Скомпенсируй

Пока Люциус раскладывает свои карандаши и обустраивает рабочее место, Элеазар (а для своих про Эль) наливает им троим выпить и распаковывает еду. Немного вина себе, много Джеймсу и коктейль с мартини для Люциуса. Джимбо удобно устроился на кресле, сев поперёк и перекинув ноги через подлокотник, как всегда выглядя при этом изящно, сексуально и чуточку претенциозно. Татуировки покрывают все его руки, большую часть груди и почти целиком спину и разнообразные узоры будто бы двигаются по его коже. Рисовать Джеймса для Люциуса всегда было определённым видом зависимости, настолько эстетичен был этот человек. К счастью, его жених и, по случайному совпадению, друг Люциуса, Элиазар вовсе не был против, а порой и принимал участие в этих «скетчах с натуры». В качестве модели, разумеется. У Эля были красивые руки с длинными пальцами и тонкие, изящные запястья, которые бы больше подошли музыканту или художнику, но Эль выбрал нейрохирургию. Они дружили несколько лет с Джеймсом и Элеазаром и довольно неплохо знали друг друга, так что, как только все расселись по местам, Джимбо тут же начал швыряться вопросами, гаденько, хоть и не злобно, ухмыляясь. — Твоя кислая мина очень прямо заявляет, что произошло нечто абсолютно экстраординарное. Давай, Люц, не скрывай от нас тяготы своей судьбы. Что случилось? Тебя кто-то обидел? Эль может убить его несколькими иглами, вогнанными в позвоночник…— Джеймс хихикает, ловя неодобрительный взгляд партнёра. Люциус лишь фыркает в ответ. — Ну давай же, Люц, — просит молодой человек, свесив голову с подлокотника вниз, — ты же не просто так пришёл сюда, в обитель спокойствия и поддержки? — Как ты сегодня патетичен, — тихо комментирует Элеазар, медленно потягивая вино. Люциус пожимает плечами. Естественно, Джеймс не отстанет от него, этого следовало ожидать. Не то, чтобы он особенно скрывал что-то. Он был в достаточной мере открыт для друзей и свободно рассказывал о своём стиле жизни. Ни для кого здесь не стала бы новостью его ориентация или полигамия. — Мой коллега…— начал он, делая несколько штрихов карандашом на листе скетчбука, — чертовски сексуальный, зрелый мужчина, с хриплым голосом и ебейшими бедами с башкой, — он давит на карандаш так, что тот едва не ломается. — Ууу, любопытно, — Джеймс подталкивает его к продолжению. — Я…не уверен, что это можно описать нормально, но, — мужчина вздыхает, — он меня возбуждает. Не только в сексуальном смысле. Он интересный собеседник. Он умён, профессионален и удивительно предан семье… — Я чувствую в твоём предложении «но», — вклинивается Эль, в пол оборота садясь к Люциусу, чтобы иметь возможность смотреть другу в глаза. — Он не отвечает тебе взаимностью? — пытается угадать Джеймс. Люциус задумывается. Нет, Израэль подавал признаки заинтересованности, их было достаточно. Одновременно с этим, Люциус догадывался, что у него была история безответной любви к Эдварду и с этим было…сложно. И всё же, главная проблема заключалась не в этом. — Я попытался объяснить ему, как работают свободные отношения. Но для него это оказалось неприемлемо. Эль кивает, а Джеймс хмурится. Люциус продолжает рисовать, пока все трое молчат, минуту или две. — О, ты сразу вывалил ему на голову тот факт, что ты трахаешь ещё как минимум двух мужчин? — язвительно говорит Джеймс, — Ты же в курсе, что большинство людей всё же предпочитают моногамию? Люциус кривится, мысленно дорисовывая к портрету парня пару рогов чертёнка. — По крайней мере, ты был честен, — спокойно и даже несколько безразлично говорит Эль, — Он твёрдо сказал своё «нет» и единственное, что тебе остаётся, это принять его выбор. — Я не заставлял его…чёрт, ладно, не важно, — сдаётся Люциус, но его тут же перебивает голос Джея, который вскакивает с кресла и почти нависает над ним, угрожающе выставляя свои татуировки и давая рассмотреть свои мышцы груди, рук и живота. — Ты уже начал, так рассказывай всё как есть! Сприггс кривится и откладывает карандаш и бумагу в сторону. — Я бы рискнул с ним встречаться, — объясняет он, выдыхая между словами, будто это давалось ему слишком тяжело, — Но я не его собственность. И никогда не буду, понимаете? Я могу быть с кем угодно, и не позволю никому ограничивать меня в чём-либо. Полагаю, для него это тяжело осознавать. И он не готов делить меня с кем-либо ещё, вот и всё. — Люц…— тихо говорит Джеймс, снова садясь на кресло, но теперь уже абсолютно обычно, — Слушай, отношения, моногамные отношения, они не значат что вы…ну, рабы друг друга. Не собственность, не вещь. Вы — равные партнёры. Люциус фыркает. — Вся схема моногамии построена на собственничестве. Свадьба предполагала изначально отдать женщину мужчине, как вещь. Она не распоряжалась ни своей судьбой, ни имуществом, ни даже своим телом. Времена изменились, но в голове большинства людей всё та же установка — что партнёр, не важно какого пола или ориентации, это не самостоятельный человек, а твоя…вторая половинка, — он выплёвывает последние слова, словно они ядовитые. — Что же заставило тебя так думать? — спрашивает Элеазар, прищурившись. Его спокойствие даже немного передаётся Люциусу, облегчая дыхание и немного снижая тревогу. — Жизнь? — Люц пожимает плечами, — Люди вокруг? Все ревнивые, все авторитарные, все…лживые и двуличные люди, которых я имел несчастье встретить. Эль смотрит на него долго и задумчиво, чуть наклоняя голову, а Джеймс расчёсывает волосы пятернёй, забыв о позировании, вине и вообще о причине их сбора. — Кто? — тихо спрашивает Джеймс спустя некоторое время. Его голос мягок и тих. Он смотрит на Люциуса, и его взгляд проходит сквозь мужчину не хуже рентгеновских лучей, — Кто властная, авторитарная и ревнующая мразь, что заставила тебя думать, будто моногамия это рабство? Люциус вздыхает и откидывается на спинку дивана. — Какая разница? Это было настолько давно, что уже и не правда. Ему на колени летит небольшая картонная карточка нежно-зелёного цвета. Визитка… — Селена Гонсалес? — спрашивает он у Эля, который визитку в него и метнул, — психолог? Что за…? — Она хороший специалист в области психотравм, — разъясняет Элиазар, даже не изменившись в лице. Люциус закатывает глаза. Даже его обычная защитная реакция в виде шуток и стёба здесь кажется неуместной и инородной. Он молчит. — Это просто парень в университете, окей? Я даже имени не помню, — отмахивается он. Имя он, разумеется, помнит. Как и взгляд серых глаз, как и саркастично или зло искривлённые губы. Всё это не имеет значения, потому что он больше никогда не позволит владеть собой. — Так что было-то? — продолжает Джеймс. — Встречались на первом курсе. Он ревновал меня к каждому столбу, пытался ограничить в общении, пытался контролировать с кем я вижусь. Клялся в любви, говорил…много чего. Не важно. Я застал его в постели с каким-то парнем. — Абьюз, манипуляции, двойные стандарты, — перечисляет Эль, заставляя Люциуса фыркнуть от короткой вспышки смеха. Да, пожалуй, сейчас бы это называлось именно так. А тогда он полагал, что это любовь до гроба, вопреки всему. Ему было восемнадцать, ради бога. В таком возрасте тебе кажется, что ты узнал эту жизнь целиком, у тебя сто планов и схем. В двадцать восемь ты уже ничего не хочешь, ничего не понимаешь и понятия не имеешь, что делать. К тридцати пяти… Ну, ты уже уже уверен в нескольких вещей, одна из которых выглядит примерно как «никто ничерта не знает» и ты это просто принимаешь и учишься жить дальше, в шатком мире неопределённости. — В общем, с тех пор я принял решение не быть чьим-то, — поясняет Люциус очевидную вещь, — И свободные отношения это хорошо, спокойно. Когда ты не чей-то, но и при этом не одинок. Джеймс смотрит на него со смесью жалости и печали. — Знаешь, это не обязательно должно быть так. Мы с Эле не вещи друг для друга, а люди. И каждый из нас индивидуален, но это не убивает отношения. Не обязательно растворяться в партнёре, чтобы чувствовать себя хорошо, чтобы быть в безопасности и ощущать…полноценность. Люциус кивает. Он знает всё это и так. Его мозг в состоянии воспринимать аргументы как «за», так и «против». Но это не значит, что он согласен. — Я живу так много лет, — пытается пояснить Люциус, — И, чтобы было понятно, я не трахаюсь с кем попало. Просто у меня есть друзья с привилегиями, если хотите. И мы даже не состоим в отношениях, это другое. Просто развлекаем друг друга и удовлетворяем. Джеймс кривится и снова игриво усаживается поперёк кресла. — И кого же ты больше хочешь, своего загадочного коллегу или своих «друзей с привилегиями»? — спрашивает он. Эль доливает вина в его опустевший бокал и аккуратно берёт кусочек пиццы из коробки, слушая, но не встревая в разговор. Люциус соврал бы, сказав, что он сейчас хочет Фэнга или Питера. Все его мысли были только об Израэле в последнее время. И он достаточно давно не виделся с друзьями ради секса. Общение, игры, фильмы и не более. — Ну, допустим, коллегу, — сдаётся он. Джимбо победоносно ухмыляется. — Стало быть, он тебя действительно привлекает больше остальных? — Это эффект новизны, — отмахивается Сприггс, сомневаясь в своих словах. И Джеймс ему, конечно, тоже не верит. — Настолько, что ты заговорил об отношениях? — мужчина качает головой, — Ты просто влюбился, придурок. И тебя это испугало настолько, что ты прячешься за полигамию. Люциус кривится. Нет, он не согласен с таким объяснением. В руки снова попадает карандаш и он продолжает делать штрихи, но на этот раз рисует уже не Джеймса, а черты лица Израэля. волосы соли с перцем, в которые приятно запускать пальцы. Губы, чуть жестковатые, вечно изгрызанные от нервов. глаза, тёмные и глубокие. Жаль, в рисунке невозможно передать голос. Хриплый и сладкий, словно карамель. Блять… — Я склонен согласиться с Джеймсом в этом, — кивает Элеазар, внезапно появляясь с другой стороны дивана. У него в руках куча визиток, которые он беспардонно кидает на колени Люциуса. И художник догадывается, что на них. — Мне не нужен психолог, психиатр или психотерапевт, — ноет он, — просто немного дружеской поддержки, окей? Съесть пиццу, выпить пару коктейлей, рассказать что за хуйня происходит в моей жизни, успокоиться. Вот и всё! — Ты получил определённую психологическую травму и на её основании строишь дальнейшую жизнь. Мужчина, который тебе нравится, не виноват в том, что твой бывший был козлом. Разве не стоит дать шанс этим отношениям, просто чтобы получить другой опыт, отличный от предыдущего? — рассуждает Эль. Люциус в который раз закатывает глаза и откидывается на спинку кресла. — Просто то, что ты говоришь, это какой-то бред, Люц, — добавляет Джеймс, — Один придурок когда-то разбил тебе сердце, а ты теперь не хочешь подпускать к себе вообще никого. Дружбу сексом не испортишь, безусловно, но жизнь сурова и несправедлива, и ты не можешь одновременно трахать своих друзей и быть в отношениях с человеком, который топит за моногамию. Люциус это и так знал. И он, конечно, никогда бы не стал изменять партнёру, если бы состоял в моногамных отношениях. Для него это было абсолютным табу. — Почему вы так настаиваете, чтобы я попробовал? — щурится он. Эль не реагирует, а Джимбо пожимает плечами. — Мы с Эле счастливы и хотим осчастливить всех вокруг? — предполагает парень, — Просто, не важно, скольких из своих друзей ты награждаешь привилегиями, Люциус, важно то, что ты всё равно одинок. Живёшь один, работаешь, из дома вылезаешь кофе выпить, и эта твоя работа с детишками… А твои приступы уныния это вообще что-то с чем-то. Можешь все выходные трубку не брать. Ты не социально изолирован, само собой. Но у тебя по факту нет доверенного лица, своего человека. Для каждого из друзей у тебя есть свой подход, своя маска, свой вариант поведения. Ты пластилин, и ты лепишь из себя то, что нужно окружающим. Но при этом нет такого человека, который знал бы тебя целиком, видел бы сквозь маски. Знал бы все твои секреты, скелеты в шкафу и принимал бы тебя. В этом смысл, понимаешь? У Люциуса от этой тирады по коже бегут мурашки. Такой проницательности от язвящего, хихикающего и вечно беззаботного Джеймса ожидать не приходилось. — Я не уверен, что бесформенное нечто, кусок пластилина, если хочешь, может быть кому-то нужен, — отвечает Люциус задумчиво. Может Джеймс и был отчасти прав, сказав, что он подстраивается под людей, выдавая им ровно ту информацию, которая имеет смысл для отношений. Но разве так делали не все? Мыслей читать он не умел, но до этого самого момента, он был абсолютно уверен в этом. — Ну, визитки у тебя есть, — тянет Эль, — И, разу уж у твоего мужчины, по твоим же словам, есть какие-то психологические трудности, вы могли бы сходить оба. Это заставляет Люциуса фыркнуть, а затем рассмеяться. Ага, Израэль пойдёт к психологу, как же. Что уж говорить о психотерапевте или психиатре. — Вы почему-то так уверены, что он мой человек… Вы его даже не знаете. Элеазар едва заметно улыбается. — Уверены? О нет, конечно нет. Уверены бывают только полные тупицы. Ну а мы относимся к этому по-философски, если хочешь. — Попробуй, — договаривает за партнёра Джеймс, — В конце концов, плохой опыт — тоже опыт. Люциус сипло смеётся и качает головой. Эти люди такие странные.