Гравитация

Киган Расс Виски обжигает горло терпкостью, когда делаю очередной глоток из полупустой бутылки. Ставлю ее рядом с собой, краем сознания отмечая, как цокает стекло о бетонную поверхность короба вентиляционного отверстия, на котором я сижу, упираясь ногами в парапет, опоясывающий крышу. Сижу уже часа два наверное. Или три. Хрен знает. Перестал следить за временем, когда вокруг опустились сумерки. Закуриваю еще одну сигарету, сминая в руках пустую уже пачку и бросая ее под ноги к внушительной куче окурков. До утра наверное так бы сидел. Хорошо, что никто не знает об этом месте и не придет выносить мне мозг беспокойством и глупыми предложениями сходить к психологу. Даже она не придет, потому что нехило так я облажался. Держался еще, пока летели в вертолете, а тело Аякса лежало в углу, сжимая сердце колючими когтями вины. И пока отчитывались перед Элиасом. И на следующий день, и еще на один. Но когда приехала Мария... Maldito infierno (Ебанный ад). Она не винила меня, и не плакала. Смотрела только глазами большими, как у трепетной лани, и еще и меня поддерживала. Не выдержал. Черная пустота внутри стала настолько невыносимой, что напился до невменяемого состояния. Вкачал в себя столько алкоголя, что не помнил ничего с того вечера. Помнил только, как орал на Софи, а она молча слушала, скрестив на груди руки. Придурок... Какой же я придурок, блять. Un completo idiota. (Полнейший придурок). Плевать... Как же я устал... Откидываюсь назад, опираясь ладонями о бетон позади себя, и поднимаю голову к небу. Черное уже, озаренное яркими звездами. На глаза ее похоже. Такие же темные и глубокие, обсидиановые. И сияют так же ясно, когда она злится, или радуется. Или смеется, пробуждая внутри меня странные чувства. За спиной скрипит дверь, и я слышу тихие приближающиеся шаги, которые я узнал бы в любом состоянии. Подходит, садится рядом, не говоря ни слова и тоже упирая ноги в парапет. Слабый ветерок шевелит ее длинные темные волосы, бросая несколько прядей почти мне в лицо, и легкие наполняются ее запахом. Сладко-цветочным, таким пьянящим, что хочется уткнуться носом ей в шею и дышать им, пока не закончатся силы. — Ты всегда сидишь по ночам на крыше? Я улыбаюсь краем губ, слыша ее вопрос. — Здесь просто тихо. Не ищи скрытого смысла, Грей. Хмыкает язвительно, заставляя меня закатить глаза, и выхватывает у меня из руки сигарету, на мгновение касаясь кожи тонкими пальцами. Делает затяжку, выпуская вверх облачко дыма, запрокинув голову, а я глаз не могу отвести от изящной линии шеи. — Ты же знаешь, что раздражаешь? — Да, Кигс, знаю. — И все равно продолжаешь это делать. — Да. Усмехаюсь, пододвигая ей бутылку, и она недовольно прищуривается, замечая, сколько я уже выпил. — Да ладно тебе, Грей. Лучший вечер, да? Только пиццы нет. Отворачиваюсь, успевая заметить, как расширяются ее глаза в обрамлении длинных ресниц. — Почему вы там на испанском говорили? Ну с Алексом... — осекается, думая наверное, что скажу сейчас что-то резкое. Но я только делаю глубокий вдох, втягивая в себя свежий ночной воздух и наполняя легкие кислородом. Не хочу больше срываться на нее. Самому после этого хочется в петлю залезть. — Мария из Испании. Его жена. Мы постоянно у них дома на испанском трепались. Типо традиция... Вижу, как делает еще пару затяжек, и тушит сигарету о бетон. Порывисто хватает бутылку и делает глоток, словно хочет набраться храбрости. Шипит слегка, пару раз быстро вдыхая, чтобы охладить горящий от алкоголя язык. Улыбаюсь. Смешная такая, как котенок маленький. В груди расползается нежность, которая тут же сменяется мрачностью, когда она выдает, комкая пальцами край футболки. — Кигс, ты не виноват в смерти Аякса. — смотрит в мое потемневшее лицо, освещаемое лишь светом луны над нами, и продолжает поспешно, как будто боится, что перебью. — Когда мы пришли, он уже умирал. Его невозможно было спасти. Молчу. Не хочу ничего говорить. Блуждаю взглядом по ее тонким чертам. Вижу, как бешено бьется венка на шее. — Кигс... — тянет тихо решительным голосом. — Что? — Просто перестань. Ты не мог... — Мне интересно... — перебиваю, не давая закончить. — Что тебе интересно? — хмурит темные брови, сдвигая их к переносице. — A qué saben tus labios... (Какой вкус у твоих губ.) Не понимает сначала. Помню, что плохо знает испанский. Но потом вижу, как расширяются ее глаза. Приоткрывает рот, чтобы сказать что-то. Не даю. Обхватываю ладонью ее шею сзади и притягиваю к себе. — Silencio... Sólo quédate en silencio un rato... (Тихо... Просто помолчи хоть немного...) А потом прижимаюсь губами к ее губам. Меня накрывает словно цунами. Все чувства обрушиваются лавиной, когда понимаю, что отвечает. Выдыхает тихо и поддается напору моего языка, давая ему проникнуть внутрь. Потереться о ее язык, впитывая все спектры сладости, смешанные со вкусом виски. Пройтись по зубам легонько, заставляя ее вцепиться пальцами в футболку на моей груди. Я опускаю ладонь на ее затылок, не даю отстраниться, сминаю ее губы, оттягивая зубами нижнюю, и сразу же зализывая легкий укус. Углубляю снова, чувствуя, как касается языком моего, и мне сносит крышу. Целую голодно, пока не заканчивается воздух в груди, и отстраняюсь всего лишь на расстояние выдоха, чтобы сказать, заставив ее трепетать от того, что поглаживаю ее шею пальцами. — Как я и думал... Como el cielo. (Как рай.) — Скажи мне кое-что... Ты просто отвлекаешь меня, или ты серьезно? — спрашивает, облизывая припухшие губы. — Ты мне нравишься... Вот что серьезно. Снова жадно целую. Перетягиваю к себе на колени. Ее бедра опускаются по обе стороны от моих ног, и в голове становится пусто от того, как она ерзает, вжимаясь еще сильнее в уже стоящий член. Даже сквозь ткань одежды чувствую ее жар. Утыкаюсь носом в ее шею, пытаюсь сдерживаться хоть немного, не наброситься на нее, как неуравновешенный подросток, впервые увидевший сиськи. Провожу языком по впадинке над ключицами, чувствуя как дрожит от нежной ласки. Руки сами проникают под ее футболку, касаются атласной кожи. Очерчиваю пальцами ребра, останавливаюсь под грудью, поднимая на нее взгляд. — Разреши мне, estrella... (Звездочка.) Вижу, как тяжело дышит и кивает, глаза затуманены дымкой желания, от чего у меня под ребрами колет. От осознания того, что так же хочет меня, как и я ее. Больше не сдерживаюсь. Дергаю вверх ткань ее футболки, стягивая ту с нее через голову вместе с топом. Меня ведет от одного только вида ее жемчужной кожи, сияющей в лунном свете. Утыкаюсь лицом в ложбинку между грудьми, прижимаю губами мягкую кожу. Накрываю руками полушария, которые так идеально ложатся в ладони, словно созданы для меня. Легко сдавливаю, лаская большими пальцами затвердевшие уже соски, и она стонет, выгибаясь назад и впиваясь ноготками мне в плечи. — Mía... Hoy y siempre. (Моя... Сегодня и навсегда.) Хрипло шепчу, втягивая в рот сосок, перекатываю между губами, посасываю, расстегивая одновременно с этим пояс ее брюк, и погружаюсь пальцами в теплую влажность, слушая ее прерывистые вздохи и стоны. Ласкаю клитор, потираю его круговыми движениями, возвращаясь губами к ее губам, и моя девочка двигает бедрами, направляя меня так, как ей нравится. Обнимает меня за шею, целует сама, заставляя терять голову от ее чувственности. — Киган... Я хочу... Одного только звука моего имени, произнесенного ее охриплым от желания голосом, достаточно, чтобы заставить мое сердце плавиться. — Я знаю, estrella... Тебе не нужно просить. Yo mismo te daré todo lo que quieras. (Я сам дам тебе все, что ты захочешь.) Разворачиваю ее спиной к себе. Дергаю вниз ткань штанов и трусиков. Расстегиваю свои брюки, освобождая ноющий член. Хотел бы нагнуть ее прямо над этим коробом, уложить грудью на поверхность, надавливая рукой на спину и вбиваясь в податливое тело, но нельзя. Бетон слишком холодный. Пусть лучше так. Сжимаю ладони на ее талии, тяну вниз, и она прогибается, опускаясь и вбирая в себя мой член. Шиплю от того, как сжимается вокруг меня, как гортанно стонет, когда я начинаю двигаться внутри, постепенно погружаясь все глубже. Моя девочка, мой рай... Насаживается сама, опираясь ладонью на мое бедро, пока я провожу языком по позвонкам на шее. Мое хриплое дыхание смешивается с ее стонами, сжимаю руку на ее груди, на другую накручивая длинные пряди ее волос. Оттягиваю назад, и она еще больше прогибается в спине, вскрикивая, когда вхожу до предела. Наполняю ее плавными толчками и понимаю, что мог бы кончить вот уже прямо сейчас, от ощущения того, как извивается на моем члене. Но не хочу, пока не удовлетворена она. Целую кожу у нее под ушком, спускаюсь поцелуями по шее к плечу, которое придавливаю зубами, оставляя на нем красный след. Хотел бы все ее тело покрыть метками, чтобы приняла то, что теперь моя. Чтобы знала, что не отпущу даже если мир вокруг будет гореть в огне. — Mía... Hoy y siempre. (Моя... Сегодня и навсегда.) — шепчу еще раз, сжимая ладонью хрупкую шею. Не сильно. Просто чтобы почувствовать под пальцами ее пульс. Просто чтобы убедиться, что он так же зашкаливает, как и у меня. Продолжаю вбиваться в нее, опуская пальцы другой руки на ее клитор. Стонет, уверяя меня, что все делаю правильно. Удерживаюсь на грани. Сейчас все для меня на грани. Слишком остро, слишком горячо, слишком желаю ее. Вскрикивает, уже не переставая стонать. Чувствую зарождающуюся дрожь внутри нее. Мягкая пульсация ее стенок становится сильнее. Еще толчок, и еще. Довожу ее до предела, пока она не не погружается в эйфорию. Всем телом ощущаю ее оргазм, то, как трепещет каждой клеточкой, подводя и меня к краю. И я шагаю за ней, вжимаю еще сильнее в себя, чувствуя, как принимает меня, обмякая. Кончаю, получая освобождение. От всего, что было в прошлом. Держа в руках свое будущее. Свою звездочку, которую теперь никому не отдам. Mía... Hoy y siempre.