Импульс

Питерский промозглый сентябрь пробирался противными клешнями под одежду. Серёга ёжился, недовольно глядя на небо. Тёмные облака собирались кучнее с каждой секундой, застилая небо и грозя проливным дождём. — Серёжка, не переживай ты так, в класс скоро пойдём после линейки и не тронет тебя дождь, — рука Мариванны опустилась на плечо Серёжи. Её голос был весел, словно безумно хорошее притворство. Никогда эта женщина не выглядела так счастливо, а сейчас светилась от счастья, словно заженная свеча. От этого Серёже хотелось закатить глаза и схватиться за живот от нахлынувшей тошноты. Наверняка счастлива, что класс, который она ведёт, выпускается в конце учебного года. Хотелось бы думать Серёже. Не любил он эту дамочку, детская обида на неё за позор перед классом не ушла, а лишь разраслась с корнями, словно плоды сорняка. Он вообще никого не любил ни в детском доме, ни в школе. Одни — серая масса, а другие — словно черная месса. С сегодняшнего дня Разумовский учится в одиннадцатом классе, это не могло не радовать. Ёще один шаг в новизну, но к этому дополнительный груз на плечи. Мысли об уходе из дыры под названием «Радуга» делали парня, кажется, счастливее и заставляли двигаться дальше, чтобы доказать, чего он достоин. Пусть он будет одинок всю жизнь, это всяко лучше, нежели каждый день находиться в месте, где полно энергетических вампиров. — Вам в класс, а мне домой идти. Далеко, знаете ли, — мысленно Серёжа уже зарядил себе хорошенький удар по нежной щеке. Стало тошно от себя и своего языка, что повернулся Ад настоящий домом назвать. С гордо поднятой рукой к сердцу и слегка равнодушным взглядом, Серёжа прослушал гимн и со своим классом недругов отправились в классный кабинет. Стены школы то и дело, что давили на виски. Неаккуратно покрашенные в светло-зеленый и бежевый цвет стены, выводили на Свет перфекционизм Серёжи. Засохшие капли краски в некоторых местах, оторванные плинтуса и просверленные дыры в стенах, куда обычно вешают огромные плакаты с великими и мудрыми словами, адресованные стране, беспощадно выжигали глаза. А что дала эта страна? Пару поблажек в виде дешевых конфет на новый год и убитая коморка для будущей жизни? Серёже тут же хотелось сжечь эту школу и тот проклятый детский дом. С раннего возраста он клялся, что будет помогать и давать максимум детдомовцам, будучи взрослым. Усевшись за низенькую парту, в которую упирались колени, Разумовский уставился на сморщенную физиономию Мариванны. Женщина безустанно говорила то, что и положено всем учителям на День Знаний. От заготовленных речей и банальных пожеланий в учебе из ушей норовила прыснуть ушная сера. — Также к нам пришел учиться новый мальчик — Олег Волков, — женщина подтолкнула брюнета вперёд между рядами учеников, — кстати, Разумовский, с тобой теперь жить будет. Вместе. Дома. Дома. Серёжа стиснул зубы. Он давно привык к издёвкам, но каждый раз всё равно было неприятно. Детдом показал ему, что с детства нужно научиться держать стержень, стоять за себя самого несокрушимой горой. Пусть у него не всегда получалось, но собственное «Я» Серёжа никогда не прятал под землю. Олег сел рядом, ударившись коленями о дно парты. Грохот дерева и колен прошелся по всему классу, привлекая всеобщее внимание к ним двоим. — Привыкай, теперь это наше королевское место, — Серёжа погладил поверхность парты, наигранно улыбаясь. На последней паре слов он сделал особый акцент. Парта действительно была низкой для роста высокого человека. А Олег был высокий. Глядя на него, складывалось ощущение, что стоит сам Зевс с гремящими молниями позади крепкой спины. Не хватает лишь хитона и копья. Плечи были широки, а глаза подавлены. Точно античная скульптура. Дурак лишь не заметил бы, что у парня что-то произошло. И это «что-то» привело его в Детский Дом, в место, где ты чувствуешь себя брошенным больше, нежели оказавшись совершенно одним среди океана. Все там брошены и растоптаны, все там обязаны выбивать с потрохами для себя тот несчастный билет, что называют «счастливым». Никого там не жалеют да и жалость к себе — плевок в лицо. Отсидев пару легких уроков, Серёжа схватил свою ветровку с гардероба. Взмахнув ярко-огненной гривой, он накинул сумку-почтальонку через плечо. Уйти хотелось как можно скорее, чтобы не пропустить обед, пусть то был бы ненавистный овощной суп с луком и капустой или пшеничная каша со свеклой. Разумовский воткнул кабель проводных наушников в плеер. Наушники и плеер он купил сам, дешевые правда, так еще и на барахолке, но зато на честно заработанные деньги. Серый время от времени делал школьные задания сверстникам за копейки. Мозг был его заработком. Оставалось лишь беречь подарки самому себе как зеницу ока. Всё же качество у них было сиплым и много песен в них Серёжа не слушал, дабы сохранить наушники на подольше. А сейчас перед одноклассниками всунул в уши вкладыши. Они были белыми как и провода, что их соединяли, почти блестели. Парень долго протирал их от желтизны. Хотелось сделать приятно себе, но больше хотелось показать окружающим его дуракам, что он тоже может иметь что-то ценное и дорогое. Серёжа включил новые хиты «Otep» почти на всю громкость. Барабаны били по ушам, а рифы гитары мурашками пробегались по коже. Укутываясь в ветровку, он ускорил шаг. Дождь таки прыснул первыми каплями, весьма крупными. Под мешковатые джинсы неприятно подкрадывался холодный поток ветра. Денег на одежду у Серёжи не было, однако он всё равно старался выглядеть хорошо. Некоторые вещи с гуманитарной помощи были неплохими. Что-то у Разумовского порой получалось ухватить. А ещё многие вещи комом прилетали в спину или в лицо Серёжи от парней из детского дома впридачу с крикливым из их глоток: «Такое носят только заднеприводные, как Разумовский!». Серёжу, конечно, это не задевало. В своей внешности ему нравилось всё. Он считал себя особенным: белой вороной, красивой и непринятой обществом. Почти дойдя до ненавистных серых ворот приюта, напоминающих тюрьму, Серёжа остановился и дернул плечом, когда почувствовал тяжесть на нем. — Мне же сказали с тобой идти, ты куда ускакал? Сдурел? Знаешь, как я бежал за тобой? — с одышкой возмущался Олег. Лицо и уши парня окрасились в багряный, а кулаки сжали лямки рюкзака. Выглядел он неловко, больше походил на пятиклассника, опоздавшего на урок, нежели на одиннадцатикласника. Зевса того уже не было. — Ты за языком следи лучше. Как там тебя? Псина? — Серёжа самодовольно улыбнулся, глядя на Олега снизу-вверх, он был на пол головы ниже точно, оставалось надеяться, что в аккуратный нос рыжего ничего в виде кулака не прилетит. — А, Волков, точно. Извини, забыл слегка. Теперь не только уши и лицо у Олега были красными. Ему казалось, что от гнева его глазницы запылали огнем. Заметив, что Серёжа двинулся ко входу, тот сразу ринулся за ним. — Ты не злись так, тут ещё похлеще слов наговорят. Это так было, для разогрева, — отворяя тяжелую дверь, процедил Разумовский. — А теперь куда? — Олег неуверенно глядел по сторонам. Потолки оказались тут выше, чем следовало ожидать. Деревянный хлипкий паркет излучал тяжелый запах пыли. Сердце сжалось и забилось быстрее, словно спойманная птица в клетке. Не об этом месте мечтал Волков всю свою осознанную жизнь. — Поищи кабинет директора, — взглянув на Олега, с нотой равнодушия посоветовал Разумовский. В комнату он не пошел, запах из столовой напомнил желудку о чувстве голода. Присев на длинную деревянную скамью, Серёжа глянул на тарелку. Суп оказался намного лучше, чем он ожидал. Заедая теплую юшку черным хлебом с кисловатым привкусом, он поежился. Взгляд синих глаз парня пал на яблоко. Не лучший сорт и слегка мягкое, но желание есть брало верх, побеждая отвращение к еде. Порция оказалась сытной. Взяв пластиковый зеленый поднос с прогнутым дном в руки, Серёжа отнёс посуду в кухню. Уборщица тётя Валя улыбнулась, увидев Серёжу и продолжила перемывать тарелки, натирая губку хозяйственным мылом. Разумовский поднял с пола свою черную сумку и со вздохом облегчения направился наверх в нужное крыло. Частоты детского смеющегося голоса трещали по швам стен. Кажется, детвора снова развлекала себя как могла. Серёжа тоже бегал по коридорам, когда был маленьким, но долго веселье сие не длилось. Обычно воспитатели быстро приводили всех в строй, наказывая отобранным десертом — яблоком или запеканкой после трапезы. Серёжа отворил дверь, петли которой полоснули своим скрипом по ушам. Всей тушей он свалился на кровать, прикрывая глаза рукой. Вспоминая слова Мариванны, хотелось биться головой о стену — настолько злость овладевала. — На субботник завтра, — без стеснений ворвался в комнату сосед Серёжи. Вадик жевал какую-то булку. Пахло корицей и яблоками. — Отлично, — Серёжа лишь усмехнулся. Каждый раз, глядя на то как у Вадима сдают нервы из-за субботника, хотелось залиться смехом. В голове Серого не укладывалось, что кто-то настолько угрюмый как Вадим, может так открыто ненавидеть и презирать уборку в субботу утром. Он и сам не любил это мероприятие, но открыто свое недовольство не показывал. Деваться некуда, остаётся лишь пахать. Вадим и Серёжа жили вместе давно, но друзьями становиться не особо хотели. Один твердил о том, что с крашеной тварью общаться желанием не горит, а второй твердил о том, что огромных горилл нужно держать в зоопарке и что в детстве он частенько видел таких там. Сначала Серёга и Вадим были точной копией передряг уличных котов и собак. С каждым днём они остывали друг к другу. Дожили до момента, когда перестали замечать даже собственные тени. От этого не могло не стать легко. — Постарайся не ныть во всю голосину, горилла, — Серый скинул с себя обувь, тонкую ветровку и нырнул под одеяло, ткань которого колола нежную кожу.