторяется, и через секунду дуэтом ему вторит вторая. «Сука, их двое, или он стреляет с двух рук?!» «Я посмотрю» - Чонгук выглядывает из-за колонны и тут же скрывается обратно под звуки выстрелов, - «Их там дохрена! Каждый с оружием, заложники как щиты!» Юнги уже готовится, но его отвлекает чье-то пыхтение. Он спешно оглядывается. На полу под столом лежит парень. Молодой, немного смазливый. У него белая рубашка, а на плече огромное пятно крови, лениво растекающееся по ткани. «Лось, у меня гражданский. Ранен.» - Юнги машет ему чтоб скрылся, спрятался, или вообще не шевелился. Парень плачет. Судя по внешности, он тут справлял свое совершеннолетие. Совсем ребенок. Как и его Цветочек. В памяти так не вовремя всплывает румяное лицо, перепачканное шоколадной глазурью. Мин показывает мальчишке, чтоб закрыл голову руками и вел себя очень тихо. Парень кивает и делает как ему велели, а Юнги быстро привстает на ноги из-за своего укрытия, смотря на второй этаж через оптический прицел. По нему тут же прилетает очередь, пара пуль попадает по шлему, от чего звенит в ушах. Такое дерьмо с ним впервые, и это очень непривычно. «Кот?!» «Нормально» - он жмурится, пытаясь прогнать звон в ушах, - «Одного уберу, прикройте». На линии возня и пыхтение бойца из другого отряда. «Я по косой. Мне удобней. На три». «Раз» «Два» «Три» Раздается автоматная очередь сбоку, Юнги успевает поднять голову и сделать один меткий выстрел. Через секунду слышится звук падающего тела с высоты нескольких метров. «Двухсотый» - подтверждает Тунец. Второй бандит что-то кричит, банда начинает палить без разбору, их не ликвидировать пока они ведут огонь и пока их закрывают визжащие леди. Юнги прижимается к полу и смотрит внимательно на раненного подростка. Хоть бы не прилетело… - Стол! Урони стол! – Юнги орёт как не в себя, бездумно раскрывая своё нахождение. Ему всё кажется, что парень поймал еще пару пуль, потому что лежит он совсем без движения, даже не вздрагивает. - Стол! – Юнги чертыхается. «Стойка по заднику, прикройте! Кажется, двухсотый из гражданских, я проверю!» Юнги бросается к мальчишке, не дождавшись отзыва. Он ловит в бронежилет еще пару выстрелов, и, оказавшись рядом с парнем, падает, тут же роняя стол на ребро, закрывая их. Девушки в руках бандитов визжат и плачут. Так звонко… Юнги жмурится. Чем они блядь стреляют, что такая отдача даже через военное обмундирование? Не хотелось бы верить, что им сливают списанные армейские запасы, потому что у Юнги ощущение что ему кирпичом по голове прилетело, это даже не родные «калаши». «Кот, ранен?!» Юнги не отвечает, он быстро переворачивает парнишку на спину. Тот стонет, потом открывает глаза, вцепляется в руку Мина и начинает плакать. Ему страшно, ему больно, он просит его спасти и защитить, а главное – не уходить. «КОТ!» «Цел. У меня тут… я бы сказал, ребенок… Лось, ему только восемнадцать…» - Семнадцать… - скулит дитя, - не говорите маме… Юнги сжимает зубы крепко. Ему бы наругать его… хотя, кто он такой, чтоб судить. В свои семнадцать Юнги не отличался кротким нравом и всегда был в центре любого замеса. Да и сейчас не отличается инстинктом самосохранения - всегда лезет на рожон. Лучше его, чем Намджуна или Сокджина. За Чонгука тоже будет обидно, признаться. А Юнги? Что ему терять? Разве что… Цветочек? Отряды дожидаются пока автоматная песнь умолкнет. Работают быстро. В небольшую заминку успевают пробраться на второй этаж, Юнги страхует из-за укрытия и не отходит от мальчишки, пока тот не теряет сознание. После – уже идет следом. Бой недолгий, скорее муторный. Небольшой балкон не позволяет развернуться, стрелять опасно так как можно попасть в сослуживца с другой стороны, или в заложников, но выхода просто не остается. Юнги убирает еще одного снизу. Бандиты от отчаяния скидывают заложников вниз, и, конечно, это не игра в Марио, где нужно бегать от странных созданий. Их нужно ловить, и Юнги ловит, одну точно поймал, еще одну – не помнит.  И когда в наушнике эхом звучит заветное «чисто» - его организм объявляет забастовку, и Юнги плавно оседает на пол. Кажется, он даже отрубился на пару минут. - Эй, боец, - насмешливый голос Намджуна. Он не имеет права снять с него балаклаву, но чуть приспускает ее с кончика носа. - Всё? Я умер? Слава богу… - Юнги пытается подняться, но не получается, и он безвольно валится обратно на пол. - Сиди-сиди, сейчас врачи тебя подлатают… - Капитан присаживается рядом на корточки и смотрит на него изучающе, ощупывает тело, но следов крови нет, а значит, все пули остались в бронежилете. Юнги только наблюдает из-под полуопущенных век, как мельтешат полицейские и врачи скорой. - Мальчишка там… Там, совсем ребёнок, Лось… - Его уже забрали. Сейчас увезут в реанимацию, у него серьезное ранение. Хочешь я узнаю, как его зовут? Юнги отрицательно мотает головой. Не хочет он. Он даже не хочет знать, выживет ли он. Точнее, хочет. Но не хочет. Если не выживет – Юнги не сможет себе этого простить. Если выживет – ему обязательно захочется его навестить. К тому школьнику он ходил две недели. Молча. Просто подходил к палате, заглядывал, убеждался что, жив, и уходил. Ему всё еще непривычно. Он всё еще отрицает, что у него есть сердце. - Что с тобой сегодня? Ты попустил несколько пуль, – Намджун помогает ему встать, а Джин лишь глумливо ухмыляется – это видно даже через его прорезь для глаз. - Не выспался… - Мин опирается на плечо Капитана. - Наш котик нашел себе Бусинку… - ой трепло-о-о. - Кот? – игриво подергивающиеся брови Намджуна видно даже под тканью балаклавы. - Тунец, я тебе жопу надеру. Вот станет получше, и надеру! – Юнги качает немного, - где Кроль? - Последний раз уходил на черный ход за оставшимся объектом, во всяком случае, отбивка получена. - Надеюсь, у него двухсотый... «Так точно, у нас мальчик, примерно восемьдесят килограмм» - раздается в наушнике, и Джин скрипливо смеется. - Поздравляю, ждем приглашения на крестины… Зачистка близилась к завершению. Врач осматривает Юнги, пока тот пытается сидеть ровно. Всех разогнали, он сидит, держа свою исчирканную пулями каску в руках и задумчиво смотрит то на неё, то на фонарик, пока доктор проверяет рефлексы. - Сколько пальцев видишь? – перед Юнги кулак и два пальца. - Все, - честно отвечает он. Доктора явно не устраивает такой ответ, судя по его меланхолично-саркастичному лицу. - Два, - поправил себя Юнги, поняв, что пошутить не получится. Не сегодня. Врач удовлетворенно кивает. - Тошнит? Сознание терял? - Тошнит. Терял. Можно аскорбинку? – Мин всё еще не теряет надежды вызвать у врача хоть тень улыбки, потому что его недовольная физиономия ему не нравится. - Может его в больничку? – Чонгук оказывается рядом, что-то увлеченно жуя, и Юнги не хочет знать, откуда это приползло. Чонгук постоянно что-то жуёт. - Не пытайся использовать меня как предлог чтоб увидеться со своим доктором, - он соскальзывает с подножки машины, встаёт на ноги и, не успев сказать, что с ним всё в порядке, заваливается на бок через колени, тщетно пытаясь оставить в себе кофе, выпитый вечером, но тот всё равно через мгновение впитывается в землю вместе с кислотной желчью. Юнги тонкий. Может, спецназ вообще не его. Но он еще и молодой. Может, еще научится не лезть на рожон и не влипать в дурацкие ситуации. Потому что его всё-таки везут в больницу. В больницу, в которой работает Ким Тэхён. Сегодня не его смена, но на следующий день он с неумолимо вежливой улыбкой заходит в палату к своему пациенту, Мин Юнги, проверяя историю болезни. Он вежливо справляется о его самочувствии и недолго пишет что-то в его карточке, изучив показатели приборов. У Юнги сотрясение, поэтому, доктор Ким просит рассказать, что произошло, чтоб послушать, на сколько у больного связанная речь. Перед уходом он еще раз светит ему в глаза фонариком и проверяет, на сколько внимательно тот следит за колпачком его ручки. Юнги всё еще хочется свести глаза в кучу и изобразить приступ эпилепсии, которой у него никогда не было, но доктор Ким – единственный доктор, над которым шутить совсем не хочется, потому что доктор Ким имеет смелость и, главное, право, поставить сразу несколько уколов в задницу, а это нихрена не приятно. Доктор Ким итак часто причитает, что Юнги слишком бледный, и ему необходимо очень много витаминов. Первый отряд навещает его в этот же день. Намджун лаконично заявляет, что «среди гражданских жертв нет», и это говорит о том, что тот мальчишка выжил. Юнги еще неделю лежит под наблюдением врачей, после чего, всё ещё с синяками по спине от прилетевших пуль, но уже твёрдо стоящим на ногах, он покидает больницу. Чонгук забирает его из самой палаты на кресле и докатывает до самого выходя, всю дорогу молча и внимательно слушая наставления Доктора Кима. Хотя, Юнги кажется, что Чонгук ничего не запомнил, так как был на столько «внимателен», что пару раз врезался креслом-каталкой в стену, поэтому на всякий случай, Юнги тоже запоминает все наставления. Хорошо, что у Мина не перелом ног. Плохо, что в больницах есть правило - сдавать больного на руки семье в кресле-каталке. С крыльца его забирает Сокджин и Намджун на машине, и еще несколько дней Мин отлёживается дома. Намджун тоже остаётся эти дни в их квартире, за исключением пары смен. Один раз у них остается ночевать Сокджин, и Юнги уже надеется застукать сослуживцев за неуставными отношениями, но организм всё еще слаб, и он засыпает раньше, чем свет во всех комнатах гаснет. Первая смена после больничного выходит на солнечный день, первый, за последние несколько недель, но хён настаивает на поездке в метро, боится, что Мин не сможет справиться с байком. Всё-таки, он очень заботливый, и, признаться, Юнги даже и рад. Он выходит на улицу и вдыхает запах предрассветного Сеула полной грудью. Хорошо. Хорошо, что он все эти дни не видел Цветочек. Чувства у него притупились, те далёкие четыре дня уже кажутся каким-то наваждением, временным помутнением. Он иногда открывал органайзер в телефоне, рассматривая как шесть из семи дней в неделю помечены событием «Цветочек». С лёгкой тоской проводил пальцем по краю смартфона и снова гасил экран. Он бы мог попросить у Сокджина выслать ему всю информацию или хотя бы скриншоты, но в глубине души он надеялся, что мальчишка просто забыл о нём, а он сам постарается избегать поездок на метро или хотя бы ездить в отличное от расписания Цветочка время. Так правда лучше. Он прекрасно знает, что такое – терять близких людей. И он бы не хотел брать на себя ответственность и заставлять кого-то переживать ту трагедию, когда сообщают, что твой любимый человек больше никогда не вернется домой. А, если бы за те дни их знакомство зашло чуть дальше чем игра в «гляделки», его Цветочку, наверно, было бы очень больно узнать о том, что с Юнги что-то случилось. Кто-то идёт на службу за тем, чтоб защищать своих близких и то, что у него есть. Юнги выбрал эту службу, потому что ему больше некого защищать и нечего терять. Смена опять на двенадцать часов. Тихая, спокойная. С утра Мин проходит комиссию, после чего полдня дремлет на диване. Пару раз сделал несколько подходов на тренажёре, пострелял в тире – организм в норме. С Чонгуком в армрестлинг, конечно, пока не готов соревноваться, но в целом – всё не так плохо. Сокджин странно смотрит на него весь день, выжидает пока они останутся вдвоём, и, когда это случается, Юнги не выдерживает первым. - Если хочешь что-то сказать – говори, - он наливает себе зелёный чай, потому что доктор Ким посоветовал хотя бы месяц воздержаться от кофеина.  - Если ты хочешь что-то у меня спросить, ты можешь это сделать… - елейно отвечает тот. Юнги прыскает. Он догадывался, что Матушка Сокджин не оставит его в покое, решив поиграть в сваху. Но Юнги уже четко решил для себя – он прекратил эту погоню за счастьем, в очередной раз убедившись, что он и отношения – два несовместимых понятия. - Не хочу ничего спрашивать, - Мин впустую болтает ложкой в своей кружке, хотя ничего кроме напитка там нет, и уже собирается выйти в курилку. - Он ждал тебя полтора часа, - ответ на не озвученный вопрос догоняет Юнги в спину на пороге офиса, - на следующий день он ждал тебя полтора часа и уехал на последнем поезде. На следующий день - также. Потом день его не было, и потом три дня от сидел на станции с шести до девяти вечера. Он на днях пришел в пол шестого и просидел до десяти, пока какой-то парень, постарше, не приехал и не забрал его силком. Юнги делает глоток и поджимает губы раздражённо. - Я нашел его в базе, так как ты не хочешь даже имени своей Бусинки знать… - Цветочка, - машинально поправляет Юнги. - Цветочка, - соглашается Джин, - то так тебе скажу: они из одного города. Их семьи соседствуют, а парни учились вместе в одной школе в разных классах. В Сеул переехали одновременно, и, может быть, он просто его хён. - А если нет? – Юнги разворачивается резко. Это цепляет. Это укалывает странным чувством под рёбрами. Юнги не знает, как ощущается ревность, но он бы не хотел знать о существовании какого-то «хёна», который может приехать и вот просто так забрать его Цветочек. - А если нет – то ты хотя бы выясни это, - Джин нажимает несколько кнопок и, повернув ноутбук экраном в сторону Юнги, встает с места, направляясь к Мину, - в отличие от него, от которого твой Цветочек увиливал добрые пятнадцать минут, тебя он ждал как верный пёс каждый день, все две недели, чуть не ночевал на станции. Вы виделись несколько раз и очень сильно запали друг другу в душу. Я знаю тебя уже шесть лет, я видел, как ты ломался, я видел, как ты стремился к саморазрушению и как ты воспрял. Тебе очень нужен этот мальчишка. Даже если ничего не получится - ты испытаешь то чувство, когда тебе есть ради кого возвращаться со службы живым. Поверь, это самое прекрасное ощущение. Твои бездумные действия на последней операции... они очень меня беспокоят. Сокджин проходит мимо него и выходит из офиса, оставляя Юнги наедине с его страхами. Мин не идет курить. Он стоит еще несколько бесконечных секунд напротив стола с раскрытым ноутбуком, на котором на паузе стоит какая-то запись. Там, наверняка что-то страшное. Что-то, чего Юнги совсем не хочет видеть. Точнее, хочет. Но боится, что после этого уже не сможет дышать без опьяняющей боли в груди. Но Юнги смелый. И, как заметил Сокджин, иногда стремящийся к саморазрушению. И он подходит к столу и негнущимися пальцами нажимает на кнопку пробела, так и не взяв стул чтоб присесть. Он стоит так несколько минут, наблюдая как его Цветочек выискивает его на полупустом перроне, держа в руках самую вкусную булку на свете – с шоколадной глазурью. Он перематывает запись на ускоренном режиме и останавливает, когда мальчишка садится на скамейку и меланхолично ест заветный кусок сдобного теста. Он снова пачкается в глазури и снова не замечает этого некоторое время. А потом, когда берет телефон, видимо, чтоб кому-то ответить, вероятно замечает сладость на своём лице в отражении экрана, и закрывает лицо ладошками. Запись не передает звук, но Юнги уверен – его увядающий Цветочек плачет. Юнги обещает себе, что делает это в последний раз. Сегодня он в последний раз посмотрит на свой Цветочек, чтоб расставить все точки над «i». В каком смысле, он еще, конечно, не решил, но точно знал – необходимо прекратить эти терзания. Или Мин навсегда исключит его из своей жизни, или же узнает, наконец, его имя, чем сделает его неотъемлемой частью себя хотя бы на то время, пока это будет возможно. Неизвестность делает только хуже им обоим и, чего душой кривить, Юнги мыслями всё же возвращался в те несколько дней, когда мальчишка одарял его своими взглядами со всей возможной палитрой чувств, на которую был способен – он ненависти до тоски. Мин сдержано прощается с сослуживцами, когда те расходятся по домам. Он еще сидит какое-то время со вторым отрядом и даже перекидывается пару раз в карты с их лейтенантом, поддерживая пустой диалог о больничной еде – безвкусной и пресной. Он считает, что больница — это не ресторан, и меню разработано с учетами нормативов по потреблению соли, сахара, белков, жиров и углеводов. Его оппонент в полной уверенности, что за те налоги, которые они платят, их должны кормить креветками в сливочном соусе. Юнги не спорит. В девять вечера он покидает офис и базу, еще долго крутится у метро, заткнувшись наушниками, и даже решается на кофе с молоком, модно именуемое латте. Выкурив пару сигарет, он спускается в метро и садится на лавочку у северного входа, сверля взглядом собственное отражение в стеклянной настенной панели напротив. Он очень благодарен, что в его жизни есть не только Намджун, но и Сокджин. Тот не только среди потока плоских шуток выдает серьёзные вещи, которые перекраивают сознание Юнги в два предложения, как, например, сегодня, но и еще неплохо так разбирается в шмотках. Вообще благодаря двум хёнам, у Юнги в шкафу нет ничего лишнего и не сочетающегося друг с другом. Около двадцати предметов, и все подходят ко всему. Блеск. Намджуну не придется выкидывать слишком много, когда Юнги в очередной раз попадет под раздачу. Без десяти десять сердце Мина начинает пропускать удары. Он тушуется, он хочет уехать прямо сейчас, он списывает всё на воздействие кофеина на не до конца восстановившийся организм. Без пяти минут десять Юнги кажется, что он покрывается легкой испариной. Еще раз проверив время на телефоне и сверив его с циферблатом в метро, Мин встает с места, прокручивается вокруг себя на пятках в задумчивости и садится на место, только после этого осознав, как нелепо это выглядело, но назад пути нет. Поэтому он продолжил сидеть дальше с невозмутимым каменным лицом, затылком подперев стену. Десять. Зоркий взор карих глаз выбрал своим объектом турникеты, не пропуская ни одного заходящего пассажира, в каждом ища знакомые черты. Вот, заходит небольшая компания молодых людей. Все тонкие, звенящие, хохочут, переговариваются. Цветочка нет. Еще парочка молодых студентов, что несут в руках вешалки с чехлами для одежды. Может, аниматоры. Или танцоры. Юнги заметил, что у девушки ярко выраженная выворотность ног – вышагивает непривычно, словно балерина на поклоне. Десять ноль две. Цветочка нет. Десять ноль пять. Очередной заходящий поток не несет в себе ярко-розовой шевелюры. Десять ноль восемь. Медленно перебирая ногами, юноша спускается по ступенькам, низко опустив голову. Подол его чехла для одежды страдальчески шкрябает по земле, а всё тот же милый хвостик на затылке вздрагивает от каждого шага. Цветочек проходит турникеты, всё так же изучая пол, спускается на перрон и только тут поднимает голову. Подъезжает поезд, но мальчишка не спешит зайти в вагон. Он устало бредет по вестибюлю, заглядывая за каждую колонну, но не меняется в лице ни разу. Юнги кажется, что его Цветочек отчаялся. Чимин и правда отчаялся. Первый день он несся на станцию вперёд всех. Он хотел объясниться перед незнакомцем, что вчера очень устал, и просто не заметил этот след от глазури. Это же не страшно, это же не делает его плохим или некрасивым. И вроде, не случилось ничего криминального, обычная глупость, нелепость. Но незнакомец не появился. И Паку вовсе не хотелось думать, что это из-за того, что Мятный Атлант решил, что Чимин – неряха, а сам то он вот какой… красивый. Но незнакомец не появился и на следующий день. Чимин носился по станции, вглядываясь в фигуры людей словно умалишенный. Тяжелее было в те дни, когда Чимин учился в первую смену – толпа буквально сносила его, сминала, мяла, перетирала между собой словно в жерновах, Чимин тратил по несколько часов в день, чтоб дождаться рандеву со своим незнакомым знакомым, но тот всё не приходил. Пак начал ругаться с Хосоком, который волновался за своего тонсена, но ничего не мог поделать, он даже не знал, где тот пропадает, пока не связался с их старостой, и тот не рассказал, что Чимина часто видят слоняющимся в метро. Хосок тогда очень разозлился от переживаний, приехал и силком увёз младшего домой, чтоб тот хотя бы поел и поспал. Домашнее задание в тот вечер хён делал за Чимина, пока тот беспокойно дремал в своей комнате, а утром вкратце пересказывал ему пройденную тему. Пак снова плакал, просил прощения и обещал, что больше никогда не будет так беспечно себя вести. Однако, вечером всё равно остался на станции до последнего поезда. Он подозревал, что Мятный Атлант больше не появится, но Чимин с детства был очень упрямым мальчишкой, который не мытьем так катаньем добивался своего, не смотря на внешнюю робость. Мама однажды сказала, что Чимин мёртвого уговорит, а живого сведет в могилу. Сам всего бояться будет, но то, чего хочет – получит. Но Чимин сдался. Он пообещал себе, что сегодня будет последний день, когда он будет ждать своего незнакомца в метро до последнего поезда. Он жутко вымотался и, раз уж за две недели его Атлант не появился, значит, им точно не судьба более встретиться. В конце концов, расписание у Чимина меняться не планируется, и он уповал на то, что, если молодой красивый мужчина сам захочет с ним встретиться – он вспомнит, в какие дни они виделись, и сам найдет с ним встречи.  Чимин надеялся, что Атлант о нём хотя бы вспомнит. Не знал, почему. Он тешил себя мыслью, что его незнакомец в баре с друзьями за стаканом пива хотя бы рассказывает шумной веселой компании про забавного неряшливого мальчишку с озорным хвостиком, что проехал несколько остановок в сеульском метро с шоколадной глазурью на лице. Если бы Чимин сидел с ними рядом, он бы очень смутился, щелкнул Атланта по носу и возмутился, зачем он рассказывает о Паке такие постыдные истории. Да, за эти дни он уже успел придумать, на сколько у Атланта горячая рука, если коснуться ее своими маленькими пальчиками. Как они ходят по вечерним улицам, сплетаясь ладошками, и как Чимин знакомит его с Хосоком. А потом Мятный Атлант знакомит его со своими друзьями. Идею о девушке или парне в жизни незнакомца Чимин вычеркнул на, кажется, пятый день. Даже если они и существуют в его жизни – в фантазиях Чимина им места нет, в фантазиях Чимина Мятный Атлант его и только его. Он его защищает. Он его обнимает и ему вытирает щеки после ужина. Ему. Ему. Ему! Пак опустился на лавочку, борясь с подкатывающим комом в горле. Как это глупо – четыре раза видеть человека, всего менее часа каждый день, а уже так ревновать его. Влюбиться в его заботу, в его строгость и отрешенность, в его толстовку и маленькие морщинки в уголках глаз, когда он улыбается. Он так очарователен, когда улыбается… Но на станции вновь отсутствуют яркие краски, кроме яркой шевелюры самого Чимина. Его Мятный Атлант снова не пришел. Юнги так и сидит у турникетов, наблюдая, как его Цветочек проходит весь перрон, пропуская свой поезд. Он мысленно просит его уехать и не рвать его сердце на кусочки, но проклятый моторчик работает еще быстрей, когда состав метро скрывается в тоннеле, а Цветочек – остается на лавочке в центре зала. Он всё еще ждет встречи с ним. Как и сам Юнги – очень рад его видеть. Очень счастлив. Да, наверно это чувство, когда в ногах ощущается белый шум – и есть счастье. Но Цветочек почти не поднимает головы, изучая свои кеды и то, как подол чехла для одежды смялся в причудливую гармошку по земле. Он уже не ищет. Он уже просто ждет. Дежурный по станции объявляет, что следующий поезд приедет через пять минут, и Юнги встает с места, убирая наушники. Он неторопливо идет в сторону центра вестибюля, он очень боится, и одновременно, очень хочет, чтоб мальчишка поднял свой взгляд и увидел его, потому что он сам не решится заговорить с ребёнком, которого, наверно, очень обидел или расстроил. Но Цветочек наверняка воспринимает объявление от дежурного как новую команду к поиску – он поднимает голову, смотрит сперва в другую сторону, встаёт, оглядывается, заглядывает за колонну за собой, словно ищет, не убежал ли от него кто-то очень важный. А потом крутит своей лебединой шеей в другую сторону и замирает. Юнги невольно оборачивается сам, потом понимает, как это глупо выглядит, и возвращает своё внимание к мальчишке. Так и стоит перед ним – руки в карманах джинсовки, накинутой нараспашку поверх обычной белой рубашки, а ноги отказываются двигаться. Он бы сорвался с места сейчас – прочь или к этому бутону, расцветающему на глазах посреди серого холодного интерьера станции, но даже очень удобные кеды и джинсы по способствуют его движениям. Юнги замирает, смирившись с тем, как напротив, метрах в десяти от него, его персональная Медуза Горгона превращает его в камень одним своим счастливым взглядом. И Юнги четко формулирует только одну мысль в своем каменеющем сознании: «Пожалуйста. Больше ни на кого так не смотри.» Чимин хочет разжать руки, выбросить этот дурацкий костюм в чехле и побежать на встречу. Широко раскинув объятья, прыгнуть на незнакомца и крепко обнять. Но это же будет совсем неприлично, вероятно, в больших городах так не поступают. Тут вообще всё… слишком строго. Громко не смейся, звонко не чавкай, широко не улыбайся. А Пак хочет. Он хочет сию секунду закричать, как он счастлив видеть своего Мятного Атланта. Но вместо этого он только трогательно шмыгает носом, сжимая губы в тонкую ниточку, пряча всю их пухлость в сдержанном зажиме, чтоб лицо не треснуло от улыбки. Обзор явно ухудшается, потому что из-за поднявшихся щёк его глаза почти закрылись, превращаясь с тонкие щёлочки – мама всегда умиляется с этой его особенности. А еще взор застилают эти глупые капельки слёз облегчения. Чимин делает несколько шагов вперед, но замирает, не решаясь сократить расстояние между ними еще больше. Он склоняет голову в сторону платформы и поворачивается боком, ожидая что Мятный Атлант встанет рядом. Юнги вспоминает о том, что надо бы вздохнуть, после того как Цветочек поворачивает в сторону пребывающего поезда. Он как псина плетётся следом, в этом безмолвном приглашении проводить мальчишку как обычно, и когда они оказываются в вагоне, вновь напротив друг друга, Юнги не знает, куда спрятать свой взгляд. Сперва он осматривает салон, вошедших с ними пассажиров, он недоволен тем, что кто-то сел рядом. Он недоволен тем, что вокруг вообще очень много людей, и все они могут истолковать неверно то, как Юнги хочет посмотреть на юношу напротив. Но Цветочка, кажется, эти тонкости вовсе не волнуют. Он всю их поездку улыбается от уха до уха, иногда лишь смущенно опуская ресницы. У него очень тонкая шея, красивая, лебединая, можно сказать. Линия от острого уголка нижней скулы до ключицы вырисована словно графитовым карандашом, а в улыбке линия подбородка становится совсем треугольной. И чёрт возьми, это теперь самая любимая фигура у Юнги. Цветочек крепко прижимает к себе чехол, сминая костюм в нём, и сидит так глубоко на сидении, что ступни полностью не встают на пол: он трогательно носочками кед стоит на поверхности, а Мин замечает невероятно изящный подъём стопы. Был бы здесь сейчас Сокджин, он бы уже треснул Юнги и сказал, что тот очень туп, раз решил отказаться от этой хрустальной фигурки, его бы в шкаф да под стекло, а не по ночам кататься в метро, да еще и ждать его, дурака Юнги, до последнего поезда. И Мин очень хочет попросить прощения. Только язык его словно застрял где-то очень глубоко, и вовсе не в горле, поэтому он лишь всю дорогу едет и смотрит на мальчишку напротив, который в ответ ослепляет его своим взором горящим, румяными яблочками щек и совершенно, непростительно трогательно пухлыми устами, которые Цветочек то прячет преступно в смущенном зажиме, то растягивает их, оголяя жемчужинки белоснежных зубов. Юнги пропал. Чимин утонул. В этом море мятного цвета – он видел картинки в интернете, где вода у мальдивских берегов тоже бывает такого оттенка. И он бы сейчас хотел оказаться на этом берегу вместе с его Мятным Атлантом. На любом берегу, если честно. Он бы и у лужи постоял за руку с ним, лишь бы вокруг не было никого, кто помешал бы им хотя бы узнать имя друг друга. Он даже жалеет, что сегодня не испачкался в глазури. Он бы хотел узнать, что тогда сказал ему Атлант, услышать, наконец, его голос. Но вместо этого он слышит только голос робота, который сообщает, что они подъезжают на его станцию. Чимин помнит, что его незнакомец никогда не выходит с ним, а значит, скорее всего ему дальше, и их свидание окончено. Но Пак все равно счастлив. Он так и не узнал его имени, он так и не решился заговорить, так и не познакомился. Но… до тех пор, пока он видит эти уголки губ, невольно приподнятые в полуулыбке – это всё неважно. Сейчас Чимин уверен, что согласился бы до конца жизни ездить вот так с этим незнакомцем, лишь бы тот больше никуда и никогда не пропадал. Поэтому, он позволяет себе лишь один жест – лёгкий кивок головой – перед тем как встать с места, заправляя в уши наушники и включая музыку. И загорается еще более ярким пламенем, когда мятная макушка неуверенно кланяется ему в ответ. Ну, вот, можно сказать, и познакомились. Чимин выпархивает из вагона метро и широкими шагами шагает на выход, словно незримые крылья несут его вперед. Он обычно не оборачивается, но настроение такое – Чимин хочет прокрутиться под музыку в наушниках вокруг себя, и он уже оборачивается, вытягивая чехол на руках словно танцует с партнером, и плевать, что люди решат, что он недружен с головой. Он – студент Колледжа искусств, он художник, он блаженный, он влюбленный – ему можно! Но Пак так и замирает на месте, когда за своей спиной, на довольно большом расстоянии, он видит Мятного Атланта, потирающего плечо. Юнги очень больно придавило закрывающимися дверьми, но даже эта боль не отрезвила его, когда он стоял и наблюдал, как его Цветочек несется по перрону, почти вытанцовывая вальс. Можно было догадаться, конечно, что подобный юноша не может учиться на экономиста или сварщика. Высокий подъем, костюм в чехле, как у тех девиц, такая утонченная изысканная внешность, и походка, на которую Юнги доселе даже не обращал внимания: немного подпрыгивающая, уверенная, с пятки сразу на всю стопу, выкручивая бёдра, осанка гордая и плечи вразлёт. И Юнги чувствует себя максимально неловко, оказавшись пойманным с поличным, словно постыдно наблюдал в замочную скважину за переодевающимися херувимами. Чимин смущён не меньше, но сейчас ему хочется смеяться. В его голову даже не закрадывается мысль, что его незнакомец и правда может быть маньяком. Нет. Он безгранично ему доверяет и, немного сбавив свой восторг, топает на улицу. Чимин даже не замечает, как при этом расправляет плечи и вышагивает гордо, слегка по-балетному выбрасывая голень в шаге. Он выходит в летнюю ночь и словно освещает собой путь себе же, вовсе не замечая ничего вокруг. А Юнги замечает. Он заметил еще некоторое время назад, когда какие-то маргиналы зашли примерно в середине их пути и очень громко обсуждали всех присутствующих. У Юнги нет права на ошибку, у него нет права допустить опасную ситуацию вокруг этого мальчишки. И он бы спокойно поехал дальше, если бы компания не вышла на одной станции с Цветочком. Он обещает себе ни во что не ввязываться, но проводить его до дома словно сторожевой пёс. В следующие пять минут он решает, что было бы неплохо спросить у него имя, так как судя по тому, что шумная компания шла за ними следом, капралу Первого отряда Подразделения специальных операций Мин Юнги, как минимум придется объясниться о том, что он сейчас будет защищать, а не нападать. Он слышит за своей спиной весьма похабные комментарии, он слышит, что они были первыми, он слышит, чтоб он проваливал и не мешался под ногами. Мин нагоняет мальчишку и, приобняв за плечи, тискает к себе на мгновение. Он смотрит в совершенно растерянные очи, улыбается как может спокойно и кивает вперед: - Не оборачивайся. Широкая ладонь скользит по спине Чимина, согрев на мгновение под тонкой футболкой. Мятный Атлант догоняет его и, обняв, что-то говорит. Чимин опять не слышит его – опять глупая музыка застилает его слух, но, кажется, ему говорят – идти вперед. Отлично, ему как раз туда и надо. Вперед. Ему же сказали идти вперед, так какого черта, пройдя насколько шагов, Пак оборачивается? Его Атлант отходит прочь, навстречу трём парням весьма неприятной наружности. Он на секунду коротко оборачивается и вновь прогоняет его жестом. Пак делает музыку погромче и продолжает свой путь. На дрожащих негнущихся ногах он идёт дальше по спящему району, как ему и сказал тот, кому он безгранично доверяет. Его шаг замедляется и под конец песни он и вовсе останавливается. Ему вообще было не в эту сторону, он должен был свернуть направо один куплет назад. Но ему сказали идти прямо, и он как человечек из Симс, шел бы так до момента, пока не упрется в стену, если б ноги и дальше слушались его. И он стоит так еще одну песню. И еще одну. Хорошо, что современные гении шоу-бизнеса пишут весьма короткие треки, отличающиеся от классической композиции раз в пять или десять по длительности. Чимин стоит так и третью песню, пока боковым зрением не замечает белоснежную рубашку рядом с собой. И синюю джинсовку. И мятную шевелюру. Его Атлант снова всех победил. А Чимин даже не сомневался. Не сомневался, но очень боялся. Однако, нелепо поворачивать сейчас назад, да и Пак не уверен, что хочет видеть то, что происходило за его спиной. Поэтому они сделают небольшой крюк. И Юнги идет за ним. Молча, верно следует по пятам. Они идут еще минут пятнадцать. Медленно, спокойно, никуда не спешат. Только когда они подходят к какому-то жилому кварталу, и Юнги замечает, что Цветочек направляется к подъезду, он сбавляет шаг, а потом и вовсе останавливается, отстав на добрых метров двадцать, решив, что он выполнил свою миссию. Он взглядом провожает юношу до двери и уже суёт руки в карманы, готовый возвращаться в метро, но писка домофона не раздается. Только быстрые приближающиеся шаги, почти бег. Мин только и успевает что поднять голову, как в полуметре от него оказывается очаровательное создание с огромными карими глазами, широко распахнутыми и забирающими всё его внимание. - Ты опасный?! – не очень широкие плечи поднимаются от чуть сбитого дыхания. Руки сжимают крепко ремень сумки через плечо, а чехол с одеждой находится на скамейке около подъезда. Юнги даже не сразу понимает суть вопроса, на столько он поражен мягким голосом его Цветочка. Голос ему очень подходит, но Мин всё еще смущен внезапным вопросом, поэтому, немного погодя, лишь отрицательно мотает головой. - Ты сделал им больно?! – Вот это поворот. Мин отрицательно покачал головой белее уверенно. Знал бы Цветочек, что они хотели увести у него его телефон и, возможно, скромное или не очень содержимое кошелька, он бы не переживал так об их здоровье. Но Юнги и правда всего лишь поговорил с ними. Память еще не совсем подтёрлась и вытравила из головы язык улиц. Жаргон и манера подачи своей мысли были знакомы Юнги со школьной скамьи лучше, чем родной язык да плавные речи из книг писателей, чьими книгами был забит шкаф Намджуна. Один из маргиналов замахнулся первым, но Юнги перехватил его руку и, вывернув запястье в приеме, случайно оголил запястье нападающего. Татуировка в виде черного дворового кота - эту банду он знал. Он был в ней, из неё ушел дальше по "карьерной лестнице", а потом его и повязали шесть лет назад. Банду Котов он не сдал ни при каких условиях, для всех них он сгинул в неизвестность, так и оставшись славным парнем Мин Юнги, бесславно павшим под гнётом правосудия. Удивительное стечение обстоятельств, Юнги даже не представлял, что мягкие кошачьи лапы разрослись на столько далеко от его старого района, что даже на другом конце Сеула трусливые шестёрки могут позволить себе напасть на слабого мальчишку, отобрав у него последнее. Юнги себе такого не позволял - он обносил только богатых. Мин назвал поименно главаря, его женщину, его правую руку. И своё имя. Он почему-то верил, что о нём, как о самом безбашенном всё еще слагали легенды, и не прогадал. Он заявил, что живёт в этом районе, и никого, а особенно, никого слабого и беззащитного, тронуть не позволит. А иначе, если банда Котов всё еще находится на юго-западе Сеула, и Юнги даже назвал точное место базы, он не оставит живого места ни от штаба, ни от каждого из участников. Блефовал. А может, и нет. Юнги был уверен на 99,99 процентов, что его отряд его поддержит. Передать властям Котов было бы неплохим подспорьем, но Юнги с уважением и даже некой благодарностью относился к своему первому дому. Он был по ту сторону, он знает, что этот путь – не привилегия. К слову, свою, на половину сведённую татуировку на левом плече он тоже продемонстрировал. Пришлось, конечно, весьма неловко распахивать рубашку до середины и стягивать ее на спине, но это лучше, чем ввязываться в драку и привлекать к себе излишнее внимание. Мин был уверен, что трёх бандитов после сотрясения просто не раскидает, но шёл ва-банк только ради Цветочка. - Пак Чимин, - Цветочек протянул руку и замер. Юнги замер в ответ, лишь вопросительно вскинув брови, даже, кажется, не поняв, они играют в имена, или, всё же, наконец, знакомятся. - Пак Чимин, - повторил мальчишка, тряхнув рукой, привлекая к ней внимание, - боже, пожми её уже, я чувствую себя очень неловко… Юнги списывает всё на травму, полученную пару недель назад. Его немного контузило, видимо, иных объяснений почему же он так нещадно тормозит, у него не оказалось. Он заслушивался голосом своего Цветочка. Возможно, тот сейчас говорил что-то неприятное, но длинная фраза этим голосом словно горный ручеек лилась в уши Юнги, теряя смысл после «боже». Но по наитию Мин вытаскивает руку из кармана и несильно сжимает мягкую маленькую ладонь. - Мин Юнги, - фамилия тонет в пересохшем горле, но имя звучит достаточно твердо. Чимин был прав. От этого голоса он забылся, он укутался в него словно в тёплое домашнее одеяло в гостях у бабушки. Он никогда таких не слышал и не хотел бы, чтоб кто-то ещё обладал таким же голосом как Мин Юнги, его Мятный Атлант. Чимин хотел бы сейчас обнять ладошкой его горло и прочувствовать, как то вибрирует каждый раз, когда молодой мужчина говорит, но это было бы совсем уж неприемлемо. Они не могут расцепить рук, так и смотря в глаза друг друга. Но вот. Теперь у Цветочка есть имя, и это имя клеймом запечатлелось Юнги под рёбрами. - Я завтра снова заканчиваю поздно. Ты проводишь меня, хён? – Чимин совершенно не думает, что говорит. Эти смелые слова сами срываются с его уст, а на трепещущих ресницах он готов взлететь в ночное небо. Но Мятный Атлант, а точнее, Мин Юнги кивает, хоть и всё ещё заторможено. - Ты будешь голодный? – заботливо уточняет он. Теперь Чимин кивает, а его щёки вновь грозятся лопнуть от улыбки. - Булка с шоколадной глазурью? – уточняет Юнги. Его губы не растягиваются в улыбке, но взгляд, как надеялся Мин, был преисполнен искорками смешинок. И он верил, что этой выразительности достаточно, чтоб Чимин увидел ее. - Булка с шоколадной глазурью… - подтвердил мальчишка, спрятав свои очаровательные глаза за широкой улыбкой. Они стоят так еще несколько бесконечных мгновений. - А наушники у тебя – говно, хён. Я слышал каждый твой трек, - врёт Пак, не каждый. Только три. Когда они были совсем-совсем близко, - я подарю тебе новые. На Чусок. Юнги замирает. Этот Цветочек еще и дерзкий. Шипы показывает, колючками крутит, а нежными лепестками всё ещё ласкает по руке. И, раз уж на Чусок… значит, Цветочек тоже хочет попробовать. С ним, с Юнги. Хотя бы до Чусока. Хотя бы попробовать. Тёплая тонкая ладошка выскальзывает из захвата, что с каждым мгновением становится всё крепче. Юнги видит всё пятнами, у него, кажется, поднялось давление, внутри что-то взорвалось. Он как вкопанный стоит и смотрит в спину в лёгкой футболке, что удаляется от него, сверкая пятками и голыми лодыжками, выглядывающими из-под закатанных на модный манер джинс. Цветочек по имени Пак Чимин спешно скрывается в подъезде, а через секунду по-ребячески выглядывает и забирает с лавки забытый чехол с костюмом. Он машет Юнги своим лепесточком на прощание и вновь скрывается за тяжелой дверью. Рассеянный. Юнги не знает, что, пока он крутится на месте от смущения, не зная, куда себя день, за ним наблюдают любопытные глазёнки со второго этажа лестничного пролета. Он стоит еще некоторое время, спрятав руку, хранящую чужое тепло, в карман джинсовки, потом разворачивается и на негнущихся ногах неторопливо идет в сторону метро. Может быть, он прогуляется пешком все оставшиеся несколько остановок. Может быть, вызовет такси. Это уже тонкости. Главное, что у его Цветочка появилось имя. Пак Чимин.