«Ты всё ещё играешь в игры? Или нарушаешь правила?» (Mustii — Before the Party’s Over)
***
Пытаюсь разобраться в себе, пока эта вечеринка не подошла к концу. Двигаюсь среди полупьяных тел, прикрываю глаза, прислушиваюсь к собственному Я. Там так много всего и вместе с тем… Пусто. Как мы только дошли до такой жизни, Чонгук? Как допустили всё это? Ловлю твой взгляд, что блестит в толпе хмельным агатом. Ты тоже двигаешься, двигаешься так красиво, и я на несколько мгновений забываю обо всём антураже. Как в старом качественном кино, где герой и героиня смотрят друг на друга, а вокруг — ничего. Вокруг бесформенная людская масса, которую мы успешно игнорируем, находясь в эпицентре друг друга. Наши цели совпадают. Сегодня — точно. Этот лунный свет над крышей клуба становится случайным, единственным, самым надёжным свидетелем, и мы плывём на волнах громкой музыки, что, кажется, спускается прямиком с небес. Ты уверен, что мы в порядке? Или мы просто строим из себя тех, кем не являемся? Крутые, неприступные, недосягаемые вершины, внутри которых глубокие рвы… Это всё про нас, Чонгук, и я уверен, что ты тоже осознаёшь это. Наши половинки давно про нас забыли. Они поглощены общей компанией, огромным хищным монстром под названием «друзья», они тоже отрываются на полную, отлетают от реальности, в которой не всё так гладко, как им, быть может, хочется. Мы же такие засранцы, Чонгук… Понимаешь? Мы оба предаём не предавая. Что там говорят обычно про эмоциональную измену? Она глубже и хуже физической… Согласен ли ты с этим? Ответь. Подай мне знак своим пронизывающим до костей взглядом… Я превращаюсь в льдину, подсвеченную фиолетовым и зелёным неоном. Какая ирония, это два наших любимых цвета. Чувствую, как дрожат пальцы, как стучат зубы… Пак бы сейчас сказал, что у меня снова упал сахар в крови, но что мне делать, Чонгук, если ты — и есть мой сахар. Яд. Токсин. Белая смерть. Как долго мы ещё будем притворяться? Чувствую, как по коже бежит болезненный колкий озноб. Мне поможет ещё одна порция айлейского виски? Судя по всему, тебя это частично вылечило… Уже не смотришь на меня взглядом потерянной зверушки… Ты расслаблен и хорош собой. Впрочем, второй факт при тебе всегда. Сладковатый вкус, торфяной аромат с нотами цитрусов, оливок и морского бриза переносит меня в наше прошлое… Сколько мы знакомы? Пытаюсь высчитать, пока впустую провожу время у барной стойки. Чёртов лагерь на море, в котором мы оба были вожатыми, подарил мне тебя и… Беспощадно украл, отдав в её руки. Дружба на троих, а отношения — лишь ваши. Не претендую. Ни на что не рассчитываю. Всё ещё болею тобой. Почти восемь лет, Чонгук. Понимаешь? Чей-то ребёнок за это время успел родиться и пойти в школу, а мы… Так и ходим вокруг да около, не решаясь на первый шаг, ведь он, это шаг, самый сложный. Сколько всего было за эти годы… Помнишь? Я без раздумий спас тебя тогда на море. Буквально вытащил из воды, чтобы потом, спустя неопределённое время, утонуть самому. В тебе. Конечно же, в тебе, Чонгук. Мы вместе прошли через предательства друзей, вместе гуляли на свадьбах, вместе встречали кого-то из них из роддома. Мы даже работаем практически вместе! Одна компания, но разные отделы. Ты под кожей, Чонгук. Ты — маленькая, но в то же время огромная чешуйка моего титанового драконьего сердца. Я допиваю порцию и вновь выдвигаюсь на танцпол, чтобы хоть украдкой подсмотреть за тобой. О нас так и не вспомнили, не кинулись на поиски, привыкнув, что мы оба теряемся во тьме ночи и сердец. И я нахожу в толпе твоё. Оно тоже из титана, тоже драконье… Мы оба чёртовы железяки, Чонгук! И я вижу тебя насквозь, вижу твою боль, вижу искусанные губы… Она ни при чём — это ты сделал сам. Я чувствую боль в каждом твоём движении, потому что я сам… Сам воплощение самой дикой, невыносимой, застарелой боли. И почему только мы оба так отчаянно себя ненавидим? Ты приближаешься. Смотришь в глаза, но чувство, что в душу. Раненую, трепетную душу, которая принадлежит не мне, взрослому мужчине двадцати восьми лет, а маленькому мальчику, что застрял в своих страхах. Существуют ли настоящие взрослые? Порой кажется, что всех нас, искренних и лучезарных детей, переселили в чьё-то чужое большое тело, а инструкцию к нему, к телу этому, не дали. Как не дали и к взрослой жизни. И скитаются по Земле большие-маленькие очень грустные дети, надеясь, что где-то там всё же существуют они. Настоящие взрослые. «Необходимо брать ответственность за свою жизнь». Любимая песня всех психологов и тех, кто причисляет себя к осознанной части населения. Конечно, не спорю, их правда, и все мы стараемся, серьёзно. Выбираемся из некомфортной шкуры, пашем на работах, знакомимся со «вторыми половинками», женимся и выходим замуж, рожаем детей, отводим их в сад, в школу, под венец… И по такой инструкции это чёртово общество предлагает жить? По такому идиотскому плану?! Не осуждаю… Кому-то это подходит, и я сам наивно верил, что отношусь к их числу, пока не обнаружил в своём взрослом теле огромную чёрную дыру. Ты приближаешься. Смотришь в глаза, но чувство, что в душу. Нам говорили, что мы в раю… Говорили, что так надо, так лучше, так правильнее… Какой-то поганый Эдем получился, не находишь? — Тэхён? — Твой голос я узнал бы и услышал даже при самом оглушительном взрыве, что уж громкая музыка. Или я просто научился читать по губам? Твоим. — Чонгук. — Я киваю в ответ. Вновь ощущаю озноб, но вместе с ним и горячий прилив — пылают щёки, пылает сердце, и твоя рука на моём плече ощущается по-особенному. Снова лицом к лицу, снова глаза в глаза. — Всё в порядке? — Хотел спросить у тебя то же самое. — Ты улыбаешься, но одному мне известно, что за этой улыбкой скрывается скрежет семи волков и ледяная буря. Они — итоги нашего Эдема. — Не хочешь подышать воздухом? — Хочу танцевать. С тобой. Моя пылающая душа велит шагнуть навстречу, и я делаю этот ход. Совершаю дебют в нашей игре в шахматы, что, как всегда, не увенчается успехом. Не увенчается… Венчаться… А ты ведь тоже когда-то сделаешь ей предложение? Острое шило вонзается в моё сердце — в ту самую чешуйку дракона, которая по праву твоя. Кажется, вот-вот слёзы брызнут из глаз, но я умело маскирую их фальшивой улыбкой. Я прячусь, скрываюсь, отсиживаюсь внутри себя самого, потому что не могу признаться, что все эти годы безумно… Безумно тебя люблю. Трус. Мы оба трусы, потому что я на все существующие в мире проценты знаю, что это взаимно. И я делаю этот шаг, стараясь не думать о ней, твоей девушке… Стараясь не думать о своей. Им весело и без нас, они тоже давно дружат, а мы… Мы ловим эти краткие мгновения единения, когда до нас никому нет дела. И я не слышу музыку, не понимаю даже танцевальная она или более лиричная, медленная. Слышу лишь стук своего драконьего титанового сердца, что стало таким с годами. Маленький мальчик, пытающийся подстроиться под правила взрослой жизни, стал железным, и я не знаю, кого в этом винить… Я делаю свой ход, чувствую твою руку на своей щеке, схожу с ума от ласкового, да, именно ласкового взгляда… А на неё? На неё ты тоже смотришь таким? — Тэхён… Нам даже лишних слов не надо, мы без них давно всё понимаем. И да, кто-то может подумать, что всё решается словами, простым человеческим разговором: откровенными и болезненным, но таким нужным… Мы пытались. Правда, пытались несколько лет назад, когда напились и впервые почувствовали дичайшую тягу. Хотя… Мне кажется, она была всегда. Мы разговаривали и плакали, плакали и разговаривали, вылакали две бутылки крепкого алкоголя, заснули в обнимку, не позволив себе лишнего, потому что уже тогда были в отношениях. Строили что-то с совершенно чужими людьми… И сейчас продолжаем. Болваны. Но как же страшно, Боже! Как страшно признаться самим себе, что друг без друга не можем, не хотим! Это похлеще ада для двух таких трусов, как мы, потому что общество. Общество не одобрит, не поймёт, не примет. Да на кой чёрт нам сдались все эти люди, когда речь идёт о собственном счастье? Я задумываюсь об этом порой… Задумываюсь, но не желаю рушить его отношения. А он, судя по всему, мои. Мы разговаривали. Да. Мы оба прикинулись, что это игра… Эдакий азарт, увлечение чем-то необычным… Нечто далёкое от настоящих чувств. Мы установили правила. Никаких признаний и взглядов дольше десяти секунд, чтобы не разорвало не раскидало на горячие бесформенные ошмётки. Никаких долгих объятий… Та ночь была исключением. Просто друзья, просто бро, просто… Да ни черта не просто, Чонгук! Ты ведь тоже это понимаешь?! И мы даём себе волю в те редкие моменты, когда остаёмся пьяными наедине. Нет, не переходим черту, не целуемся, не занимаемся любовью, игнорируем желания каждой клеточки тела… Позволяем себе лишь ненавязчивые касания, как сейчас. Кончиками пальцев по щеке, по шее, по ключицам или лопаткам… Грёбаные мазохисты. Грёбаные устои, вложенные в наши головы. Грёбаное всё. — Обними меня ненадолго, — прошу я, не отводя от него взгляд. — Пожалуйста. — Мне до безумия необходимо его тепло. Он не отвечает. Молча сгребает меня в охапку, и я утыкаюсь носом в его шею… Пахнет томным лаосским удом, крепким дорогим ромом, табаком и восковой болгарской розой. Я прикрываю глаза, тяну этот аромат носом, обхватываю его своими руками… Эти мгновения бесценны. Их не купить ни за какие деньги, не выменять ни на какие сокровища… Я никогда и ни с кем не испытываю такой спектр эмоций, как в те короткие, даже мимолётные моменты, проведённые рядом с ним. И весь мир прекращает своё существование. Я не заметил бы конец света, охваченный небывалой нежностью, что пропитала всё моё нутро и осела на самом уголке чешуйки дракона. Я не слышу гам людей, не слышу новую песню, что только началась, я стараюсь раствориться, срастись, впитаться в него. Было бы славно, не находите? Но у всего в этом мире есть начало и конец. Пока не в глобальном плане, нет, но мы отпускаем друг друга из объятий, чтобы ещё раз заглянуть в глаза и прочитать в них немую благодарность за эти секунды настоящего… Истинного рая.***
— Тэхён, ты не против, если мы с Ли уже поедем домой? — Ко мне подходит такой родной, но совершенно чужой человек. Я люблю Мэй, очень люблю. Она — семья. Мы вместе уже так много лет, но ещё не узаконили отношения, потому что… Потому что её парень мудак и скрытый гей. Ладно, бисексуал. Я люблю Мэй, очень люблю, но… Не чувствую рядом с ней страсти или чего-то похожего. Наверное, подобные чувства у братьев и сестёр. Я не испытывал, потому что являюсь единственным ребёнком в семье, но могу догадываться. Конечно, братья и сёстры не спят, в отличие от нас, но, признаться честно, наша сексуальная жизнь далека от идеала. Хотя о каких идеалах может идти речь? У каждого они определённо свои. В общем, у нас давно нет сексуальных контактов. Да. У меня всё хорошо с потенцией, но в одиночестве. Мэй же всё устраивает! Она вообще пару лет назад заявила мне, что познала себя и теперь открыто позиционирует себя, как асексуала. Её всё устраивает, а я… Просто трус, что боится уйти от привычного в страшное. Вместе с тем… Не совсем уж мудак, ведь не хочу делать поползновения в сторону Чона, дабы не разрушить его отношения, потому что… У них всё прекрасно. Они с Ли встречаются примерно столько же лет, как мы с Мэй, и, кажется, дело идёт к свадьбе. Снова шило в груди, стоит только подумать об этом. Я ненавижу себя за слабость, но уважаю за соблюдение его личных границ. И всё это сильно ранит. — Я не против. Конечно, не против, — мягко улыбаюсь Мэй, отвечая на её вопрос, глажу по длинным тёмным волосам. Она красивая, очаровательная, добрая. И она тоже заслуживает счастья. — Вызову такси. — Не стоит, мы уже! — К нам присоединяется счастливая эффектная пепельная блондинка с каре — это Ли. — Дай нам вдоволь посплетничать, ладно? — Мэй целует меня в щёку. — Напишу, когда доберёмся. Надо успеть поболтать вдоволь, пока Чонгук не вернётся домой! — Чонгук может и не возвращаться, — раздаётся его голос. — Сегодня. — Он подходит с лёгкой улыбкой, приобнимает Ли. — Давно вы не устраивали девичников, очень давно… Оттянитесь по полной, девчонки. — Чон даёт добро. — А ты? — задаёт вопрос Ли, поднимая голову. Она значительно его ниже — милый контраст. Все так считают… Но не я. — Снимешь номер? Переночуешь у родителей? — Может-может, — задумчиво кивает на каждый её вариант Чон. — Или переночую у Тэхёна, если он меня к себе пустит. Вот это удар ниже пояса, Чон Чонгук. Удар, приправленный твоим фирменным хитрым взглядом. Я хватаю воздух, изображая немую рыбку… — Что значит «если»? — возмущается Мэй. — Вы же лучшие друзья! О чём вообще может идти речь? Просто мы сегодня разделяемся… Так даже прикольно! Поменяемся партнёрами на ночь? — хихикает девушка. Её поддерживает Ли смехом, а вот нам с Чонгуком не до улыбок. Слишком буквально всё воспринимаем. — Такси ожидает. Мы поехали! — оповещает дама сердца моего лучшего друга. — Пока, ребят! До завтра! Оторвитесь тоже хорошенько, мы все это заслужили! И они покидают ночной клуб, оставив после себя лишь шлейф сладких духов, что в считанные секунды смешиваются со сторонними запахами заведения. А мы остаёмся вдвоём. Лишь вдвоём. Да, приехали сюда большой компанией из девяти человек, но все отсеялись, разъехались по домам и даже не осознают, что невольно создали непростые для нас с Чонгуком обстоятельства… Мы работаем в одном здании, часто обедаем вместе, ездим в гости и ходим в кафе парами… В общем, занимаемся всем, что обычно и делают самые обыкновенные друзья. Но мы не остаёмся наедине в ночи и в алкогольном опьянении, пусть и относительно лёгком… — Ты хотел танцевать, Тэхён. — Его голос сначала возвращает меня с небес на землю, а затем вновь помогает воспарить. — Или уже желание пропало? — Хочу. Если составишь компанию. — Составлю. — Молча берёт меня за руку, из-за чего моё бедное титановое сердце трещит по швам. Есть ли сварщик для сердца? Есть ли тот, кто поставит заплатки на этот кусок железа? Мне необходим. Правда.Madison Beer — Make You Mine
И мы теряемся в толпе, на этот раз прислушиваясь к музыке. Снова нарушаем правила, случайно касаясь друг друга… Или же всё происходит намеренно? Лицом к лицу, с трясущимися руками, с бешено бьющимися сердцами… Его пальцы на моей шее, а взгляд на губах… Сумасшествие. Дикое напряжение. Но он не останавливается на этом, ведёт кончиком указательного ниже, к ключице, попутно отводя в сторону ворот моей чёрной атласной рубашки… Мне не хватает воздуха, его безжалостно отбирают, спускаясь ниже по миллиметру. Мы оба всё понимаем. Буквально. И оба молчим, помня о договорённости и последствиях… Но пока не закончилась вечеринка, пока не подошла к завершению эта ночь, он — мой, а я — его. И нам достаточно лёгких касаний, что похожи на прикосновения пера райской птицы. Мы сами — птицы. Сбежали из Эдема и остановились посреди прокуренного ночного клуба в одну из случайных суббот. Мы — дети драконов. Пуленепробиваемые для всех и такие ранимые друг для друга. Чувство, что он блуждает по моим мыслям… Что ты видишь там, Чонгук? Что слышишь? Известно ли тебе, что мой разум — храм, наполненный твоими фото вместо икон? — Тэхён, и почему я так давно не говорил, что ты — совершенство? — Его слова — острейшие клиновидные ножи, вспарывающие грудину. Внутри всё заливает тёплой кровью, и я даже чувствую запах железа. — Разве говорил когда-то? — Мой голос охрипший. Это нервное. — Разве ты не помнишь? — Его брови на пару секунд взмывают вверх. — Впрочем… Не так и важно. — Важно! — выкрикиваю громче, чем следовало бы. Хватаю его за руку, что всё ещё находилась в районе моей левой ключицы, но уже норовила соскользнуть. Прижимаю его ладонь к своей груди. И что я творю? Что же такое делаю?.. — Чувствуешь? — Стучит. Слишком быстро, — констатирует факт Чонгук. — У меня тоже. — Он повторяет мои действия: прижимает мою ладонь к своему сердцу. — Когда это было? — пытаюсь докопаться до истины. Мы так и стоим посреди толпы, застыв, как болваны, но меня не интересует ничего в этом бренном мире, кроме слов Чонгука. О чём он говорил? — Почему я не помню? — Мы оба были пьяны. — Чон улыбается, но грустно. — Я думал, что ты тоже помнишь, потому что сам утром будто заново прожил каждую секунду той ночи. — Когда? — нетерпеливо переспрашиваю. Хочется вцепиться в воротник его кожаной чёрной рубашки и вытрясти из него ответ на каждый волнующий вопрос. — Когда это было, Чонгук? — Несколько лет назад… — Опускает глаза и покусывает нижнюю губу. Всегда так делает, когда размышляет о чём-то важном. — Я действительно думал, что ты помнишь. — И о чём я ещё забыл, Чонгук? Ты расскажешь? На какое-то совершенно неуловимое мгновение в его глазах вспыхивает яркий огонь, что по своему происхождению очень далёк от Эдема. Мы и сами далеки… Мы в противоположной стороне. Он некоторое время молчит, продолжает кусать губу, всё ещё держит мою руку у своей груди. — Это был единственный раз, когда мы нарушили правила. О чём? О чём я мог напрочь забыть и как вообще такое возможно? Мне всегда казалось, что я помнил и помню каждый момент, проведённый рядом с ним. Я искренне уверовал в свою память и адекватность, но почему же воспоминания того дня или ночи стёрты напрочь? Неужели я был настолько пьян? — Ты тогда перебрал, Тэхён, и я тоже, потому вызвал лишь одно такси — к своему дому. Ли и Мэй вместе отдыхали за городом у родителей первой, отправились туда на выходные, а мы не смогли из-за работы. А потом, вечером, встретились и напились так, что оба уехали ко мне. — Это я помню, да. Проснулся у тебя, ничуть не удивился, принял душ и уехал домой… Тебя будить не стал. — Именно, Тэхён. — Его взгляд становится совсем грустным и… Опустошённым. Я не уверен, что мы выбрали лучший момент и подходящее место для такого разговора, но так вышло, а значит, так тому и быть. — И этот день стал одним из самых ужасных в моей жизни, но теперь я… Я понимаю, что ты попросту ничего не вспомнил утром. Увы. — О чём речь, Чонгук? — Начинаю заводиться, потому что чувствую себя слепым котёнком, которого не по возрасту пытаются обучить чему-то важному, а он ничего не понимает. — Ты можешь рассказать полностью? Это ведь я… Я был вторым участником той вечеринки на двоих, потому имею право знать. — Мы можем уехать сейчас? — отвечает внезапным вопросом на вопрос он. — Если ты против, я сниму номер в отеле, как думал изначально, но если пустишь меня в свой дом… — Он говорит это так, будто речь не о доме вовсе, а о жизни. И я понимаю всё по его взгляду, по его подрагивающим ресницам, по холодным рукам, алым щекам… Понимаю и не могу отказать. — Это ведь то, о чём я думаю? — Ты о той ночи? Киваю молча. — Не совсем, — отрицательно мотнув головой. — Но я не хочу продолжать говорить загадками, я… Покажу. Если ты позволишь. На меня кто-то невидимый выливает целый чан кипятка, что ошпаривает кожу, добирается до костей, до органов… Внизу живота всё скручивается, тянет, ноет, тяжелеет. Это безумие. Настоящее преступление! И я, кажется, не против стать соучастником. Снова молча киваю, беру его за руку и тяну в сторону выхода. Мы ловим такси на улице и мчим по ночному городу в полную неизвестность. Наша с Мэй квартира кажется именно такой, и это коробит, но я уже не могу остановиться, а особо ярко понимаю это в момент, когда он, сидя рядом со мной на заднем сиденьи, находит мою руку и переплетает пальцы. Это становится точкой невозврата. Мы так много лет молчали, измывались над собой, боялись чего-то, а в итоге кувырком катимся в неизбежную бездну, потому что терпение достигло своего высшего предела, и мы больше не можем… Физически не можем продолжать делать вид, что все эти восемь лет между нами ничего не происходит. Сколько было случайных, действительно случайных касаний, от которых всё тело прошибало ветвистой молнией, что доставала до каждого уголка. Сколько было взглядов, от которых разряды были высоковольтными, если не смертельными. Сколько несказанных слов, чувств… Мы так много потеряли за эти годы, и я пока совершенно не понимаю, как именно мы будем выпутываться из всего, что успели наворотить. Про общество и страхи сейчас не думается. Если честно, про Мэй и Ли — тоже… Можете считать нас подлыми предателями, но поверьте, больше всего в этой жизни мы предавали именно себя. Себя настоящих. Машина паркуется возле моего подъезда, и я чётко понимаю, что назад пути не будет. Мы выйдем, поднимемся на лифте на нужный этаж, я открою дверь, а потом… — Тэхён, если ты хочешь или решишь позже, что мне надо уйти — сообщи, ладно? Поворачиваю голову в его сторону. Мы уже едем в лифте. У меня в горле пересохло. Это всё, что я сейчас знаю и ощущаю. Киваю ему. — Абсолютное, безупречное, истинное совершенство… — Он обнимает меня со спины, как только дверь квартиры закрывается за нами. Чувствую, как теперь он тянет носом воздух, чтобы получше прочувствовать исходящий от меня запах. Сказать, что меня трясёт — не сказать ничего. — Ноты земляники в твоём парфюме всегда сводили меня с ума. — Я знаю, — отвечаю честностью. Я заметил его реакцию на этот парфюм ещё несколько лет назад, потому по сей день покупаю лишь его. — Так ты… Расскажешь о том случае? Я проворачиваюсь в кольце его рук, чтобы вновь оказаться лицом к лицу. Это всё ещё наша ночь, и я не стану думать о том, что будет завтра. Смотрит на меня своими хмельными агатами, и я вижу в этом взгляде жажду, смешанную с нестерпимой болью… Я и сам ощущаю то же самое. — Я нарушил наши правила, Тэхён… Вышел из игры. — Крепче прижимает меня к себе, а я и не против. Пусть стиснет, пусть кости хрустят, пусть крошатся в чёрную крошку… За физической болью не так сильно чувствуется душевная. И снова я ловлю себя на мысли, что кто-то осудит нас, таких идиотов… Но давайте признаемся: чужая жизнь — тьма, и никто никогда не знает, насколько она глубока. — Нарушил? — переспрашиваю, чтобы вновь это услышать. Отчаянно ругаю себя за то, что не помню сам. — Да. — Чонгук продолжает прижимать меня к себе одной рукой, а второй поправляет мои волосы, убирая их со лба. Руку не убирает, ведёт кончиками трёх пальцев по виску, вырисовывает скулу. — Я целовал тебя, Тэхён. Нежно и страстно, жадно и долго целовал, потому что… — Не продолжай. — У меня печёт глаза. Укладываю два пальца на его губы, дабы не слышать ничего далее. — Ты обещал показать. Вот она. Настоящая точка невозврата. Я не в порядке, точно не в порядке, и Чонгук тоже… Нас обоих лихорадит, в венах закипает кровь, уши и щёки полыхают так, что им не поможет огнетушитель, и в момент, когда Чонгук наклоняется, приближается и аккуратно касается моих губ, я понимаю, что вся моя жизнь разделилась на до и после. Маленький мальчик, запертый в теле взрослого, ликует, будто получил свой самый желанный подарок. Будто нашёл его под ёлкой, но не спешит разворачивать. А может… Украл? Да, скорее так, и ему бесконечно стыдно за свой проступок, но в то же время очень хорошо. Или… Он попросту вернул что-то своё? Этот вариант мне импонирует больше всех. Андромеда, Орион, Октант, Центавр, Компас и, конечно, Райская Птица… Все эти созвездия проносятся под моими закрытыми веками. Его поцелуй — лучше Эдема. Лучше поцелуев всех людей на этой планете. Лучше всего, что я в принципе когда-либо испытывал… Он правильный. Он родной. Тёплый. Его нежные губы, пронырливый язык, тяжёлое дыхание, крепкие руки… Всё это подхватывает меня и уносит, как маленькую Элли в Изумрудный город, и я ни о чём не жалею. Слишком долго я выбирал не себя. Слишком долго мы выбирали не тех. — Тэхён… — Он обхватывает моё лицо своими ладонями и заглядывает в глаза. Я вижу в них застывшие слёзы. Мы смотрим друг на друга минуту-две-три, и он позволяет влажным дорожкам стечь по щекам, а я следую его примеру. Отпускаю все эмоции, всю боль… Отпускаю себя. — Какие же мы придурки, Тэхён… — Я… — шмыгаю носом, а он большими пальцами вытирает мои слёзы. — Я множество раз говорил, что люблю тебя, но… — Я тебя тоже, Тэхён. — И утыкается лбом в мой лоб. Нам обоим всё понятно без ярких признаний и многословных откровений. Мы оба чувствуем друг друга, как никто на этой планете, и, если задуматься, так было всегда. Чувства осознали не сразу, а потом отвергали, но эта невидимая привязанность, похожая на волшебство, появилась ещё на первых порах завязывающегося общения. — Чонгук, мы… — Я немного отстраняюсь, чтобы вновь увидеть его лицо. — Мы не будем спать, нет. — Он всегда умел читать мои мысли. — Мы и сейчас поступаем плохо, но это должно было случиться… Рано или поздно. — Тебе не страшно? — Голос мой чуть дрожит. Уверен, он меня понимает. — Страшно, очень, но… Мы не можем продолжать безрассудно распоряжаться своей единственной жизнью, ведь так? — Так, — соглашаюсь я, но пока даже не пытаюсь представить, что нас ждёт дальше. А нас неминуемо ждёт осуждение семей. Быть может, потеря каких-то друзей. Риск на работе и в целом в социуме, ведь живём мы в консервативной стране… Хотя это точно решаемые вопросы. Наверное. Но вот Ли и Мэй… Если касаемо Мэй я более или менее спокоен, ведь мы давно живём, как брат и сестра или просто прекрасные друзья, то вот с Ли дела обстоят гораздо серьёзнее. — Я понимаю, что ты потерян, потому что сам не особо знаю, как действовать, но в одном уверен точно: мы должны откровенно с ними поговорить. — Чонгук, конечно, имеет в виду Ли и Мэй. — Пока не знаю, стоит ли рассказывать им о сегодняшней ночи и той, которую ты не помнишь, потому что знание точно разобьёт кому-то сердце, но вместе с тем я считаю, что они имеют право и заслуживают знать правду. — Согласен, Чонгук. Я тоже пока плохо соображаю, но в одном у меня нет сомнений: я не жалею и больше не хочу прятать чувства. Не собираюсь выставлять их напоказ, но… — Но обязательно будешь демонстрировать их мне? — улыбается он. — Ты ведь и без этой демонстрации тоже давно всё понимаешь, верно? Понимает. Конечно же, он всё понимает, потому и не сдержался в тот раз, ведь знал, что всё взаимно, но никак не ожидал, что я не вспомню на утро. Обидно, если честно… Забыть поцелуй с любовью всей жизни! Но меня тешит мысль, что мы ещё наверстаем. Теперь точно. И пусть кто-то скажет, что такие решения не принимаются одним днём… Мы и так непозволительно долго тянули. Столько лет кануло в небытие, столько упущенных совместных воспоминаний… Но да, как я уже сказал, мы наверстаем. Позже. А пока нам необходимо хорошенько отдохнуть, выспаться и прийти в себя перед одним из самых важных разговоров в жизни.***
~Спустя некоторое время~
Южная Корона, Хамелеон, Кассиопея, Персей, конечно же Райская Птица, а ещё Феникс… Все эти созвездия проносятся под моими закрытыми веками. Ощущать его в себе — лучшее чувство, что мне довелось испытывать. И мы возродились птицами из пепла, когда приняли свои чувства, когда признались, когда начали новую жизнь… Чонгук невероятен. Он постоянно повторяет, что я совершенство, но знает ли он, что выглядит, как идеал, когда берёт меня жарко и жадно, когда входит аккуратно, но потом наращивает темп, когда… Он и есть идеал. И я — редкий счастливчик, познавший все прелести настоящего Эдема. Моё тело дрожит, я распахиваю глаза, стараюсь уловить каждое его движение, запомнить каждый изданный звук, чтобы запечатать, закрыть под сто замков и бережно хранить в своём тёплом драконьем сердце. Его губы, плечи, крепкие руки, бёдра, член, ноги… Его сердце, в конце концов, — моя награда за долгие годы тьмы. И лунный свет, что просачивается через окно нашей общей спальни, становится неслучайным, но единственным, самым надёжным свидетелем нашей большой любви, которая подтверждается каждым хрипом и стоном, каждым шлепком тела об тело, каждым укусом и каждым трепетным поцелуем… Мы не можем насытиться, не можем. Нам друг друга невероятно мало, но мы больше не чувствуем боль, больше не строим из себя крутых и неприступных… Мы сами создаём свой рай, пусть он и далёк от представления большинства. — Ты как, любовь? — Он теперь называет меня именно так. Смакует это слово, перебирает каждую буковку, как чётки, катает во рту, как карамельку, потому что очень долго хотел его, слово, применять именно ко мне. И я полностью разделяю его чувства. — Второй заход ничуть не хуже первого, — блаженно улыбаюсь я, когда мы оба уже пришли к финалу, а теперь лежим на боку и лицом друг к другу. — Ты — совершенство. — Это моя фишка, — смеётся он и шутливо толкает в плечо, совсем легко, любя. — На третий не пойдём, иначе завтра фиг проснёмся. Да? — Да, — подтверждаю я. — А завтрашний день пропускать нельзя. Иначе Ли нам этого не простит! — Она зайка, потому простила бы, но огорчать не станем. — Мне ревновать к «зайке»? — в шутку спрашиваю я. Конечно же, я не ревную. Я уверен в нём, как в себе. Он с улыбкой качает головой и загребает меня в свои объятия. Завтра важный день, настолько важный, что нервничаю даже я. Завтра Ли, бывшая девушка Чонгука, выходит замуж. Выходит за того, кто точно будет любить её сильно-сильно, как мы с Чоном друг друга. Все мы заслужили это светлое чувство, а она, так и не дождавшаяся предложения от своего бывшего и моего нынешнего — подавно. Полтора года прошло с той самой спонтанной вечеринки, после которой жизнь четверых людей кардинально изменилась. Мы поговорили с Мэй и Ли, не откладывая в дальний ящик. Без слёз не обошлось, но только со стороны Ли и… Меня. Я плакал, признаваясь своей лучшей подруге, с которой по факту нас давно не связывало ничего романтического, а она успокаивала меня и твердила, что очень рада тому, что мы с Чонгуком наконец прозрели. Как выяснилось, понимали все. Даже Ли. И именно она была тогда инициатором нашего уединения… Видела, что их с Чоном отношения не имеют развития, что он давно и полностью в другом человеке, потому приняла мудрое решение и не прогадала. Плакала, потому что всё ещё любила. Да, без боли не обошлось. Но как же все мы обрадовались, когда она встретила Чанбина — прекраснейшей души человека, который полюбил её целиком и полностью! А она… Она искренне полюбила в ответ. И завтра, когда мы будем поздравлять молодожёнов, уверен, Ли ни о чём не пожалеет. Она уже не раз намекала, что нам тоже стоит узаконить свои отношения, пусть и в другой стране, и мы, если честно, уже всерьёз над этим задумываемся. Мэй, к слову, тоже ощущает себя прекрасно. Её жизнь после расставания со мной, как она сама говорит, стала лишь легче. Пусть мы давно не занимались любовью, ведь она поняла, что асексуальна, Мэй мучила совесть временами, когда она думала, что не может дать мне необходимое… А необходим мне был лишь Чон Чонгук. Мой Чон Чонгук, что пахнет томным лаосским удом, крепким дорогим ромом, табаком и восковой болгарской розой. Чон Чонгук, что тоже непременно станет моим мужем. Чон Чонгук, что уже стал истинным Эдемом, в который нет входа для других, но всегда есть место для нас двоих. Чон Чонгук, с которым мы больше не ведём игру, и с которым у нас теперь есть свои же, но совершенно другие правила, главные из которых: искренность и подлинная, неопровержимая любовь. Чон Чонгук, с которым наша персональная вечеринка не закончится никогда.