Импульс

Простуда поглотила в свои объятия Серёжу целиком и полностью. Уже несколько дней с той ужасной бессонной ночи он, как мумия, лежал в кровати и всё глядел в грязный потолок. Иногда парень мог позволить себе роскошь послушать музыку в бережно любимом плеере, но в основном Серёжа мучительно старался выкарабкаться из пучины прокрастинации. Он смеялся над своей глупостью уже не один раз за эти дни — открыть на ночь окно в самом разгаре капризно-ледяной осени. Лишь одна вещь радовала — тишина. Многие детдомовцы находились в школе, были, конечно, такие же счастливчики, как и Разумовский, что умудрились заболеть, но они не помеха в сравнении с новым соседом. Серёжа часто ловил себя на мысли о том, что спать ему стало неловко. В разум вникла глупая привычка вставать раньше Волкова и хотя бы расчесывать свои патлы — не хотелось выглядеть глупо в его глазах. И всё это — лишь небольшое изменение в жизни Серёжи, которое приносило настоящий дискомфорт и одновременно непонятные яркие чувства. Серёжа всё так же неподвижно лежал на боку, зажав между ног одеяло. Жар покрывал тело точно буйными волнами. Пейзаж пред глазами ставал не лучший: постель Вада, словно по ней прошелся ураган, а под кроватью целая орава носков. Серёжа сморщился, в глазах так и застыло отвращение. Он на секунду расслабился и тело затрясло от холода. Озноб стал уже чем-то привычным за некоторое время для Серёжи, но укрыться сил не хватало. Одеяло казалось весом в тонну. Разумовский думал, что на сегодняшний день не найдет и грамма силы, дабы встать, но услышав шаги за дверью, подорвался так, словно кровать оказалась жгучим металлом и ледяной водой одновременно, от которой тело сводит. Желваки вольно заерзали по лицу Серёжи, когда в дверном проёме явился тот, кто предательски не выходил из его головы. — Тётя Валя узнала, что ты простудился и передала тебе чай. Олег широко зашагал к столу с чашкой чая в руках, захлопывая за собой дверь ногой. Серёжа медленно уселся на кровать, искоса взглянув то на чашку, то на Олега. В воздухе появился знакомый приторно яркий аромат малины и Разумовский ухмыльнулся лишь уголком губ. Взгляд задержался на застывшем брюнете и отчего-то улыбка дернулась слегка вверх. Олег медленно достал из-за спины стетоскоп так, словно проводил несуразный фокус. Веки Серёжи сощурились, а из уст непроизвольно прыснул смех. — Это тоже тётя Валя передала, Волков? — саркастично отрезал Разумовский. — Вот давай без твоего тона, Серёжа. Майку снимай. Былой смех сошел с лика Серёжи, а сердце, кажется, было точно в пятках. Несколько секунд поколебавшись, парень всё же снял с себя майку, но былое волнение никуда не испарилось. Серёжа чувствовал себя глупо, словно ребёнок, обидевшийся на глупую шутку в детском саду. Он сжал одеяло под собой до белых костяшек, когда холодный инструмент коснулся его разгоряченной груди, а Волков нагнулся над ним для удобства. С каждой думой о том, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди и Олег точно услышит это: почувствует, что чужой орган откачивания крови работает в непозволительно бешеном темпе, Серёже хотелось исчезнуть под землю как можно скорее. Несмотря на жгучую неловкость во всем теле, кожу усыпал ряд мурашек. На секунду Серёжа заметил томный взгляд визави прямо на себе. — Тебе нравится сам факт того, что слушают биение твоего сердца или прикосновение холодного металла к теплой коже? — выпалил Олег так, словно они с Серёжей были давними друзьями для таких расспросов. — Что? — Ну, я на диспансеризации видел мурашки у тебя на коже и сейчас тоже, — Олег пожал плечами и опустился на колени. Брови Серёжи скользнули вверх и колени, между которых невинно по-хозяйски приземлился Волков, упрямо сводились вместе. Жар снова прилил новым потоком и усилился в неописуемой мере, когда широкие ладони Олега с силой раздвинули ноги Серёжи. Тело Волкова заерзало на коленях ещё ближе в то время, как холодная акустическая головка стетоскопа вновь коснулась Серёжиной груди. Серёжа сидел неподвижно, пока тело напрягалось до предела. Он всё ещё не понимал зачем этим всем занимается Волков, а не медсестра. Прикусив язык, Разумовский ногой пнул Волкова прямо в центр груди. — Ты дурак? Дистанцию держи! — Серёжа точно почувствовал усилившееся пламя на своих щеках, когда глаза Волкова обмыли его точно снизу-вверх. — Какого черта вообще это делаешь ты, а не медсестра? Олег поднялся с колен и тёмный взгляд, устремившийся в зеницы Серёжи точно помрачнел, словно тучи перед грозой. — Не знаю, о чем ты там подумал, но считаешь, что мне нравится нянькой скакать перед тобой? Имей хоть каплю совести, если она у тебя осталась, Серый. В груди Серёжи всё замерло, от былого смущения и жара не осталось и следа. Ладони сжались с новой силой и полетели прямо в нос брюнета. Голову Разумовского закружило, словно карусель. Не удержав равновесие, он упал на кровать, вжимая голову в плечи. Грозный смоляный взор устремился прямо на него прожигая и, кажется, искренне ненавистно, даже растерянно бегая глазами, задержался на груди Разумовского, плавно поднимаясь к синим зеницам. — Знаешь, — выплюнул Олег, — тебе повезло, что ты на бабу смахиваешь. Хлопнув дверью, Олег скрылся из виду. Огромная туча позора, гнева и отвращения прогремела прямо над головой Серёжи. Знакомое желание содрать с себя кожу появилось мгновенно. Серёже хотелось поменять лицо, имя, лишь бы не быть тем, кем он является сейчас. Отчего-то захотелось врезать под дых самому себе. Клялся, что больше не будет смотреть в глаза темные с таким ярым желанием, с такой смешанной горстью чувств и ощущений, а теперь ещё посмел глазам этим утратить блеск и приобрести гнев с полным отвращением. Закрывая глаза ладонями, разум погружается во тьму, такую знакомую и неприятно родную. В ушах звенит голос, похожий на его собственный, но холоднее и смелее. Он убеждает, что всё произошедшее было справедливым. Фантомные касания ласково появлялись на плечах, рыжей макушке и худой спине. Обхватив своё тело руками, Серёжа судорожно выдохнул, вставая с кровати. Шаги Разумовского, больше напоминали топот стаи зверей. Он шел быстро, лишь гнев придавал ему энергию. Дойдя к сартиру, Серёжа ощутил, как ледяная вода из крана тут же оказалась на его лице, стекая крупными каплями. Сжав края раковины, Разумовский часто задышал полной грудью. Рыжие пряди спадали на лицо, прилипая ко лбу и ярко выраженным скулам. В темноте свой взгляд исподлобья Серёжа едва узнал, но смотрел, не моргая. Смотрел и ему хотелось выть во весь голос, рыдать навзрыд от безвыходности. Кулаки парня сжали раковину до предела. Серёжа оттолкнулся назад, ударяясь лопатками о холодную влажную стену, усыпанную плиткой. — Я тебя ненавижу, — отчеканил Серёжа, глядя в своё отражение с чистой неприязнью.