и если есть порох

Тихиро никогда не пьет. Ему противно от одной мысли об алкоголе, и потому редкие вечера, когда Сибу тянет к бутылке, он не понимает, пусть и принимает его привычку как должное. В конце концов, это случается редко, и это способ Сибы бороться с неприятными воспоминаниями. Как Тихиро вообще может осуждать такое? Он сам окунается в море крови лишь чтобы не думать, и потому в такие дни он молча слушает весь пьяный треп, что слышит, не отвечая ничего — потому что чаще всего это монолог в никуда. После такого Сиба потом извиняется, но Тихиро не понимает зачем. В этом нет ничего плохого. В конце концов, единственное, что не нравится Тихиро в такие моменты — это запах алкоголя, а разговоры… Порой они помогают быть немного более искренним, ведь он знает, что Сибу тоже терзают сомнения, и осознание, что это нормально, помогает Тихиро немного успокоить бушующую на душе бурю. Но одним вечером ему вдруг хочется забыться. Тихиро находит в холодильнике банку пива и забирается на крышу, откуда открывается замечательный вид на звездное безлунное небо и город вдали, сверкающий, будто золото. Красиво. Но, к сожалению, побыть наедине с мыслями ему не удается, ведь совсем рядом он обнаруживает человека, с которым уже некоторое время в тайне ведет дела. Сиба об этом не подозревает… наверное, но если знает, то не говорит ничего. А Тихиро просто нужен человек, который обладает широкими связями и познаниями, и что способен поступать еще более жестоко, чем он сам может себе позволить. Все — ради цели. Ради возвращения наследия отца. Ему очень везет, что Содзе в нем заинтересован. Будто бы его странная одержимость отцом перекидывается и на самого Тихиро, и теперь он следует по пятам, будто тень. Смешно: он ведь отказывается узнавать, каким отец был на самом деле, но вот с Тихиро так не выйдет, ведь они знакомы лично. Может, все дело в том, что они оба меняют в себе что-то в последнем сражении. Когда Тихиро опускается рядом, Содзе даже не поворачивается в его сторону. Он лежит, закинув руку за голову, и кажется, будто бы он дремлет, хотя Тихиро видит, что это не так: ресницы подрагивают, он замирает и затаивает дыхание. Чего-то ждет, значит. Но Тихиро не знает, хочет ли он подыгрывать этому странному настроению, потому он просто открывает банку, и ее шипение отвлекает Содзе от странной игры. Он смотрит на банку с отсутствующим выражением, потом поднимает взгляд на Тихиро и чуть щурит глаза. — А я думал, тебе еще нельзя. — Убивать людей тоже незаконно, — парирует Тихиро. — Почему-то это тебя не беспокоит. — Я просто заметил. Говорить не хочется, и это настроение Содзе крайне тонко чувствует, замолкая. Порой его трудно заткнуть, но, стоит им узнать друг друга немного ближе, тот прекращает свое доебистое настроение, когда Тихиро не хочется ничего слышать, и, честно, за это его хочется даже поблагодарить. Иногда хочется просто помолчать, побыть наедине со своими переживаниями. В обычной обстановке это сделать сложно: Сиба и Шаль искренне за него переживают, как и Хинао, Хакури тоже постоянно спрашивает… Это приятно, ведь так они показывают заботу, но иногда Тихиро просто хочется повариться в собственной злости. Порой это помогает очистить мысли: ненависть к себе, к другим, ко всему миру. Рядом с Содзе Тихиро может не сдерживать ярость, потому что это плохая эмоция — он может дать ей волю, зная, что его никто не осудит. Он отпивает немного из банки и морщится. Какая же дрянь. И как Сиба может это пить? Снизу доносится смешок со стороны Содзе. — Не умеешь ты пить. — Как ты любишь эту гадость… Она же горькая. Разве тебе не нравится сладкое? — Нравится, — не отрицает Содзе, садясь рядом. — Но я редко пью пиво. Мне больше по душе сакэ, угадаешь, почему? — Оно слаще. — Бинго. Может, тебе тоже бы понравилось. — Я уже говорил… — … что не любишь сладкое, верно, — Содзе зевает, явно не впечатленный. — Может, тебе просто не попадалось хорошей сладости. Твой опекун тебе их вообще покупает?.. У меня ощущение, что ты с ним живешь на диете из сухпайка. — Я ему готовлю. — Тихиро, забей этого мужика, переезжай ко мне. Я буду просто счастлив, если кто-то будет готовить мне завтрак! Тихиро хмурится от этой дурацкой шутки, но ничего не произносит, потому что таков Содзе — только и делает, что глупо шутит, он вечно несерьезен… Всегда издевается. Но это становится привычным, почти маленьким островком спокойствия в бешеном водовороте жизни, и порой Тихиро размышляет о том, как легко переступает через собственные моральные принципы, готовый работать с таким человеком. Но он уже не чувствует угрызений совести, ничего — лишь желание закрыть глаза на все. Скорей бы все это закончилось. Тогда он наконец сможет… Каждый раз, когда эта мысль мелькает в голове у Тихиро, он ее обрывает, будто бы опасаясь чего-то. Содзе с легким любопытством заглядывает ему в глаза, затем фыркает. Он бережно забирает банку пива у Тихиро из рук и залпом допивает ее, и все, что Тихиро может — наблюдать за тем, как ходит его кадык с каждым новым глотком. Но на этом Содзе не заканчивает, он наклоняется вперед и подцепляет пальцем подбородок Тихиро, следом за чем на выдохе шепчет: — Сейчас я покажу, как можно сделать эту гадость слаще. Наверное, он опять есть что-то сладкое перед тем, как идет сюда, потому что на языке больше ощущается приторный сахарный вкус слюны, чем пиво; но смесь горького и сладкого и правда делает палитру вкусов чуть более приемлемой для Тихиро. Он не шевелится, когда Содзе целует его, радуясь, что в этот раз обходится без слишком долгих поцелуев с языком. Признаться, ощущения неприятные. Странно, что во всех фильмах, которые так любит смотреть Хинао, это считается чуть ли не священным. Содзе отстраняется назад и с угрожающим лукавством смотрит Тихиро в глаза. — Ну как? — Могло быть и лучше, — честно признается тот, после чего вздыхает. — Полагаю, алкоголь это все же не мое. Может, и правда попробовать закурить, чтобы разгрузить нервы. — Откуда это все? — Содзе смеется, вновь опускаясь на крышу спиной. — Поверь, единственное, что ты получишь от сигарет — это ломку до следующей, будешь весь чесаться и дергаться. Тем более испортишь себе дыхалку. А если успокоить нервы, то лучше приняться за что-то потяжелее, только вот это еще более незаконно. Вот тогда… может быть. А сигареты — так, фигня. Может и правда. Хотя у Тихиро нет поводов не верить Содзе, тот-то точно пьет и курит. Пару минут он просто сидит молча, слыша, как рядом мычат мотив мелодии, будто бы финал девятой симфонии, и в ночной темноте эта сцена кажется сюрреалистичной. Раньше они с отцом часто говорили, смотря на звезды, и это было отличное время. Теперь же… не осталось ничего. Тяжело признаться Сибе в том, что хочется чего-то подобного, неловко. Шаль — слишком маленькая, а с Хинао или Хакури они еще не настолько близки. И вот, ирония, остается лишь один единственный человек, которому просто наплевать. Иногда равнодушие — это именно то, что нужно. Тихиро наблюдает за тем, как Содзе сминает банку в руках и швыряет ее куда-то вниз с крыши, после чего хмурится. — Не мусори. — В пизду!.. Моя крыша, что хочу, то и делаю. Еще бы он послушал Тихиро. В какой-то момент он устает сидеть прямо и ложится, кладя голову Содзе на живот, в ответ на что слышит возмущенное ворчание: — Мало того, что вынудил меня работать на себя, так еще и меня в качестве подушки использует. Вообще совесть потерял. — Для подушки ты слишком много болтаешь, — фыркает Тихиро, устраиваясь поудобней. — Мягко, — он опускает руку и слегка давит на торс. — Интересно. Что, теряешь форму? — Я тебя сейчас выпну с крыши, и тогда поговорим, уродец. Неожиданно, Тихиро чувствует злобное удовлетворение, но ничего не произносит, хотя в голове проносится мысль, что на следующую резню стоит позвать Содзе, а то чего ржавеет в одиночестве. Он просто опускает голову и некоторое время молчит, чувствуя пальцы в своих волосах, и это такой забытый жест, что он невольно задерживает дыхание, наслаждаясь каждой секундой прикосновения. О таком не попросишь никого, слишком глупо. Но здесь и сейчас… он может забыть обо всем и вести себя странно и неправильно. Когда пальцы Содзе касаются шрама на виске, Тихиро вдруг произносит: — Я устал. — От чего? — Всего. От погони за клинками, от убийств, от преследования «Камунаби»… Просто все надоело. Он слышит мягкий смешок от Содзе. — Неудивительно, с учетом, что ты три года только об этом и думаешь. — Но я даже не могу никому в этом признаться. — Ну, ты же признаешься мне. — Если я скажу это кому-нибудь другому, они тут же начнут уговаривать меня сделать перерыв. Скажут отдохнуть, это все… Но если я прекращу даже на секунду, то уже не смогу вернуться. Но ты? Я знаю, что ты так не скажешь. Просто посмеешься надо мной или назовешь слабаком. — Я может и поржу над тем, что ты сиськи мнешь, но слабаком-то мне зачем тебя называть? — Разве это не слабость? — в лоб спрашивает его Тихиро, поднимая взгляд. — Сомневаться по пути? Содзе странно смотрит на его некоторое время, потом кривит рот и с легкомысленным видом пожимает плечами. — Я всегда говорю, что если избрал путь, то иди им до конца. Но это тоже не самое разумное, что можно в принципе услышать. Типа, давай начистоту, это мне здорово аукнулось. — Ты так говоришь, будто ты особо изменился. — Я — старый, мне можно не меняться. Но видишь? Даже я немного стараюсь! — Не особо-то ты и старый, — фыркает Тихиро, и качает головой. Потом молчит некоторое время, смотря на звездную россыпь над головой. — Просто… В чем смысл? — В каком плане? — Есть ли вообще смысл возвращать клинки? Что это даст? — Тихиро… Ты не можешь просто взять и спросить в чем ебаный смысл после того, как поимел меня за эти самые идеалы. Это просто плевок в лицо! — Содзе громко стонет. — Почему из всех людей именно я должен тебе это говорить? У тебя разве нет того агента «Камунаби», чтобы он тебя успокоил? Я вообще-то не самый подходящий для этого человек! — По-моему, ты как раз самый подходящий. Ответ настолько обескураживает Содзе, что он давится словами, но все равно не находится с ответом, хотя, может, и думает о чем-то эдаком. Но Тихиро и не нужны успокаивающие слова, он знает, что все его сомнения бессмысленны, и после небольшого перерыва тут ему станет немножечко легче. — Надо продолжать. — Надо. Но если не хочется — забей хер. Тихиро хмуро смотрит на Содзе. — Не пойми превратно, я понимаю, что ты пришел сюда за воодушевляющим пинком под зад, и это мне крайне льстит. Я даже его тебе обеспечу, прямо с крыши в кусты. Но если тебе до противного не хочется чем-то заниматься, то нахрена? — А кто еще? Если я не найду клинки, то… — Азами говорит, что «Хисяку» что-то планируют… Всколыхнуть страну во второй раз… Сиба говорил, что та война была адом. — … случится что-то ужасное. Кто еще возьмет на себя ответственность? В конце концов, это всегда оказываются люди, кому не все равно. И мне не наплевать. В ответ Содзе раздраженно цокает языком. — Это явно не твоя забота — спасать мир. Ненавижу романтиков… Тебе не нужен грандиозный повод для того, чтобы желать вернуть мечи твоего папаши. Иногда достаточно просто жажды мести. Твои приятели вешают на тебя ярлыки героя, а ты ведешься. В этом мы с тобой и различаемся. Мне плевать на защиту слабых, плевать на все. Я делаю вещи потому, что мне этого хочется. И все. Если тебя заебало искать мечи — плюнь. Это забота «Камунаби», не твоя. И дело не в заботе о себе. Просто так бывает — тебе резко становится наплевать. — Просто плюнуть? — Ну, да? — Содзе насмешливо фыркает. — А кто тебя остановит? Действительно. — Так что не беспокойся. Что бы ты не выбрал, какую херню бы не совершил, у тебя всегда останется один верный фанат. Некоторое время Тихиро молчит, размышляя о том, что делать дальше. Конечно же он не отступит. Это будет неверно, плюс, как ни крути, он слишком хорошо понимает, что попади мечи в руки «Камунаби» — их тоже используют отнюдь не во благо, пусть именно их руками была закончена война. Но сама мысль, что есть в этом мире человек, кто не осудит его за спонтанное бегство… Признаться, на душе становится немножечко легче. — Спасибо. — Было бы еще за что благодарить. Ой, Тихиро, ты такой смешной… И лишь звезды над ними. Тихиро смотрит за тем, как белым светом они сверкают в океане черноты и думает, что, наверное, нет в этом мире стабильности. Даже месть, которой он живет уже третий год, начинает утомлять. Стоит ли пробовать что-то новое, или держаться за знакомое?.. Даже Содзе говорит, что нужно слушать лишь себя, а не свои идеалы. Шутка ли, может, когда-нибудь он и распробует сладкий алкоголь. Иногда полезно делать так, как хочется, не оглядываясь ни на кого. Потому Тихиро поворачивает голову и утыкается носом в чужую одежду, не думая ни о чем и ни о ком. Он закрывает глаза, чувствуя, как чужие пальцы вновь пробегаются по волосам, и на мгновение притворяется, что ему не нужно никуда спешить, а завтра будет новый светлый день.