Несбыточное

⠀ ⠀Темнеет. Люди кричат. Прохлада языком облизывает щеки Бокова и путается о верхушки деревьев. В его глазах страх и тревога, а пальцы трясутся, зажимая сигарету. В нескольких шагах от него Наталья Добровольская крепко обнимает свою дочь и мать. ⠀ «Это мой сын!» кричит какая-то женщина, бросаясь из гущи людей к Головкину, выводимому из гаража конвоем. ⠀⠀Толпа людей разделились на два лагеря: меньшинство брезгливо осматривали маньяка, понимая, что криками и визгами не вернуть погибших детей. А что они сделают? Сами понимают, что такого только смертная казнь ждёт. ⠀⠀Что до большей части, то она буквально ревела от несправедливости. Он почти шесть лет был на свободе, куда смотрела власть? А власть занималась своими делами. Сволочи. Не было ни капли сочувствия к матери Сергея. Воспитала урода — теперь пожинай плоды. ⠀⠀Воздух рассекают крики, визги, кто-то кидает камни в сторону полицейских, которые ведут Фишера. Лучше они сами на месте прикончат его, чем власть снова напортачит. ⠀⠀Милицейские сняли свои фуражки: не понимают надо ли им разнимать толпу и предотвращать самосуд или отдать на растерзание народу. ⠀⠀Валерий Козырев стоит чуть дальше, смотрит на лучшего следователя и никуда больше, а лучший следователь, тем временем, старается не дать слабину. Влажные глаза поднимает к небу и ненавистный вопрос шепчет охрипшим голосом: «за что, сука, ты это делаешь?». Этим вопросом Евгений Боков задается последние пять лет. Если Бог есть, то почему он решил забрать его Маруську? Какого черта Бог не дал ни единой подсказки, что делать со своей жизнью после ее смерти? Почему он сейчас забрал мальчишек? За какие, черт возьми, грехи? ⠀⠀Боков медленно затягивается сигаретой и, прикрыв глаза, роняет слезу, до боли сжимая свободную руку в кулак и бьет им по машине. После удара последовала тишина. На следователя устремились десятки глаз. Из середины толпы кто-то выкрикнул: — Ублюдок, если бы ты нормально свою работу выполнял, эти дети еще были бы живы! — Сука, ты думаешь, что я этого не знаю? — Медленно повернув голову в сторону толпы выплюнул Боков. — Ты, блять, серьезно считаешь так? — Как тебя там назвали? Лучший следователь во всём Союзе? — Продолжил тот же голос. — Из лучшего в тебе только умение проёбывать жизни детей. ⠀⠀Стоило только тому закончить говорить, как Евгению будто перекрыли доступ к кислороду. Вторая сигарета достается из пачки на автопилоте. Шум в ушах не дает разобрать больше ни единого слова. Он опускается на землю и подпаливает сигарету спичкой. В голове лишь одна мысль: «я не успел». Кто-то когда-то ему сказал, что невозможно спасти всех. Да, невозможно, но в его работе нельзя ошибаться. А он допустил слишком много ошибок. ⠀⠀Слишком. Много. Ошибок. Слишком много времени потратил в пустую. А мог спасти Маруську. Мог спасти детей. Мог не потерять Валеру еще пять лет назад. Мог не обижать Добровольскую. Мог быть нормальным человеком. ⠀⠀Наташа встревоженно села рядом. Врачи, успевшие уже приехать, насильно пытаются ее оттащить, чтобы промыть раны, перевязать, убедиться, что по кусочкам ее тело собирать не придется. Добровольская поднимает на них взгляд и хрипит: — Здесь перевяжите, — И замолкает, держа холодную руку Бокова в своей. ⠀⠀Обиды надо оставлять в прошлом. Так ей говорит ее мама. Поэтому Наташа сидит молча и всматривается в глаза напротив. Был ли Боков сволочью? Без раздумий она ответила бы «да». Заслужил ли он едких фраз тупых журналистов? «Нет, он абсолютно точно не заслужил». Наташа знала, что этот человек не спал ночами, выматывая все свое здоровье и нервы, ища этого ублюдка. Она знала, что можно простить человеку грубость, когда у него умирает смысл его жизни. Она знала, что может доверить ему свою жизнь и знала, что он доверит ей свою. В их собственном тройственном шапито это было негласным правилом: доверяй или не путайся под ногами. И они доверяли. Язвили, изводили друг друга, не отчитывались о действиях, но доверяли. — Ублюдок, я тебя и твою карьеру в порошок сотру, — Слышит Добровольская и вскидывает голову. Валера подошел вплотную к толпе, высматривая там мужчину, кричавшего возмутительные слова в сторону Бокова. — А вы вообще помолчали бы. Вы же никакого отношения к Фишеру не имеете, — Со злостью проговорил журналист. Козырев только сейчас понял кто этот человек. — Что ж вы сына то не привели своего? ⠀⠀Толпа расступилась негласно, а Валера уже через секунду, что есть силы ударил журналиста по челюсти. Кто-то из людей подставил зачинщику подножку и тот, упав на землю спиной, начал отползать. — Я же, сука, говорил, чтобы ты сына моего не приплетал, — Козырев пнул того прямо под ребра, наплевав на все свои принципы. Злость, усталость, душевная боль — вот, что движет Козыревым. Сейчас стоны журналиста ласкают ему слух. — Что, блять, больно? — Валера падает на колени и заносит кулак для удара. — А нам, сука, не больно, по-твоему? ⠀⠀Козырев бьет по челюсти, в нос, повсюду, лишь бы этот ублюдок больше не смог заговорить. Не жалеет сил, выбивая всю дурь из журналиста под собой. Костяшки превращаются в кровавое месиво, как и лицо, которое он до потери пульса готов превращать в кашу. Мужчина под Козыревым больше не пытается защититься, лишь откашливает кровь. — Валера, Валера, — Кричит ему в ухо один из милицейских и делает тщетные попытки оттащить следователя. — Блять, Валера! — Что «Валера»? — Мужчина без сил оседает на землю рядом и зарывается руками в волосы. — Увезите это тело в обезьянник, потом с ним разберусь. ⠀⠀Козырев кивает головой на журналиста и достает сигарету, зажимая ее зубами. Голова Валеры свинцом наливается, в носу запах крови и мертвечины. Мутит. Как же сильно мутит. ⠀⠀Прикрыв глаза, мужчина почувствовал, как кто-то взял его за руку. От жжения в запястье начало тошнить. Слишком много запахов, звуков и ощущений. На руку ложится бинт, и Козырев морщится, сглатывает вязкую слюну и позволяет себе наконец то выдохнуть сигаретный дым. — Валер, завтра приди, я посмотрю твою руку, — Врач завязывает бинт на узел и прячет кончики под повязку. — Или хотя бы на днях. — Сам разберусь, — Хрипит в ответ следователь и встаёт, одергивая на себе пиджак. Ещё одна затяжка и маленький шаг в сторону Бокова. Валера никогда не любил курить, но не курить было невозможно. Курение для него было отвлекающим маневром. Чтобы не свихнуться. Чтобы хотя бы две минуты подышать нормально. ⠀⠀За спиной снова крики, милиция разнимает людей, машины с Фишером и журналистом отъезжают, Скорая продолжает осматривать мальчишку и насильно отрывают Добровольскую от Жени, ведя к своей машине. Опустившись рядом с Боковым, Валера прижимает его к себе, утыкаясь носом в макушку остриженных волос. Чувствует, как его рубашка, которая ещё сутки назад была белоснежной, намокает, и сам роняет несколько слёз, до скрежета зубов сжимая челюсть. Жмурится, крепче прижимая к себе Женю и вслушиваясь в его шёпот. — Я не успел. Не успел, понимаешь? Надо было не закрывать дело тогда и продолжать искать. Они были бы живы. Наташа бы не пострадала. Я знал, что мы что-то упустили. Валер, это пиздец, понимаешь? Я так виноват, — Голос у Бокова хриплый, срывается почти на каждом слове. Сердце разрывается от такого Жени. Валера отстраняется и смотрит внимательно, смаргивая пелену слёз. — Жень, нет, не ты один, — Шепчет Козырев, а Женя трясущимися руками достает еще одну сигарету. Молча подкуривается, делает затяжку и дает ее Козыреву. — Мы сделали всё, что могли, слышишь? ⠀⠀А Женя уже ничего и никого не слышит. Кровь шумит в ушах, дыхание перехватывает и ребра начинает сдавливать. Козырев подрывается с земли и зовет врача. Хватает его за грудки, кусает губы, отчаянно просит о помощи. Не кричит, но очень настойчиво говорит, что нужно успокоительное. — Мы не брали, — Лепечет санитар, отталкивая от себя следователя. — Как вы не брали? Вы с ума посходили? А ребенка с Добровольской вы как в чувство собрались приводить? Балаган, сука, — Выплёвывает Козырев и выискивает кого-нибудь глазами. — Что мне с ним делать прикажешь? — Товарищ Козырев, может я отвезу? — Боязливо спрашивает мальчишка милиционер и зачем-то добавляет: — В больницу. — Нахуй вашу больницу, ко мне домой нас отвези, — Валера наклоняется, перехватывает товарища поудобнее и поднимает. Медленно ведёт до машины, осторожно поддерживая. Черт бы еще подсказал какие травмы у его следователя. ⠀⠀Дорогу до дома Валера смутно помнит. В памяти осталось только свистящее дыхание рядом, холодные руки и промокшая насквозь рубашка. Молчание в машине давит на плечи, изредка только из радио в машине доносятся слова каких-то песен. ⠀⠀Темное небо настойчиво манило взор к себе, но какое ж тут небо, когда в пяти сантиметрах от себя Валера видел сломанного и такого родного человека? ⠀⠀Перед глазами всплывают лицо конюха с его мерзкой ухмылкой и невнятной речью, пропахший трупным запахом подвал с изуродованными телами двух маленьких мальчиков и Наташа с пацаненком на руках. Козырев все еще не верил в произошедшее. ⠀⠀Все эти пять с лишним лет его мучили кошмары. Каждую ночь он просыпался с тревогой. Умершие дети кричали о помощи, все еще живые люди снились и умирали в его снах. Страшнее всего было мертвым во сне увидеть сына или Бокова. ⠀⠀Валера каждый день думал о том, что было между ними тогда, пять лет назад, когда они закрыли дело Фишера и открестились от этого кошмара. То ли Боков просто использовал его, чтобы от всего отвлечься, то ли что-то чувствовал. Эта тема никогда не обсуждалась. Оба наотрез отказывались принимать тот факт, что любить мужчин это нормально, и если Валера начал привыкать к теплому чувству у себя в груди по отношению к Жене, то Боков мог и по лицу дать, если заходила речь о чувствах. Нет, Валера все понимал. Лица с нетрадиционной половой ориентацией, настоящие и мнимые, становились в один ряд с самыми отпетыми врагами советской власти. Странно каждый раз осознавать, что для подавляющего большинства гомосексуальность является дегенеративным заболеванием, безнравственностью и преступлением. В ней нет ничего постыдного, нет порока, нет деградации, её нельзя классифицировать как болезнь, а если уж до этого дошло, так пусть уж вся любовь будет к этому приравнена. Валера каждый раз с замирающим сердцем вспоминал бешенные глаза Бокова, обращенные в сторону Лаваля. ⠀⠀Мальчишка всего-то хотел любить и быть любимым, хотел самой обычной жизни. А Боков просто ненавидел всех, кто мог себе позволить такие вещи. Он с молоком матери впитал: гомосексуализм и фашизм — одно целое, «только отпетая шпана занимается педарастией», «это неприятное явление», «все они неполноценны», «они заслуживают пыток и смерти». В школе прививали традиционные ценности, местные хулиганы не скупились на избиения и оскорбления в сторону тех, кто отличался. Свое влечение Женя всегда прятал подальше, лишь бы однажды не захлебнуться своей же кровью где-нибудь за гаражами. Научился любить Маруську и даже почти поверил в это. Нет, он не был сволочью, играющей чувствами. Жене искренне симпатизировала его белокурая девочка, она была интересной, пугливой и нежной. Он знал, что Маруська ненавидит куриный суп и жить не может без яблок, ему бесконечно сильно нравилось гулять с ней вечерами и курить на балконе по утрам. Это не сводило с ума в отличие от хриплого голоса и кучерявых волос Козырева, зато было стабильным, безопасным и правильным. Признаться самому себе страшно. Плевать он с высокой колокольни хотел на свой арест в случае чего, а вот за Валеру душа болела бы, да и видеть в глазах своей матери ненависть потом не хотелось. Как убедить самого себя в том, что ты «не болен», когда все вокруг пальцем тыкают в тех, кто хоть немного отличается? Кажется такие вещи умные дяденьки и тетеньки в белых халатах обзывают когнитивным диссонансом. ⠀⠀Как бы там ни было, все прекратилось в один момент: Боков просто уехал рано утром: не оставил ни номер телефона, ни записки, ни-че-го, кроме кучи вопросов у Валеры в голове. Даже в отдел не заходил и не перевелся по-человечески. Козырев только через два года совершенно случайно узнал, где теперь находится его лучший следователь во всем Союзе. Напоминать о себе он не стал, хотя и хотелось очень сильно. — Приехали, — Тихо сказал водитель. — Спасибо, — Кивнул Козырев и вышел, выводя за собой Бокова. ⠀⠀Фонарь у подъезда мигал желтым светом, подъездная дверь опять открыта. «Беспредел» — бросает Валера и поднимается по ступенькам. Боков похудел, отмечает он и поудобнее хватает того за пояс. Третий этаж, шестая квартира. Дверь отвратительно скрипит, когда открывается, и мужчины проходят вглубь квартиры. Одна комната, кухня, да ванная с санузлом, вот и вся его берлога. — Почему мы у тебя? — Боков снимает с себя кеды и кожанку, вешая ее на крючок. Морщится, давит в горле стон и закусывает щёку изнутри, выжидающе смотря на Валеру. — Не уверен, что оставлять тебя одного хорошая идея, — Козырев проходит на кухню, оттуда в коридор доносится звон стекла и копошение в серванте. Мужчина делает несколько неуверенных шагов к кухне, заглядывает внутрь. Валера уже разлил водку по стопкам и протянул одну в сторону Бокова. — Пей, знобить перестанет. ⠀⠀И они пьют, смотрят друг другу в глаза, ставят стопки на стол. Повисает зубодробительная тишина. Козырев видит отсутствующий взгляд на сером лице и мягко зовет по имени, вырывая из мыслей. По лицу напротив приходится судорога и, за секунду до, Валера понимает, что произойдет дальше. Боков падает на колени, срывая горло в крике. Слезы предательски обжигают щеки, ладони стучат по полу, грудная клетка разрывается на части, оставляя после себя зияющую дыру. Женя сгибается и лбом упирается в пол, руками затыкая уши. Громко. Как же громко в его голове. Кто-то сейчас выжирает все внутренности, не брезгуя ничем. Больно. Адски больно. И он не понимает, что болит сильнее: измученное тело или душа. ⠀⠀Не обращая внимания на мерзкую, ноющую боль и дрожь в теле, Валера на негнущихся ногах обошел стол и опустился рядом с кричащим Женей. В голове ворох вопросов: как успокоить, чем помочь, что, мать вашу, сделать, чтобы его близкий человек перестал истошно кричать, срывая голосовые связки, чтобы перестал давиться слезами, чтобы он, блять, улыбнулся. Валера вспомнил на пару мгновений яркую улыбку Бокова и его «Вы, что, дебилы?» или «Я тебе по ебалу дам, чтобы ты тупые вопросы задавать перестал». Сердце пропускает несколько ударов, когда Козырев кладет свою руку на спину другу. Другу. Странно в своих мыслях Валере называть его другом. Друзья не забираются сладким мёдом под сердце, обжигая лёгкие своим присутствием. Друзья не забирают твой воздух, потому что не вылизывают твой рот начисто, пока ты не начнешь задыхаться. Друзья не подрываются посреди ночи, когда ты душишь вопли в подушке и не обнимают, пока ты не уснешь, потому что друзья об этом не знают. Так кто же, черт возьми, они с Боковым? — Жень, — Его имя звучит очень тихо, едва различимо, потому что выдавить из себя что-то более громкое и внятное не получается. Козырев лишь гладит по спине, надеясь успокоить. «Когда человек завывает волком и рвет на себе волосы, лучше просто быть рядом» — так однажды сказал Женя, когда Валера в очередной раз вырвался из своего ночного кошмара. ⠀⠀Вот и сейчас Валера просто был рядом. Больше всего в жизни он ненавидел чувство безысходности. Невыносимо видеть истерику человека. Особенно, если этот человек очень близкий. Особенно, если это Евгений Боков. ⠀⠀Вся щека изнури уже искусана, во рту металлический вкус крови, а желудок сводит от нервов. Валера зарывается перебинтованной рукой в спутанные волосы и сжимает у корней, пытаясь хоть что-нибудь придумать. Взгляд натыкается на зеркало и ужас пробирает до самого нутра. Бледные, грязные, синяки под глазами видно даже с расстояния двух метров. ⠀⠀Козырев садится чуть удобнее, прислоняясь спиной к стене и вытягивая затекшие ноги, слыша хруст в коленках. Секундная стрелка на часах отвратительно тикает, действуя на раскаленные нервы. Где-то под люстрой жужжит огромная муха, обжигаясь о горячую лампочку. Зубами Валера цепляет нижнюю губу и отрывает тонкую кожицу, гадая, сколько же потребуется Жене, чтобы выплеснуть всю свою боль. ⠀⠀А в Жене боли неисчерпаемое количество. Как много может выдержать человек? Боков когда-то слышал фразу: «человеку дается столько испытаний, эмоций, чувств и боли, сколько ему по силам пережить». Кто устанавливает это? Какой-то Бог на небе? Или сам человек до своего рождения? Так он и видит себя младенцем, который в банку скидывает все несчастья: там и смерть его Маруськи, и нераскрытые дела, и убитые дети, и несчастная любовь, и собственноручное выкапывание своей же могилы. Спасибо, услужил, без этого же никак не прожить, да? ⠀⠀Горло нещадно дерет. Боков всхлипывает и замирает, языком слизывая с губ слёзы. Кожу обдаёт холодным воздухом из приоткрытого окна. Взгляд мутный, всматривается в половицы потерянно: в глазах сейчас только темнота. Дыхание тяжёлое, обрывистое, на руках следы царапин от ногтей, а тело мокрое, словно в кипяток окунули. — Жень? — Валера вздыхает с облегчением, понимая, что от стен комнаты больше не отражается крик, и двигается ближе, комкая в ладони рубашку Бокова. — Ты меня слышишь? ⠀⠀"Слышу, блять, слышу" — проносится в голове, но сказать что-то, да еще и понятное физически сложно. Он с трудом размыкает сухие губы, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь и с уст срывается: — Я, ж не глухой, — Облизывает губы, покрывшиеся корочками, и поднимает голову, фокусируясь взглядом на лице Козырева. Глаза безжизненные, красные и опухшие. Истощен. Устал. Тянется к карману своих брюк, стараясь нащупать сигареты, но дрожащие руки не слушаются. — Блядство, — Тихо на выдохе, а следом двигается к стене, прислоняясь спиной. Вот теперь он узнает Бокова: язвительности в нем хоть отбавляй. Козырев скидывает с себя пиджак и закатывает рукава рубашки, но, если честно, закатить хочется глаза. Поднявшись и подойдя к столу, он берет бутылку с водой и вновь опускается на пол. — Не выпендривайся и пей, — Подносит горлышко к сухим губам и вливает жидкость потихоньку. Не дай боже он сейчас еще и захлебнется. А Боков дрожащей рукой забирает бутылку и допивает все до дна, оставляя ее на полу. — В пустыне, блять, влажнее, чем у тебя во рту сейчас. И не надо курить пока что, — Кидает Валера, забирая из брюк Жени пачку и спички. — Да пошел ты нахуй, Валер, — Тянет губы в улыбке, обнажая ряд белых зубов. В квартире всё еще прохладно, всё ещё шумит лампочка и холодильник, зато в голове блаженная пустота. Боков впервые смотрит в глаза Валере, не пытаясь внушить себе, что он просто коллега. — Спасибо тебе, загнулся бы иначе. — Мудак, — Улыбается в ответ Валера и ослабляет галстук, расстегивая заодно пару верхних пуговиц рубашки. ⠀⠀До ванны несколько шагов, включить свет, достать из шкафчика аптечку, набрать в тазик теплой воды и кинуть туда полотенце, а потом вернуться в кухню к разбитому следователю. Если бы Валере год назад про такое рассказали, он бы расстрелял самолично этого шутника. — Пошли, — Протягивает руку и крепко держит запястье, уводя к дивану. На лице Жени снова болезненная ухмылка, а на губах привкус железа. — Предложил бы в душ сходить, но, боюсь, тебе хуже станет, — Диван под Боковым скрипит и это ужасно бесит обоих. — Сними рубашку. ⠀⠀Пока Козырев разбирается с тем, что и куда поставить, достает пластыри, йод, ватки, Боков мутным взглядом следит и гадает: зачем он это делает? Не совсем верный вопрос и он дёргает головой: с какой целью и за какие заслуги сам Валерий Козырев сейчас так носится с ним? — Руки дико дрожат, давай сам, — Звучит так, будто он выпил пять литров водки. Ему нравится. ⠀⠀Валера закусывает щёку изнутри и морщится: попал в самое искусанную часть. Еще со школьной парты он помнил, что ничто и никогда не может попасть в одно и то же место. Наврали, получается. ⠀⠀Козырев опирается коленом в диван между широко расставленных ног Жени и тянется руками к пуговицам. Волосы щекотят лоб, и он мотает головой, нервно расстегивая мокрую рубашку. Последние две пуговицы вытянуты из петель. Небрежно откинув полы рубашки в разные стороны, Валера судорожно выдыхает. — Мать твою, что это? — Хрипит и утыкается взглядом в глаза напротив. — Сука, я тебя, блять, спрашиваю, что это? — Не начинай, и так тошно, — Морщится, глаза поднимает. — Было и было, тебе ли не похуй? — Знает, что не похуй. Друзьям не похуй. Друзья из них смешные, конечно. ⠀⠀Секс по дружбе — это наивысшая степень доверия, правильно? И Женя взрывается от смеха, осознавая всю комичность ситуации. Собрались, значит, как-то два следователя в квартире после поимки морального урода, расчленяющего детей, и один в истерике зашёлся, а второй в полной прострации сидит. Романтика какая. Друзья они, ага. — Смешно тебе? В смысле не начинай? Ты совсем охуел что ли? — Козырев закипает. ⠀⠀Видит смеющегося Женю, множество шрамов на его торсе: мелкие, крупные, рваные, еле видные, и, что самое главное, на рёбрах отвратительными черными кляксами расцвела гематома. Шрамы Валера и раньше видел мельком на Бокове, надеялся, правда, что их никогда не станет больше, но жизнь такая интересная: черт угадаешь с чем-то. — Валер, — Задыхаясь от смеха хрипит Боков. — А я вот что подумал, мы с тобой настолько близки, что я знаю как правильно тебя трахать. — Жень, нахуй сейчас иди, — Ему точно не до смеха. — Откуда это взялось? ⠀⠀Голос повышает, Валера подушечками пальцев едва касается краев синяка. Дернув головой, убирает мешающую челку. Поднимает полотенце, отжимая с него большую часть воды в тазик, и аккуратно прикладывает к изгибу шеи, ведя вдоль руки к запястью, убирая грязь и запекшуюся кровь. ⠀⠀Дрожь в теле только усиливается, руки не слушаются, боясь сделать Жене больно прикосновениями. В голове с бешеной скоростью пролетают мысли от одной к другой. Может Добровольская ломом задела? — Я не понимаю, — Он продолжает убирать грязь и пот. Слышится обрывистое дыхание. На мешающую челку уже всё равно. ⠀⠀Боков молчит. Упрямо и горделиво закидывает голову, прикрывая глаза от усталости. Тело ноет, раны саднят, от касаний к синякам тело прошибает током, и голова начинает снова трещать. — Хули ты не понимаешь? — Шепчет, пальцами сжимая покрывало. — Работа такая - шрамы и синяки получать. ⠀⠀Скалит губы в подобии улыбки. Дышать больно. Ну, а что, собственно, не больно? — В машину этого ублюдка врезался, чтобы время выиграть, — Языком ведёт вдоль щеки, нащупывая слегка затянувшиеся укусы, и открывает глаза, смотря в потолок. — Надеялся, что не выживу, если быть честным. И не сверли так взглядом. У меня никого не осталось, — Переводит помутневший взгляд и пытается сесть прямо. Безрезультатно. Лишь тело выкручивает от очередного спазма боли. — Блять, — Козырев застывает, останавливая руку с мокрой тряпкой на шее Бокова, переставая стирая грязь. Невыносимо. — Ты ублюдок, знал? Хули я не понимаю, говоришь? Не понимаю, почему ты не щадишь себя. ⠀⠀Злость. Не на Женю, на себя. Губы у Валеры плотно сжаты, всё тело напряжено. — Не ори, попросил же — Боков сволочью себя чувствует, смотрит в ответ: как собака на своего хозяина, которая съела его кусок мяса. Карие в зеленые, и в них сейчас видно полный пиздец. Красота в глазах смотрящего? Нет там красоты сейчас. Валера молнии кидает, Боков это видит. — А ты сам-то как бы поступил? Времени, не было, чтобы подумать. Он в тачку сел и поехал, так и я прыгнул в первую попавшуюся, — Прочищает горло, облизывает губы и делает еще одну попытку сесть, вот только уже не на диван, а на пол, чтобы ближе к Козыреву. — Мы разделились, и я решил, что если въеду в его машину, то задержу до вашего прихода. ⠀⠀Затихает, чувствуя, как в горле снова ком стоит, и смаргивает слезу, кладя ладони на плечи Валеры. И снова глаза в глаза. В одних отчаяние, а в других зеленая буря из эмоций. Зеленый всегда для Жени был цветом надежды. Только вот эта умиротворяющая ассоциация сейчас сменяется темным лесом, трупами детей и адом в гараже конюха. ⠀⠀Отводит взгляд, рвано вдыхая и запрокидывая голову к потолку. — Сработало, успели, я жив, Валер. ⠀⠀Валера продолжает смотреть в глаза напротив, но в его взгляде уже нет ни молний, ни бури, ни гнева. Сейчас там непроглядная грусть и липкое сожаление. — Пиздец. — Звучит отчаянно, тихо. Взгляд опускается ниже, обходит все шрамы, гематомы, а в голове творится полная неразбериха, желание и страх. Проходит пять секунд. — Нормально, на то мы и шапито, — Криво улыбается и стучит зубами, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Хочется тепла. Вопрос только в том, какого именно. Человеческого, нет, даже не так, Валеркиного или просто одеяла будет достаточно? ⠀⠀Желание побеждает. ⠀⠀Козырев начинает аккуратно, почти не ощутимо целовать шрамы на руке Бокова, еле касается своими сухими губами руки, стараясь причинить как можно меньше боли и не зная, насколько ему можно касаться Жени вообще. Может он оттолкнет его к чертовой матери, и правильно сделает, Валера ему фактически никто, просто коллега, но этому коллеге сейчас абсолютно до лампочки. Он пользуется моментом, пользуется подавленностью. ⠀⠀Вопрос отпадает сам собой, как только сухие губы касаются его, Женькиных, шрамов. Сердце замирает, дышать страшно: вдруг спугнет? Ладонь зарывается в копну волос Козырева прежде, чем сам Женя успевает это осознать, и на затылок давит. Козырева будто током прошибает, когда он чувствует холодную руку на своей голове. Он ожидает услышать ругань в свою сторону и почувствовать, как его лицом прикладывают о пол, ломая нос, но слышит только хриплый голос. — Можно? — Жене слышать ответ страшно. Может Валера еще не простил за уход несколько лет назад? Боков бы не простил. Нет, он не гей, он просто до беспамятства любит своего друга, который ему вовсе не друг. Он не гей, просто нравится трахаться с Козыревым, потому что он знает, как нравится Жене. — Спрашиваешь, можно ли? Просто делай, Жень. — Он шепчет это прямо в шею Бокова, обжигая своим дыханием и мажет сухими губами. ⠀⠀От Козырева пахнет потом, гарью, водкой и болотом. Бокову это нравится. Как же сильно ему это нравится. И поэтому он не торопится. Соскучился. Бережно в памяти запечатывает этот момент. Скользит ладонью к шее и прижимает холодные пальцы к разгоряченной коже, шумно выдыхая. — Посмотри на меня, — Просит, нет, умоляет. На теле чувствует тепло от поцелуев Козырева. Почти четыре года искал ему подобных. Кучерявых, чтобы глаза были цвета свежескошенной травы, голос с хрипотцой. Нет больше таких. Наверное, оно и хорошо, что нет подобных Валере. Открыться еще кому-то Боков просто не смог бы. Кто ж еще такое быдло терпеть станет? Никто не станет. — Ну же, — За подбородок поднимает, пальцами крепко обхватывая. — Валер. ⠀⠀Прямо в губы выдыхает и, наконец, целует. Совсем по-мальчишечьи, будто забыл, как это делается. Прижимается своими сухими и тело дрожь пробивает. Вот как это ощущаться должно. Словно кислородную маску надеть во время падения с большой высоты. Охуенно. Это должно быть охуенно и никак иначе. Свободной рукой бесцеремонно лезет под Валерину рубашку и ногтями царапает бархатную кожу. — Ты невозможный, знаешь? — Хрипит, лбом ко лбу прижимаясь. — Я так ждал этого, — Козырев шумно тянет воздух и кончиками пальцев скользит по животу Жени. — Забираешься снова под кожу. К самому, сука, сердцу. Оно без тебя совсем зачахло. ⠀⠀Все мысли отошли на второй план, в голове лишь сухие и потрескавшиеся губы Жени, его руки под своей рубашкой, блять, его руки такие холодные, родные и желанные. У Валеры табун мурашек по телу, температура поднялась, будто он выпил бутылку крепкого коньяка. Дыхание перехватывает, в груди тепло растекается. Губы помнят этот сладкий вкус, сейчас он с примесью солоноватости. Это даже лучше. И Женя целует в ответ, касаясь чужого языка своим, ведет кончиком вдоль кромки зубов, лижет нижнюю губу и тут же прикусывает, издавая глухой стон. Это настолько родное, привычное, что сводит фаланги пальцев от такого Валеры. — Забираюсь тебе под кожу, — Улыбается и вновь целует. Свист холодильника и мерзкая жужжащая муха больше имеют никакого значения для Бокова. Он садится вплотную: тело к телу, ни сантиметра между ними. И целует, кусает, зализывает. До беспамятства. Захлебывается от переизбытка эмоций, но не останавливается. Нельзя. Иначе он пропадет окончательно и бесповоротно. Шарит ладонями под рубашкой, чуть ли не рвет ее. Расстегивает дрожащими руками пуговицы, это занимает целую вечность для Жени. Стягивает с плеч и откидывает подальше, ладони прижимая к лопаткам. — Твою мать, — Сипит в Валерин рот и жмурит глаза от стрельнувшей боли под ребрами. Валера вздрагивает и аккуратно гладит ребра Жени, стараясь успокоить боль. — Блять, осторожнее. Не напрягайся сейчас сильно, развалишься ещё. — Сарказм в такой момент звучит инородно, не хватает, чтобы Женя его нахуй послал, как обычно. Температура тела повышается, дрожь почти ушла, а руки уже смелее блуждают по телу Бокова. ⠀⠀Сейчас это больше похоже на сон, который прервется через пару секунд, и Валера вновь окажется в своей холодной квартире один. Но если это сон, то пусть он останется в нем навечно. Женя сам желает его, проявляет инициативу. — Забыл спросить следователя прокуратуры как мне напрягаться, ага, — Закатил глаза, закусывая губу, которая предательски начала изгибаться в улыбке. ⠀⠀Душа наизнанку вывернута и Бокова это пугает. За этот вечер Валере он показал больше, чем за всю свою жизнь хотя бы одной живой душе. ⠀⠀На Козыреве соблазнительно висит галстук, и Женя наматывает его на кулак, притягивая к себе ближе. Поцелуй отравляет сознание с каждой секундой все сильнее. Жить от этого хочется. — Обожди, — Тратит много сил, чтобы сказать это, и мутным взглядом смотрит на красные губы. — Может на диван? Холодно и твердо как-то, — Кивает головой на открытое окно и встает, сразу же оседая на диван: ноги не держат. — И водки, если можно. ⠀⠀«Тебя» остается непроизнесенным. Надеется, что это и так понятно. — Водки? Даже сейчас себе не изменяешь. — Ослабляет свой галстук, тянется к рядом стоящей бутылке и обращает свой взгляд на Женю. — Тебе прям с горла? ⠀⠀Красные глаза поднимает на Валеру. Смотрит внимательно. Каждое движение выслеживает. И судьбу благодарит, мол, спасибо, что дала шанс на спасение. Его личное, мать твою, спасение. Не пропащая душа он, получается. — Хуйню не спрашивай, — Тянет руку к бутылке, забирая ее и сразу делая три больших глотка. Бог любит троицу. Бог любит мучения. Ну, что, достаточно Боков намучался? Морщится от жжения во рту и на губах, а после улыбку идиотскую растягивает. — Ты такая сука, Козырев. По-хорошему сука. Невозможный, блять, — Нагибается, бутылку на пол ставит и смотрит выжидающе. ⠀⠀Хмыкает, пьяными глазами рассматривая мужчину перед собой. Без рубашки Валере идёт больше. Без Бокова ему не идет совсем. Искринка в глазах, местами в волосах седина, морщинки в углах глаз и эта охуительная улыбка. Какой же Козырев невозможный. Скользит глазами ниже и смотрит на чуть впалый живот. Если бы Боков не знал, что Валера изводит тебя физическими нагрузками, то подумал бы, что тот совсем хилый. Но нет. Крепкий, накаченный. Любимый, в конце концов. И эта мысль прошибает насквозь жаром. ⠀⠀Валера растягивает губы в ухмылке, затем облизывая их. Раздражает сухость, а убрать её может только Женя. Так чего же не уберёт? Он хватает бутылку водки и делает один большой глоток, не жалея себя. Сейчас можно. — Что мы сейчас делаем, а? — Слизывает каплю водки с губ и языком щёку изнутри толкает. — Не молчи только, прошу тебя. ⠀⠀Козырев пьяным взглядом смотрим. Облизывает свои губы и улыбается. Перед ним сейчас его личный ад и рай в одном лице. — Сука, это ебаный пиздец, — И вновь целует, наклоняясь и опираясь рукой о спинку дивана. Целует так, чтобы у обоих не было возможности вдохнуть и каплю воздуха. Рукой настойчиво прижимает голову Бокова к себе, не давая отстраниться. — Как и всегда, — Подмигивает и едва ли не вгрызается в чужие губы. Даже не думает отстраняться. Холодными ладонями ведет по шее, спускается ниже и пальцами сжимает ребра. Пальцами большими оглаживает выпирающие кости. ⠀⠀Растворяется в нем. Пустота в груди затягивается. Ее Козырев зализывает, вылечивая своими губами и языком во рту Жени. А ему и нравится. Мажет губами по щеке и кусает, закрывая глаза. Зацеловывает шею, не боясь оставить метки. Абсолютно все равно сейчас на это. Они потом придумают, что с этим делать. ⠀⠀По телу пробегает жар и мурашки от прикосновений Жени. Блять, как до невозможного приятно чувствовать его руки на себе, оба слишком долго этого ждали. Козырева будто током прошибает, он зализывает ранки на губах Бокова и, тяжело дыша, слышит едва различимый шепот. — Останови меня, блять, — Хрипит в изгиб Козыревской шеи и рычит, прижимая к себе теснее. — Остановить тебя? Хуйню не неси, если не хочешь остаться с проломленным черепом, — Оба знают, что ни за что не остановятся. У обоих глаза пьяные, и не только от алкоголя, у обоих руки дрожат от желания большего. И кто посмеет остановиться? О таком думать невозможно. Козырев губами спускается ниже и целует шею Бокова, чувствуя привкус пота, но ему сейчас все равно, это, наоборот, больше возбуждает. Кусает, оттягивая кожу и оставляя маленькие следы, не боясь того, что оттолкнут. — Не пизди, — Знает, что не ударит. Потому что Козырев не животное. Потому что моралист до кончиков волос. Потому что Козырев всегда верит в лучшее. ⠀⠀На выдохе едва различимо хрипит «блядство» и в волосы пальцами зарывается. Тело горит от касаний и поцелуев. Ему хорошо, но катастрофически мало. Мало Валеры. Мало одних поцелуев. Мало. Мало. Мало. Свободной рукой скользит вдоль торса, царапает косые мышцы живота и расстегивает пуговку брюк, настойчиво снимая их с Козырева. Ведет по бедру и сжимает до побелевших костяшек. — Валер, — В глазах все плывет, голова кружится. — Я скучал. — Я тоже, Жень, безумно. — Кусает его губу, оттягивая на себя и тут же зализывает её. Так меньше боли. А сердцу благодаря Валере менее больно? Валера надеется, что да. Валера хочет этого не меньше, чем Женю сейчас. ⠀⠀Дотронуться до души. Расцеловать каждый миллиметр тела. Найти все новые шрамы. Любить. Вылизать, до самых костей, а потом как верная собака и косточки все сгрызть. Ничего не оставить кому-то другому. Проходили. Это не животное, это родное и до ужаса любимое. Он скучал до сжатых зубов по ночам и лопнувших капилляров в глазах от количества выпитой водки за все эти годы. Отчаянность, которая сейчас заставляет терять контроль и закрывать глаза на все то здравое, что еще отголоском в голове кричит «остановись, будет больнее», пеленой из страха накрывает. Боится доломать, но остановиться точно не готов. Слишком долго ждал, пытаясь забыть и забыться. Убеждал себя, что чуда не будет, что вообще все это выдумал. Выдумал кареглазого следователя из Ростова, который не скупился на грубость каждый день и кроме водки не ел ничего на завтрак. Лучший способ излечить себя — заставить поверить в менее деструктивные вещи. ⠀⠀И Валера нашел их в обозначении Жени как части дела. Страшного, холодящего душу своими деталями дела, которое они закрыли против воли Ростовского следователя, повесив на беднягу мальчишку. Но всё горит синим пламенем, возвращаясь также быстро, как и закончилось тогда, будто и не было всех этих лет. Всё, что он себе придумал, рушится за секунду, и сейчас он слишком раздавлен, чтобы продолжать держаться за собственную легенду. Голова кружится и слёзы наворачиваются на глазах, когда Валера признает насколько нуждается в этом грубом следователе под собой. С собачьей верностью, буквально льющейся из него через край, он коротко целует Бокова, опускаясь на колени. ⠀⠀Тишина давит на барабанные перепонки Жени похлеще водки на пустой желудок. В голове ни единой мысли о том, как и чем ее заполнить. Лишь рефлекторные болезненные вздохи, когда чужие горячие руки в очередной раз касаются расплывшихся по всему телу синяков, эхом от стен отражаются, напоминая, что он все еще жив и чувствует. — Ты меня вдребезги разобьешь, — Совсем тихо и хрипло говорит, с болью в глазах смотря на Валеру у своих ног. — Я пытаюсь починить. ⠀⠀Валера не починит, не сможет. Женя не телевизор, который перестал показывать картинку и даже не альбом с фотографиями, у которого оторвалась картонная корочка. Но Валера настойчиво тянет грязные штанины вниз, а Боков садится удобнее, если это вообще возможно, когда у тебя, кажется, сломано пару ребер. Нет ничего невозможного, поэтому он искренне верит, что привыкнет к этой боли. Перед глазами мелькают картинки: Наташа, дети, его лицо, Валера, конюх, дети, дети, толпа. — Я не могу, нет, — Пытается встать, но сильные руки Валеры толкают ослабевшее тело обратно и прижимают к дивану. — Тише-тише, все закончилось, — В этот раз точно закончилось, думает про себя Валера, пока ложится горячей щетинистой щекой на холодное бедро и оставляет там же влажный поцелуй. Чудесно было бы, если бы они оба не думали хотя бы до утра. Если остановиться сейчас — мысли сожрут заживо. Они держатся чтобы не сойти с ума или друг для друга? ⠀⠀Один вопрос на двоих в комнате с пищащим холодильником остается не озвученным. — Перестань, пожалуйста. — Давай только мой рот будет открыт? ⠀⠀Нет сил спорить, он подчиняется. Расслабляется настолько, насколько позволяет перебитое тело, изнутри металлические прутья протыкают ноющую мышцу под названием сердце. Он должен выдохнуть, хотя бы ради Валеры. ⠀⠀Последнее, о чем он вообще думает — это неправильность, камнем оседающая на язык. ⠀⠀Ему нужно бы сейчас почувствовать то самое светлое, чем именуют красавицу любовь, нежностью зацеловывающую низ живота. Ему это нужно. Прямо как обещания о прекрасном далеке на завтрак. ⠀⠀Язык мажет там, где он хотел его почувствовать в самые холодные вечера, и Бокова подбрасывает вверх. Задыхается и тонет в своей боли, запуская необратимый ход мыслей: всем остальным тоже было больно, намного больнее. ⠀⠀Боже, такой ненавистный, но нужный сейчас, за что же ты, ублюдок, их всех так ненавидишь, калеча жизни? Ответа нет, зато есть слишком реальный крик Наташи. То, с какой яростью она бросилась на этого монстра еще долго будет всплывать в памяти. ⠀⠀Они все монстры, все они виноваты. Глупые теории в самом начале, попытка подогнать под статистику. Угробили невиновных, праздновали, напиваясь до потери памяти и нового конфликта. Права тогда была Наташа, что назвала Бокова мудаком. — Я не могу, — Зажмуривает глаза и встает, поправляя на себе рубашку. — Я не могу не думать, ты видишь, что мы сделали? Сколько мы упустили, позволив водить себя за нос? Мы виноваты. Я виноват. — Давай не будем сейчас об этом, — Слышится тихое с пола, и Боков вскипает по новой. — Не будем, блять? Ты серьезно или уже забыл? — Крик режет по ушам, заставляя морщиться и сжимать избитые пальцы в кулаки. — Мы уже ничего не исправим, даже если сильно захотим. Ты не вернешь к жизни умерших. ⠀⠀Бокова эти слова холодят изнутри. Он не понимает и не хочет этого понимать. Выпивает водку прямо из горла и на автомате закуривает, откидывая коробок спичек. Не может человек так быстро прийти в себя после пережитого. Злится, что Валера сильнее или хотя бы пытается таким показаться. — Бросай пить на голодный желудок, — Валера забирает из рук бутылку и закрывает. — Тебя, блять, забыл спросить, — Слишком грубо, но по другому просто не может, возможно, что на утро, если оно наступит, а оно наступит, пожалеет об этом. — Не тебе одному тяжело, но надо как-то жить дальше. Мы сделали все, что смогли. Да, криво, да, наломали дров, но теперь то что? ⠀⠀Боков правда понимает, что надо как-то жить дальше. Чувствует, что до конца жизни не отделается от вины. Он смотрит на Валеру. Тот, сидя на полу, выглядит разбитым. Можно ли потерять то, чего у тебя никогда не было? — Ты… Я, — Тихо начинает Валера, подбирая слова. — Я знаю, что не в праве тебе это говорить и уж тем более просить, но, пожалуйста, не тебе одному плохо, мне это нужно. — Помнишь, как она кричала? — Такое не забывается, — Козыреву не нужно пояснять о ком речь, он прекрасно знает. — А что там было? — Я видел, Жень, я был там с тобой, — Тянет Бокова на диван, помогая сесть. — Что за пиздец, — Женя закрывает лицо руками и шумно вдыхает носом, облизывая пересохшие губы. — Полный пиздец, — Валера целует руки, отнимая их от лица. Слова бесполезны, его не привести в чувство, слишком уж тяжелый Боков человек для Валериного понимания. — Я был ужасен. — Это твоя работа. — Делал жуткие вещи. — Похуй, мы все делали. — Я… — Помолчи и дай мне закончить. ⠀⠀Валера ложится рядом, как можно ближе, но чтобы не навредить. Гладит со всей присущей себе нежностью и мягкостью по голове, шее, ногам, там, куда руки могут дотянуться, лишь бы не затрагивать свежие раны. Целует, словно в последний раз. И ему бы правда понять, что это последняя их ночь, которая не перетечет в утро с объятиями и чашкой кофе. ⠀⠀Не будет прекрасного далека от которого зубы уже сводит, а только горечь вперемешку с родной тоской по живому и любимому, которую продолжат запивать водкой и закуривать сигаретами, наполняя себя до краев осознанием несбывшейся детской мечты о жизни со своими человеком. ⠀⠀Боков слабеет, неоткуда больше взять сил, чтобы подрываться второй раз. Сейчас он хочет поверить, что заслужил. Поверить, что исправлять больше нечего. Он закрывает глаза и сосредотачивается на прикосновениях. Ощущения становятся ярче, его руки везде, губы мажут от кончика уха вниз по шее. Температура поднимается и не понять от чего именно: от водки или от горячего дыхания. ⠀⠀Валере нравится такая потерянность Бокова, он выдыхает, чувствуя, как Женя расслабился. Значит все правильно, так, как и должно быть. Лечит не время, а люди рядом. Поэтому Козырев держит его голову, словно это самый дорогой бриллиант, возможно так оно и есть, и целует. От подбородка и выше, не так мягко, как мог бы. Сбивается, когда чувствует руки на своей спине. Галстук все еще болтается на шее и Женя, цепляясь за него, тянет Валеру назад, поднимая к своему лицу. — Не думаю, что мы можем сейчас это сделать. — Замолчи, — Валера не даст снова испортить момент. Стягивает с Бокова штаны и расстегивает свои. Он не думает, просто делает. ⠀⠀Боль утихла. Временно, конечно, но ему хватит. Они впервые настолько голые друг перед другом. Раньше их секс больше походил на драку, где каждый бьется во имя чего-то неизведанного и великого. Было не до разговоров и раздеваний. Валера соглашался на то, что мог ему дать Женя, не смея просить о большем, не говорил о любви и избитое «я буду ждать столько, сколько понадобится». ⠀⠀Жестокая правда в том, что он не дождется и он не готов сегодняшней ночью это принять. Никогда не будет готов. Но это будет потом, а пока что он укутывается в их интимность, как в самое теплое одеяло зимним вечером. Валера садится на чужие колени и осторожно целует, слизывая всю израненную душу. ⠀⠀Женя зарывается пальцами в волосы и прижимает ближе, безмолвно прося не осторожничать, не сахарный ведь. Козырев понимает намек, ведет рукой вниз, забираясь под белье, и мнет бедра. Оба торопятся, боясь, что затишье долго не продлится. Кто-то снова начнет думать, отталкивать и ругаться. ⠀⠀Боков ведет рукой по бедру выше и пугливо сжимает. Валера вздрагивает, разрывая поцелуй. Кровь приливает к щекам. Женя обхватывает пульсирующий член и с восхищением смотрит за реакцией. Валера в замешательстве, ему одновременно хорошо и страшно, что сейчас все закончится, так и не успев начаться. Впервые он трогает его так. ⠀⠀Козырев делает тоже самое, прижимаясь к чужим губам. Слишком сильно смущает смотреть в глаза друг другу. Движения не медленные и не быстрые. Это не про грубость, не про отдает и берет. Это про личное и важное. Валера задыхается, его слегка потряхивает, хочется свести ноги. Вторая рука Жени держит за поясницу и это так по-родному, что он стонет, немного прогибаясь. — Блять, — Боков останавливается на секунду и сильнее сжимает ладонь. ⠀⠀Вопрос «Ты близко?» спустя пару минут Валера проглатывает вместе с мычанием, чувствуя, как Женя ускоряется и следует за ним. Они сталкиваются лбами, горячие и мокрые, дышат друг другу в губы. Валера роняет голову на плечо и кусает за шею. Напряжение внизу тугим узлом затягивается, он должен сделать это первым, чтобы Женя не вздумал стесняться. В следующий раз он заставит его кончить раньше себя. Обязательно заставит. Он отпускает себя, тихо шепча куда то в ключицы «еще немного». Живот и затекшие ноги пробирает судорогами, когда белесая жидкость пачкает плоский Женин живот. Еще несколько прошибающих насквозь движений и они останавливаются. ⠀⠀Валера приходит в себя, понимая, что влажная Женина рука обхватила его собственную и направляет дальше. Он смыкает ладонь сильнее, набирая прежний темп. Чувствует сбитое дыхание на шее и надеется, что в следующий раз все повторится. Боков дергается, хватаясь за спину и прижимая к себе теснее. Валера хочет отстранится, чтобы в памяти остался такой Женя: расслабленный, разбитый и возбужденный, но боится все испортить. ⠀⠀Он доводит его до разрядки меньше, чем через минуту, покрывая медовые плечи россыпью поцелуев. Боков был тихим, но дышит как после марафона. Обоим сейчас неловко, Валера слезает с Жени и садится на другой край дивана, цепляя с пола свою рубашку, сразу же надевая ее. — Тебе дать полотенце? — Тихо и хрипло, но достаточно, чтобы его услышали. ⠀⠀Женя медленно поворачивает лежащую на спинке дивана голову в его сторону. Смотрит так спокойно, пока Валера нервничает. Что-то в его мыслях изменилось, щелкнуло, больше не хочется сбежать. Не хочется думать о том, что кто-то увидит. Пусть горит синим пламенем. — Почему спокойный такой? ⠀⠀Неожиданно для себя самого Боков понимает, что все это время он думал только о себе. Его собственная драма так поглотила, что он даже не подумал о другом человеке. Человеке, чью улыбку он узнает из тысячи. Человеке, чей голос он вспоминал, пока пытался начать все с самого начала вдали. Валера почему то все еще рядом, здесь, сидит в метре от него и облизывает опухшие от поцелуев губы. — Я должен извиниться. — Ой, блять, закройся, — Валера резко поднимается и надевает остальные вещи, кидая в Бокова его рубашку и штаны. Ему до лампочки сейчас на грязное тело, он подумает об этом потом. — Должен, не должен, мне вообще плевать. Я ничего от тебя не жду, просто если ты перестанешь делать вид, что это нужно мне одному, всем станет легче. ⠀⠀Он даже не смотрит сейчас на Женю. Замолкает, двигая ближе к дивану таз с водой и полотенцем, обдумывая слова. Тишина снова давит на обоих, Валера тяжело выдыхает, пока застегивает пуговку под воротом своей рубашки. — Только вот смысла в этом мало, — Продолжает, собравшись с мыслями. — Нас скоро опять раскидает по всему союзу, так что без разницы, что ты там должен. ⠀⠀Валера искренне радуется тому, что у него диван стоит на более менее просторной кухне, потому что Боков остается в поле зрения. Делает бутерброды и крепкий сладкий чай, убирая осточертевшую водку подальше в морозилку. ⠀⠀Боков думает, что Валера прав. Дело закрыто, они разъедутся по разным городам и никогда больше не пересекутся, но это случится не сразу, если только Боков в ближайшие дни не напишет рапорт о собственном выходе до решения суда. О нем и так узнает: из каждого утюга об этом будут говорить. Боков одевается и с трудом садится за стол, тихо продолжая: — Я серьезно, Валер. Я хочу извиниться, я вел себя как мудак. — Ты и есть мудак, тебе по профессии положено, — Усмехается Валера. — Не смешно, я пытаюсь хоть раз по-человечески поступить. ⠀⠀Валера вздыхает и выжидающе смотрит в карие глаза напротив, скрещивая руки на груди. — Жень, что ты хочешь, а? Я же прекрасно понимаю, что ты вот это вот, — Он кивает головой в сторону дивана позади Бокова. — Не примешь до конца. Я устал и смирился. — Так и что теперь? — Женя следит за тем, как Валера ставит на стол кружки и тарелку с бутербродами, метнув бровью, мол, «серьезно?». — Да ничего, живи себе спокойно, работай, — Делает несколько глотков чая из своей кружки и достает из кармана сигареты, подкуриваясь. Дым, наполняющий легкие, отрезвляет своей терпкостью, и он мычит, словно что-то вспомнил. — Я, кстати, подумал над твоими словами. Наши косяки можно исправить только дальнейшей работой. Обдумать все ошибки и больше не допускать их. Продолжать ловить этих зверей. — Я не понимаю, тебе совсем похуй? — Женя отмирает, кричать уже нет сил, поэтому он просто зло смотрит на Валеру, заставляя себя отпить чай. — Мне не похуй, Жень, — Смотрит в пустую кружку и задается одним единственным вопросом: что сказать человеку, которого ты любишь, но потерял при этом надежду? — Мне кажется, что больше всех не похуй. Я устал думать о том, где ты, с кем ты, что ты чувствуешь. Не могу больше. Выпей чай и поедем чинить тебя в больницу. — Я не хочу никуда ехать, все в порядке, — Он разочарованно откидывается на спинку стула и кривится от боли в ребрах. — Ты разваливаешься на части, не неси хуйню. — Я здесь скорее всего до суда, не хочешь это обсудить? — Нет, не хочу, — Валера истощен слишком сильно, он ставит точку в этом разговоре, когда встает и ставит пустую кружку в раковину, обещая себе завтра ее помыть, а потом уходит в комнату, хлопая дверью. ⠀⠀Женя остается наедине со своими мыслями, кричащими, что это конец. Валера только что перечеркнул всю решимость остаться навсегда в этой небольшой квартирке с отвратительно мигающей лампочкой и жужжащим холодильником. Утро не застанет их двоих в одной кровати, прижимающихся друг к другу, и солнце не оближет сплетенные руки кровавым закатом. Жене больше не надо думать о том, как принять себя, потому что принимать больше нечего. Он обязательно станет нормальным, как завещала его мать. Найдет жену, заведет детей, он правда постарается. Пропадет со всех радаров и не будет искать случайных дел с Валерой, чтобы был повод увидеться, еще раз надышаться и прикоснуться. ⠀⠀Боков аккуратно прикрывает за собой входную дверь, оставляя после себя лишь конверт с письмом, а рядом листок с рапортом. Уходить не страшно. Страшно становится в своей пустой квартире, когда он собирает вещи. Страшно становится в аэропорту, когда он ждет свой рейс до Ростова. Страшно становится, когда телефон в его кабинете разрывается уже третий час. ⠀⠀Валера просыпается на рассвете и находит на столе письмо. Сердце пропускает удар. ⠀⠀Слишком знакомо, они уже проходили через это. «Мы встретимся в феврале тридцатого, когда научимся жить друг без друга. Я не могу остаться зная, что тебе это стоит поперек горла. Ты сейчас наверняка закатишь глаза и попытаешься возразить, не делай этого, мы оба в курсе, что это будет попыткой соврать. Пытаюсь быть честным. Хотя бы с собой. Ты прав, когда говоришь, что я не приму то, что между нами, но я пытался. Все это время пытался, искал ответы на вопросы и разочаровывался, когда не находил их. Ты показал мне, что греет другим кровь. Думаю, мне очень многим вещам нужно будет у тебя научиться. У нас не было шансов, ты это знаешь, но, черт возьми, спасибо. Не надо меня искать, прошу. Мне снова не хватило смелости сказать тебе все это в лицо, потому что я бы просто не смог тогда уйти. За моей спиной слишком много неудач, но ты не одна из них, хотя это уже как посмотреть. На листке рапорт, меня не будет на суде, нужна лишь твоя подпись. Будь счастлив и помни, что счастье приходит со временем.» ⠀⠀Женя наврал, когда писал, что они встретятся, и проблема не в несуществующей дате.