Холодный пот катил с него градом, когда он открыл глаза. Комната была погружена в темноту, и даже свет с улицы с трудом проникал в нее. Ничего не видя, он вскочил с кровати и босиком прошелся по комнате, вытирая пот со лба рукавом рубашки. Доски заскрипели под босыми ногами. На тумбе у окна обнаружился кувшин. Он отхлебнул холодной воды, чувствуя, как ноют зубы и немеет челюсть. Это помогло ему прийти в себя, но призраки сновидения все еще одолевали его, заставляя вглядываться в темноту за окном и прислушиваться к любым шорохам. Здравый смысл твердил, что это был всего лишь сон, но подсознание предательски напоминало, что сны бывают пророческими. Так почему бы этому не быть таким?
— Hattest du einen Albtraum? — послышалось из темноты.
Мастер обернулся. Погрузившись в мысли, он забыл, что сегодня Теодор снова остался ночевать. Сейчас он сидел на кровати, свесив на пол тонкие ноги в белоснежных панталонах, и сонно вглядывался в темный силуэт напротив окна.
— Ja. Tut mir leid, dass ich dich geweckt habe. Es ist jetzt erst zwei Uhr.
— Entschuldige dich nicht. Du zitterst sehr. Wovon hast du geträumt? Sag es mir und du wirst dich besser fühlen.
Воланд накинул поверх плеч измятую рубашку и встал с постели, подойдя ближе. Привыкшие к темноте глаза мастера теперь могли рассмотреть его всклокоченные ото сна волосы и обеспокоенное лицо.
— Мне приснилось, что меня арестовали. Сначала посадили в тюрьму, потом в психиатрическую больницу. Ты пришел ко мне в последний день, мы попрощались и я… совершил самоубийство, — мастер дрожащими руками поставил кувшин, за который цеплялся все это время, и тут же этими руками овладел Теодор, целуя, лаская и сжимая их в своих ладонях. — Все было так реально, я чувствовал даже удар от… — мастер осекся. Он определённо помнил, как летел вниз с крыши, помнил свист ветра в ушах, и холод, пронзивший все тело, и удар о землю.
Между тем Теодор отпустил его руки и притянул мастера к себе, укладывая его голову себе на плечо. Он был очень горячим после сна, и мастер с удовольствием окунулся в это тепло.
— Какая глупость. Этого никогда не будет. Я увезу тебя отсюда, я тебе обещаю, — прошептал Теодор, — Ты, мой милый, будешь жить и творить, и никто больше не посмеет сказать тебе, что можно, а что нельзя. Никто не запрет тебя, не заставит замолчать.
— Вдруг это мне тоже снится? — спросил мастер, заглядывая Воланду в глаза. Его окатило чувством дежавю, он вдруг почувствовал, что им овладевает паника, страшная паника. Если это сумасшествие, то почему он осознает, что сходит с ума? Если нет, то отчего вдруг вся комната поплыла перед глазами, а голова наполнилась мыслями о нереальности происходящего?
Теодор покачал головой и нырнул куда-то в темноту, к столу, где вчера оставил свою верхнюю одежду.
— Я даю тебе слово, что это не сон, — послышался его приглушенный, но уверенный голос, — и у меня есть тому доказательства.
Он порылся в карманах своего пиджака, висящего на спинке стула, и протянул мастеру конверт.
— Что это?
— Билеты до Парижа на послезавтра. Я хотел предложить тебе уехать завтра, но раз такое дело, я сделаю это сегодня. Ты поедешь со мной? Только ты и я.
Мастер открыл конверт — тот был не запечатан. Внутри лежали два билета. Они были настоящими вне всякого сомнения.
Он осторожно убрал их обратно и поднял несмелый взгляд на Теодора. Тот смотрел на него выжидающе.
— Да. Да, да. Ох, Тео! Если бы я только... Если бы я только мог предложить тебе выйти за меня…
Воланд хитро улыбнулся и потрепал его по щеке.
— Мое сердце принадлежит тебе без остатка, — ласково проговорил он, — а что до руки́ — она всегда будет крепко держать твою руку.
Мастер поцеловал его в уголок улыбающихся губ и любовно заглянул ему в глаза.
— Только бы это не было сном. — умоляюще прошептал он, — А даже если это он — я не хочу просыпаться.
Но Теодор только покачал головой.
— Я обещаю тебе, когда ты проснешься, я буду здесь, и эти билеты — тоже.
И мастер поверил, и эта вера помогла ему заснуть и проспать без сновидений так крепко, как он уже давно не спал.
Вместо эпилога
Спустя 1 год
Воздух был прозрачным и теплым, и в окна бил свет, упрямо проникая сквозь занавески и рассыпаясь кружевом по полу.
Он неслышно встал с постели и отодвинул штору, глядя на просыпающийся город. По мощеным улицам на перегонки с лучами солнца шли первые ранние пешеходы, но в их движениях не чувствовалось спешки. Плавность жизни и нега, царившие в этом районе, находившемся не так далеко от центра Парижа, завораживали. Этот европейский город, новый для него, по-прежнему оставался загадкой.
На столе были разбросаны исписанные листы, стояла печатная машинка и лежали свежие номера журналов, в которых теперь печатались его статьи. Теодор специально покупал каждый новый экземпляр для себя, и чрезвычайно гордился его успехами, чем вызывал у мастера смущение и улыбку одновременно.
Ах, Теодор... Мастер обернулся в его сторону, боясь, что своей возней разбудил его, но нет, тот крепко спал, закинув руку на свободную половину кровати.
Поддавшись порыву, мастер снова присел рядом с ним. В робком утреннем сне лицо Тео казалось слегка моложе. Мастер провел кончиками пальцев по его щеке, склонился и поцеловал в скулу, в россыпь крохотных веснушек на щеке, а потом — в губы. Он еще долго не мог остановиться, целуя его лицо, ласково и невесомо зарываясь кончиками пальцев в волосы, и наконец Теодор сморщил нос и улыбнулся, не открывая глаз.
— Как ты рано просыпаешься, — прошептал он, потянув мастера на себя и уткнувшись носом в его плечо, когда тот улегся рядом, — я уверен, сейчас еще нет и восьми.
— Это привычка, от которой я никак не могу себя отучить.
— Ох, я отучу тебя, обязательно отучу! — шутливо проворчал Теодор, — Когда мы отправимся с тобой в Рим, ты поймешь, что спать надо обязательно до обеда! А Мадрид? Сиеста!
— В Рим? Мадрид? — удивленно переспросил мастер.
— Рим, Мадрид, Лондон — куда только пожелаешь, — Теодор весело и хрипло рассмеялся, притягивая мастера ближе и заглядывая ему в глаза. В его взгляде больше не было и капли сна, — Мы проедем весь свет и будем счастливы в любом его уголке.
Мастер кивнул. У него ни единой причины не верить. Утро, как известно, мудренее вечера, а значит все это было правдой.
Конец.
