Под запретом

Марата он избегал. Прятался в школе, из главного выхода не уходил - попросил пару раз выйти через спортивный зал. Прогулял даже пару занятий по музыке. Все еще ощущал себя странно застывшим, обледенелым внутри. Все крутился тот их разговор, в горле застыл болезненный ком из боли и сожаления. А как избавиться от этого не знал. Не мог. Ощущал себя тенью. Зашился бы в какой-нибудь угол и сидел. Вот так, чтобы никто не видел и не слышал, чтобы забыли вообще напрочь про его существование. Люди вокруг раздражали, хотелось послать всех и каждого куда подальше, но это не казалось возможным. От этого только бесился все сильнее. Дома атмосфера накалилась тоже - кажется, у Ильдара были проблемы на работе. Может все было бы и проще, только Андрей сам себя сдержать не мог. Нарывался всячески, ждал как будто боли. Хотел, чтобы хоть что-то эту всю кашу внутри перекрыло. Синяки расползались по телу как родные - что-то привычное и понятное. Простое. И никаких чувство уже не вызывало, только гремело почему маратовское "слабак" в голове. Так и двинуться недолго, если честно. Мама нервничала все больше, пыталась каждый чих его контролировать, видела, что с ним не так что-то. От этого и скандалили вечерами, ругались до хрипа, чтобы потом, когда мама заснет, дождаться Ильдара в комнате и молчать. Молчать, чтобы не заорать от боли. Неделя тянулась за две, расползаясь туманной дымкой. Марат его явно искал - даже как-то ждал около подъезда. Андрей, по счастью, заметил его со спины и ушел быстро. Гулял почти до ночи по дворам, бродил неприкаянно. Глаза почему-то жгло. Суворова видеть не мог. Из-за всех его слов, из-за того, что сам сказал - слишком много вдруг вылилось. Почему-то становилось страшно, а вдруг что-то большее скажет? Расскажет, как... Думать дальше не хотел. Не мог. Сразу к горлу подкатывала тошнота. Первый раз его ударили, когда ему было года четыре - даже младше, чем Юлька сейчас. Смотрел на нее и думал: а как можно? Как вообще получилось такое? Что в человеке быть должно, чтобы рука на ребенка поднялась? От этого становилось только тяжелее. В раз как-то ломался внутри. Да и за себя стыдно было - не должен был он таких слов говорить про всю эту ситуацию с убитым парнишкой. Не нужно было влазить. Видел же, что Суворов переживает, что ему самому не очень и все равно. Не сдержался почему-то. Чувство вины разъедало сильно, а как исправить не знал. Боялся, что Марату его извинения не нужны. Как и он сам. В субботу получил двойку. Ильдар его бил так, что ощущал себя сплошным комом боли - прошлые синяки вспыхивали под ударами совсем уж сильно. Юнусович лишь усмехнулся напоследок: - Ты мне еще благодарен будешь. Тебе не хватает отцовского воспитания - это сразу чувствуется. От этого чуть не рассмеялся. Интересно, знал ли он хоть что-то? Знала ли обо всем этом мама? О том, что делает новоявленный отчим? Андрей так надеялся, что нет. Знал - вот это его и добьет. Уничтожит окончательно. Молчал сам. Потому что боялся. Потому что был уверен, что выберут не его. В воскресенье забрался в чужой подъезд, засел на раздолбанном балконе. Его как-то Марат ему показал. Курить тут было удобно. Андрей бы и сам сейчас закурил. Хоть что-то, чтобы отпустило. Вместо этого все сидел на полу около стены, вдыхая морозный воздух. Как будто с каждым днем ему только хуже становилось. Ситуация с Суворовым не отпускала, дома краски сгущались и деваться было некуда. А так взвыть хотелось. Сесть и скулить в небо. Просить о помощи. Вот только кого? Никто, никогда не приходит. Только Марат тогда с Искандером. Как будто в прошлой жизни это было. И не с ним даже. Он ведь и правда слабак. Расклеился совсем. Не мужчина он, как говорил ему отец. Жалкая мямля. Сидел один, мерз как собака, а сил встать не было. Тело болело, внутри все корежило. Так от него совсем ничего не останется - сгинет тут в подъезде и все. Только Юльку и было жалко, она ведь к нему была сильно привязана. Хотя сейчас может легче будет - ее он сейчас тоже подводил. В один из вечеров сестра расплакалась. Сидела, играла с игрушками в комнате, а потом разрыдалась навзрыд без причины. На расспросы не отвечала никак. Только всхлипывала шумно, вытирая глаза крохотными ладошками. От этого Андрею стало как-то совсем ебано. Он чувствовал, что из-за него это. Потому что он создает дискомфорт дома. Он мешает. Маму дергает постоянно, Ильдара раздражает. Вон и сестренку довел. И как остановить все это было непонятно. Сил не было. Просто устал. От собственной слабости, от постоянной боли, от чудовищной, постоянно горящей в груди злобы и пустоты. Приходить на балкон теперь стал чаще - кормил даже голубей. В музыкалке познакомился с девочкой. Занималась тоже на пианино, приходила сразу после него. В среду он задержался: учительница попросила посидеть, пока она принесет ему что-то, что домой забрать надо. Ушла почему-то совсем надолго, Андрей даже успел заскучать. Девочка зашла минуте на пятой, прошмыгнула торопливо, озираясь по сторонам. Кажется, боялась нагоняя за опоздание. Вперилась любопытным взглядом в Андрея, прищурилась как-то подозрительно: - А Людмила Ивановна где? Андрей кивнул устало: - Вышла ненадолго. Мне ноты ищет. Девочка кивнула, бросила свой портфель на пол, села на учительский стул. Нервно перебирать рукава пиджака начала. Какая-то она была растрепанная, растерянная что ли. Сидели в тишине еще минуту. Думали о чем-то. Андрей все чувствовал на себя ее взгляд изучающий, сам в ответ не смотрел. Не удобно как-то. Да и не интересно, наверное. - А ты давно тут учишься? - С первого класса. Замолчали снова. Девочка встряхнулась как-то, встала, подошла резким шагом и ладонь протянула: - Полина. Будем знакомы. - Андрей. Руку он пожал осторожно. Мягко как-то - совсем ладонь была крохотной и аккуратной. Ему казалось, что сломать может. Раздробить хрупкие косточки в крошево своей неловкостью, что вдруг разлилась внутри. Она ему улыбнулась. Сжала сама сильнее. Отстранилась первой. - Я тут недавно совсем. Переехали пару недель назад. Была бы рада с кем-нибудь пообщаться. И что-то в ней было такое светлое, доброе. Как солнышко. Андрей как-то и сам вдруг смягчился. Кивнул с кривой усмешкой: - И как тебе город? Нравится? - В целом неплохо, конечно. Страшновато, правда, на улицах, особенно вечерами. Но если из дома не выходить, то вполне себе, - она подмигнула со смехом. Яркая такая. Андрей на мгновение ощутил себя странно блеклым, выцветшим. Не с тем она познакомилась. Совсем не с тем. Все же разговорились - учились в разных школах, но жили достаточно близко, музыку любили оба, но учительница нравилась не сильно. Схожего было много, различий тоже. Андрей предложил, вдруг, встретить после занятий - все же заканчивала поздно, не безопасно это для девушки. Ему все равно делать нечего. Полина с радостью согласилась. Смотрела так благодарно, что и самому тепло внутри стало. Андрей вдруг подумал - может он себе хорошего друга нашел? Может ему хоть в чем-то повезет? Некстати вспомнился Суворов. Все тепло ушло мигом, словно ударило. Как раз учительница вернулась - всунула ему кучу листов, извинилась холодно за задержку. Выпроводила. Слово свое Андрей сдержал - Полину через час встретил. Та совсем от этого разулыбалась. Разговаривали легко и свободно, как будто уже давно знакомы. Такое редко встречалось - не с его характером уж точно. Слишком молчаливый, слишком закрытый. Равнодушный ко всему внешне. Она была в этом полной противоположностью, и ее открытости на двоих хватало. Распрощались у ее подъезда, договорились еще как-нибудь после музыкалки увидеться. Получилось - встретились снова в пятницу. Снова по той же схеме: увиделись после занятия Андрея, тот ее потом проводил. От этого почему-то снова про Марата подумал - тот его часто у школы ждал. Курил и ждал. Снова стало как-то особенно больно. Может, они просто несовместимы. Слишком разные ведь. Из разных миров. Зачем Суворову такой чушпан в знакомых? Зачем вообще все это было? На Полину отвлекался что ли. Привык он до этого к общению, к тому что не так одиноко стало. А теперь, когда ушло все, было совсем тоскливо, хоть вешайся. Она и в правду хорошей оказалась. Действительно солнышко. Иначе и не сказать даже. В субботу пришел на балкон снова. Много думал. Кормил голубей привычно. Все равно тяжесть не уходила никуда, все равно остро ощущалась нехватка человека рядом. Вспоминался снова и снова их разговор, всплывал в памяти болью. Усталость никуда не уходила. Почти две недели прошло, а как будто вчера случилось. И болело. Так страшно болело, как ни разу еще, наверное. Может, потому что доверился. Не стоило, видимо. Пришел сюда и в свободное воскресенье - дома находится сил не было совсем. Марат нашел его внезапно. Влетел, кажется, по ступенькам, а затем остановился резко, глядя на Андрея, как ударенный. Замер статуей, будто не дышал даже. Андрей сидел привычно на полу, разбрасывал крошки напротив себя - парочка птиц уже воспринимала его как своего, садились рядом и ели почти у него с рук. Мелочь, а приятно. Суворов выглядел как-то мрачно, под глазами мешки синие, лицо разбито больше обычного. Руки нервно прятал в карманах куртки - как тогда, ночью. От воспоминания замутило на миг. Может самому уйти стоило. Или прогнать. Только не получится ведь, не давало что-то внутри. И почему-то было страшно. Что скажет сегодня? Что говорить самому? Напряжение между ними искрило, Марат дерганый стоял. Смотрел как-то жадно. От такого взгляда хотелось только спрятаться. А он не мог. Некуда просто. Да и хватит с него уже. Пусть добьет прямо сейчас и делу конец. - Аккуратно проходи, - спокойно сказал Андрей, через минуту тишины. - Хлеб не растопчи весь. Марат ступал действительно осторожно. Замер на мгновение, в одном шаге. Почти что упал на колени рядом, как будто ноги отказали вдруг. Больно, наверное. Вцепился в руки сильно. Глаза лихорадочно по лицу Андрея бегали, безумно как-то. Словно не видел уже сотни лет. Нервничал как будто. Андрей его таким напряженным никогда не видел. От этого что-то внутри кольнуло болезненно - иголкой под избитыми ребрами ощущалось. Захотелось отстранится. Не стал - лишь посмотрел устало в ответ. - Я... Наговорил лишнего. Марат поерзал вдруг. Сжимал руки все сильнее - так недолго и пальцы сломать. Андрей лишь равнодушно повел плечами. Взгляд перевел ему за спину: - Забыли. От этого Суворов дернулся как от удара. Выдохнул сквозь плотно сжатые губы. - Нет, - вдруг сказал тихо, приближая ладони Андрея к своему лицу. - Нет. Мне жаль. Прости меня. Прикоснулся вдруг почти что губами к костяшкам пальцев. Так это странно выглядело - белые руки Андрея в его разбитых от постоянных драк. И взгляд этот. Пронзительный. Умоляющий почти что. Стало почему-то как-то особенно больно. Тянуло что-то в горле, жгло в глазах снова. - Прости меня, - тихо повторил Марат. Добил почти что. - Пацаны не извиняются, - хрипло выдавил из себя Андрей, то что от Суворова давно слышал. Будто в другой жизни. Марат лишь пожал плечами: - Иногда нужно. Вдруг повело как-то странно. Дыхание обжигало пальцы, сжигало почти что. И вся вот эта близость странная между ними душила как будто. Так невыносимо. Вот только Андрей бы этот момент не променял ни на что. Подался вдруг вперед - Марат как будто только этого и ждал. Потянул ближе, притягивая голову к своей шее. Сам уткнулся носом Андрею в висок. Зашептал горячо: - Мне жаль. Просто я иногда как будто загораюсь и остановиться не могу. Потом только понимаю. Ты прав был, знаешь? И я это понимал тогда, но слышать не хотел. И хуево было. И действительно не изменилось ничего. Только с тобой поругался и совсем стало. Плохо. Понимаешь? Говорил так тихо, как самый сокровенный секрет, терся щекой о волосы. Андрея будто жаром обжигало. Словно в огонь упал - горел бы и дальше. Это ведь так странно между ними сейчас было. Как-то тоже неправильно. Так ведь друзья не сидят, верно? Так к друг другу не прикасаются. И внутри от этого не полыхает все. Надо бы отстранится - а он не мог. Словно намертво притянуло. Приклеило. Ввинчивался чужой запах в легкие и хотелось почему-то больше. Дышать и дышать. Ощущать что-то непонятное и дальше. Чтобы не останавливалось. Марат все шептал: - Я думал, ты больше никогда со мной не заговоришь. Был бы прав, если честно. Я бы понял, Андрей. Правда бы понял. Я залез не туда и сказал плохое. Я больше не буду. И я никогда тебя слабым не считал, веришь? Ты не такой совсем. Наоборот. Просто не так как я - лучше. Просто мы в этом разные совсем. Получалось в ответ только как-то рвано выдыхать в чужую шею. Марат тянул его ближе к себе, так чтобы расстояния между ними не было совсем, чтобы близко до боли. Так как никогда еще. И запах чужой совсем с ума сводил. Легкие забивало, кружило так странно. Суворов вдруг прижался губами к его виску, выдохнул тихо: - Прости меня. Скажи, что мне сделать, чтобы все исправить. Замолчал. Это и хорошо - потому что от этих слов его Андрею было как-то совсем тяжело. Приятно тяжело что ли. И все равно как будто не верил, что слышал именно это. Сам предполагал что-то совсем другое. Ждал только злости и привычной боли, а не получив потерялся. Накатило вдруг на миг какое-то отчаяние, что-то острое и страшное. Исчезло. Пусть бы вообще все исчезло. Выдохнул тихо: - Все в порядке, Марат. Ты тоже меня прости. Мне не следовало так резко говорить, мне вообще про все эти вопросы заикаться не следовало. Суворов покачал головой как-то совсем отчаянно: - Тебе не за что извинятся, слышишь? Все хорошо. Андрей только усмехнулся криво. Отстранился, заглядывая в его глаза: - Тогда и тебе также: все хорошо. Марат смотрел мягко, прижимался лбом к его лбу. Пальцами вдруг погладил щеку, провел едва касаясь подушечками: - Точно? - Да. Суворов улыбнулся мягко, так по-особенному как-то. Выдохнул: - Как скажешь. Андрей улыбнулся в ответ. Кажется, даже дышать стало легче, чем все дни до этого. Как будто внезапно мир стал мягче и добрее, отступил вдруг внутренний и внешний холод совсем. Стало так просто все. Спокойно. Он смотрел в лицо напротив и все было в порядке. Как и должно быть. На место все встало. - Избегать меня больше не будешь? - тихо спросил Суворов, вдруг как-то странно бегая по нему глазами. Они все еще были так близко. Андрей только кивнул едва заметно. Пальцы Марата осторожно соскользнули по углу его челюсти. Царапнул ногтями шею, по линии роста волос. Прикосновение отдалось по всему телу волной, так что скулы свело. Андрей как-то замер весь, подставляясь. Выжидая. Взгляд у Суворова за мгновение поменялся тоже - всего на секунду, но проскользнула тьма ядовитая, зрачки расширились странно. Выглядел голодно, жадно почти что. Так как никогда не смотрел. Лучше бы и дальше этого не делал, потому что Андрею стало совсем душно, болезненно тяжело. Почему-то ощутил себя обнаженным, распластанным под этими глазами. Дико так. Нездорово. Неправильно и запретно. В висках что-то настойчиво запульсировало, мысли разлетелись все. И страшно почему-то было. Будто на пороге чего-то совсем нового. Чуждого ему до этого. Марат вдруг прикоснулся большим пальцем к его губам. Едва-едва надавил. Андрей вздохнул сквозь зубы густой воздух. Суворов от этого напрягся весь, стиснул челюсти крепко. Словно держал себя из последних сил. От чего? Все до страшного кружилось в какой-то чудовищной дымке, и не было в ней ничего хорошего. Только странное томление и куча вопросов. И почему-то вдруг захотелось, чтобы приблизился больше. Чтобы прикоснулся сильнее. Иначе. Как будто не хватало чего-то. От этого желания испугался. Андрей отстранился первым. Сбежал, почти что. Марат выдохнул, опустил повисшую в воздухе руку. Смотрел лишь исполобья. Глаза его все еще сверкали каким-то мрачным безумием, затягивали куда-то не туда. Сердце колотилось, как после марафона. Только что из груди не выскакивало. Андрей сжал руками собственные колени, выпрямился, пытаясь стряхнуть с себя непонятную паутину. Горло пересохло. Хотелось пить и куда-нибудь спрятаться, чтобы дух перевести. Чтобы попытаться хотя бы понять, что произошло только что. На губах все еще ощущалось фантомное прикосновение. - Значит мы помирились? - голос у Марата был страшно хриплым, низким. Простыл, может? Андрей кивнул. Облизнул губы, почему-то. Суворов проследил за этим взглядом, словно завороженный. Усмехнулся криво и как-то отчаянно. Горько. Словно хотел чего-то, что никогда получить не сможет. Знать бы еще что это было. Почему-то Андрей почувствовал себя идиотом, но быстро это отогнал. Что-то в голове все перемешалось. Только и всего. - Тогда хорошо, - затем добавил искренне. - Я рад. - Я тоже, - выдавил из себя неловко полуулыбку Андрей. Лицо слушалось с трудом. Как и все тело. Почему-то захотелось на секунду, чтобы Марат снова прикоснулся. Прижался губами к коже. Это, немыслимое и постыдное, следовало отогнать. Притворится для самого себя, что не было никогда и забыть. Вот только жажда все не уходила. Засела крепко под ребрами, расползлась по сосудам - прямо в сердце. Как бы не разорвало изнутри. Как бы не вылезло наружу уродливо. Было почти что страшно и от мыслей своих, и от всего, что происходило. Марат встряхнулся вдруг. Будто ластиком стер с себя это странное выражение. Кивнул вдруг легонько на выход: - Прогуляемся? Андрей согласно промычал. Поднялся на, почему-то дрожащие, ноги. Выдохнул. Может пройдется сейчас и все уйдет. И станет спокойно, как и должно быть. Ведь не случилось же ничего, верно?

***

Про Полину Андрей ничего не рассказывал. Почему-то ощущал как собственную тайну. Марату никак вообще не упомянул - хотя мог бы, почему нет. Но не получалось как-то. Особенно не выходило после странного происшествия на балконе, горло как будто сжималось, слова не слетали с губ никак. С того дня между ними будто искрило страшно. Что-то сгущалось в воздухе - не так напряженно, как от чего-то плохого, наоборот. Как будто тянуло изнутри крючьями, рвалось из тела. Иногда, казалось, что только Андрей это ощущает. Что только он это видит. Марат был все таким же. Как будто нет ничего и не было. Только взгляд его выдавал. Тот страшный голод Андрей видел теперь гораздо чаще. Сам себя чувствовал странно, реагировал пришибленно. Хотелось чего-то, непонятно чего. Сам себе удивлялся и не понимал ничего. Мысли иногда мелькали. Чужие. Хотелось, почему-то, чтобы Суворов прикоснулся, чтобы смотрел больше, чтобы был рядом чаще. Голову в общем сносило. И объяснить бы не смог, от чего так. Они виделись чуть ли не каждый день. Как и раньше ерундой страдали, вспомнили даже про английский. И должно же все стать просто и весело, как было до этого. Но нет. И все равно тянулись друг к другу. Словно не могли оторваться. Андрей как-то словил себя на том, что хотел бы быть рядом постоянно. Что прощаться вечерами стало как-то тяжело. Долго. Как будто отрывало что-то. От этого совсем испугался. Даже думал не видеться тем же вечером. И все равно не удержался. Думать надо было и об учебе - до этого запустил немного. Хорошо хоть учителя не дергали, время давали в себя прийти. Это, конечно, выходило так себе, но хоть что-то. В какой-то момент, однако, пришлось им видеться реже - Марата привязали к делами группировки. Тот только сказал что где-то дежурить надо. Андрей кивнул понимающе - знал, что для Суворова важно все это. Да и деньги, наверное, зарабатывал. Или просто для души. Тот разговор не вспоминали. Марат ничего не спрашивал, Андрей ничего не говорил. Действительно забыли как будто. Так было проще обоим, наверное. Дома гладко не становилось. Ильдар всегда находил причины для злости, всегда был чем-то недоволен. Кулаками махал стабильно раза два в неделю - всегда в тишине и за закрытыми дверьми. Настроение у него всегда было ниже нуля, держалось на этой отметке твердо и неукоснительно. Он никогда не пил. Никогда никак не расслаблялся - может только во время избиений. Иногда, казалось, что сразу после как будто смягчалась у него напряженная линия плеч, морщин меньше становилось. Ему все это нравилось. И власть его, и сила. И андреева, постыдная, слабость. Дома, поэтому, старался времени проводить как можно меньше. Мама с этим как будто смирилась, или делала вид успешно. Было непонятно. У нее истерик тоже поубавилось - может все силы уходили на Ильдара. Она все старалась для него, расцветала от его редких улыбок, чтобы потом также гаснуть от недовольных взглядов. Ситуация волновала, но что тут сделаешь? Андрей только цепным псом сторожил сестру. Только чтобы с ней все в порядке было, только чтобы она как всегда радостно улыбалась и смеялась на всю квартиру. Ради нее и приходил как будто - сам бы лучше на улице ночевал, честное слово. Скрывать все это от Марата почему-то становилось только сложнее. Тот как будто видел, что дома у Васильевых не ладится, тягал постоянно за собой и всегда задерживал подольше. Это, конечно, приветствовалось. На улице весна вступала в свои права. Солнце светило ярко, вокруг лужи и остатки снега еще, холод исчезал наконец. Дышалось свежо. Любил он это время года, если честно. Все вокруг расцветало и он сам - тоже. Да и на уроках как-то попроще стало, расслабились все как будто. И ученики, и учителя - атмосфера была другая. Весенняя. К ним вдруг начали приходить с лекциями, на тему группировок - Коневич все носился радостный по школе, совал какие-то буклеты про комсомол, расспрашивал учеников об их проблемах. Денис был вообще не плохим парнем с виду: весь такой быстрый, с рубашечкой отглаженной и галстуком красным, да и кудряшки эти, ему какой-то доброты придавали. Вот только было в нем что-то отталкивающее - Андрей бы так с ходу и не описал. Может все дело было в его настойчивости, может потому что фонтанировал какой-то странной, излишней местами энергией. Не располагал он короче. Ну никак. И с проблемами к нему шел бы в последнюю очередь - если бы все остальные резко вымерли и по-другому совсем никак. С ним по школе ходила Ирина Сергеевна - в погонах. Красивая, конечно. Андрей смотрел на нее с интересом. Не знал и сам почему, но вот что-то цепляло. Была в ней какая-то мягкость странная. Не свойственная милиции. С другой стороны знал он только Ильдара - тот хорошими качествами не обладал вообще. Марат к ней отнесся сначала спокойно: ходит и хер с ней. Лекции он пропускал принципиально. Андрей вдруг как-то ляпнул: - Ну, на нее хотя бы смотреть приятно. Суворов от этого странно скривился, спросил резко: - К ментам тянет? И такой голос у него был грубый и злой, что все настроение разом упало. Андрей покосился на него с напряжением. Сказал тихо: - Нет. Она красивая просто. - И что в ней вообще красивого? - а потом окончательно припечатал: - Ты, кажется, вообще в этом не разбираешься. Она же как мышь серая. Ничего интересного. Тему сразу закрыли. Марат с того момента на нее реагировал только резко негативно и все упоминания прерывал с каким-то странным ожесточением. Андрей с этим смирился и забил: ну и правда, вкусы разные. Что тут такого-то? Да и Суворову, как группировщику, отвращение к таким в принципе свойственно. И про девчонок с Маратом в целом как-то никогда разговор не шел - он всегда отмалчивался, говорил, что ему не до этого. В ответ почти что допрашивал почему-то, как-то нервно и яростно. Непонятно ничего, короче. Андрей на это внимания особо не обращал, да и самому сказать было нечего - смотрел, конечно, иногда, но до дела никогда не доходило. Все учеба была, проблем куча. Лезть не стал - захочет, расскажет. Но и про свою новую знакомую от этого говорить совсем не хотелось. Как будто ожидал какого-то странного осуждения, или просто почему-то побаивался. С Полиной виделись часто - провожал периодически с занятий, просто пересекались в свободные дни. Сидели около ее дома на лавочке, болтали обо всем. Марат все равно чем-то своим занимался, а в своей квартире Андрея и стены уже душили. Спасибо, хоть не Ильдар. Как-то к ней даже в гости позвала. Согласился. Пили чай с печеньем и хихикали над учительницей по музыке. Было легко. Приятно. Полина как-то обмолвилась, что ей мальчик со школы нравится. Смутилась. Посмотрела настороженно, будто ожидала, что Андрей от этого расстроится - тот лишь весело улыбнулся и пожелал удачи. К ней не тянуло. Хотелось просто дружить, расслабляться вместе вот так как сейчас. Не было между ними никакого напряжения. С Маратом было, с ней нет. На этом мысли странно стопорились, и он от этого отмахивался. Про Суворова все же ей рассказал. Сидели тогда как всегда на лавочке, сразу после ее занятия. Разговаривали почему-то про группировки. Полина пожаловалась: - Я вообще не понимаю, почему эти парни занимаются таким. Что им там нравится. Это же так опасно и страшно. Они же все ненормальные. - Ну, не прям все, - тихо пробубнил Андрей. Честь друга все же надо было защищать. Хотя можно ли Марата нормальным назвать? Вопрос был и правда интересный. Полина прищурилась с интересом. Спросила прямо: - Общаешься с кем-то из группировщиков что ли? И звучала так шокированно. Ну это, конечно, понять можно было - где Андрей, а где все это. Стало даже неловко как-то. Подергал рукава пальто, рассеянно. - Общаюсь. - Это как вышло-то? С кем? - Ты его не знаешь. Марат Суворов. Со школы. С класса параллельного. Полина ахнула, подала вперед к нему с любопытным блеском в глазах. - Это как так получилось? Рассказывай, давай. - Учительница сказала ему с английским помочь. Ну и как-то само собой пошло. Конечно, такой короткий ответ ее не устроил. Ерзала рядом, закидывая расспросами и как-то так само получилось, что Андрей и рассказал все. Ну, не совсем все, конечно, но даже про удар упомянул. Про кепку поделился со стыдом. Про то, что Суворов его драться учил - это, правда, пришлось немного позабросить. Итак, синяков по телу хватало. Это он, очевидно, не озвучил. - Ничего себе. Это же так... круто. Знаешь, по описанию, твой Марат этот, вполне неплохой парень. И даже заботиться о тебе. - Это ты сказала, конечно. - А что, нет что ли? Да одна ситуация с Искандером этим чего стоит - сто процентов за тебя пошел разбираться, - Полина почти на скамейке подпрыгивала, чуть ли не в ладоши хлопала. И чего такая довольная стала? Андрей совсем смутился, головой покачал: - Точно нет. Просто свои вопросы решил какие-то, заодно, наверное, про меня упомянул. Не знаю в общем. Чего ему тогда было об этом думать? Мы тогда только общаться начали. - Ой, ну мало ли. А вы точно раньше никогда не общались? Никогда не разговаривали? - Нет. Я такого не помню. Полина лишь отмахнулась: - Ну значит и не важно. Но я уверена - это он для тебя постарался. Это очевидно же. Андрей почему-то от этого покраснел весь, жарко как-то стало. Полина это заметила и решила его не мучать - благородно свела тему на нет и стала рассказывать про своих одноклассников. Распрощались еще не скоро. Шел от нее совсем потерянный - придумала, конечно, всякого. Аж, удивительно стало. К Марату на следующий день приглядывался как-то особенно внимательно. Думал о чем-то. Напрягался сам себе. - Что случилось-то? Чего такой хмурый сегодня? Суворов не выдержал быстро, дергая его за рукав пальто привычно. Андрей от этого вопроса как-то внезапно смутился, отвернулся даже на мгновение. Головой покачал. Марат заминку заметил, нахмурился. Андрею, что все в порядке, не поверил. Сам о чем-то задумался. На Полину захотелось наорать - вот сказала ерунды всякой, как будто ему и так проблем и непоняток не хватает. А теперь тут что. Заботиться о нем Марат. Ага, как же. Бред какой-то. Нет, понятно, что они не чужие люди, но забота это что-то такое... другое в общем. Не для них оно. Домой пришел совсем расшатанный, дерганый даже. Привычного Ильдара не наблюдалось - от этого выдохнул свободнее. Мама позвала посидеть на кухне. И такой у нее почему-то взгляд был просительный, будто нуждалась в нем сегодня. Как раньше - до зимы. До всех этих сложностей. Андрей согласился. Ел только приготовленный борщ, даже улыбался сам себе: мама знакомо жаловалась на работу, рассказывала, что замоталась совсем. Андрей к ней пригляделся внимательнее - выглядела она сейчас и вправду не очень. Тени под глазами, фигура как будто тоньше стала. Растворялась словно. И стало ее почему-то так жалко, так грустно за нее. Сам от себя не ожидал даже. И внутри почему-то был порыв такой непонятный. Утешить хотелось. Позаботиться. Как-то, как до этого было. В другой жизни. Почему-то подумал обо всем, что творилось с их семьей. О том, что как-то все разваливалось. И хотелось ведь это замедлить. Остановить совсем. Встал вдруг из-за стола, подошел к ней близко. Мама только рассказывала про свою новую коллегу, что совсем еще ничего не знала и не умела - мешалась только. Замолкла. Андрей ее обнял. Давно так не делал. А тут захотелось. Мама вцепилась в него сразу руками, будто боялась, что он уйдет, растворится воспоминанием. Может, и вправду так думала - слишком резко он это все. Непонятно. - Ты совсем что-то уставшая, мам. Так нельзя же, - сказал тихо, поглаживая по спине. Мама только вдруг всхлипнула задушено, сжала руками сильнее. Так что больно стало - все же синяки были. Не проходили никогда почти. Проигнорировал. Уткнулся носом в спутанные волосы, вдыхая такой родной и знакомый запах - пахло уютом и теплом. Не описать даже. Просто что-то до боли близкое. Нужное. - Волнений много, Андрюша. Навалилось всего, и только. Пройдет как-нибудь. - Не правда. И Ильдар твой только хуже тебе делает. Я же вижу. Это он честно сказал - мама с ним от счастья не расцветала уже давно, только нервничала от всего. Как будто лишнее, что сделать боялась. Пропадала в этих отношениях, исчезала совсем. Перестраиваться пыталась. Выходило так себе. - Не хуже. Просто сейчас период такой. Все наладится, - и так сказала отчаянно, что Андрей сразу эту тему бросил. Не хотелось ей больно делать. Оба знали, что она врет сейчас. И что толку-то? - Как скажешь, мам. Я просто беспокоюсь, знаешь? От этого она совсем как будто ослабела. Рассыпалась в его руках, смягчалась вся. Может, ему стоило к ней больше навстречу идти. Может, стоило больше делать моментами. Почему-то между ними всегда стояла тень отца и не исчезла даже со смертью. Наоборот - росла и ширилась бездной. Иногда, они совсем друг другу чужие были. Совсем друг друга не знали и не понимали. И вот это объятье это не исправит. Андрей ощущал только тоску сейчас. Муторную, тяжелую. В глазах жгло почему-то. Было же когда-то все проще, когда от рук матери спокойно и легко становилось, казалось, что за ее спиной от всего мира спрятаться можно. Было и прошло. Слишком быстро испарилось. И не вернуть никогда. - Все в порядке. Все очень хорошо. И заплакала. Андрей баюкал ее в руках, шептал что-то в макушку. Почему-то увиделись серебристые нити в растрепанных прядях. Мелькнуло что-то внутри от этого больное, страшное. Хотелось отмотать время назад, сделать все по-другому, чтобы и она сама, тоже, иначе поступала. Вот только желание это, бредовое, не осуществить никак. За окном сгущались сумерки. И пропасть между ними совсем не уменьшилась. Они просто попытались склеить что-то, что и восстановить уже не возможно. Только на один раз. Только на сегодня.