Accessory

За день до Соллаля секретарь Им наконец-то вызывает Вону к себе, сообщая, что он должен следить за Джонханом, пока жена и дочери Председателя находятся в городе. Вону кивает, ничуть не удивляясь. — Протокол тот же, что и в прошлом году? — Да, отправляйтесь в таунхаус и не шумите, — секретарь Им потирает большой и указательный пальцы, тасуя воображаемые бумаги. — Не буду врать, я пытался придумать другое решение. Мне не нравится, что ты проводишь так много времени с Джонханом. Вону разводит руками в искренней беспомощности. Он ни разу не провел с Джонханом ни секунды, если ему не приказывали, даже если использовал эти секунды втайне. За последнюю неделю лишь раз взял Джонхана с собой в спортзал, стараясь избежать подозрений, и больше они не задерживались для разговора с Мингю. Все, что он слышал от Мингю, — одно сообщение, отправленное после того, как Джонхан взломал телефон Председателя. В нем говорилось: Мы в деле. Идеально. Однако из-за подкупа министра Джонхан снова оказался в центре внимания людей, которые долгое время отбрасывали его на задний план, а Председатель и секретарь Им ссорились по другим поводам, и теперь секретарь Им ищет, кого бы обвинить или контролировать, а Джонхан оказался на виду. Тихая близость Вону и Джонхана так долго была в порядке вещей, но в любой момент она может обернуться против них. Вону так и хочется совершить что-то, что секретарь Им счел бы очень подозрительным, и понимает, что не совершит. — Знаю, — с сожалением говорит секретарь Им, — но это все равно нехорошо. По крайней мере, на следующей неделе некоторые из нас поедут в Тэгу на некоторое время. Ты будешь в этой команде. Я надеюсь, что Председатель тоже поедет и оставит Джонхана здесь на неделю. Пусть отдохнет, проветрит голову. Тэгу, где находится фармацевтический завод, который они должны как-то саботировать. Вону до сих пор не ясно, что это значит — уничтожение имущества, лишение средств к существованию или что-то еще. Но что бы это ни было, они намереваются заставить его выполнить тяжелую работу. А Джонхан останется здесь с Донхёном, один на один, и даже бдительная ревность Председателя не сможет его защитить. — Звучит неплохо, — тянет Вону. — Мы можем взять там эти медовые рисовые лепешки. Секретарь Им фыркает. — Это не отпуск. Вону улыбается и ничего не отвечает. Вону ничего такого и не светит, это уж точно. Он может воспользоваться утром во время короткого перерыва в Соллаль, чтобы встретиться с Мингю в спортзале, и прижать его к стенке за ответами. Если полиция и дальше будет колебаться, у Вону есть крайний срок, когда угроза фармацевтической фабрике заставит их действовать быстрее. Когда он вернется в этот дом, то поймет, как долго придется здесь оставаться. Пока же Вону рано утром отправляется на работу, чтобы забрать Джонхана хотя бы на то время, пока персонал готовит дом к семейному торжеству. Старшая дочь Председателя, Джиён, останавливается в этом таунхаусе, когда бывает в Сеуле, но он оформлен в стандартных гостиничных бежевых тонах и не убирался с тех пор, как здесь кто-то был в последний раз. Вону пропускает Джонхана внутрь и идет следом с сумками. — Я не был здесь для пополнения запасов, так что сомневаюсь, что тут есть еда, — говорит он, сохраняя формальность на случай, если в доме есть аудиозапись. — Возможно, стоит заказать что-нибудь. Мне нужно проверить систему видеонаблюдения, прежде, чем мы заселимся. Джонхан ничего не отвечает, кроме быстрого понимающего взгляда. Он заказывает еду по телефону, пока Вону подключается к системе дома на своем ноутбуке. Когда Джиён здесь нет, Председатель Ли или секретарь Им предоставляют этот дом для гостей. В главных комнатах и коридорах ведется аудио- и видеонаблюдение, а вокруг парадного и черного входов установлены камеры. Одна спальня — симпатичная гостевая комната в передней части — также оборудована камерами. Но хозяйская спальня, занимающая весь верхний этаж, на самом деле приватна, как и несколько небольших спален в задней части дома для персонала. Вону набирает смс секретарю Иму и сообщает, что они прибыли, а в доме все в порядке. Он чувствует кожей объективы и холодные взгляды. Когда Джонхану доставляют еду, он съедает одну порцию в одиночку, стоя над кухонной раковиной. Вону делает вид, что не замечает его, сидя на диване спиной к Джонхану и наблюдая через камеру видеонаблюдения, как тот заправляет каждый кусочек в щеку, чтобы прожевать. — Я отнесу вещи в спальню, — заявляет Вону и забирает их наверх. На лестнице, возвращаясь обратно, он проходит мимо Джонхана — достаточно близко, чтобы дотронуться, но этого не происходит. Пространство между ними сжимается само по себе, гравитационно плотное. Вону поедает остатки еды Джонхана, сидя со скрещенными ногами перед телевизором, и смотрит две полные серии случайного развлекательного шоу. Вряд ли кто-то будет постоянно наблюдать за домом во время каникул, но записи будут сохранены, и секретарь Им, возможно, проверит, когда получит сообщение Вону. Все должно выглядеть нормально. Он медленно и тщательно убирается. Стоит над раковиной и зевает. Взяв из машины сумку, он включает сигнализацию, чтобы Джонхан не попытался сбежать — старое правило, которое Вону не должен нарушать в первую очередь, — и только после этого поднимается наверх, в одну из задних спален для персонала. Как только за ним закрывается дверь, он двигается вдвое быстрее. Наскоро переодевшись из костюма в спортивные штаны и толстовку, не стесняющих движений, и не забыв спрятать сигареты в карман на случай, если Джонхан захочет покурить, он распахивает окно и вдыхает ледяной воздух. Вону находится всего лишь на втором этаже, а внизу дома растут кусты. От падения смерть не грозит. Он разворачивается и усаживается на подоконник, чтобы вылезти из окна, встать на узкий карниз и дотянуться до крыши. Ему приходится слегка подпрыгнуть, чтобы ухватиться, а затем он подтягивается и разводит ноги в стороны, с грохотом скатываясь на нижний уровень раздвоенной крыши. В окне наверху появляется удивленное лицо Джонхана, затем он улыбается, поднимая створку вверх. — Ромео, Ромео, — сухо причитает он, когда Вону пролезает в окно и оказывается на полу у его ног. Джонхан тоже переоделся: мешковатые мягкие шорты и большая футболка, волосы собраны в хвостик на затылке. Лодыжки у него худые, как-то слишком угловатые и очень красивые, как и весь он. Конечности Вону забывают как прийти в норму, и он, спотыкаясь, встает. — В этом доме много слежки, включая коридор за этой дверью, но внутри эти комнаты уединенные. Мы можем поговорить. — О, хорошо, — напряжение, которого Вону не замечал за Джонханом, покидает его, заметно расслабляя шею и плечи, — Что-нибудь слышно от офицера Кима? — Он сказал, что ты отлично справился, — отвечает Вону. — Пока это все. Завтра мы можем встретиться с ним в спортзале и узнать, что делать дальше. Секретарь Им сказал мне, что на следующей неделе начнется процесс задания с фармацевтическим заводом, так что, если понадобится, мы сможем оказать на него давление. Джонхан кивает. — Что-нибудь еще? Вону мотает головой. Наверное, глупо было так спешно забираться сюда, не имея практически никаких сведений. — Ничего. А у тебя? Джонхан пожимает плечами. — Председатель в стрессе, но это может быть что угодно. Я не хотел давить слишком сильно. — Нет, это хорошо, — заверяет Вону. — У Мингю есть все, что ему нужно, так что теперь мы должны играть аккуратно. Они стоят на непонятном расстоянии друг от друга, на ширине вытянутой руки, чтобы соприкоснуться. В этой большой, красиво обставленной комнате есть места, куда можно присесть помимо кровати: уголок для чтения с двумя мягкими креслами между окнами, туалетный столик и кушетка у шкафа. Им не обязательно стоять вот так, лицом к лицу, и притом слишком близко. Самое безопасное и разумное, что мог бы сделать Вону, — это спуститься к себе вниз и выйти из своей комнаты через дверь, чтобы еще немного посветиться перед камерами. Джонхан делает шаг вперед, и, как и на лестнице, пространство между ними сжимается, превращаясь в черную дыру. Она способна затянуть Вону в себя. Разорвать его на мелкие частицы. Вону делает шаг назад. Взгляд Джонхана скользит от его ног к до самого лица. — Хорошо, — произносит Джонхан, кивая скорее себе, чем Вону. — Если ты не хочешь быть со мной, я понимаю тебя, — он кладет руку себе на грудную клетку. — Конечно, ведь я… — Прекрати, — Вону придвигается ближе, в результате они оказываются слишком близко, чтобы не соприкасаться, и рискуют вывести друг друга из равновесия, если не сумеют за что-нибудь ухватиться. — Что бы ты ни собирался сказать, дело не в этом. Рука Джонхана все еще покоится на груди, пальцы сжаты в кулак. — Тогда в чем же? — Я просто не хочу делать ничего, что может причинить тебе боль… — начинает Вону. — Тогда не уходи, — произносит Джонхан, становясь ближе, чтобы прервать его. Он победно ухмыляется, его милые маленькие зубки и яркие глаза сверкают, а затем руки оказываются на талии Вону, — так близко, что его губы касаются губ Вону, когда он говорит: — Мне будет очень больно, если ты уйдешь. Это дешевый и дурацкий трюк, и Вону следовало бы быть выше подобного, но он лишь наблюдает за тем, как поддается этому, как и всему остальному, и упивается низким осознанным смехом, который раздается в ответ на поцелуй Джонхана. Он обхватывает руками тело Джонхана: его острые локти и костлявые плечи, нежно прижимая к себе. Джонхан срывает неглубокий поцелуй с губ Вону, отступая назад, когда Вону пытается раскрыться, и снова ныряет в головой внутрь. Его движения стремительны, каждый поцелуй — это ритм, который заканчивается раньше, чем Вону успевает им насладиться, прерываясь короткими вздохами. Вону кажется, что он передвигается по грязи, медленно и неуклюже, но тело Джонхана почти вибрирует в его руках — электрическое, опасное для жизни. — Тише, — бормочет Вону, откидываясь назад, чтобы замедлить и найти более спокойный темп. Джонхан нагоняет Вону в несколько шагов, прижимаясь к стене рядом с окном, и снова проникает языком внутрь. Он запускает руки на живот Вону под ткань и проводит зубами по нижней губе. Если Вону сдается, то и черт с ним, он сдается. Распахнув рот, он притягивает Джонхана ближе, замедляя процесс и проникая глубже. Нос Джонхана задевает очки Вону, и тот срывает их, отбрасывая куда-то в сторону. Он прижимает к себе так крепко, что может запустить свои пальцы в углубления на скелете Джонхана, так крепко, что может выпотрошить себя, как рыбу, и приютить Джонхана в своем собственном теле. Джонхан перехватывает инициативу в глубоком, захватывающем поцелуе, и Вону позволяет себе отвечать на него всеми способами: языком во рту, руками в волосах. Когда Джонхан поднимает голову, почти задыхаясь, Вону снова притягивает его к себе. Джонхан ухмыляется в поцелуе. Что тут может быть смешного? Вону поворачивает его лицо к себе, и несдержанно рычит — только так он может выразить себя. Джонхан от этого немного посмеивается. — Ты такой горячий, — шепчет Джонхан прямо в губы. В его голосе звучат восхищение и заинтересованность. Но Вону слишком жарко. Он сгорает в огне. От него ничего не останется. Джонхан не убирает руки из-под одежды Вону, разглаживая ладонями широкие плоские линии и измельчая мысли Вону в бесполезную пыль, прежде чем тот успеет их собрать. Абстрактно Вону осознает свое возбуждение, но все его тело болезненно ноет. В глазах разгорается нешуточный пожар. Собственное желание вызывает ужас. Джонхан дергает подол толстовки Вону, словно хочет сорвать ее с него. С мрачным чувством дежавю Вону обхватывает Джонхана руками и осторожно отстраняется. Джонхан раскраснелся, на его щеках выступают маленькие красные пятнышки, а шея покрыта кляксами, он тяжело дышит. Выражение его лица узнаваемо Вону — такое напряженно-сосредоточенное, что могло бы показаться почти гневным, если бы не было таким спокойным и бдительным. А затем улыбка расплывается на его лице. — Давай сделаем перерыв, — предлагает он. Кладет ладонь на щеку и прижимается лбом к его виску — просто, но до боли ласково, а потом подталкивает Вону к одному из кресел между окнами и отходит. Он подбирает с пола очки Вону и кладет их ему в руки, а сам устраивается на кровати, прижав одно колено к груди. Вону опускает голову на руки, втягивая и выпуская воздух, пока организм не успокоится настолько, что сможет самостоятельно справиться с этим процессом. Когда он наконец поднимает голову и нетвердыми руками возвращает очки на место, Джонхан задумчиво наблюдает за ним. — Всегда тихони, — нарушает тишину Джонхан. — О чем ты? Джонхан пожимает плечами. — Просто ты не перестаешь меня удивлять. — В последнее время я сам себя удивляю, — усмехается Вону, стараясь придать тону саркастическую легкость, чтобы приуменьшить силу монстра, поселившегося внутри него. Он все еще мелко дрожит, Джонхан этого не упускает. Он улыбается, ослабляя напряженный взгляд. — Может быть, ты скажешь мне, откуда взялся Чон Вону? Ничего из того, что я знаю о тебе, не сходится. — Что именно не сходится? — задается Вону. Он чувствует себя до неприличия скучным. Работает на самого влиятельного человека, который предоставляет ему убежище, и взбирается по лестнице к безрассудным высотам. Жаждет роскоши, превышающей его возможности, и рискует ради нее. Таких историй, как его, бесчисленное множество, и все они заканчиваются одинаково. — Ты говоришь о полицейском так, будто он твой единственный друг, — говорит Джонхан, — но твоя семья в доме Председателя… — Воу, воу, — перебивает Вону. — Моя семья? — Твоя бабушка? — уточняет Джонхан. — И Председатель сказал, что он тебя вырастил. — Да, и я ненавижу, когда он так говорит, — отвечает Вону. — Это не так. В детстве у меня была нормальная семья. У меня хорошие родители. Глаза Джонхана смягчаются, и Вону делает паузу, чтобы выстроить свою историю. Давным-давно… У него возникло странное, необъяснимое воспоминание: его младший брат, прислонившийся к нему, когда они играли в видеоигру. Он не видел брата много лет. — Моего отца уволили, когда я учился в средней школе, и он накопил долгов перед мелким ростовщиком в нашем районе, — начинает рассказ, излагая факты просто и ясно. — Проценты по ним неподъемные, а он так и не смог найти постоянную работу, и долги копились. Он начал работать на этого парня, чтобы выбить из других деньги, но у него не хватало на это сил. А у меня хватило, так что в конце концов я тоже стал работать на него. Джонхан издает небольшой звук, и это заставляет Вону сделать паузу. Он смотрит в глаза Джонхана и не видит там ни жалости, ни страха. Он просто слушает. — Ростовщик связался с Председателем, и, думаю, ты можешь себе представить, что для него все закончилось плохо. Сейчас он мертв, а мой отец ненадолго попал в тюрьму. Секретарь Им избавил меня от обвинений во взломе и проникновении, а это значит, что я теперь принадлежал ему, — Вону снова останавливается и тяжело сглатывает. Он не уверен, но, наверное, нечестно по отношению к Джонхану поправлять себя. А может, Джонхан поймет. — Я принадлежу ему, — констатирует Вону в правильном настоящем времени. Джонхан снова издает негромкий звук. — Мои мама и младший брат уехали в деревню, — говорит Вону быстрее, — к маминой семье, и я думаю, что мой отец сейчас тоже с ними, но не имею с ними контакта Не хочу, чтобы кто-то вспомнил об их существовании, и не хочу, чтобы они беспокоились обо мне. Джонхан кивает. — Председатель не является моей семьей. Он уничтожил мою семью. Вот откуда взялся Чон Вону, — произносит он, напряженно глядя на Джонхана, но потом расслабляется. — Несколько лет, прежде чем пойти в армию, я жил в комнатах для персонала в доме Председателя. Поэтому я называю домработницу «бабушкой». На самом деле это не так, но она заботилась обо мне. Она хорошая женщина. Джонхан кивает, но лицо у него при этом сморщивается. Вону слишком пристально наблюдает за ним, чтобы он мог это скрыть. — Что? — спрашивает Вону. — Не думаю, что я ей особо нравлюсь, — натягивает улыбку Джонхан, — но это, наверное, верный признак, что она хороший человек, так что… Вону хмурится. Он этого не знал. Возможно, он единственный человек в жизни Джонхана, который в принципе хорошо к нему относится. Неудивительно, что Джонхан решил, что он желает его поцеловать. Джонхан пожимает плечами. — Неважно. Так вот почему жена и дочь тебя недолюбливают? Я подумал, может, там какая-то история. — Да, Джиён тогда училась в колледже, — кивает Вону, — а Миён и Ёнхо еще учились в школе, так что они все чаще бывали в доме. Ты знаком с Джиён? — Не имел удовольствия, — резко отвечает Джонхан. — Это не удовольствие, — не соглашается Вону. — Она злая, и при этом умная. Ёнхо, по крайней мере, злой и тупой. Она приказывала мне, пыталась нажимать на мои кнопки. Не знаю, это сложно объяснить. Она будто тренировалась, как будет общаться с людьми, когда получит должность отца. Не похоже, что это имеет смысл, но Джонхан кивает. — Верно. — Председатель как-то нашел пустой пост охраны на одной из своих вечеринок, потому что она послала меня за токпокки, — рассказывает Вону. — Буквально, токпокки. Я не могу описать словами, какая это была мелочь, но он так разозлился. Госпожа Кан решила, что нужно решить проблему, избавившись от меня, а секретарь Им заявил, что госпожа сама виновата в том, как воспитала Джиён. — И секретарь Им победил? — интересуется Джонхан. — Я удивлен, Председатель обожает своих дочерей. — Он обожает их покорность, как и у всех остальных, — говорит Вону. — Мне всегда приказывали делать то, что скажут члены семьи, но, кажется, впервые за долгое время кто-то отдал приказ, который противоречил его приказу, по какому-то пустяку. Послал бы ты меня за закуской, если бы знал, что я стою там, где Председатель велел мне оставаться? Глаза Джонхана расширились. — Нет. Ты прав, я бы точно не стал. — Тогда все было по-другому, — вспоминает Вону. Председатель все еще может прийти в ярость из-за незначительного пустяка, но он уже не позволяет себе успокаивать себя чужими доводами. — Всегда происходила какая-то драма. Было больше политики, больше людей вокруг, больше текучки. С возрастом Председатель стал более параноидальным. В наши дни он, наверное, наказал бы Джиён и отправил меня подальше, просто чтобы подстраховаться. Джонхан, возможно, сам стал свидетельством того, что стены Председателя сомкнулись — ему не повезло оказаться рядом, когда тот решил, что будет разумнее держать одного человека в удобной доступности, чем заводить мимолетные романы. — Наверное, именно там я научился держать язык за зубами. Опустив голову, вежливо и молча. — Вону сглатывает и вздыхает. — Но если я молчу, не значит, что я не думаю об этом. — Нет, — заключает Джонхан. — Наш Вону полон интересных наблюдений. Вону улыбается, совсем чуть-чуть, и сохраняет улыбку, пока Джонхан изучает его лицо. — Раньше мне казалось это важным, вся эта политика, — говорит Вону. — Но теперь я считаю, что ты прав — это глупая игра. Председатель Ли подобен античному царю, окруженному никудышными придворными и коварными детьми, замышляющими прибрать к рукам самые большие клочки его власти, поскольку возраст неизбежно поджимает его. Тысяча обид, как та, что Джиён и госпожа Кан затаили на Вону и секретаря Има из-за порции рисовых пирожков, копится в шкафах его дома, готовясь обрушиться. Но если все пойдет по плану, то к следующему году средняя дочь Миён со своим новоиспеченным мужем, на которого они все смотрят свысока, будет указывать своим родным брату и сестре, как следует себя вести, если хотят получить свои трасты. Председатель — вовсе не царь, а всего навсего человек, слишком уверенный в своих силах, чтобы сдерживать свои слабости. А самая большая слабость как раз сидит сейчас напротив Вону и изучает его, слегка нахмурившись. Вону и самому интересно. Он тоже никогда не видел подобных Джонхану. — Не расскажешь ли ты мне, откуда взялся Юн Джонхан? — начинается очередь Вону. Он задает вопрос как можно мягче, но Джонхан все равно удивляется. — Моя история не такая благородная, как твоя. Вону не может вспомнить ни единого благородного поступка в своем рассказе. — Ты не обязан, — поправляет себя, — но если ты захочешь рассказать, я с удовольствием послушаю. Джонхан сначала не отвечает. Он молчит достаточно долго, чтобы Вону начал придумывать в голове извинения, и тут Джонхан вдруг говорит: — У меня был парень. Мы были вместе долгое время. Я любил его и считал, что жизнь с ним — моя судьба. Навсегда. Я был уверен, что мы обязательно будем вместе, — он приостанавливается, откашливаясь в кулак. — Ему было сложно найти работу. Он постоянно устраивался на временные подработки, которые никогда не становились долгосрочными. У меня же была хорошая работа, но я старался заботиться о нас обоих и отправлять деньги домой, и их никогда не хватало. Тогда-то он завел разговор о том, чтобы обратиться к одному из этих кредиторов, как твой отец, чтобы как-то продержаться, пока он не найдет что-то постоянное. Но я знал, чем это закончится. Он вздыхает, и тут его голос меняется — быстро и фальшиво. — А потом я пошел работать в отель, и люди там разбрасывались такими большими деньгами. Они всё время пытались с их помощью подкупить. Подкидывали мне на чай за лучший номер, предлагали купить выпивку, если я подсяду к ним. «О, тебе нравятся эти часы? Поднимемся наверх, и ты сможешь рассмотреть их поближе». Он очень слащаво улыбается. Вону кивает. — В первый раз мужчина действительно отдал мне свои часы, — продолжает Джонхан. — Они были не самыми хорошими, и мне пришлось заложить их по невыгодной цене, но это все равно была сумма соизмеримая с месячной арендной платой. Все это время Джонхан лежал, обняв колени, но теперь спускает ноги на пол и садится прямо, не сводя с Вону взгляда. — Ты все время твердишь, что я просто жертва, но я сам выбрал это. Иногда мне даже нравилось, когда я еще мог контролировать ситуацию. Я считывал, когда мне сходила с рук какая-то уловка. Считал себя таким умным. Я делал это, даже осознавая, что это рискованно для моей настоящей работы. Я пошел на это, несмотря на то, что знал, что мой парень, узнав, сочтет это изменой, — Джонхан делает паузу, раздумывая. — Я делал зная, что это измена, — горько поправляет сам себя, не дрогнув. — Прости, я никогда раньше не говорил об этом вслух. Вону отрицательно качает головой. — Даже если ты выбрал это в первый раз, вовсе не значит, что ты выбрал и все остальное, что случилось потом. — Верно, — говорит Джонхан, — только это не всегда правдиво, разве нет? Вону неловко пожимает плечами. Он хочет поспорить, но это история Джонхана. Вону хотелось бы дослушать, пусть и будет больно слышать следующую часть. — Председатель Ли был таким милым поначалу, — продолжает рассказ Джонхан. — Может быть, если бы я знал больше, то понял, что это плохой знак — разбрасываться так деньгами, а иногда предлагать мне просто поужинать. Однако я ничего не подозревал, а к тому времени, как понял, что совершил ошибку, он уже знал обо мне все. Ему стоило слегка надавить, и вся моя жизнь полетела вниз, как домино. Мой босс позволил мне уволиться самостоятельно, не стал проводить расследование. Это было больше, чем я заслуживал. Зато он прислал моему парню фотографии, и это самый худший способ, с помощью которого он мог узнать. Вону хрипит, тошнотворное чувство пробирает до костей, прежде, чем он успевает сглотнуть. — Ты не знал об этом? — спрашивает Джонхан. Вону трясет головой. — Лишь в общих чертах. Но я понятия не имел, как именно это произошло, — он не уверен кто обычно занимается подобным: Хёншик или может Дэджун — кто отбирает кадры и распечатывает фотографии, чтобы Председатель подписал их перед отправкой, как один из контрактов? Контролирует ли секретарь Им весь процесс? Кто устанавливает камеры? Сколько рук обрабатывают эти данные? — Председатель заявил, что его кто-то шантажирует, и что я должен остаться с ним, пока он будет разбираться с этим. Я прекрасно понимал, что это бессмысленно, но договор аренды был заключен на имя моего парня, а ползти обратно к родителям мне было стыдно. Очевидно, я не понимал, во что ввязываюсь. Я предполагал, что худшим риском будет отсутствие другой работы в отеле к тому времени, когда я ему надоем. — Похоже, твой парень — мудак, — судя по рассказу Джонхана, его парень должен был неизбежно выгнать его, но так быть не должно. Вону не бросил бы никого так. Он никогда бы не отпустил Джонхана. — Он хороший человек, — не соглашается Джонхан. — В этом-то, наверное, и проблема? Он хороший, нормальный человек, который не был готов ко всему этому. И я все испортил, потому что был так напуган, что напугал и его. Я умолял его позволить мне спать на диване, потому что больше некуда было идти. Я должен был сказать: — «Дорогой, я сделал это ради нас, я так тебя люблю, или что-то в этом роде», — развернуть всё к нему. Но я тогда еще так не умел. Он продолжает объяснять, что именно сделал не так, но Вону перебивает: — Он должен был поддержать тебя. Джонхан расплывается в улыбке, почти искренне. — Ты славный. Я не собираюсь его защищать. Теперь я его ненавижу. Джошуа сказал мне, что он сейчас работает в офисе и у него прекрасный, идеальный новый парень, и я надеюсь, что он, черт возьми, подавится этим. Надеюсь, он никогда не сможет стать таким счастливым, каким мог бы быть, поскольку обязан мне. Можешь представить, если бы мы утопали в долгах, или он боролся за меня с Председателем и проиграл, а я все еще продолжал бы любить его? — он вздрагивает. — Не могу, — отвечает Вону. — Представить это, имею в виду. Я никогда никого не любил. Разве что любовь — подходящее название для хаоса внутри, от которого трясутся руки, потому что очень хочется разорвать весь мир и найти безопасное место, где они с Джонханом могли бы спрятаться. Однако даже в таком случае — по-прежнему нет, он не представляет, как можно так жить. Джонхан приподнимает одну бровь. Он наконец расслабляет свою скованную позу, упираясь руками в матрас по бокам и наклоняясь ближе, ссутулившись. Вону тонко чувствует каждую молекулу пространства между ними, сдвинутую Джонханом, не позволяя себе снова втянуться. Хорошо, что у них достаточно времени и возможности для настоящего разговора, но он зря позволил Джонхану довести себя до такого исступления поцелуями, и не должен допустить подобного снова. Ему действительно стоит вернуться вниз. Он делает паузу, чтобы обдумать все, что он упустил, и вспоминает: — Ты упомянул своего друга. Вы говорили в последнее время? — Нет, я не прикасался к телефону Председателя с момента взлома, — говорит Джонхан. — Умно, — Вону достает свой собственный телефон и разблокирует его. — Ты можешь позвонить ему прямо сейчас, если хочешь. Пусть знает, что ты скоро приедешь. Джонхан вновь вздергивает бровь, потянувшись к телефону. — Или лучше позже? — спрашивает Вону. — Может, сейчас не вовремя? — О, определенно, — кивает Джонхан, уже набирая номер, — но он все равно ответит. Что, если мы вдруг задержимся, и в дверь ворвется куча твоих очаровательных коллег? Джонхан начинает звонок. Вону слышится слабый бледный голос. — Джошуджи, — бодро тянет Джонхан ярким певучим голосом. Наступает пауза, а потом он смеется — странным, но неискренним смехом. — Нет, пока ты не убьешь меня сам. Это не то эмоциональное воссоединение, которого ожидал Вону, но ведь не у всех есть Мингю, задающий драматичный тон их дружеским отношениям. Вону достает из кармана сигареты, машет ими, а затем вылезает из окна на крышу. Оказавшись снаружи, он откладывает пачку в сторону, — они были лишь поводом оставить Джонхана наедине с собой. Все равно слишком холодно, чтобы курить. Он обхватывает себя руками, просовывая каждую из них в противоположный рукав толстовки, и кутается, словно ребенок, укрывающийся одеялом. Вряд ли охрана будет ломиться в дверь и помешает в этот раз, но это возможно. Или, черт возьми, что, если это сделают полицейские? Мингю постарается сообщить о рейде заранее, но он не станет медлить, если будет готов и не сможет дозвониться до Вону. В любую секунду мир Вону может измениться. Он нуждается в этом больше, чем в рассказах Джонхана или его отчаянных поцелуях. Вону сидит на крыше до тех пор, пока не становится невыносимо терпеть холод — он силен и привык терпеть дискомфорт, так что на это требуется немало времени, — но в конце концов он ползет обратно к окну. Джонхан лежит на кровати, приоткрыв рот, а рядом с его лицом лежит телефон Вону. Вону забирается обратно в окно и слышит, как Джошуа продолжает рассказывать что-то в трубку — низкое, ровное бормотание, похожее на песнопение. Он на видео, сидит размытым пятном в темной комнате. Вону берет телефон и шепчет: — Эй, кажется, Джонхан заснул. — Да, так я и подумал, — говорит Джошуа. — Мне казалось, он больше не может так делать. Он всегда засыпает рядом с Вону. Сердце Вону вздымается в бессмысленной победе. Он знал это. Ведь он всегда старался обеспечить Джонхану свободное пространство, потому что знал, что ему это нужно. — Мне просто не хочется вешать трубку, когда я понятия не имею, позвонит ли он снова, — шепчет Джошуа. — Верно, — глупо отвечает Вону. Он считал Джошуа счастливчиком, ожидающим хэппи-энда, но он тоже оказался в жалком положении. — Я рад, что у него теперь хотя бы есть план, — продолжает Джошуа. — Ты — лучшая новость, которую я слышал от него за последнее время. — Я то же подумал о тебе, когда он рассказал мне про тебя, — он чувствует себя очень близким к Джошуа, этому человеку, которого он никогда не видел, но с которым объединяет общая цель. Джошуа тихо добавляет: — Могу я задать тебе вопрос? — Конечно, — Вону отходит к окну и говорит тише, чтобы не мешать Джонхану. — Он постоянно говорит о смерти, — начинает Джошуа. — В каждом разговоре раз шесть повторял, что его могут убить. Я сказал ему, что приеду за ним сам, а он ответил, что мне нельзя, потому что меня убьют. Это правда или кто-то специально держит его в страхе? Вону вглядывается в темное лицо в телефоне. Джошуа прав — Вону слышал, как Джонхан так говорил, и теперь, когда Джошуа озвучил это, он все понял. Но раньше он не замечал в этом ничего странного. Если мозг Джонхана сломан, то и мозг Вону тоже. — Я в курсе, что оба варианта плохи, — говорит Джошуа. — Просто трудно не знать, позвонит ли он снова. Вону максимально дистанцируется от вопроса, пытаясь рассуждать объективно. С тех пор как он заключил сделку с Мингю, ему важнее изо всех сил бежать к своему шансу на спасение, чем оценивать вероятность успеха или неудачи. — Некоторые жизни стоят дешевле, чем другие, — отвечает Вону. — Не думаю, что кто-то причинил бы вред тебе, но я думаю, что они причинили бы вред Джонхану, чтобы держать его подальше. Ему или мне — вполне возможно. Особенно теперь, когда мы сотрудничаем с полицией. Если кто-то узнает, шутить не станет. Джошуа потирает рукой глаза и исчезает из камеры. — Я все еще слушаю. — Однако существуют более дешевые способы избавиться от любого из нас. И Председатель прилагает все усилия, чтобы держать его под контролем, не прибегая к рискованным действиям, — говорит Вону. — Никто не умрет, потому что я сделаю все, чтобы остановить это и доставить его на самолете к тебе. Все, что угодно. Раздается вздох, и на экране снова появляется лицо Джошуа. — У меня есть деньги. Не так много, как у твоего Председателя, но на адвокатов хватит. У меня один с лишним миллион подписчиков в инстаграме. Я часто езжу в Корею по работе. Если я могу еще чем-то помочь, просто сообщи мне. — Мой друг, полицейский, сказал, что постарается вывезти Джонхана из страны, и я думаю, что это лучший вариант на данный момент. Готовься обнять его в аэропорту, когда я приведу его к тебе. — Ты обещаешь? Я готов. Я могу быть в аэропорту Лос-Анджелеса через сорок пять минут, — Джошуа улыбается. Они с Джонханом, должно быть, веселые друзья: перед лицом опасности оба не перестают шутить. Они будут много смеяться вместе, когда поженятся. — Обещаю, — заверяет Вону. — Мне понадобится больше, чем несколько минут, но я надеюсь, что это произойдет на следующей неделе. А это мой номер, так что теперь у меня есть твой контакт. Если что, я позвоню тебе, и ты тоже можешь мне позвонить, если понадобится. Если не выдержишь. — Хорошо, — кивает Джошуа. Он делает паузу и формально добавляет: — Надеюсь, в новом году ты получишь много благ. Вону начинает смеяться. Он и забыл, что этот праздник что-то значит. — Конечно. И тебе того же. Положив трубку, Вону прислоняется лбом к холодному стеклу окна и делает несколько вдохов. Пора спускаться вниз, но перед этим он поворачивается проверить Джонхана, и обнаруживает, что тот проснулся и смотрит на него тяжелым, сосредоточенным взглядом. Вону испуганно отшатывается назад, сердце в груди бешено колотится. Рот Джонхана самодовольно подергивается, когда он садится. — Ты хочешь спать? — спрашивает Вону. — Я пойду. — Думаю, мне пока хватит и этого, — Джонхан потирает глаза и проводит руками по лицу, а когда заканчивает, его темные глаза все еще смотрят на Вону. — Я понимаю, в какой ситуации мы оказались. Не думаю, что кто-то захочет вести глубокий разговор «за» и «против» о том, что может случиться, когда Председатель покончит со мной, поэтому проще свести все к тому, что меня убьют. Вот и все. — Случится то, что ты выйдешь замуж за хорошего человека из Калифорнии, — протестует Вону. — Не позволяй себе думать ни о чем другом. Сосредоточься на цели. — Хорошо, — легко соглашается Джонхан. — А что будет с тобой? — Это зависит от того, какую сделку со мной заключат и будет ли полиция считать, что я в опасности. Мингю как-то говорил, что устроит меня на работу рейнджером в каком-нибудь отдаленном парке, — Вону часто думает об этом — жить одному на тихом склоне горы, днем расчищать кустарник, а ночью читать книги, не имея возможности причинить вред кому-либо еще. — Он постоянно говорит, что постарается избавить меня от тюремного заключения, но это значит, что мне, скорее всего, придется отсидеть в тюрьме. — И ты согласен на это? Вону пожимает плечами. Система правосудия не оставит ему выбора. Джонхан хмурится. — Ты же сам говорил мне не соглашаться на такое. — Я делал вещи похуже, чем ты, — говорит Вону. — Например? — в голосе Джонхана звучит вызов, который, как уже понял Вону, ему не по силам. Он молчит, как рыба, и пытается отдышаться. Иногда Вону смотрит на собственные руки и не может их узнать. Он хотел бы быть тем, кто заслуживает доверия Джонхана, но это не так. Он просто не такой. — Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь? — спрашивает Джонхан. Вызов все еще присутствует, скрываясь под маской холодного любопытства. Вону качает головой: — Нет. — Насиловал? — продолжает Джонхан. Вону качает головой вновь и находит в себе достаточно сил, чтобы выругаться под нос. Ему хочется возмутиться, как Джонхан мог такое сказать — неужели он и вправду так думает? Но после всего, через что ему пришлось пройти, почему бы и не спросить? А если он не верит взаправду, спрашивая только потому, что перечисляет самые страшные преступления, которые только может придумать. Вону не имеет права обижаться. Вону не хочется говорить об этом, но где-то в глубине души он понимает, что должен ответить. Он в долгу перед Вселенной или чем-то еще. Он в долгу перед Джонханом. — Я не знаю, что еще может такого быть, — призадумывается Джонхан. — Поджог? В том, как именно он задает вопросы, есть что-то странное. Может показаться, что он шутит, либо преувеличивает, либо еще что-то, вытаскивая слово, которое звучит для него отстраненно и чуждо. Но вот тут Вону уже приходится кивнуть. Джонхан растерянно моргает, и Вону становится ясно, что в этот момент абстрактное слово становится для него реальным. Еще мягче он спрашивает: — Избивал людей? И снова Вону кивает. — Людей, которые могут дать отпор? — спрашивает Джонхан. Вону качает головой. — Не всегда. Джонхан продолжает сидеть, дыша так осторожно, что Вону может наблюдать, как медленно поднимается и опускается его грудь, но следующий вопрос звучит спокойно. — По приказу или потому, что захотел? — По приказу, — отвечает Вону. — Но это всего лишь оправдание. Джонхан воздерживается от суждений, продолжая собирать сведения. — Это самое худшее? — Думаю, чисто технически некоторые кражи были более серьезными преступлениями, в зависимости от того, частью какого плана они были. И… — Вону останавливается, переводя дыхание и следя за тем, чтобы голос оставался ровным. — Еще есть ты. Это, пожалуй, самое страшное. — Ты этого не делал, — отрицает Джонхан. — Они забрали тебя, когда ты был ребенком. Думаю, ты в такой же ловушке, как и я. Вону сокрушенно мотает головой. — Все могут так говорить. Когда наше дело дойдет до суда, секретарь Им и члены правления скажут, что не знали всего, и будут оправдываться тем, что знали. Председатель скажет, что это ему приходилось принимать трудные решения, от которых выиграли другие люди. Но в какой-то момент нам всем придется смириться с последствиями своих поступков. — За исключением меня? — усмехается Джонхан, в его голосе слышится то ли сарказм, то ли искреннее любопытство. — Ты и так уже достаточно на себя взял. Я знаю, что секс за деньги незаконен, но это не настоящее преступление. Ты никому не причинил вреда. — Я ранил своего парня, — ровно отвечает Джонхан. — Я наговорил маме много обидных вещей, когда мы в последний раз разговаривали. — Чтобы защитить ее от страданий, когда она будет искать тебя? — догадывается Вону. Джонхан соглашается с ним, слегка кивнув головой, как политик во время дебатов. — Ты только что сказал, что оправдания не имеют значения. — Но ведь ни то, ни другое не являются преступлением, даже поддельным, — произносит Вону. Это почти приятно — быть правым, доказать, что все жестокие мысли, которые Джонхан вынашивал о себе, ошибочны, даже если для этого ему придется раскопать свои собственные ошибки. — Это обычные человеческие поступки, за которые люди постоянно прощают друг друга. Зимняя ночь наступает рано, и в комнате становится все темнее. Джонхан включает лампу за спиной и изучает лицо Вону, а его самого скрывают тени. — Почему ты делаешь это для меня? — Не только ради тебя, — эта правда почему-то ощущается как ложь. — Это ради всего дела. Джонхан снова качает головой, медленно и обдуманно, не позволяя Вону отвести взгляд. — Нет. Ты делаешь для меня то, что ставит твое дело под угрозу. Разве не было бы безопаснее, если бы ты вообще не приходил сюда? Если бы ты не позволил мне позвонить Джошуа? Тебе определенно не стоило говорить ему, что он может позвонить на твой номер. — Иногда мы должны рисковать, чтобы было проще, — говорит Вону. — Я умею оценивать этот риск. — Неужели? — в голосе Джонхана звучит раздражение. — А чем ты рисковал ради себя, ради собственного комфорта? Вону так и подмывает обнять Джонхана, прижав к стене и не отталкивая, — единственное, что приходит на ум. Он колеблется, не решаясь ответить. Джонхан встает, невозмутимый и грозящий вот-вот разразиться, как гладкие сизые тучи обещают дождь. — Почему ты делаешь это для меня? Так очевидно, что именно он хочет услышать от Вону, но почему-то Вону знает, что не следует этого говорить. — Любой порядочный человек постарается тебе помочь. То, что ты не знаешь других таких людей, не значит, что я особенный. — Неужели ты думаешь, что я поверю, что это всё, что тобой движет? — давит Джонхан. — Порядочность? — Я не собираюсь больше говорить ничего, что будет тебе в тягость, — твердо заверяет он. — Я пойду вниз. Тебе нужно еще немного отдохнуть. Джонхан закатывает глаза. — Хорошо. Можешь не говорить, что любишь меня. Я и так знаю, что ты меня любишь, — скрещивает руки вокруг себя и понижает голос до глубокого шепота. — Я заставил тебя полюбить себя.