на двоих

Жмурясь в лучах заходящего солнца они наблюдают за шипящим в луже окурком. Новая сигарета дерет горло и отдаёт кофе, но не тяжелой чёрной гадостью, которую пьёшь, чтобы не откинуть копыта от усталости — лёгкий приятный привкус нежной капучиновой пенки с корицей перебивает горечь табака. Сигарета качует от одного к другому, передается из руки в руку вместе с мимолетными касаниями пальцев. Поле пустое, солнечные зайчики пляшут на цветах, подсвечивая золотом. Трава жёсткая, под ней — тёплая, прогретая за день земля, сухая и тоже жёсткая, но сидеть почему-то удобно и хорошо. Они сидят, тихо переговариваясь о каких-то мелочах, выкуривая уже пятую подряд, и не смотрят друг на друга, только на шуршащее ветром поле внизу карьера, темную каемку леса на краю и далёкое шоссе впереди, по которому черными квадратиками несутся фуры. Мелочи для обсуждения подходят к концу. — Зачем? — Голос Светы глухой и какой-то жалкий, словно она действительно не понимает. А может просто хочет услышать не то, о чем сама думает, надеется, мечтает. — А тебе так нужна эта информация? — Рина сглатывает ком в горле. Нужно меньше курить. — Если бы ты не понимала, тебя бы здесь не было. Повисает молчание. Света впервые за несколько дней смотрит в глаза человеку рядом — огромные, темно-карие, с тонкой красноватой проволокой по кромке радужки. Рина смотрит в её — голубые, холодные, как всегда. Смеётся хрипло, злобно и измученно, поймав беззвучный кивок. — Он...меня достал. И заслужил. — Идиоту понятно, что Свету такой ответ не устроит. Ещё яснее то, что, если захочет, она добьётся правды. — Неужели ты боишься? Вопрос глупый, мерзкий, как и весь этот разговор. Света не боится, только не она, только не Рину. Света все понимает, и только выраженный от природы садизм заставляет её задавать такие вопросы. — Я понимаю. — Не понимаешь. И не поймёшь. Не пытайся. — слова больно хлещут по самому сокровенному — тоже специально, тоже назло. Рина все знает, знает и издевается, кусать протянутую руку — любимое её занятие. — Чего ты ждёшь от меня? — Света ложится на спину, щурясь от яркости безоблачно-голубого неба, срывает травинку и задумчиво прикусывает. -Тебя, наверное...ай, бля. — поток крепкого трехэтажного мата чудесно дополняет страшную и неправильную картину пьяного художника — она снова тушит об себя сигареты. Как раньше, только тогда это делала Света, а Рина протягивала дрожащую руку раз за разом, доверяя самое важное — безопасность. Больно, да, но не страшно. Света никогда не сделает плохо, не заставит плакать от той, другой боли, от которой не спасёт никто и которой и так слишком много в жизни. -Риш...ты хочешь остаться? — Наивно. Глупо. Беспомощно. Она слишком гордая, слишком ядовито-свободная для такой жизни. Для Светы. Она сидит, опустив голову так, что кудрявые пряди закрывают лицо, но Света видит капающие на траву слёзы. — А ты...позволишь? — Позволит. Сломает позвоночник кому угодно, только бы держать Рину рядом с собой всегда, не отпускать. Она будет вырываться, кричать, драться и плакать, но так будет лучше для неё. — Риш, — Света садится за ней, обвивая руками нешуточно так дрожащее тело, — я прошу, останься. — Она утыкается носом куда-то в затылок и вдыхает запах каких-то пряностей и совершенно точно корицы, а ещё слабый-слабый аромат чабреца — Рина его обожает все душой. Судорожный вдох нарушает приятную, безоблачную иллюзию спокойствия. — Мне некуда идти. — Голос срывается, Рина специально кашляет, чтобы это скрыть — для неё малейшая демонстрация слабости — чудовищная ошибка с летальным исходом. Ошибок допускать нельзя, даже со Светой. Света бьёт больно, они обе это знают, но сейчас никто бить не собирается, Рину просто обнимают и шепчут какие-то благоглупости на ухо, перебирая тёмные кудряшки. — Ты меня возненавидишь...как он. Света усмехается. — С чего ты взяла, м? — Я это почувствую. И возненавижу в ответ. Я не хочу чтобы ты закончила, как мой отец. — Иллюзия спокойствия в очередной раз рассыпается по-детски невинным всхлипом — на контрасте с темой их разговора звучит почти смешно. - Риш, давай будем честны, у тебя сил не хватит убить меня. — Зато честно, правда и в глаза. повисает молчание — Света знает, что говорить и кому, а лучше всего — что говорить Рине. Та хрипло смеётся, это должно пугать — но точно не Свету и точно не сейчас. Сейчас это вызывает жалость. — Он тоже так говорил. — Минута тяжелого молчания, только шелест травинок внизу и далёкий-далёкий гул машин. Спокойно. Хорошо. — Только у него не было кое-чего, что есть у тебя. — Света смотрит прямо в эти огромные карие глаза, чуть красные из-за слез, и эта краснота подчёркивает контрастом сеточку алой проволоки на шоколадной радужке. В глубине зрачка плещется кипучая смесь боли, отчаяния и надежды, Рина чуть прикрывает глаза ресницами, длинными и пушистыми, надеясь, что так Свете будет сложнее её читать. Глупая. — И что же у меня есть? — Пальцы ложатся на бледные щеки, невесомо поглаживая пергаментную кожу. Света наклоняется ближе к чужому лицу, опускается ниже, к шее, вздыхает пряный запах трав и специй, уникально-специфический, учитывая, что Рина в жизни ничего не готовила. Тонкая шея покрывается мурашками, рваный выдох звучит громче обычного. — Моё доверие, — шелест на ухо, низкий и слегка хриплый, смысл слов доходит не сразу, и лишь спустя жалкие секунды Света размашисто проводит языком по нежной мочке уха, чуть прикусывая кожу. — Какая честь… чем же я такое заслужила? — Все просто... ах..., — язык путешествует вдоль сонной артерии к подключичной, проходится по впадинке и замирает за выпирающей косточке, — с тобой я в безопасности. По крайней мере...м-м-мне так каааажется… — Рина отклоняет голову назад, подставляясь под чувственные прикосновения, цепляется руками за чужие плечи. Света обнимает её за спину, нависая сверху, и глубоко целует, проникая языком в податливый рот. Они целуются долго, изучая друг друга, пока не заканчивается воздух — между губами повисает ниточка слюны, и Света чуть отстраняется, позволяя партнерше занять удобную позу. — Ты не ответила на мой вопрос, дорогая. Рина сползает вниз и устраивается головой на чужих коленях, чуть сгибая собственные, лежит и смотрит хитрым глазами вверх, прямо в душу. — Потому что не хочу. Не порть момент, нам же так хорошо, — юркие пальцы добираются до перекинутой через плечо косы и стаскивают резинку, позволяя прядям рассыпаться по плечами и перебирая одну за другой. Рина знает, что Света никому свои волосы трогать не позволяет, только ей, и сидит сейчас с полуприкрытыми глазами не просто так — готова замурлыкать от удовольствия. — Ты негодяйка..это нечестный приём! — Я никогда не играю честно, это скучно. Она обводит скулы, дотягивается до чувствительного местечко за ухом и, чуть царапая, гладит. Света подставляется под прикосновения, наклоняет голову навстречу чужим пальцам и тихо стонет. Рина усмехается и перемещает пальцы на чужие губы, обводя по краю, потом скользит по подбородку и тоже перемещается на шею, снова подключая отросшие ногти и вызывая на такой же бледной коже волны мурашек. Света не остаётся в долгу — задирает черную рубашку и нежно водит пальцами по хрупким ребрам, спускается на впалый живот и чуть надавливает на солнечное сплетение. От этой простой ласки Рина прогибается в пояснице, перехватывая чужую руку и переплетая пальцы, сжимает крепко-крепко, притягивает к лицу и целует-целует-целует, каждый пальчик, каждый сантиметр, водит языком по костяшкам, прикусывает косточки. Света склоняется над тонкой фигуркой, подхватывает под лопатки и прижимает к себе бережно, как хрупкую фарфоровую драгоценность, чувствуя биение чужого сердца. Ложится на спину, позволяя Рине усесться сверху с победной ухмылкой, продалжает придерживать за бедра. Та упирается ладошками ей в грудь, нависает тончайшей тенью над светиным лицом и целует, на этот раз проявляя инициативу сама, играет с чужим языком, прикусывает губы, потом снова переходит на шею — Рина в курсе, что это местечко тоже не для всех, шея абы кому не даётся — и пользуется своими привилегиями, выцеловывая узоры алых засосов. Света внезапно дёргается вверх, в считанные секунды опрокидывает нахалку на спину, прижимая руки к траве над головой, и впивается зубами ключицы. Рина под ней сдавленно хрипит и стонет, пока чужой язык нежно зализывает укусы. — Ммм, аккуратнее… Света! мне потом неделю в свитерах ходить, пожалуйста! — Да кто тут увидит, Риш...а ты слишком вкусная, я не собираюсь останавливаться, — Она снова кусает, на этот раз плечо, до крови, слизывает алые капельки и смотрит Рине в глаза. в её собственных та видит смешинки, скрывающие животную похоть. — Ты...хочешь прямо здесь? — голос срывается, Рина дрожит под настойчивыми ласками, руки по-хозяйски проникают под рубашку и накрывают её грудь, сжимая пальцами соски. — А ты — нет? Риторический вопрос. Когда Света в последний раз прислушиваясь к чужому мнению? Но Рина не хочет. Ей все ещё больно, она все ещё помнит отца и его «правила игры». Её передергивает волной воспоминаний: тушение сигарет было одним из самых гуманных занятий по вечерам в их квартирке на окраине города. Да, Света была не безгрешна и промышляла порой теми же вещами, что и он. Но она никогда не применяла насилие. В отличие от отца. Новая порция воспоминаний бьёт под дых и Рина всхлипывает. — Прекрати. На её слова не сразу обращают внимание. Света отрывается от чужой шеи (интересно, думается Рине, на ней хоть одно живое местечко осталось?) и пристально смотрит в шоколадные глаза. — Почему это? — Я не хочу, мне страшно, Свет. Давай пойдём домой, пожалуйста. Та не двигается, ещё минуту просто смотрит в глубину чужих радужек, выискивая ответы на неозвученные вопросы. Потом быстро слезает, осторожно поднимает Рину за плечи и помогает сесть. Повисает неловкое молчание, искрящееся тем самым немым вопросом. — Все ещё? — Да. Этого хватает, чтобы Света нахмурилась и в следующее мгновение прижала Рину к себе, просто обнимая. — Прости, — неразборчивый шепот перетекает во вполне различимый, — прости, Риш. — Все нормально… — Нет, все не нормально. Я должна была… почему ты не остановила раньше? Она гладит подрагивающую спину. Рина молчит, потому что подступающие к горлу слезы душат похлеще отцовских рук. Наконец она делает рваный вдох и сбивчиво шепчет: — Я...просто вспомнила...извини, это все...ужасно, я понимаю, тебе надоело меня слушать. Я... — Ты с ума сошла? Что значит надоело? — в голосе Светы сквозит ярость. — Ты должна была сказать раньше, Риша. ты же сама говорила, что доверяешь мне, так где твоё доверие? Рина отстраняется. — Мне хорошо с тобой. Давай забудем, пожалуйста? Света вздыхает. Поднимается на ноги и протягивает Рине руку. Солнце зашло, оставив после себя сиреневый след в облаках на горизонте. Ветер улегся и теперь ничто не колышет замершие в оцепенении травинки и листья деревьев вдали. Мертвая тишина нарушается лишь стрекотом сверчка где-то за полем. — Пойдём домой? Рина тоже встаёт, достаёт из кармана пачку и снова закуривает. Света фыркает — вот научила на свою голову. Обнимает хрупкие плечи и неспеша ведёт к слегка скошенному набок дому на окраине леса. Этой же ночью дверь домика со скрипом открывается, выпуская под лунный свет тонкую темноволосую фигуру. Она бежит, кутаясь в чужую кофту, бежит быстро, но вдруг оборачивается и замирает. Последний взгляд, брошенный на потонувший в ночной тишине домишко — прощальный поцелуй в лоб, обрамленный пшеничными с рыжиной волосами. Рина отворачивается и скрывается за первыми деревьями.