Сигналы из туннеля дальнего космоса

Ardor [ahr-der], существительное; большая теплота чувств; пылкость; страсть.

***

— Я забыл упомянуть, что алкоголь, хотя и опьяняет, но не может заставить чувствовать меня пьяным. Эти слова витают в воздухе, как и запах его одеколона, и совершенно не дают тебе покоя. На твоём лбу всё ещё сохраняется ощущение тепла от его мягких губ, прижавшихся несколько мгновений назад, а лунный свет проникает через открытые шторы, украшающие стеклянное окно с видом на спящий город. Ваше с ним тихое дыхание сливается воедино, и его поцелуй должен был быть невинным, но вместо этого он вытаскивает из глубины на поверхность то самое чувство, которое заставляет тебя остро воспринимать его запах, хрипоту его голоса и каждое его движение. Мысли о сне теперь где-то далеко, их заменяет нечто, что заставляет твои щёки наливаться румянцем не хуже чем от алкоголя. Приподнявшись, ты внимательно вглядываешься в лицо Зейна. Его губы слегка изогнуты, улыбка такая, словно он задумал какую-то шалость, о которой ты не подозреваешь. Он предпочитает дразнить самыми тонкими и изощрёнными способами, подначивая и провоцируя тебя, а затем притворяясь невиновным. Большинство людей устали бы от такого отношения. Но ты — не большинство. Ты — ненасытна, и Зейн всегда заставляет тебя желать большего. И прямо сейчас ты как раз желаешь большего. — Зейн, — говоришь ты, поглаживая пальцами его галстук. В твоём голосе слышатся слабые нотки и ощущается слабый намёк на то, чего ты так хочешь и в чём так нуждаешься. Он смотрит на тебя из-под полуприкрытых век, опираясь на руку, его взгляд напряжён и тяжёл. Ты едва не съеживаешься от интенсивности этого взгляда, и он, словно почувствовав это, берёт тебя за подбородок, заставляя посмотреть на него. Ты вновь произносишь его имя, но на этот раз мягче. — В чём дело? — спрашивает он. Его губы так близко, что ты чувствуешь его тёплое дыхание, распространяющееся по твоему лицу. Это заставляет тебя облизывать свои собственные губы и смиренно сглатывать. — Скажи прямо. — Я… — ты на мгновение замираешь, а затем придвигаешься ближе, руками обнимая его за шею. — Я хочу тебя. — Для чего именно? — Зейн, — почти хнычешь ты. Да, пьяная дымка всё ещё витает над тобой, но этого всё ещё недостаточно, чтобы заставить тебя сказать то, что, по твоему мнению, он вынуждает тебя сказать. Поэтому ты просто повторяешь свои предыдущие слова, в этот раз подчёркивая в голосе всю свою потребность, и снова дёргаешь его за галстук. А для пущей убедительности ты сначала забираешься к нему на колени — чему он совершенно не препятствует — а затем прижимаешься к нему всем телом. — Я хочу тебя. Его взгляд перемещается на твои губы. — Хм, а ты уверена, что находишься в подходящем состоянии, чтобы просить об этом? Его вопрос раздражает, это словно лить воду на огонь, который только начинает тлеть. В то время, как ты видишь или, даже скорее, чувствуешь, как сильно он сам этого хочет. Однако он не желает тобой вот так воспользоваться. Самое забавное, что именно этого ты от него и ждёшь. Ты ждёшь, чтобы он сделал с тобой всё то, о чем ты так долго фантазировала, а алкоголь в твоих венах заставляет всё это бурлить, снимая запреты и исключая «разумный» выбор, который, по твоему мнению, ты должна сделать. В этот момент ты чувствуешь себя смелой, даже безрассудной, и тебе хочется, чтобы этот мужчина пошёл с тобой по той же дороге. К чёрту рамки, к чёрту «правильное» поведение. — Ты хочешь заставить меня умолять? — спрашиваешь ты, наполовину в шутку. И его ответный взгляд заставляет тебя вздрогнуть. На мгновение ты почти жалеешь о том, что пыталась раздуть из мухи слона, но эта мысль быстро растворяется, когда его пальцы начинают рассеянно блуждать по твоему бедру и играть с подолом платья. И нет, ты не пропускаешь из виду, как он хмурит брови и издаёт тихий, почти неслышный стон при этой мысли. — Я мог бы… — произносит он, и это звучит так же опасно, как оно и есть на самом деле, его голос напоминает низкий рокот, который вибрирует до самых глубин души. — Пожалуйста, — соглашаешься ты с этим невысказанным требованием. И это незамедлительно вызывает ответную реакцию. Медленно, словно у него есть всё время в этом мире, руки Зейна касаются твоих щёк, а его губы наконец целуют твои. Они такие мягкие, манящие, ты проводишь по ним языком, а затем исследуешь его рот. От недостатка воздуха и переизбытка напитка, которым тебя угостил бармен, комната начинает кружиться, но тебе всё равно — ты слишком увлечена вкусом Зейна и тем, как он стонет в твой рот, когда ты покусываешь его губы. Если бы его рот не был занят твоим, он мог бы назвать тебя жадной: одной рукой ты цепляешься за его галстук, а другой обхватываешь шею, чтобы не дать ему возможности отстраниться. А ты, в свою очередь, могла бы назвать его лицемером, поскольку его руки шарят по всему твоему телу от груди до ягодиц, как будто он не может решить, где тебя будет лучше и приятнее ощутить. Затем, словно вы оба вдруг вспомнили, что всё еще находитесь на диване, Зейн подхватывает тебя на руки и несёт в спальню, ни на секунду не отрываясь от твоего рта. Части одежды разбрасываются по дороге то тут, то там, словно след из хлебных крошек, указывающий на то, куда идёт эта ночь и чем она закончится. Он прикусывает твою губу — изящество, которое обычно присуще Зейну, исчезает, как исчезает рубашка с его широких плеч. Эта грубость проглядывает за тщательно созданной маской, которую он надевает, когда сжимает тебя за ягодицу сильнее, чем намеревается. Его действия возбуждают тебя до предела, а скольжение между бёдер мнёт его штанину, о которую ты сейчас трёшься, чтобы унять пульсирующую боль. Ты даже не помнишь, когда и как он снял с тебя платье, как вдруг ты оказываешься прижатой лицом к кровати, а твои ладони — придавлены к матрасу. Тёплые губы скользят по твоему позвоночнику, пока из них не вырывается стон удовлетворения, когда он стягивает с твоих ног тонкую ткань стрингов. — Ты стала такой влажной для меня… — воркует он тебе на ухо, слегка покусывая мочку, пока его руки массируют твою грудь, пощипывая и перекатывая соски между гладкими подушечками пальцев. — Всегда, — хрипишь ты, прижимаясь спиной к его груди. Прежде чем ты успеваешь повернуться к нему лицом, ты снова оказываешься прижатой лицом к кровати, а твои руки оказываются придавлены к простыням, заставляя тебя издать писк удивления. — Они останутся здесь, — говорит он, обдавая тёплым дыханием внешний край твоего уха. Из твоего рта вырывается хныканье, и ты оглядываешься на него через плечо, бросая вызов этому приказу, потому что, чёрт возьми, как он может ожидать, что ты не захочешь прикоснуться к нему? Тебя встречает пронзительный взгляд, и твоя кожа на руках покрывается мурашками, но не от прохлады в комнате. — Советую тебе быть послушной, или мне следует показать тебе, как хирурги завязывают узлы? — Если это твоя попытка усмирить меня, то ты терпишь фиаско, — жалуешься ты, но в конце концов подчиняешься его требованиям, возвращая руки на прежнее место. — Хорошая девочка, — говорит он, целуя ложбинку между твоими лопатками. Однако похвала не помогает утихомирить разгорающийся внутри тебя огонь, и тебе приходится активно напоминать себе, что нужно оставаться неподвижной и не толкаться бёдрами ему навстречу. Ты вздрагиваешь, когда его язык делает несколько влажных движений и останавливается на выступе твоих бедёр. Его обнажённая грудь трётся о твою спину, брюки шуршат по ногам, а проворные пальцы лёгко раздвигают тебя, точными движениями совершая круги на твоём клиторе, доводя тебя до исступления. Он дразнит тебя так какое-то время, прежде чем медленно погрузить в тебя сначала один палец, проверяя несколькими движениями, насколько ты напряжена, а затем ещё один, начиная неторопливо двигать ими. Ты чувствуешь, как сжимаешься, стараясь удержать их внутри как можно дольше, и слышишь, как его дыхание сбивается, когда он заставляет тебя раскрыться. Его пальцы намного больше, намного длиннее, чем твои собственные, и они погружаются намного глубже, чем ты когда-либо сможешь добраться сама. — Боже, ты такая тугая, — шепчет он в благоговении, пока его пальцы скручиваются и вращаются внутри тебя всё быстрее, а свободная рука стимулирует сосок на твоей груди. Если бы ты могла что-то сказать, ты бы сказала, но ты слишком занята тем, что раскачиваешься на этих длинных пальцах, выкрикивая его имя вместо слов. Костяшки рук болят от того, с какой силой ты цепляешься в простыни, а твои бёдра неистово выгибаются, насаживаясь на его пальцы в поисках кульминации. И он милостиво подводит тебя к краю, но не настолько, чтобы ты упала за него, постепенно замедляя своё погружение. Не подчиняясь и не собираясь мириться с этим, ты отталкиваешься бёдрами, и из твоих губ вырывается разочарованный стон, когда он полностью останавливается. — Пожалуйста, — просишь ты, прекрасно помня, как ему нравится твой умоляющий голос. Мучительно медленно он вынимает пальцы, и влажная дорожка тянется вверх по изгибу твоего бедра. — Что «пожалуйста»? — его голос, словно шёлк, струится по позвоночнику, заставляя ноги дрожать, и ты осознаёшь, что капаешь прямо на его простыни. Если бы ты только могла видеть, с каким восторгом он смотрит на твоё тело, умоляющее о том, чего не могут произнести твои непокорные губы. — Ты мне нужен, — решаешь сказать ты вместо всего прочего. К счастью, на этот раз он не просит тебя уточнить, потому что ты немного опасаешься, что могла бы наговорить гадостей, если бы он действительно заставил тебя снова умолять. Его ответ — короткий поцелуй в челюсть, после которого он отстраняется. Раздаётся звук расстёгивающейся молнии и шорох одежды, прежде чем матрас проседает под ещё одним весом, а крепкие руки берут тебя за бёдра, увлекая твоё тело к середине кровати. — Зейн, — хнычешь ты, отталкиваясь и прикусывая губу. — Тише, разве я никогда не давал тебе того, что ты хочешь? — он дышит, оставляя лёгкий поцелуй на твоей челюсти. Его низкий голос диктует тебе подчиняться, и ты слегка выгибаешь спину, когда его рука ласкает твою шею, а большой палец проводит по линии челюсти. И ты покоряешься ему, потому что не хочешь быть нигде, кроме как под ним, вот так, и ты прекрасно осознаёшь, что последует дальше. Сколько бы он ни дразнил тебя сегодня, он ни в чём тебе не отказывал, и не собирался начинать сейчас. Крепкая хватка слегка оттягивает тебя назад, и Зейн трётся членом о половые губы между твоими бёдрами, собирая влагу по всей длине. Головка то тут, то там ударяется о маленький бугорок, посылая ударную волну по позвоночнику, и ты вздрагиваешь, пытаясь перестать шевелиться. Затем он прижимается к твоему входу, продвигаясь всё дальше, медленно погружаясь в твои складки, позволяя тебе привыкнуть к его обхвату. Сначала темп мучительно медленный, глубокие толчки заставляют тебя задыхаться, повторяя его тяжёлое неровное дыхание в перерывах между негромким бормотанием, когда он спрашивает тебя, этого ли ты хотела — возможно, все эти поддразнивания действовали и на него тоже… Простыни сжимаются в кулаках, и ты громко стонешь, сопротивляясь нарастающей силе и твёрдым толчкам. Затем рука хватает тебя за волосы и опускает тебя на кровать таким образом, что твоё тело почти сгибается пополам. У тебя перехватывает дыхание, и ты рефлекторно приподнимаешься на предплечьях, когда руки Зейна подстраивают твои бёдра под себя, а твоя спина выгибается дугой, прежде чем он возобновляет свои движения — только на этот раз он вбивает тебя в матрас, бешено толкаясь бёдрами. Твои вздохи переходят во всхлипывания, и ты отворачиваешь голову в сторону, чтобы не утонуть в простынях. Стоны отражаются от стен, смешиваясь с влажными шлепками его кожи о твою, превращаясь в какофонию звуков, от которых ты краснеешь от смущения. — Умница, продолжай стонать для меня. Именно. Вот. Так… — мурлычет он, и каждое слово сопровождается особенно сильным толчком. Ты чувствуешь себя маленькой по сравнению с ним, большие пальцы вдавливаются в твою спину, а его фигура выгибается над твоей, удерживая тебя под натиском его бёдер. Без предупреждения оргазм настигает тебя с такой силой, что ты замираешь и беспомощно дрожишь под Зейном. Виновник, пробудивший его, двигает бёдрами тебе навстречу, издавая стон удовольствия и, возможно, даже гордости, пока ты бьёшься в судорогах, рассекая каждую волну, прокатывающуюся по твоему телу. Ты даже можешь поклясться, что на минуту твоё зрение отключается, а в ушах стоит белый шум, прежде чем реальность снова медленно начинает наступать. Чего нельзя сказать о передышке, которой, судя по всему, не будет. Зейну не нужно ждать, пока оргазм утихнет, чтобы подтянуть твоё тело к себе, заставляя тебя снова принять каждый дюйм его тела, что ты и делаешь, несмотря на протестующие хныканья от перевозбуждения. — Подожди, Зейн… Стой! — ты заикаешься, твоя рука скользит по его потной коже, когда ты пытаешься оттолкнуть его. — Я больше не могу! Что-то шепча тебе на ухо, от чего ты становишься ещё больше влажной, Зейн хватает тебя за запястье и тянет руку к своей шее. — Нет, можешь. Ещё немного — не отталкивай меня, я уже близко, — стонет он, отчаянно напрягая голос, который всё равно слегка дрогнул. Рука снова оказывается на твоём горле — недосточно, чтобы перекрыть воздух, но всё равно крепко и ощутимо, а другая проскальзывает между ног к пучку нервов, посылающих электрические разряды по твоему телу. Не задумываясь, ты хватаешь его за волосы, дёргая корни его прядей, принимая всё глубже эту вторгающуюся плоть, которая вырывает из твоего рта ещё один крик, который Зейн проглатывает в отчаянном поцелуе. Его соседи, должно быть, думают, что он убивает тебя, судя по тому, какие звуки ты издаёшь. Ты сомневаешься, что ему в принципе есть до этого дело, и не беспокоишься об этом, пока он вбивается в тебя со всей силой, заставляя кожу пылать от силы каждого толчка. Хотя он старается скрыть это, ты определенно слышишь низкое хриплое ругательство, тихое «блядь», когда он наклоняется прямо к тому месту, которое заставляет тебя сжиматься так сильно, что он уже не может сдержать темп. Поэтому он слегка замирает, и ты фиксируешь руку на его бедре, впиваясь ногтями, чтобы удержаться на месте. Твои ноги как желе, и ты смутно осознаешь, что, несмотря на то, что ты превращаешься в лепешку в его руках, в животе у тебя нарастает напряжение, которое скапливается в центре между ног. Не важно, считаешь ли ты себя слишком чувствительной для кульминации, ведь он всё равно собирался заставить тебя снова кончить. Между поцелуями, смазанными слюной, пальцами, нажимающими быстрыми кругами на этот маленький узелок, и пульсацией его члена внутри тебя, твой оргазм снова омывает тебя с головой — с хриплым стоном он вынимает себя из твоего тела, как будто оно принадлежит ему. Ты говоришь ему, как тебе это нравится, как ты любишь его, — слова льются из твоего рта словно в бреду, и в этот момент он стонет так эйфорически красиво, бёдра дрожат, а затем он полностью замирает, заставляя себя войти так глубоко, как только может. Повалившись вперёд, Зейн упирается ладонью в кровать, а другой хватается за твоё бедро. И он не вытаскивает себя, провоцируя тепло расцветать в твоём животе с каждой его пульсацией, пока жидкость стекает по твоим бёдрам. Его руки обвиваются вокруг твоей талии, притягивая тебя ближе к себе, когда он опускается на кровать позади тебя на бок, прижимаясь к твоей шее и не обращая внимания на то, что вы оба потные с головы до ног. — Как ты себя чувствуешь? — мягкие поцелуи бабочками порхают на твоём затылке, пока он говорит сквозь тяжелое дыхание. — Удовлетворена? Ты облизываешь пересохшие губы, пытаясь взять под контроль своё дыхание, вздыхая от удовлетворения на грани того, чтобы провалиться в сон. — Удивительно, чудесно… как будто я могу летать, если захочу, — говоришь ты. — Для подобного вообще существует какое-то определение? Зейн хмыкает, но не отрывает губ от твоей кожи. — Ты говоришь о посткоитальном наслаждении, — говорит он без обиняков, касаясь губами твоего затылка. — Такие химические вещества, как окситоцин, — быстрый поцелуй, — пролактин, — жало любовного укуса на твоей коже, — ГАМК и эндорфины высвобождаются, сигнализируя телу и разуму о необходимости расслабиться после секса. Надо отдать должное Зейну — он превратил момент чистого блаженства в какую-то научную лекцию. — Ты не мог сказать что-нибудь более романтичное? — хмыкаешь ты, закатывая глаза. Как будто он видит, что ты надулась, Зейн испускает короткий вздох, похожий на смех, который он не хотел издавать. — У тебя было на уме что-то конкретное, что ты бы хотела от меня услышать? Твои щёки заливает жар, так как ты хотела и ожидала, что он скажет хотя бы что-то искреннее. Ты прищёлкиваешь языком. — Ты всегда меня дразнишь. Зейн тихо вздыхает и на мгновение замолкает. Ты почти думаешь, что он заснул, пока он не говорит снова. — Я дразню тебя, — начинает он, — потому что мне нравятся твои реакции. То, как ты морщишь брови, когда злишься, как твои щёки окрашиваются в самый очаровательный розовый цвет, когда ты смущаешься, и то, как ты произносишь моё имя, делает со мной то, что я не могу описать. Наступает пауза, когда одна из его рук проводит по твоему бедру, прослеживая его изгиб. Если бы ты могла повернуться, то увидела бы, что его уши окрашены в светло-розовый цвет; вместо этого ты ощущаешь лёгкое биение его сердца, когда его грудь прижимается к твоей спине. — Мне нравится всё это, и даже больше… Вот почему я так дразню тебя, потому что эти реакции доставляют мне удовольствие, которого я вряд ли найду где-нибудь ещё, да и не хочу. Тебе приходится зарыться лицом в ладони, чтобы не показать своего смущения, но ты уверена, что он всё равно чувствует это по жару, исходящему от твоей шеи, но жалеет тебя, раз ничего не говорит по этому поводу. Спустя ещё минуту ты находишь в себе силы для ответа. — Думаю, завтра мне нужно будет взять больничный. — В таком случае, — начинает он хриплым тоном, — я знаю врача, к которому ты можешь записаться на тщательный осмотр. За этим заявлением следует движение его бёдер, и ты осознаёшь, что он всё ещё находится внутри тебя.