Double Touche

Колетт провожает меня до служебного входа, и я поплотнее запахиваю на себе пиджак, который она мне дала. Я не знаю, чей он. И мне все равно, учитывая что под ним по-прежнему только белье и портупея, а люди Маркиза — четыре амбала в дорогих костюмах. У каждого из них на лацкане такая же брошь, как я видела у самого Маркиза в комнате. Перепутать с охраной клуба невозможно. Молча сажусь в машину. Фактически Маркиз прислал их две, и я рада, что не делю заднее сидение ни с кем. Чудно́. Шоу в клубе в самом разгаре, а я ни разу так и не вышла на сцену. Не решаюсь спрашивать у амбалов о моих вещах. Вообще не разговариваю с ними. Я спрошу обо всем у Маркиза, если он пожелает испортить мне вечер своей компанией еще на пятнадцать секунд. Изучаю ночной Париж сквозь тонированное стекло. Красивее города я в жизни не видела. Впрочем, до этого я вообще не видела никакого другого города, кроме Хантс Пойнта, где жила и работала, и других ближайших районов Нью-Йорка. Прокручиваю в голове бесполезные напутствия Колетт: «никогда ему не возражай», «делай все, что он велит», «не требуй объяснений, даже если его поведение покажется тебе странным». Я не тупая. Я знаю, как себя вести, особенно если на кону такие деньги, какими я и не мечтала когда-нибудь распоряжаться. Надеюсь только, что у меня хватит сил и терпения выдержать все причуды де Гондона, потому что мне эти деньги очень нужны. Амбалы возят меня по городу не меньше полутора часов — думаю, специально избегая страшных спальных и промышленных районов. Потому что даже Париж не может выглядеть целиком как с картинки. Я уверена, что ничего хорошего в логове Маркиза меня не ждет, но чувствую, будто провалилась в другую реальность, когда вижу все эти огни и благополучную жизнь, бурлящую за окнами машины. И это сказочная реальность. Дурацкое чувство. Обманчивое и опасное. Машина замедляется перед огромными кованными воротами и несколько секунд мы ждем, пока их откроют. Затем вновь трогаемся с места, набираем скорость и движемся еще минут пятнадцать через необъятный парк — целый лес, но слишком ухоженный, буквально вылизанный, чтобы на самом деле оказаться лесом. Наш путь освещает множество фонарей — диковинных, будто из прошлого века. В какой то момент деревья резко сменяются фигурными кустами и газонами, изрезанными садовыми тропинками, и мы выезжаем на открытую площадку, где круговая дорога огибает фонтан, который сам по себе источник яркого света. Широкий, шумный и многоярусный, он горит ослепительным желтым, и весь окутан туманом мелких брызг. Отсюда я вижу замок. Домом эта пышная громадина называться не может. Если Маркиз живет здесь, и это только одно из его имений, то я готова поверить, что он хозяин если не всего мира, то Парижа уж точно. Я действительно буду спать в настоящем королевском замке? Абсурд. Разве сюда не водят туристов? Придвигаюсь к стеклу еще ближе и разглядываю фасад во всех его оттенках и фактурах. Бурые кирпичные стены расчерчены широкими песочными рамами — десятками таких рам — и в каждой узкое арочное окно с частым белоснежным переплетом. Центральные окна второго этажа объединяет балкон с кованной золотой решеткой. У других комнат на втором этаже балконов нет, но есть такие же золотые решетки на окнах. А третий этаж весь словно часть темно-синей черепичной крыши, и окна в ней с золотыми рамами. Сплошной балкон с белой каменной балюстрадой и мраморными вазонами на ней тянется вдоль всего верхнего этажа, будто под самой крышей. Резко опускаю глаза к крыльцу и его колоннам, уловив движение: это открылись двустворчатые двери, и первыми вниз по ступеням рванули три собаки, громко лающие и здоровенные, как кони. Отшатываюсь от окна и отодвигаюсь от него вглубь автомобиля. Стараюсь держать всех трех зубастых чудовищ в поле зрения, ибо они окружили машину. — Выходим, — объявляет амбал с переднего сидения на кривом английском. — К ним? — уточняю просто на всякий случай, глядя буквально в пасть собаке, караулящей у моей двери. Зверина не умолкает ни на секунду и уже заплевала все стекло. А еще у нее очень милые клыки размером с мой мизинец и черный кожаный ошейник без поводка, и она вовсе не выглядит так, будто готова уступить дорогу. — К ним, — подтверждает амбал, оборачиваясь ко мне с издевательским оскалом, разве что чуть более дружелюбным, чем у собак. «Пять миллионов» — мысленно повторяю, вновь придвигаясь к двери. «Пять миллионов, и эти твари меня не сожрут». Медлю, взявшись за ручку, и когда та уже щелкает, открытая, на крыльцо выходит высокий мужчина в сером костюме, и автоматически принимает стойку охранника, широко разведя ноги и соединив руки на причиндалах. — Debout! Зубастая зверина, что уже присела на передних лапах, готовая напасть, выпрямляется на них и злобно рычит, но больше не двигается. Выхожу из машины и чувствую, как собака следит за каждым моим движением. Одна короткая команда, и она порвет меня на куски и сделает это с удовольствием. Медленно иду к крыльцу, повторяя про себя сумму контракта. Никакая шавка не помешает мне ее получить. — Bienvenue, — желает амбал в сером костюме, склонив голову набок и мерзко ухмыляясь. Именно так на меня и смотрят мужики, когда я на сцене. Похотливо, облапывая взглядом, и не стесняясь присвистнуть если что. «Этот бы точно не сбежал», — думаю про себя с мстительным удовлетворением. Поднимаюсь по многочисленным ступеням и амбал пропускает меня вперед, жестом указав пройти в дом, а сам, естественно, шагает позади. Ощущаю его взгляд на своей заднице даже через пиджак. — Твой телефон, — напоминает Амбал с карикатурной доброжелательностью и протягивает руку. Достаю мобильник из кармана пиджака, отключаю его, и отдаю амбалу не глядя. Звонить мне отсюда все равно некому. Я даже не успела обзавестись местной сим-картой. Это такая у них прихожая? Разглядываю высочайший свод, отделанный великолепной золотой лепниной поверх живописных сюжетов, местами потрескавшихся и покрытых патиной, широкую бежевую лестницу, ведущую на верхние этажи, с ее витиеватыми золотыми перилами, огромную хрустальную люстру и как все это отражается в глянцевом полу. Каждый мой шаг в стрипах отдается здесь гулким эхом. — Это Жюли, — представляет амбал, когда мы проходим мимо молодой девушки в белом фартуке и чепце. — Она покажет, где ты будешь спать. Значит Маркиз не пожелал встретить меня лично. Хорошо. Но ночью он ведь явится? У меня есть к нему пара вопросов, прежде чем мы приступим к его извращенной игре в высокородного господина и белую рабыню. Первый и главный вопрос — мне нужны мои вещи. — Маркиз не сказал, во сколько мне его ждать? — поворачиваюсь к амбалу лицом, пока он не ушел. — Ждать? Тебе? — амбал растягивает тонкие губы в еще более тошнотворной лыбе. — Его не надо ждать. Он не оставил для тебя никаких сообщений. О, разумеется. Это же логично оставить меня с голым задом, едва прикрытым чужим пиджаком, посреди роскошного дворца. Но амбал не увидит моего замешательства, и никто не увидит. — Emmène cette sotte dans sa chambre, — бросает он Жюли, и та послушно кивает. Молча глотаю и это унижение. Пять миллионов. Неужели он думает, что мне не все равно, как будут звать меня его люди? Жюли выглядит точно как прислуга в доме у аристократов, прямо как в кино. И так же помалкивает и смотрит только себе под ноги, пока мы поднимаемся наверх. Возможно она ответит на некоторые мои вопросы. — Где я? Это «Лувр»? — Désolé, je ne parle pas anglais. — Où sommes-nous? — пробую снова, проговаривая ей по слогам, словно она глухая. Думаю, мой французский страдает от этого еще больше, потому что лицо Жюли искажается гримасой неловкости. — Désolé, on m'a interdit de vous parler. Выходит, Маркиз приволок меня сюда, натравил на меня собак, не объяснил ничего по существу, но позволил своим людям хамить — вернее тем из них, кому не заткнул рот совсем — и не собирается со мной видеться. В целом, меня это устраивает. Пусть только привезет мне мой чемодан и выдаст еще один — с моим гонораром. — Entrez Je vous en prie. Жюли останавливается у двери на третьем, самом верхнем этаже, и указывает на нее приглашающим жестом. Собираюсь войти, но краем уха слышу женский вскрик и медлю, вглядываясь в длинный коридор, откуда, как мне показалось, исходит звук. — Je vous en prie, — повторяет Жюли, и даже несмотря на то, что ее лицо опущено, я вижу, как оно покрывается румянцем. Крик повторяется, тихий и невнятный, но где-то, в одной из дальних комнат он звучит оглушительно. Женщина кричит. Мучительно. Умоляюще. И ее либо безостановочно избивают, либо без передышки трахают, причем довольно жестко. Судя по смущенному лицу Жюли, она знает что там происходит. И, вероятно, слышит это не впервые. Возможно она даже сама кричит вот так в той дальней комнате. Гляжу ей прямо в глаза, всем своим видом демонстрируя, что догадываюсь об этом. Девушка краснеет уже до корней волос и упрямо избегает зрительного контакта. Даю ей как следует прочувствовать стыд, прежде чем отворачиваюсь и захожу в комнату. Жюли не входит следом. Просто закрывает за мной дверь. Так и хочется проверить, не заперла ли она ее, но желательно дождаться, пока коридор опустеет. А я вполне могу занять себя изучением своей… Своей комнаты. Покрываюсь мурашками от увиденного. Потолок здесь такой же высокий и арочный, как внизу, но с той разницей, что бо́льшая его часть остеклена. Я вижу звезды за серыми клочками облаков. Прямо через гребаный потолок. Стекла — большие и маленькие — складываются в огромную мозаику, и вместе с частым золотым переплетом и его рельефным орнаментом объединяются в помпезный рисунок. Он кричаще торжественный и роскошный. Совершенно ясно, что этот потолок — старинный и бесценный экспонат, и жить под ним — как минимум странно. Это кем нужно себя мнить, чтоб в наше время поселиться в королевском дворце? Богом? Насмешливо фыркаю, и потираю плечи поверх пиджака, чтобы избавиться от мурашек. Будь у меня все деньги мира, как у Маркиза де Гондона, я бы построила скромную двухэтажную виллу где-нибудь в Лос-Анджелесе, с бассейном и личным тренажерным залом, и жила бы там, не отсвечивая. В стене у меня три здоровых окна, в любое из которых Маркиз мог бы выйти даже не согнувшись. Вообще-то, подозреваю, что одно из них, среднее, как раз дверь и есть. Балконная. Медленно подхожу к ней, оглядываясь по сторонам. Стены здесь темно-синие, но благодаря гигантской многоярусной люстре из сотен кусочков граненого хрусталя, в комнате очень светло. Королевская кровать с десятком шелковых подушек всех размеров, расставленных у изголовья — стоит на небольшом возвышении, будто на сцене, и застелена бежевым шелком и синим бархатом. Изголовье высокое и обито тем же синим бархатом, а над ним во всю стену до самого потолка картина с цветочной живописью в тонкой золоченой раме. Не удивлюсь, если в этой кровати под этой картиной реально спал французский король сотню-другую лет назад. Надеюсь, с тех пор тут хотя бы поменяли простыни. Балконная дверь двустворчатая и легко поддается, отворяясь ровно по центру переплета. Выглядываю из-за двери и выхожу на тот самый общий балкон под крышей. Отсюда он смотрится еще более внушительным, чем снаружи, с его мозаичным полом, каменной балюстрадой и большими пустыми вазонами из белого мрамора, но главное — он объединяет весь этаж. То есть теоретически я могу попробовать зайти в любую комнату на этой его стороне или как минимум подглядеть, что там происходит. Сейчас это не имеет значения, но кто знает, вдруг мне придется наплевать на деньги и спасаться бегством от импотента с комплексом бога, который здесь живет. Впрочем, с трудом могу представить, что бы я отказалась вытерпеть ради пяти миллионов. — Неслабо, — тихонько выдыхаю, разглядывая владения Маркиза сверху. Кованые ворота, где начинается имение, я отсюда не вижу. Но вижу другое. Парк, сад, фонтан, газоны, фонари, дорожки — хорошо, ладно, но чертова башня? Я вижу Эйфелеву башню — пусть не целиком и она явно далеко за воротами, но это точно она, я уверена. И она сияет таким же ярко-желтым, как и фонтан перед замком. Многоголосый лай внизу заставляет меня подскочить от неожиданности. С десяток собак, отпущенных патрулировать территорию без всяких поводков, разлетается по саду в разные стороны. А посреди площади у фонтана стоит тот самый «серый» амбал и взглядом сдирает с меня последний пиджак. Скрещиваю руки на груди и возвращаюсь в комнату. Близко к входной двери, в смежной стене, обнаруживаю еще одну дверь — вернее арочный проем с крохотным по длине коридорчиком и в конце него уже дверь. Открываю ее и с облегчением обнаруживаю, что у меня есть ванная. Хотя в первую секунду мне хочется выйти, закрыть дверь, проморгаться и только тогда вернуться. Ванная явно не принадлежит этому замку. Словно я вышла из одного дома и попала в другой. Она роскошная, огромная, с ничем не отделенной гигантской душевой, длинным зеркалом над круглой чашей умывальника и раздвижными дверьми в дальнем конце — скорее всего за ними большой шкаф или даже целая гардеробная. Но это современная, стильная комната, пусть и отделанная в тех же цветах что и спальня, к которой она прилегает. Оборудовать такую ванную прямо в музее — просто кощунство. Неужели этому Маркизу де Мразону позволено даже такое? Качаю головой и снимаю с себя пиджак. В общем и целом — плевать. Мне все равно, законный ли здесь душ, если из него польется горячая вода. Я дико устала. Бросаю белье и портупею вслед за пиджаком прямо на туалетный столик, рядом с аккуратной стопкой полотенец, надеюсь, оставленных для меня. Захожу под душ и окунаюсь в согревающие потоки. Каждую ночь, вне зависимости от работы, я дополнительно занимаюсь перед сном, чтобы держать себя в форме. Но очень трудно настроиться на тренировку, когда все тело ощущается как нагретый воск. Заставляю себя промокнуть волосы полотенцем. Прямо в ванной, окутанная паром, делаю столько приседаний, сколько могу, пока не деревенеют ноги, и решаю этим ограничиться. Обещаю себе, что завтра ничто не выбьет меня из колеи. Даже если Маркиз придумает для меня миллион неприятностей, я смогу уделить себе один час перед сном. В спальне осторожно поворачиваю ручку входной двери и выясняю, что меня все-таки не заперли. Но я и не собиралась бежать, я здесь, чтобы заработать. И даже выйти не могу, потому что на мне ничего нет. Ищу как можно запереть дверь изнутри на ночь, но не вижу. Скорее всего эта дверь вообще не приспособлена для запирания. Ее можно только забаррикадировать. Подхожу к кровати, и отодвинув покрывало к изножью, забираюсь под пышное одеяло. Тянусь к странного вида выключателю слева от изголовья, щелкаю им и наблюдаю, как один за другим гаснут ярусы люстры, пока комната окончательно не погружается в темноту. Прислушиваюсь, но сюда доносится только приглушенный плеск воды в фонтане снаружи. Этот монотонный шум — мое последнее внятное воспоминание о первой ночи во дворце Маркиза.

***

— Réveillez-vous, Mademoiselle. Marquis de Gramont vous attend pour le petit déjeuner. — Что? — дергаю плечом, чтобы Жюли убрала с него руку, и пытаюсь проморгаться. — Il vous attend en bas. — Мне нужно хотя бы умыться, — сажусь в постели так поспешно, как могу, учитывая что Жюли вырвала меня из глубокого сна. — Черт… Je dois me… Да как там… Je dois me laver, — пытаюсь изобразить руками. Сползаю с кровати и уже направляюсь в ванную, но девушка следует за мной по пятам. — Il m'a dit de vous amener immédiatement. — Какого черта?! — ругаюсь, не сдержавшись. Наклоняюсь и застегиваю на себе стрипы, накидываю вчерашний пиджак прямо на голое тело и быстро провожу пальцами по волосам в попытке их уложить. — Suivez-moi, — Жюли оборачивается на пороге ванной, проверяя, иду ли я следом. — Vite. Я иду, но поспеваю с трудом. Думается, Маркиз привык, чтобы его приказы исполнялись мгновенно, потому что если Жюли прибавит скорость еще хоть чуть-чуть, она побежит. Все пытаюсь пригладить волосы, но прекращаю уже на лестнице, с трудом подавляя злость и зевоту. Мои вещи остались в квартире, толком еще не распакованные. И даже если бы Маркиз дал мне время привести себя в порядок, у меня все равно нет здесь ничего, вообще ничего своего. Даже расчески. Так пусть довольствуется мной как есть. Жюли ведет меня через холл, который у них прихожая, в большую арку следующего зала, и протопав за ней еще добрый километр через музейные интерьеры я вижу Маркиза в обеденном зале за длиннейшим столом. И амбала в его любимой охранной позе почтительно далеко от этого стола. Жюли останавливается рядом с амбалом и я останавливаюсь с ней, тем более что Маркиз совершенно не реагирует на мое прибытие, хотя не услышать звонкий стук стрипов по здешнему полу невозможно. Но девушка пытается легонько подтолкнуть меня вперед, и клянусь, если она коснется меня еще раз, я сломаю ей руку. Осторожно подхожу к столу. К единственному стулу в другом его конце, напротив Маркиза, и тот, наконец, удостаивает меня взглядом. Таким взглядом, будто я уже час рассказываю ему нечто обыденное и не особенно интересное. При том что я вообще молчу. Он даже не прекращает жевать. И все ждут, пока он закончит. — Чиди, отведи эту женщину наверх, пусть оденется, — приказывает де Мразон, не глядя на своего амбала. Сам Маркиз, надо сказать, выглядит не так, как нормальные люди дома за завтраком, а так, будто явился на обед по случаю собственной коронации. Его черный пиджак, вне всяких сомнений сшитый специально для него, блестит, и я вижу это даже через разделяющие нас метры стола. Маркиз сегодня весь в «тотал блэк»: и костюм, и галстук, и рубашка, и кофе, и гостеприимство. Амбал послушно приближается ко мне, но я не двигаюсь с места и отвечаю де Гандону таким же прямым, но твердым, а не скучающим как у него, взглядом. — Меня привезли в этом. Никаких других вещей здесь у меня нет. Эта информация не производит на Маркиза никакого впечатления. Он подносит вилку ко рту, отправляет в рот кусок чего бы то ни было, смыкает на ней свои губы, и вынимает изо рта чистую. И снова долго жует. И снова наблюдает за мной так, будто я скучное утреннее шоу. Амбал, тем временем, хватает меня за локоть и тянет вверх, чтобы поднять из-за стола. Я встаю, потому что трудно не сделать этого, когда тебя тянет подъемный кран, но выдергиваю руку из его хватки. Гляжу на него с презрением. — Я умею ходить. — Слышал, Чиди? Она умеет ходить, — объявляет Маркиз таким тоном, словно в шоу наконец показали что-то забавное. Чиди посмеивается и с карикатурной галантностью чуть склоняется, указывая мне направление ладонью. Иду обратно тем же путем, уже немало взбешенная, и приходится вновь повторить себе сумму контракта, чтобы взять себя в руки. Амбал не отстает. В комнате, где спала, я поворачиваюсь к нему лицом и развожу руками. Смотри, мол, ничего нет. Амбал облизывается, разглядывая меня так, как при Маркизе себе не позволял, и с улыбкой, означающей «а если найду?», направляется в мою ванную. Заглянув туда, зовет: «Заходи». Захожу. — Вот это чем тебе не гардероб? — кивает на раздвижные двери. Подхожу и открываю их. Я изначально подозревала, что там шкаф, или, вернее, целая комната с открытыми шкафами, поэтому ни на секунду не меняюсь в лице. Но наличие сотен вешалок с одеждой и полок с обувью не меняет ровным счетом ничего: здесь нет моих вещей, я не знаю кому принадлежат эти вещи, и никто не позволял мне ими пользоваться. Никто вообще не объяснил, какого черта здесь происходит. — Это не моя одежда. — А это — твоя одежда? — кивает на пиджак, который вчера дала мне Колетт. С грохотом закрываю раздвижные двери из мозаичного стекла, оставляя амбала снаружи, в ванной. Сквозь цветной рисунок стекла вижу как его силуэт приближается к туалетному столику и поднимает с него нечто маленькое и легкое. Очевидно, мое вчерашнее белье. — Вонючий извращенец, — цежу сквозь зубы практически шепотом и быстро перебираю вешалки, изучая их невидящим взглядом. Снимаю с одной из них тонкое трикотажное платье с длинными рукавами, и торопливо надеваю его на себя. В любое другое время оно показалось бы мне стильным, но сейчас я довольна исключительно тем, что оно закрывает даже колени. С какими-нибудь сапогами оно смотрелось бы классно, но я меняю стрипы на первые же туфли, какие попадаются мне на глаза, и про себя отмечаю, что обуви на плоской подошве тут практически нет, и значит я все время буду цокать по замку как лошадь. Мельком гляжу в зеркало чтобы убедиться, что глобальной катастрофы на голове тоже нет. Волосы распушились, потому что я не высушила их перед сном, но выглядят даже неплохо с таким объемом и небрежностью. Вновь раздвигаю двери, и бросив амбалу «Я готова», быстрым шагом устремляюсь прочь из комнаты обратно вниз, в обеденный зал. Спешу, потому что путь дотуда неблизкий. А когда, наконец, добираюсь, Маркиз как раз бросает белую салфетку на стол и поднимается на ноги. — Я закончил, — произносит он, обращаясь к Жюли, и та кивает в пол, не смея поднять глаз. Сунув одну руку в карман брюк, Маркиз де Гондон спокойно проходит мимо, даже не взглянув на меня, и покидает зал.