Пятничный ужин у Гилморов

— Ты уверена, что мне нужно сегодня туда идти? Может, выберешь для меня лучше другое наказание? Например, я могу поспать сегодня на диване или поесть стекла… Парис наматывает вот уже какой по счету нервный круг по комнате, а Рори, кажется, только и рада смеяться с нее и издеваться: и надо же ей было такое выдумать — вдвоем заявиться на ужин в пятницу к старшим Гилморам? — Поешь стекла в другой раз. Я уже пообещала бабушке с дедушкой, что мы придем вместе. Мама тоже там будет — подстрахует, если что. — Гилмор, ты вот любишь смотреть на мои мучения, да? Что же я такого сделала тебе и в какой жизни? — В этой. Забыла Чилтон? — Ты никогда не устанешь мне припоминать. — Подумаю об этом, если сегодня отсидишь со мной и мамой этот ужин. — Вот с «отсидишь» ты в точку попала — легче срок отмотать. — Ну, это кому как. — Интересно, как тебе-то самой? А Лорелее? — Да за столько лет к чему только не привыкнешь. Парис до последнего надеется увильнуть, и в принципе, Рори понимает ее как никто: предки Геллер не лучше, а то и покруче будут в своих выкрутасах. Потому Парис и свойственна эта токсичная продуктивность вкупе с установкой «идти по головам», оттого — такое раннее начало взрослой жизни со всей ее горечью и разочарованием. Тут даже умножать и делить не надо, достаточно сложить два плюс два. Рори это чуждо, Рори-то в этом смысле выиграла в нехилую такую лотерею (оттого еще больнее видеть, как это происходит с). (Той, кого любит до луны и обратно). Парис любит не меньше, — младшая Гилмор знает еще с Йеля, — оттого уступает и в этот раз, соглашаясь пойти с ней на злосчастный пятничный семейный ужас (ин). Прибывают в дом Гилморов ровно в семь, без опозданий (Рори-то уж за столько лет еще как приноровилась). Парис отдает горничной снятое пальто, чувствуя себя до последнего не в силах расслабиться: так и давит вся эта помпезность, кто бы знал. — Рори! Парис! — Лорелея буквально подскакивает, встречая дочь и ее подругу радостной улыбкой. — Привет, мам, — Рори улыбается в ответ. — Бегите, пока вас оно не засосало, — Лорелея молвит заговорщически, тихо, продолжая улыбаться самой милой на свете улыбкой. — Я их отвлеку. — Мам, прекрати, — смеется Рори, а Парис смотрит на нее таким взглядом, будто слова Лорелеи — не такая уж и плохая идея. — Девочки, что же вы стоите на пороге? — Эмили Гилмор выходит в гостиную с широко раскрытыми объятиями. — Проходите за стол! Здравствуй, Парис. Я рада, что ты пришла. — Как успехи, Рори? — улыбаясь доброжелательной улыбкой, спрашивает Ричард. — Чем порадуешь своих стариков? Парис, безмерно рад новой встрече! — Все, вас засосало, — Лорелея театрально закатывает глаза. Эмили предпочитает пропустить привычный сарказм дочери мимо ушей. Садятся за стол и начинают ужин. — Парис, а о своих успехах не расскажешь? — интересуется миссис Гилмор, неспешно попивая бокал сухого красного. — Ты, кажется, остановила свой выбор на медицине? — Да, я планирую развиваться как врач-репродуктолог. Хочу по возможности помочь многим женщинам обрести радость материнства. — Что ж, это благородно, — Эмили говорит оценивающе-чопорно, этим она все детство доводила Лорелею, этим она невыносима и в этом она вся, и в роскошной гостиной за шикарным столом нарастает прямо-таки электрическое напряжение, накаляясь до предела, делая ужин некомфортным для всех. (Кроме, пожалуй, самой миссис Гилмор). — Рори, — обращается к внучке, делая паузу. — Я, конечно, вряд ли когда-нибудь смогу понять и принять то, что у вас с Парис… Что вы называете «отношениями». Нет, я, конечно, очень хорошо отношусь к Парис, я считаю, что тебе очень повезло с подругой… Каждое слово, каждый будто невзначай брошенный взгляд старшей Гилмор — все равно змеиному жалу, что делает больно, растекаясь под кожей, жалит метко и без сожаления. (Но только кто-то в этой душной гостиной любит сверх меры, и против этого уж ничто не попишешь, все гилморовские правила становятся попросту пылью). — Бабушка, Парис — не подруга, — Рори говорит твердо, смотрит ясно, ободряюще сжимая ладонь той, что сидит рядом. — Парис — моя девушка. Я люблю ее, и мы вместе. Нравится тебе это ли нет. (И полный бесконечной нежности взгляд Геллер в ответ, поглаживание большим пальцем тыльной стороны ладони — лучший отдарок ей за смелость). И пусть хоть весь мир кричит обратное. О, судьба, за что такой удар бедной Эмили в еще одном поколении? (Будто мало было залетевшей в шестнадцать Лорелеи). Но, тем не менее, это Рори, и она есть. Она и Парис. Бабушке придется принять — пускай даже ценой еженедельных пятничных ужинов, что по ее милости легко могут накрыться для младшей Гилмор медным тазом, как и всякое дальнейшее общение. — Рори, мы всегда тебя поддержим, какой бы путь ты для себя ни выбрала, — голос дедушки Ричарда звучит искренне и как всегда по-доброму. (Что помогает накаленной обстановке хоть немного разрядиться). — Рори, я это и хотела сказать, — Эмили заметно смягчает тон. — Как бы там ни было, ты — наша внучка, единственная и горячо любимая, и потому мы с дедушкой всегда будем рядом. И постараемся хорошо относиться к Парис, принимая ее как часть твоей жизни, даже если некоторые вещи нам и трудно понять. Главное, Рори, что мы любим тебя, — улыбается уголками губ, — и ты всегда можешь рассчитывать на нас. — Спасибо, бабушка, — младшая Гилмор улыбается в ответ с заметным облегчением. — Мне правда было важно это услышать. С облегчением выдыхает и сидящая рядом Лорелея. Ужин заканчивается, как и обычно, около девяти. — Ты как, жива еще? — спрашивает Рори, когда они с Парис направляются к машине по вечереющему октябрьскому дворику. — Да ничего, бывало и похуже, — Геллер смеется в ответ, заправляя за ухо выбившуюся светлую прядь. — Но имей в виду, что это мой последний пятничный ужин у Гилморов! — Мама точно так же шесть лет назад говорила. — Нет уж, Гилмор, ни за что! Знаешь, вариант с поеданием стекла уже не кажется мне таким ужасным. — И все же, Парис, ради меня ты рискнула, — улыбается Рори, заглядывая в самые любимые на свете карие глаза. — Спасибо тебе. — Ради тебя, Гилмор, — что угодно! — оставив легкий поцелуй на шее. В вечернем воздухе — обжигающее первым холодком дыхание октября, им по двадцать два, они любят друг друга, и впереди — целая жизнь. И если есть в этом странном мире то, что попадает под определение «счастье», то оно определенно случается с Рори Гилмор именно сейчас.