Второй курс
С началом второго курса Том с сожалением обнаруживает, что Грейнджер больше не одиночка, скрывающаяся в библиотеке. Теперь за ней хвостом бегают Поттер и Уизли. Том пытается определить момент, который позволил так сблизиться этой троице, и терпит неудачу. Он вспоминает лишь, как Уизли жестоко насмехался над Грейнджер, называл занудой и зубрилой. Не то чтобы это ложь.
Поттер всегда пытался мягко заставить рыжего идиота замолчать, но было слишком заметно одно: дружба для него важнее девочки-изгоя. Том мог бы ее защитить, если бы она попросила, признала на мгновение его превосходство. Он далеко не так малодушен, как Поттер. Грейнджер этого не сделала.
Наступившие перемены не радуют. Новообъявленная троица друзей вечно мозолит глаза.
Том не понимает связи, образовавшейся между ними. Первое время он отчаянно ищет причину: какую выгоду могут получить Поттер и Уизли, общаясь с Грейнджер? Вероятно, она помогает им с уроками. Но это кажется пустым. Такое простое объяснение не позволяет понять смеха и искренних улыбок. Странной теплоты.
Временами все выглядит таким бескорыстным и чистым.
И глупым.
Грейнджер еще приходит в библиотеку, но теперь не проводит здесь все свое свободное время. Том на инстинктивном уровне ощущает, будто его предали, когда взглядом цепляется за пустой стол напротив. Она, сама того не осознавая, нарушает привычный распорядок дня. Установившуюся рутину.
И теперь Том чувствует странный зуд под кожей, который можно определить как беспокойство. Так случается всегда, когда что-то выбивается из правил. Том не может отпустить навязчивые мысли из своей головы. Они постоянно вертятся вокруг троицы и, в особенности, Грейнджер.
Между ними та пресловутая дружба, о которой так любит вещать Дамблдор в своих речах, напоминающих проповедь? Том видел подобное в приюте. Дружба – та самая вещь, которую очень легко разрушить. Люди по своей природе создания неверные.
Том не понимает дружбы, презирает ее. И все же он хочет в полной мере осознать смысл этого слова, не просто прочитать значение в словаре, а вытащить суть. Иногда в голове мелькают мысли разрушить странную связь и вернуть Грейнджер на положенное место. Вновь сделать одинокой, чтобы он мог наблюдать за ней среди книг.
Том крепко сжимает кулаки, когда в коридорах до него доносится смех. Больше всего злит Грейнджер. Ее смех до раздражающего яркий и чистый, врезающийся в память. Том ненавидит его. Жажда разрушить что-нибудь просыпается в душе. Но Том сдерживается. Он не может по глупости испортить образ хорошего мальчика.
В холодный осенний день Том идет посмотреть на тренировку. До этого он всегда презрительно относился к квиддичу, но сегодня хочет выбраться из Хогвартса, который почему-то иногда напоминает ему темницу.
Он с безразличием наблюдает за стычкой с гриффиндорцами, прислушивается лишь, когда раздается голос Грейнджер – взволнованный и дрожащий.
– Твоего мнения никто не спрашивал, поганая грязноковка, – почти, что шипит Малфой в ответ на ее обвинения. Последнее слово повисает в воздухе, уродливое и неправильное. Малфой бросает на Тома опасливый взгляд. Боится наказания. Но Том молчит, никак не реагирует.
Не делает ничего, чтобы ее защитить, хотя он и может вмешаться. То, как дерзость на ее лице сменяется болью, бесценно. Том с наслаждением наблюдает за слезами, наметившимися на глазах. Она точно заплачет, и он предвкушает это.
Быть может, даже друзья отвернутся от нее. Зачем им кто-то, кого презирают? Кто-то настолько слабый?
Но неожиданно Грейнджер смаргивает слезы и бросает на Тома неприязненный взгляд, будто видит, что творится у него в голове. Каждую мерзкую мысль.
Она, конечно же, не может этого.
На секунду Тому кажется, что между ними существует связь, древняя и глубокая. Это что-то только между ними двумя. В мире больше никого нет, кроме них. Но чувство теряется, стоит только Грейнджер отвернуться.
Уизли решает подать голос и пытается проклясть Малфоя. Разумеется, неудачно. Заклятие отлетает обратно в Уизли, едва не задев Грейнджер. Со сломанной палочкой, несчастный случай, которому на чарах поспособствовал Том, много не наколдуешь.
Уизли валяется на траве и отхаркивает слизняков. Жалкий. Том хочет рассмеяться в голос, как и другие слизеринцы, но позволяет себе лишь скромную улыбку, которую тут же прячет. Ни к чему портить образ и показывать свою истинную суть.
Хочется крикнуть: видишь, Грейнджер, какие жалкие у тебя друзья?
Она не видит. Склоняется над Уизли и помогает ему подняться. Ее лицо исчерчено искренним беспокойством.
Том смотрит. Внимательно наблюдает за отдаляющейся троицей, пока злоба кольцами сжимает все внутри.
***
Том дожидается конца праздничного пира. С презрением наблюдает за тем, как Слагхорн болтает с другими преподавателями. В пустую тратит свое жалкое время. Том надеялся застать старика еще в поезде, но Слагхорн, к сожалению, прибыл в Хогвартс раньше.
Не стоит так явно смотреть на преподавательский стол. Том переводит свое внимание на учеников, скользит взглядом по столам других факультетов. Старается игнорировать Грейнджер, но она все равно притягивает его, не осознавая этого. Он позволяет взгляду задержаться, поглотить тот странный свет, что исходит от нее.
Такое правильное, невинное создание – его духовная противоположность. Настолько белые одежды всегда хочется испачкать кровью.
В этом году она тоже староста школы. Им много придется работать вместе. Том предвкушает это. Неосознанно проводит кончиком языка по пересохшим губам, когда видит улыбку Грейнджер. Предназначенную не ему, разумеется, а Поттеру.
Том с трудом заставляет себя оторваться от нее и посмотреть на других.
Свечи бросают зловещие тени на лица учеников и учителей, рисуют такой сладкий ужас. Том гонит странные, дьявольские картины из собственной головы.
Нетерпение разливается внутри. Том старается не показывать своих эмоций явно на глазах у других студентов, но последователи замечают его странную молчаливость. Страх в их глазах греет душу.
Им не понять, его жажду знать правду.
Им нельзя знать, кто его возможная сестра.
Том резко поднимается с места, когда видит, что Слагхорн движется к выходу. Он ловит преподавателя возле дверей.
– Профессор, Слагхорн, – на его лице застывает маска вежливости, она липнет к его скулам, губам. Отвратительная и лживая: – Могу я воспользоваться вашей лабораторией?
Взгляд старика теплеет, когда останавливается на любимом ученике. Слагхорн любит трофеи в лице талантов.
– Конечно, мой дорогой мальчик, – старик улыбается и дружески хлопает Тома по плечу. Мерзкий жест. Том сдерживается, чтобы не дернуться в сторону. Слагхорн слишком полезен, нельзя портить с ним отношения. Том уверен, что стал старостой школы в этом году благодаря ему. Дамблдор наверняка был против. Слагхорн что-то говорит, но Том не слушает, лишь улавливает последнее: – Только начался год, мой мальчик, а ты уже хочешь учиться. Похвально.
– Я скучал по учебе, – Том тупит взгляд и скромно улыбается. Он знает, что люди любят этот его образ больше остальных. Скромный. Милый. Умный. ИДЕАЛЬНЫЙ.
Слагхорн не замечает подвоха, начинает рассказывать про своих влиятельных друзей. Он надеется, что Том пройдет стажировку в Министерстве. Со временем займет влиятельную должность, такой талант обязательно заметят.
Старику незачем знать, что Тома это совсем не интересует. Ему есть кого посадить в пыльные кабинеты, подчиняющиеся давно устаревшей системе, – его марионетки всегда готовы служить. Том же хочет изменить мир глобально.
Поздно ночью он выбирается из спальни, никто не задает ему вопросов, хотя Малфой и Нотт не спят. Лишь провожают его настороженными взглядами.
Том крадется в тишине, позволяя тьме поглотить себя.
Пробираться в Тайную комнату теперь сложнее. В прошлом году парочка студентов оцепенела. Они не умерли, хотя вряд ли мир бы потерял многое, если бы лишился нескольких грязнокровок.
Том заходит в женский туалет, проверят нет ли здесь никого и плотно закрывает за собой дверь. Накладывает заклинания – отпугивающее и запирающее. Подходит к сломанному крану и несколько долгих секунд рассматривает его.
Том шипит, и проход медленно открывается. Эти минуты всегда волнительны, как доказательство его наследия. Его уникальности.
Лишь один раз он водил приспешников в комнату, чтобы показать свою силу. Он заставил их, дрожавших от страха, стоять с закрытыми глазами, пока василиск скользил рядом. Они не поняли, какая честь им была оказана.
Том спускается вниз. Кости хрустят под его ногами. В царстве смерти властвует мрак. Холодного света с кончика палочки недостаточно, чтобы хорошо видеть дорогу, но Том выучил путь наизусть. Он может дойти сюда с закрытыми глазами, словно высшая сила тянет его.
В воздухе пахнет кровью, разложением и сыростью. И, вероятно, страхом для всех, кроме Тома. Ему бояться нечего, он – хозяин.
Василиск приходит на зов. Его глаза закрыты. Он чувствует присутствие Тома на инстинктивном уровне.
Хозяин.
В его шипении тоска сотен одиноких веков.
Большая, чешуйчатая голова толкает Тома в плечо, едва не сбивая с ног. Ластится.
Я скучал по вам.
Дыхание василиска – дыхание смерти.
Том проводит ладонью по твердой, царапающей кожу чешуе.
– Больше нельзя трогать никого из школы.
Василиск понимает, подчиняется. Дикое, древнее существо выглядит совсем ручным в этот момент.
Том знает: находится здесь долго опасно. Всегда есть риск оказаться обнаруженным. Но магия этого места родная для него, тянется к его сути. Он закрывает глаза, позволяя василиску кольцами опуститься рядом. Том прислушивается к силе, скрытой в древних стенах, призывает ее. Он хочет впитать, поглотить эту мощь, но не может.
И все же кровавое безумие его разума затихает здесь.
Будто магия древних предков стремится его исцелить.
***
В последнее время Том не может расстаться с кольцом. Ему нужно все время видеть его, касаться, словно его сущность стремится к осколку души, спрятанному в холодных гранях. Но опасно разгуливать по замку с реликвией Гонтов на пальце. Дамблдор заметит и тогда поймет, что Том совершил. Будет преследовать, как гончая, вышедшая на след. Поэтому он трансфигурирует перстень в неприметное серебряное кольцо-обруч.
Теперь оно всегда с ним. Плотно обхватывает палец. Магия, заключенная в кольце, трепещет. Осколок души – заложник там – его агония почти осязаема. Но Тому все равно, пока крестраж обеспечивает бессмертие. Иногда в голове вспыхивают странные мысли: будет ли осколку души также одиноко, если спрятать его в живом существе?
Но смертное тело может не выдержать настолько темной магии. Да никто и не имеет для Тома такого значения, чтобы стать вместилищем его души.
Вечерами Том варит зелье. Он злится, что не может ускорить процесс. Слишком много времени уходит на то, чтобы зелье отстаивалось после каждого этапа. Но на это никак нельзя повлиять.
Зелье – самый безобидный способ узнать правду о Грейнджер.
Он вновь часто видит ее в библиотеке, и это отбрасывает его на далекий первый курс. Занимает свое место и вновь наблюдает. Тьма в его душе замирает от предвкушения.
Утром в субботу глаза Грейнджер припухшие и красные. Верный признак слез. Том гадает, что могло так ее довести? Она никогда не казалась ему той, кто легко плачет.
Он всегда мечтал увидеть ее слезы, как подтверждение слабости и несовершенства. Но сейчас почему-то не чувствует удовлетворения. Гнев вскипает внутри. И Том ловит себя на мысли, что хочет найти обидчиков и заставить их ответить за все.
Она будет плакать только из-за него. Слезы – его награда, которую он с радостью примет. Впитает в себя.
Попробует на вкус…
Демоны в голове ликуют. Том гонит от себя неясные образы, наполняющие сознание. До крови впивается ногтями в мякоть ладоней, надеясь, что боль вернет ясность.
Получается.
Тьма отступает, но оставляет после себя горечь и пустоту. Она занимает слишком большое место в его душе, чтобы ее уход остался незамеченным.
– Риддл, – он настолько отвлекся, что не увидел, как к нему подошла Грейнджер. Ее голос пробивается сквозь туман его безумия.
Она стоит совсем рядом, задевая бедром край стола, и прижимает к груди книгу по зельям.
– Грейнджер, – произносит тихо. Повисает тягучая пауза, в которую будто и должны быть сказаны какие-то слова, но они кажутся лишними, пустыми.
В сознании вновь всплывает мысль, что они с Грейнджер теперь объединены чем-то большим – кровью.
Ему нравится наблюдать за тем, как она теряется. Не знает, куда себя деть. Хваленой храбрости хватило лишь на то, чтобы подойти. Слова подобрать сложно. Они оба лишь наблюдатели в жизни друг друга.
Но Грейнджер вдруг хмурится и смотрит на него как-то странно. В тусклом свете библиотеки ее кудри чуть золотятся, Том невольно заворожен этим. Он думает о картинах в галерее Лондона – Грейнджер вполне могла бы жить на этих полотнах.
– Ты в порядке? – от мягкости ее голоса хочется скрыться.
Он прячет руки, надеясь, что Грейнджер еще не успела заметить кровь. Пожимает плечами.
– Вполне.
Взгляд все еще остается настороженным, но Грейнджер не настаивает с вопросами. Жаль. Быть может, он бы и сдался. Быть может, он бы позволил ей себя пожалеть. Интересно, на каких еще тварей хватит хваленного грейнджеровского сердоболия?
Рассказать ей, что он убил их возможно общего отца? Том предвкушает ужас в бархате ее глаз. Он не будет скупиться на подробности. Крепко вцепится в запястья, чтобы Грейнджер не сбежала, дослушала до конца. Оставит отметины на ее коже.
Почти предвкушает, как прошепчет ей правду в тишине библиотеки, позволит словам прилипнуть к коже. Отравит невинность ядом их родства.
Сказать, что она так же нежеланна в семье Риддлов, как и он? Эти слова ласково прошепчет на ухо.
Ей будет больно. Она… поймет?
Нет.
Она совсем не замечает его безумия.
– Нам нужно провести собрание старост на этой неделе, – говорит своим занудно-серьезным тоном, тем самым возвращая Тома в реальность. Он фокусирует взгляд на белоснежном воротнике ее рубашки: – Ты вообще слушаешь меня?!
Что-то она все же замечает. Вот только лучше бы Грейнджер чувствовала опасность, подкравшуюся к ней.
Тому кажется, будто она ему приказывает, и он почему-то не делает ничего, чтобы ее осадить.
И все же нужно что-то сделать. Разозлить ее и поглотить эти эмоции.
– Я уже назначил дату на завтра в шесть вечера, – мерзкая улыбка расползается на его губах, – тебе нужно быть внимательнее.
Он встречается с ней взглядом, с наслаждением наблюдая за тем, как вспыхивает раздражение в янтаре ее глаз.
– А мне ты забыл сказать?
Он продолжает улыбаться, теперь уже фальшиво-очаровательно.
– Сказал сейчас, Гермиона, – они редко называют друг друга по именам. Он позволяет себе это сейчас. Г-Е-Р-М-И-О-Н-А. Каждая буква восхитительно перекатывается во рту.
– Спасибо, Том! – ядом в ее голосе можно было бы захлебнуться, если бы Том не был змеей по своей природе.
Грейнджер уходит, и Том возвращает свое внимание книге. Он с удивлением обнаруживает, что за все время наблюдения не прочитал ни строчки.
