***
Первая неделя пребывания Жоэ у них в гостях прошла спокойно. Хотя Няньцин говорил себе, что не собирается идти на поводу у собаки каждый раз, когда она будет клянчить игрушки или дополнительную порцию корма, противостоять Жоэ было крайне тяжело. Занимаясь домашними делами, Няньцин по крайней мере несколько раз переключался на неё и отрывался от своего занятия, чтобы покормить неугомонную собачку или поиграть с ней. Он начал вставать рано — иногда даже раньше супруга, который в обычное время по пробуждении Мэй Няньцина уже сидел на кухне со свежим кофе и каким-нибудь простеньким завтраком для двоих. Привыкнуть к новому распорядку дня было тяжеловато и первые несколько дней мужчина, заходя на кухню, удивлялся отсутствию на обеденном столе своей порции еды, тёплой и ароматной. Теперь он сам был вынужден насыпать корм в миску Жоэ и готовить еду для себя и У, перед тем, как пойти на прогулку. И хотя сам Няньцин быстро к этому приспособился, его муж как будто бы с каждый днём всё меньше верил в происходящее. Вокруг талии Няньцина сплелись две широкие ладони, заключив мужчину в осторожные объятия, а чужая щетинистая щека потёрлась о его макушку, ещё больше взъерошив и без того растрёпанные волосы. Цзюнь У что-то сонно промямлил себе под нос. — Не делай вид, будто ты не выспался, — хмыкнул Няньцин, ворочая омлет лопаткой. Новые тактильные привычки появились у Цзюнь У только сейчас, когда их быт немного поменялся, и Няньцин находил это занятным. Хотя он недоумевал, как вышло, что именно появление собаки сыграло в этом основополагающую роль, было приятно ощущать новые, пока не успевшие приесться прикосновения с самого утра. Признаться честно, со временем они всё меньше проявляли друг к другу внимание, поэтому новое небольшое изменение порадовало Няньцина, заставив вспомнить, за что он вообще полюбил человека, который сейчас стоял позади него и тихо дышал, будто пытался продолжить спать стоя. — В постели без тебя сразу становится холодно. Мэй Няньцин в ответ только тихо хихикнул. — Няньнянь, может, вернёмся обратно? Собаку потом выгуляешь. Няньнянь. Няньцин слегка улыбнулся и прикрыл глаза. Это нежное прозвище Цзюнь У использовал не так часто, вместо него в повседневной жизни предпочитая звать мужа по имени. Но если всё-таки звучало мягкое, с особой заботой и осторожностью произнесённое «Няньнянь» — не было никаких сомнений, что Цзюнь У пребывает в хорошем расположении духа и к нему можно обратиться с почти любой просьбой. Пока Няньцин молчал, голова У опустилась ниже, вдыхая чужой запах. Кончик его носа прошёлся по волосам мужчины, обвёл ушную раковину, не забыв шумно выдохнуть в неё, и, наконец, не спеша опустился к шее. Цзюнь У провёл по коже носом, расчищая выбранное место от ниспадающих волос, и припал к нему губами, заставив Няньцина на мгновение вздрогнуть от неожиданности. Чужие губы двигались с давно позабытой уверенностью, сминая под собой податливую розовую кожу, слегка посасывая её и следом вылизывая, а Мэй Няньцин продолжал стоять в одной позе и сам не понимал, почему не может сдвинуться с места. Только глаза у него поражённо распахнулись да губу пришлось закусить от нахлынувшего жара. Самое ужасное, что было в сложившейся ситуации — Жоэ, продолжавшая хрустеть кормом за их спинами. Стоит ей вдоволь наесться и напиться, — понимал Няньцин, — и она наверняка обернётся, уставится на них своими большими по-детски наивными глазами. В тот же момент Няньцин предаст доверие как маленькой невинной Жоэ, так и Се Ляня, который искренне понадеялся на помощь дядюшки, вручая ему огромную пачку корма и игрушку-пищалку. Неужели именно в этой небольшой пакости и была задумка его супруга? С такими мыслями в голове мужчина поспешил выбраться из чужих объятий и отскочить от плиты. — Что это на тебя внезапно нашло? — недоумённо спросил Няньцин, потирая шею в том месте, где осталась слюна его мужа. — Ничего, — хмыкнул в ответ У. Он устроился за плитой на месте Няньцина и принялся ковырять омлет вместо него. — Мне было до того холодно и одиноко одному в постели, что я совершенно внезапно вспомнил, как люблю своего ненаглядного Няньняня. Няньцин снова нахмурился. Его пальцы остановились в том месте, где кожа казалась особенно горячей. Там совсем скоро появится след от глубоко засоса. Ему было приятно впервые за долгое время получить знак внимания от Цзюнь У, да ещё и такой страстный, но Няньцина продолжали беспокоить две немаловажные вещи, остававшиеся бельмом на живописной картине их с мужем жарких поцелуев. Во-первых, он недоумевал, что всё-таки заставило Цзюнь У снова начать активно ухаживать за ним, а теперь ещё и посредством таких пикантных способов. Во-вторых, — он перевёл взгляд на собаку, всё ещё блаженно хрустящую кормом, — ему было очень стыдно перед Жоэ. Да, она совсем ничего не понимает, наверняка его сын не брезговал целоваться со своим избранником на глазах у Жоэ, и всё-таки мужчина не мог отделаться от мысли, что в стеклянных глазах этого животного очень чётко отразится их желание. Эта девочка была хитрой, а иногда даже ехидной, однако всё равно слишком наивной и маленькой, чтобы узнавать подробности человеческих отношений на таком коротком расстоянии.***
Жоэ стала спать с ними. Вышло это как-то спонтанно — в один день милое создание перебралось с кушетки в кровать к хозяевам дома и долго ласкалось об руки полюбившегося ей Няньцина. Жоэ воодушевлённо переворачивалась на спину и извивалась всем своим длинным, пластичным тельцем, требуя, чтобы её гладили и чесали то тут, то там. В итоге она отключалась прямо на том месте, где крутилась, сминая под собой одеяло, а перетаскивать её обратно на кушетку было как-то уж очень жалко — настолько умиротворённой была сонная собачья мордочка. Жоэ засыпала между ними в странных, неестественных позах, а Няньцин продолжал поглаживать её живот или тёплый бочок, пока не засыпал сам. Цзюнь У каждый вечер наблюдал за этим с сухой усмешкой, а когда супруг переводил на него взгляд в немом вопросе, только блаженно улыбался, прищурив взгляд. Он казался довольным, однако Няньцин прекрасно знал этот взгляд. Цзюнь У что-то беспокоило, но он, судя по всему, стеснялся об этом заговорить. В одну из таких ночей Няньцин потянулся к чужой руке, ласково взяв её в свою, и положил ладонь мужа на гладкую собачью шерсть. — Не стесняйся, У эр. Я же вижу, с какой завистью ты на нас смотришь, — усмехнулся Мэй Няньцин. И как он сразу не догадался? Цзюнь У всегда был немного завистливым. Должно быть, ему просто было неприятно видеть, как много пространства вокруг новой соседки забирает себе один единственный Няньцин, однако возразить он никак не мог — не хотелось признавать, что тоже хочется погладить их мягкую и дружелюбную гостью. В первую очередь, потому что это было совсем не по-мужски. В ответ на его жест Цзюнь У удивлённо вскинул брови и застыл на месте, глупо моргая. Только спустя добрые минуты две он наконец в первый раз провёл по боку собаки. Но гладил У её не долго, потому что уже совсем скоро Жоэ медленно поднялась со своего места и засеменила на другой край кровати, укладываясь в ногах Няньцина. — Похоже, я не совсем ей нравлюсь. — В самом деле. Мэй Няньцин вздохнул, устраиваясь поудобнее на освободившемся месте. Теперь он мог лучше разглядеть У, посмотреть в его глубокие чёрные глаза, направленные в тот момент, как казалось, на одного только Няньцина, и не отвлекавшиеся больше ни на что — даже на так грубо покинувшую руки мужчины Жоэ. Давно они так не лежали. Обычно перед сном каждый был занят чтением и не отвлекался на пустые разговоры, а уж тем более на игру в «гляделки». Няньцин, если его спросить, наверное даже бы и не вспомнил, когда в последний раз он смотрел в глаза супруга столь долго и задумчиво, сколько он делал это сейчас. Рука У, так и остававшаяся лежать на простыне в месте, где ранее валялась Жоэ, поползла вверх и коснулась чужой ладони, нежно сжала её. Большой мозолистый палец гладил кожу на тыльной стороне, особенное внимание уделял костяшкам. Наконец, Цзюнь У приподнял чужую ладонь и оставил на ней первый поцелуй. — Няньнянь, этот её жест был очень некрасивым. Ты так не думаешь? — шёпотом спросил У. — Мм, есть немного. Мэй Няньцин с интересом наблюдал, как губы мужчины продвигаются вдоль его ладони, от впадинки к впадинке, и тихо дышал. Волнение пока его не захлестнуло, но и спокойным он уже не был, обеспокоенный и заинтригованный новым сюрпризом У. — Эх, теперь я чувствую себя таким старым и никому не нужным, — наигранно усмехнулся Цзюнь У. — Вот бы кто-то меня утешил. — Ты на комплименты напрашиваешься? Мэй Няньцин приподнял бровь, весело улыбаясь. Годы шли, а его муж оставался прежним. — Почти, — губы Цзюнь У исказились в усмешке, не отрываясь от бледных костяшек. — Няньнянь, я бы хотел поиграть с тобой вместо Жоэ. Мэй Няньцин поражённо вскинул брови. Его супруг потянул мужчину на себя, заставив Няньцина невольно пододвинуться ближе, а его ладонь, не переставая пленить мягкой хваткой, уложил к себе на пах. Создавалось впечатление, будто Няньцин сам решил погладить мужа… там. — Что ты делаешь? — холодно поинтересовался мужчина. Он перевёл взгляд на Жоэ, чтобы проверить, спит ли та. Собака в самом деле уснула, отвернувшись от них. — Уделяю внимание моему любому супругу. Ты против? А ведь Мэй Няньцин не знал, против он или нет. Он никогда не отталкивал ласки Цзюнь У и безропотно брал всё, что давал ему любимый муж. В конце-концов, этого никогда не было слишком много, да и долгие прелюдии прекрасно успевали подготовить Няньцина к тому, что вот-вот на него обрушится шквал чужой любви и настойчивых поцелуев, покрывавших всё, до чего удавалось дотянуться. Сейчас, очевидно, ничего не предвещало внезапные перемены в настроении У, и вместо возбуждения это внушало только беспокойство. Ещё одной весомой причиной, очевидно, была Жоэ, которая снова была рядом. Няньцин вполне справедливо относился к ней, будто к ребёнку, а потому твёрдо решил, что их гостья не должна увидеть ничего неподобающего. Цзюнь У его мнение, похоже, не разделял. — Ты совсем сдурел? Жоэ рядом, — приподняв одну бровь, ответил мужчина. — И в этом вся проблема? Цзюнь У весело усмехнулся. Одна его нога, не выбираясь из-под одеяла, легонько пнула Жоэ в бок. Собака приподняла голову, уставившись на мужчину двумя бусинками-глазками. Она, казалось, совсем не поняла, чего от неё хотели добиться таким грубым жестом. — Жоэ, иди спать к себе, — учтиво попросил Цзюнь У, продолжая легонько пихать таксу в бок, чтобы та наконец покинула кровать. Но вместо быстрого топота маленьких коротких лапок вскоре комнату заполнил разочарованный скулёж — единственное, что удалось заполучить Цзюнь У от крайне молчаливой и стойкой собаки. Однако скулила отнюдь не Жоэ, и даже не хихикавший в этот момент Няньцин. От боли скулил тот, кому умная белая такса вонзила зубы в пятку. Уже после того, как Няньцин помог осмотреть место не слишком глубокого укуса (в конце-концов, Жоэ даже кожу не прокусила), и Цзюнь У заснул, мягко обнимая его, в голове осталась только одна единственная мысль. Мэй Няньцин продолжал гладить чужие волосы, подпирая рукой щёку, и задумчиво хмуриться. Он не ошибся. Здесь что-то точно было не так.***
Одним из любимых занятий находившейся в гостях Жоэ была работа в саду. Белая спинка неугомонной таксы мелькала среди душистых кустов и пряталась за молодым стволом ореха, особняком стоявшим в глубине сада, среди особенно диких и колючих зарослей. Там любопытное животное гоняло бабочек или — когда гонять было некого, — сладко дремало, наслаждаясь свежим воздухом. Мэй Няньцин с каким-то особенным удовлетворением наблюдал за собакой, пока поливал любимые цветы или состригал лишние ветви раскидистых кустов. Мысленно он теперь журил Се Ляня за то, что любимый племянник никогда раньше не оставлял Жоэ погостить. За последнее время это милейшее создание так полюбилось Няньцину, что он даже думать о расставании с таксой не желал. К его собственному удивлению, Жоэ напоминала о днях, когда вместо неё в последний летний месяц любимая сестрица отправляла в гости к Няньцину Се Ляня, загоревшего и довольного после смены в детском лагере. Между ним и Жоэ было только три отличия. Первое — вместо двух конечностей по дому теперь резво передвигалось все четыре, вдвое умножая шум. Второе — скакал маленький Лянь не по саду загородного дома, а по просторной квартире и детской площадке за углом, где моментально заводил новых друзей практически каждый вечер. Третье — в отличие от Жоэ, Се Лянь прекрасно умел разговаривать, а в детстве так и вовсе тараторил как в последний раз, скрашивая вечера весёлыми историями из лагеря. Он, конечно, рассказал их все день на третий, но это не остановило впечатлительного ребёнка, и Се Лянь вскоре начинал рассказывать их по второму, а потом и по третьему кругу. Мэй Няньцин не возражал, но всё-таки приостанавливал своего воспитанника во время еды, потому что даже не сомневался, что расторопный Лянь увлечётся и обязательно подавится. Без его детского тоненького голоса было тоскливо. Скулёж Жоэ, не сумевшей угнаться за кузнечиком, совершенно его не заменял, но с ним, по крайней мере, было не так одиноко. Цзюнь У тогда практически всё время пропадал на работе — вот почему Няньцин, как ни старался, не мог вспомнить его рядом. Его супруг возвращался ближе к ночи, когда их маленький гость, вдоволь набегавшись, уже спал. Только в немногочисленные выходные Цзюнь У тоже приходилось принимать участие в воспитании, но и это немногое ограничивалось парой простых действий. Вечером Няньцин усаживал мужа напротив мальчишки, вкладывал ему в руки книгу, и уходил, оставляя Цзюнь У наедине с Се Лянем. Супруг прилежно выполнял всё, что от него требовалось — читал несколько глав, укрывал одеялом засыпающего Ляня, и уходил, оставив ночник включённым. На большем никто не настаивал. Сам Няньцин ощущал, что тёплых, доверительных, а самое главное — родственных отношений тут не сложится. Теперь Няньцин невольно задумывался, что было бы, если бы тогда У проводил больше времени дома. Был бы он таким же до пугающего любвеобильным, как теперь, когда в их тихой размеренной жизни появилась Жоэ? Пока такса дремала в кустах, развалившись под редкими лучами солнца, пробивающимися через листву, Няньцин выдёргивал с клумбы сорняки, обмозговывая этот вопрос. Плетёная шляпа так и норовила соскользнуть с его головы, а отросшие волосы, собранные в небольшую косу, уже изрядно растрепались. Няньцин устало вытер пот со лба и глубоко вздохнул, на время отрываясь от своего занятия. Солнце невыносимо напекало ему спину и, казалось, даже грозилось прожечь ткань лёгкой майки, если зазеваться. Тут позади раздался скрип приоткрывшейся двери и шорох неторопливых шагов его супруга, вышедшего в сад. На это Няньцин никак не отреагировал — банально не смог. Тяжесть тела, под палящим солнцем будто бы налившегося свинцом, вынуждала его оставаться в одной позе, чтобы не упасть лицом в ухоженную клумбу при попытке подняться. И, должно быть, солнце лишило Няньцина не только возможности двигаться. Вместе с ней он утерял и слух, и боковое зрение, и вообще всё, что могло бы предупредить его о руке, внезапно оказавшейся на плече. Няньцин невольно вздрогнул и поднял голову. — Трудишься? Голос Цзюнь У был глубоким, самодовольным. Не было никаких сомнений, что сегодня он пребывал в хорошем расположении духа. Что это могло означать для его дорогого мужа? На самом деле, ничего особенного. Обычно У просто становился немного задорнее и отпускал пару добрых шуток в чужой адрес. Вот и в этот раз он с усмешкой подцепил шляпу на голове Няньцина двумя пальцами и стащил её, открыв выцвевшие тёмные волосы палящему солнцу. Мэй Няньцин в ответ на это только с укором вздохнул. Он поднял взгляд, тут же заприметив гаденькую улыбку мужа, склонившегося над ним. Цзюнь У никогда не умел улыбаться нежно. Ну, или он с таким до пугающего страстным усердием пытался скрыть эту способность. Няньцин громко цыкнул и вытянул руку, чтобы забрать шляпу, однако, стоило ему дотронуться до её плетения, как головной убор выскользнул из рук и оказалась на голове У. — Ай, красавец, — поддразнил Няньцин, медленно приподнимаясь со своего места. Он встал напротив супруга и протянул ладонь к двум шнуркам, свисавшим со шляпы, чтобы её поправить. Руки мужчины оставались в перчатках, поэтому Цзюнь У наверняка почувствовал запах свежей земли у своего лица, от чего и весело поморщился. — Нравлюсь тебе? — низко промурчал он в ответ. — На дурачка местного похож. Мужчина на несколько мгновений удивлённо замолчал, а после обиженно насупился и вздохнул. Морщины, уже успевшие исполосовать его лицо, весело дрогнули и как будто бы даже слегка завибрировали от недовольного мычания хозяина. Это заставило Няньцина расхохотаться. — Да ладно тебе. Я же любя, — весело проворковал он. Тем временем из двух шнурков уже вышел небольшой аккуратный бантик. Завязан он был не плотно — если бы головной убор решил соскользнуть с головы мужчины, ему бы это, несомненно, удалось, однако тогда соломенное плетение начало бы слегка царапать открытую шею, повиснув на затылке. Мэй Няньцин окинул взглядом шнуровку и уже собирался убрать руки, однако ладони супруга его остановили, нежно обхватив запястья. — Няньняню следовало бы извиниться, — всё ещё обиженно засопел У над его головой. Няньцин невольно фыркнул. Он поднял взгляд на мужа и довольно быстро осознал, что тот всерьёз чего-то ждёт. Дурачество в его словах было таким откровенно наигранным и выжидающим, что и дурачеством это назвать было трудно. К счастью, Няньцин достаточно хорошо знал супруга, чтобы легко сообразить, какие эмоции скрывались в словах У на самом деле. Точнее, эмоция. Самая обыкновенная похоть. Вместо ожидаемой от него реакции Няньцин неожиданно нахмурился и поднял голову, чтобы взглянуть в глаза мужу. Капелька пота, уже стекавшая по его шее со спины, сейчас поползла по ней только стремительнее. — У эр, что случилось? — серьёзно спросил мужчина. Но Цзюнь У вскинул брови, будто не понял, о чём речь. К счастью, Няньцину не составило труда объяснить: — В последнее время ты очень настойчивый, меня это начинает беспокоить. У эр ведь даже в лучшие годы за мной так не ухаживал как сейчас… Поэтому я спрашиваю напрямую — что случилось? После того, как его раскрыли, Цзюнь У слегка помрачнел и отвёл взгляд в сторону, только подтверждая догадку. В его духе было бы начать отшучиваться и отпираться, изворачиваться и придумывать причины своему поведению, но ничего из этого не последовало. Он просто молчал, плотно сжимая чужие запястья — наверняка там, где сейчас лежали его сильные, грубые пальцы, останутся красные следы. Выражение его лица запечатлело какую-то нечитаемую борьбу, а губы поджались. Что делать теперь Няньцин и сам не до конца понял — он впервые видел своего супруга таким сосредоточенным и потерянным одновременно. Рука мягко опустилась на плечо У, поддерживающе его погладив. Няньцин по крайней мере старался сделать вид, что терпеливо ждёт ответа, хотя внутри его распирало от любопытства. Вскоре Цзюнь У подал голос. Так тихо, будто, несмотря на желание ответить, не хотел, чтобы его кто-то слышал. — Думаю, мне просто стало тебя не хватать. Мэй Няньцин вскинул брови. Не поднимая взгляда, Цзюнь У продолжил: — Ты всё носишься с этой блохастой… Если бы я знал, что она будет отнимать столько внимания, я бы не разрешил её оставить. За ухо бы Сяньлэ притащил, чтобы он её забрал. Мужчина покосился на белое пятно в траве в нескольких метрах от них с Няньцином. Белый бок ритмично приподнимался и опускался в такт дыхания Жоэ, развалившейся на земле в тени. Во взгляде Цзюнь У не было какого-то искреннего презрения или ненависти к собаке, вместо них глаза застилала горькая обида. Как это обычно у него бывало — на себя самого. «Мне стоило уделять тебе больше внимания», — так и читалось на лице Цзюнь У. Мэй Няньцин задумчиво хмыкнул. — Ты меня к собаке приревновал? — приподняв одну бровь, спросил он. Цзюнь У тут же выпрямился и откашлялся. В один момент собственная обида стала для него самого такой глупой, — даже смехотворной! — что, впрочем, не было далеко от правды. Няньцин невольно представил, как у него за спиной дуется супруг, наблюдающий за их с Жоэ играми в мячик. От такой картины становилось и грустно, и, в то же время, весело. Теперь всё вставало на свои места. Цзюнь У просыпался в пустой постели, а засыпал в переполненной, где ему всё время становилось тесно. Не потому что Жоэ занимала много места — вместо неё одной в большой постели помимо хозяев могло бы растянуться три, а то и четыре таких собаки. Руки У внезапно отпустили Няньцина и переместились ниже, двумя проворными змеями опаясывая чужую талию. Сам мужчина зарылся носом в шею мужа и глубоко вздохнул, да с таким живым отчаянием, будто ему внезапно перестало хватать воздуха. — Я безумно по тебе соскучился, — с несвойственной ему теплотой в голосе прошептал У и крепче прижал к себе супруга.***
Мэй Няньцин не мог до конца понять, что он чувствует. Ему было и смешно, и стыдно, и в то же время его уши и шея горели так, будто солнце стало светить в десять раз ярче, а воздух раскалился до предела. Одежда в руках нависшего над ним У едва ли не рвалась, а цепочка поцелуев, начавшаяся с целомудренного, оставленного близ самой высокой морщинки на лбу, уже успела добраться до губ Няньцина. Цзюнь У целовал с напором, едва не вдалбливаясь в чужой рот своим языком. Няньцину не оставалось никакого пространства для манёвра: его рот был полностью занят мужем, а мысли — приличных размеров бугорком, натиравшим ему бедро при каждом телодвижении У. Казалось, Няньцин не должен испытывать никакой радости, и, тем более, возбуждения от мысли, что всё это время Цзюнь У так настырно ухаживал за ним только для того, чтобы «сделать своим» — почувствовать какую-то неосязаемую власть над чужим телом и душой. Но, чёрт, как же это подкупало. Желание У, в отличие от его стремлений, было как раз вполне материальным, и прямо сейчас Няньцин прекрасно чувствовал, каким горячим оно стало и как отчаянно скользило по его ноге в попытке скинуть напряжение хотя бы на одну несчастную секунду. Ощущение, что его так сильно хотят, кружило голову и удовлетворяло Няньцина самым извращённым из способов, заставляло чувствовать себя таким необходимым. Без него, — думал сейчас мужчина, — Цзюнь У попросту задохнётся. Няньцин делает ему одолжение, позволяя трогать, прикасаться, сжимать и… Цзюнь У внезапно оторвался от чужих губ и крепко впился в шею, посасывая и облизывая её, не оставляя ни одного места не исследованным. Там, где бледной кожи не касался его язык, обязательно появлялись следы зубов или красные пятна засосов. Няньцин уже не раз пожалел о том, что они добрались только до беседки в саду, полностью проигнорировав возможность вернуться домой. Теперь ко всем его сожалениям добавилось ещё одно — стоило У прикусить сонную артерию, бережно оттянув кожу, и первый стон оказалось уже невозможно сдержать. Невыносимая жара изводила, заставляла дышать чаще, и делала горячий, но в то же время оставляющий холодные следы язык самым желанным удовольствием на свете. Мужчина едва успел прикрыть рот рукой, опасаясь, что звук долетит до соседского двора, однако надолго его руке не удалось задержаться возле лица. Супруг коснулся ладони Няньцина своей ладонью, переплёл их пальцы и потянул вверх за собой, вжав всю руку мужчины в столб позади. — Плевать, — прорычал он, — Я хочу слышать твой голос. Цзюнь У вцепился в шею мужа с ещё бóльшим усердием, а вторая его рука заскользила вниз, пробегаясь по обнажённому торсу, поглаживая бока. В её крепкой хватке ощущалось животное желание, вынашиваемое неделями. Все те разы, когда У хотел оказаться ближе, но не мог из-за присутствия надоедливой таксы, сейчас будто бы сложились в один и окончательно затопили Няньцина, начинающего извиваться в чужой хватке. — Ну как же плевать? Хочешь, чтобы на нас вся улица косо смотрела? — расторопно прошептал он и схватил Цзюнь У за плечо, чтобы оттащить его от себя хотя бы на время разговора. — Пусть смотрят. Тогда уж точно каждый будет знать, что ты мой. Цзюнь У гадко усмехнулся своим же словам. В следующей момент его пальцы оказались на чужой ягодице, грубо сминая её. Его поцелуи, покрыв шею и плечи Няньцина, устремились ниже. Они задержались на груди, где У голодно облизнулся и сразу же прижался к одному из уже вставших сосков. Это заставило его супруга тихо всхлипнуть, вздрогнуть, подавшись навстречу горячему языку. Цзюнь У играл очень грязно, зная с точностью до секунды когда ощущения захватят Няньцина. Он усердно посасывал нежную кожу, но как только Няньцин оказывался на пике чувствительности, отрывался, вызволяя из чужого рта протяжный недовольный стон. Няньцин сжал державшую его ладонь так сильно, что его собственная рука начала дрожать от напряжения. Он прекрасно чувствовал, как в ширинку беспомощно утыкается собственная плоть, пачкая ткань. К несчастью, это не укрылось и от внимания Цзюнь У. — Няньнянь так возбудился, — бесстрастно отметил он, опустив взгляд. По губам мужчины растеклась лукавая ухмылка, а рука, до этого лежавшая на заднице Няньцина, переползла на пах. Это выбило из Цзюнь У тихий удивлённый смешок, приглушённый чужой грудью, в которую У довольно уткнулся. — Ну и беспорядок ты тут устроил. Он опустился вниз, встав на колени перед супругом. Обе руки теперь покоились на бёдрах у Мэй Няньцина: сначала они, уцепившись за резинку штанов, стащили их вместе с бельём, а после по-хозяйски раздвинули ноги, чем позволили У пристроиться между ними и наконец приступить к самой интересной части. Однако перед этим кое-что его остановило. В волосы совершенно внезапно пробралась освободившаяся рука, крепко сжала их на затылке и оттянула от члена — так, чтобы теперь У пришлось посмотреть в глаза своему супругу. — Ты тоже снимай штаны, — попросил Няньцин. Хотя он говорил спокойным тоном, скрыть своё возбуждение мужчине не удавалось — его лицо было искажено напряжением, а лёгкие страшно горели, от чего голос стал хриплым и тихим. — Зачем это? — поддразнил его У. — Просто снимай. Тебе понравится. Сказано — сделано. Брюки Цзюнь У также оказались приспущены, оголив его налившийся кровью член. Мэй Няньцин невольно облизнулся, чувствуя, как взгляд затуманивается сам собой при виде мужа. Сейчас, без всех надлежащих средств, вряд ли получится запихнуть нечто настолько внушительное внутрь, но времени у них ещё много. Жоэ ведь не слишком сильно обидится, если один день ей придётся переночевать в зале, на родной лежанке? Няньцин заёрзал на своём месте, подбирая удобную позу. Теперь одна его нога была опущена и свободно касалась бедра У, а другая, слегка согнутая в колене, полностью оставалась на лавочке, где расположился и сам Няньцин. Цзюнь У тоже пришлось подстроиться, однако большого труда ему это не составило: одна ладонь по прежнему лежала на бедре, а другая держала Няньцина за лодыжку, чтобы он не сдвинул ноги вместе. По слегка рассредоточенному взгляду супруга Мэй Няньцин легко понял, что тот не имеет ни малейшего понятия о том, что сейчас будет происходить. Тем не менее, он пока не стремился раскрывать своих намерений и только слегка потёрся пальцами ноги о чужую кожу, позволив начать. Повторять дважды не пришлось. Цзюнь У начал издалека, оставив несколько особенно ярких и голодных засосов на внутренней стороне одного из бёдер. Где-то там на бледной коже даже алел след от не слишком глубокого укуса. Цепочкой поцелуев У подобрался к стоящему колом члену и в первую очередь слегка потёрся о него носом, вызвав лёгкую щекотку, которая в возбуждённом теле супруга отозвалась несколькими сладкими импульсами. Здесь его опущенная нога тоже активно зашевелилась, без предупреждения прижав плоть к животу У, заставив его поражённо ахнуть. — Няньцин. Цзюнь У поднял взгляд. Желание использовать какие-либо прозвища у него в миг пропало, ибо Няньцин давил на него достаточно сильно, чтобы возбуждение внизу скапливалось и металось, не находя выхода. Мужчина зарычал, вымученно прикрыв глаза. Покоившаяся на бедре рука взялась за горячую плоть и провела по всей длине, в ответ на это получив точно такое же прикосновение, но уже от ступни, прижавшейся к его собственному члену. Няньцин молчал, всё ещё слегка взволнованный происходящим. Его приоткрытые губы вздрагивали, между ними застревали звуки, которые Няньцин так усердно отказывался выпускать наружу. Если ранее ему было жарко, то теперь он весь сгорал и всё никак не мог найти покоя, как бы его тело не ложилось в чужие крепкие руки. Губы У коснулись головки, поцеловали её, и начали спускаться ниже, а Мэй Няньцин тем временем не знал, чего он хотел больше — чтобы всё это прекратилось или чтобы продолжалось до момента, когда бессилие полностью разрушит его. И ведь они только начали! Когда У взял кончик пениса в рот, никакие мысли уже не тревожили Няньцина. В них была только горячая, едва не раскалённая влага чужого языка и глотки, куда его член легко проскользнул, не оказавшись задетым зубами. Собственная нога сильнее прижалась к Цзюнь У, заставив его хрипло застонать, не освобождая рта. Насадившись на пульсирующую плоть ещё несколько раз, У приподнялся, чем заставил супруга недовольно вздохнуть, ибо напряжение внизу никуда не делось и даже возросло, как только Няньцин, такой залюбленный, остался без внимания. Цзюнь У снова навис над ним, выдохнув в губы смешок. Одна рука мужчины обхватила член Няньцина, а другая взяла чужую ладонь и расположила её на собственном паху, так, что теперь они сжимали друг друга. Невидящим, размытым полупрозрачной поволокой взглядом Няньцин смотрел в сощурившиеся глаза супруга и нервно закусывал губу. Член в его руке казался таким большим и таким тяжёлым, что мужчина невольно удивлялся стойкости Цзюнь У — он наверняка сейчас крайне нуждался в ласке и разрядке, но всё равно терпеливо ожидал, когда Няньцин будет готов. У над его головой тихо, тяжело дышал и одними только губами повторял имя мужа в попытке отвлечься от собственного пульсирующего члена, зажатого в чужих пальцах. Решив долго не мучать супруга, Мэй Няньцин провёл рукой по всей его длине и удовлетворённо застонал, когда почувствовал такое же движение на своём собственном члене. Они начали с неторопливого темпа, в котором легко получалось копировать движения и скорость друг друга, создавая приятное ощущение единства. Только после долгого разогрева мужчины наконец начали двигаться быстрее, и всякое сходство в их движениях так же испарялось, расчищая место для эгоистичного желания. Цзюнь У хрипло постанывал, настойчиво толкаясь в чужую руку. Няньцин же почти не двигался — только тугое колечко мышц ощутимо сжималось от каждого движения, ласкающего его плоть. Он представлял, как сжимается вокруг чужого члена, не в силах принять его полностью так, как того бы захотел У. Представлял, как горячая плоть безостановочно втрахивается в него так же, как сейчас она делала это в пальцы Няньцина, и голову туманило только сильнее. Свободна ладонь Цзюнь У легла на чужой затылок, притягивая голову мужчины к себе. Он безостановочной шептал: — Мой… Только мой… И это самозабвенное рычание делало воздух вокруг них настолько разряженным, что его становилось невозможно вдыхать. Няньцин на секунду задумался, что случится с Жоэ, если он прямо сейчас и прямо здесь скончается от возбуждения, но эта мысль не задержалась в голове надолго и вылетела из неё с такой же скоростью, с какой оказалась внутри. В такой момент даже вспоминать о существовании Жоэ было стыдно. Окажись она сейчас рядом — и единственным кошмаром Няньцина на ближайшие месяцы стала бы сидящая напротив такса, большими невинными глазами уставившаяся на них. Но как бы Няньцин не хотел перестать думать о ней, Жоэ теперь не покидала его голову, и он всё продолжал представлять, как У становится настойчивее и тяжелее на глазах у животного, стремясь показать, кто на самом деле занимает всю голову Няньцина; как он упивается немигающим взглядом таксы, наваливаясь на Няньцина только сильнее, вынуждая его трепыхаться от удовольствия. И хотя такие мысли остудили мужчину, ведь он не хотел бы надрачивать своему мужу на глазах у собаки их сына, Няньцин бы соврал, если бы сказал, что не хочет сейчас видеть перед собой того Цзюнь У, которого пришлось нафантазировать — более властного и собранного, готового взять всё, что ему принадлежит. Он кончил в чужую руку первым, забрызгав рубашку мужа, но сам при этом остановился, не давая У кончить синхронно с ним. Супруг заскулил, обращая на Няньцина разочарованный взгляд. Он дышал глубоко и часто, умоляя о последних движениях. Однако Мэй Няньцин по прежнему не спешил и даже убрал руку, чтобы Цзюнь У не начал толкаться в неё самостоятельно. — Скажи ещё раз — тихо попросил Няньцин, наматывая на свободную руку ткань рубахи и притягивая мужа к себе с её помощью, — кому я принадлежу. Цзюнь У беспомощно ахнул. Он жадно кусал губы и почти не соображал, но просьбу супруга слышал крайне отчётливо. — Мне… — он опустил голову и потёрся щекой о чужие волосы. — Только мне. Ни с кем делить не буд- ах!.. Не успел он закончить фразу, как вскинул голову и протяжно застонал. Сперма легла на оголённый живот и член Няньцина большими каплями, а сам Цзюнь У задрожал так, будто силился вытолкнуть из себя больше. Он поражённо вздохнул и прислонился лбом ко лбу Няньцина, смешивая их пот. — Ты такой дурак, — с улыбкой прошептал ему в губы Мэй Няньцин. — Почему просто не сказал, что хочешь немного побыть со мной наедине? — Потому что «немного» мне недостаточно, — Цзюнь У хмыкнул. — Да и как я, по твоему, должен был об этом сказать? «Дорогой, я хочу побыть на месте собаки, за которой ты всё время ухаживаешь»? Няньцин пожал плечами и задумчиво кивнул. — Да, это похоже на тебя, — тихо ответил он.