We are tragically meant to be

"Во сне он выглядит мягче". Думает Хоук. Кончики его пальцев мягко проводят по изгибу скулы Тима, на том месте, где обычно находится дужка от темных очков, ощущается небольшая выемка. Он не думал, что это возможно, потому вокруг Тима всегда такая мягкая, спокойная и чистая аура, почти щенячья, которая делает его восхитительным, что давало Хоуку еще больше наслаждения развращать этого милашку, скручивать в немыслимой позе и трахать до помутнения рассудка. Заставить его стонать было настолько же захватывающе, как если бы мафия наконец-то поймала своего стукача. В конце - концов, он решает, что дело в отсутствии вины. Теплый солнечный свет, проникающий сквозь прозрачные занавески, танцевал по обнаженному веснушчатому плечу Тима. Хоук проводит кончиком пальца от одной милой темной родинки прямо по его изгибу к другой. Тим слегка сопит во сне, прежде чем снова устроиться, почти инстинктивно потянувшись к мужчине рядом. Когда Тим просыпается, он чувствует душевные метания от тяжести своих предполагаемых моральных грехов. Конечно, он стал лучше это скрывать - улыбки стали менее натянутыми, менее наивными - что не дает ему покоя. Он изо всех сил старается для себя или для Хоука, а может быть для своего Бога, кто знает - вести себя так, как будто он его не волнует, словно он спокоен и не борется сам с собой, своим истинным «Я», не скрывая и части этого. У Хоука было больше практики для совершенствования своей защитной стены. Однако, это все равно глубоко ранит. Он не может представить, насколько такой хороший и светлый человек, как Тим, действительно может справляться со своей болью. Возможно, он должен был позволить ему раскрыть секрет, который он понял сквозь года - как бы смешно или грустно это не звучало, но есть разные виды ванных комнат: общественные, которые предназначены для того, чтобы ссать и трахаться, а есть домашние, где ты включаешь погромче воду и рыдаешь от несправедливости его происходящего вокруг, прекрасно понимания, что здесь тебя никто не услышит. Блеск золотого креста Тима отражается на потолке, солнечные лучи теперь перешли на деревянный столб кровати, где мирно висел на тоненькой цепочке некогда надежный талисман молодого мужчины. Сейчас он не свисал с шеи Тима. Это уже стало неким ритуалом - Тим снимает свою одежду по приказу Хоука, бросает ее на пол, а потом делает он то же самое с Хоуком, смотря как тот пытается ровно сложить одежду, не сводя с него глаз. Ожерелье с крестом и очки Тим оставил специально, чтобы его партнер сам смог их снять, когда захочет… Очки осторожно снимаются с красивого лица Тима. Молодой человек слегка моргает, его взгляд становится расфокусированным, но глаза сверкают от удовольствия. Ожерелье с крестом осторожно поднимается над его головой, потому что Хоука не хочется, чтобы Бог был третьей стороной в их интимных отношениях. Мягкий рот Тима - одна их слабостей Хоука, который пытается не накинуться на него с рычанием. Вот почему ему нравится, когда под ним находится Тим; выкрикивая его имя снова и снова, молитвы, клятвы, возможно, это отпущение грехов для них обоих, пока он трахает его; слизывание слюны, которую он использовал, чтобы было легче скользить внутри, но ничего это не сравнится с тем, как он с пошлым звуком заталкивает свой член глубоко в Тима. Восторженное разведение ног его мальчика и требовательное сжатие задницы тоже играют свою роль. Вина больше не липла к его коже, только пот. Но когда он видит, как его Тим жмурится на простынях, прерывисто дышит, потому что не может нормально дышать от такого бешеного темпа, а его руки лежат над головой, сжимая ткань, даже не удосуживаясь потрогать собственный член…. Когда под ним находится его прекрасный Скиппи, такой уязвимый и доверчивый, он не может не чувствовать небольшого противоречия. Это трагедия, что мир не может принять Тима таким, какой он есть. Ему не нравится тот факт, что он понимает, что это чертова Америка, да и весь мир в целом никогда не сможет до конца принять такого человека, как Тим Лафлин. Непринятие самого себя это более легкое бремя, чем отвержение обществом Тима только за то, что тот любит трахаться с мужчиной и за то, что любит Хоука. За его грехи. Хотя, Тим, вероятно, сказал бы, что любит его - наименее греховное времяпровождение, которому он может предаваться. А, может быть, все же большее, даже несмотря на отсутствие телесных жидкостей?… Однако часть его не может не чувствовать легкую радость от того, что больше никто не увидит Тима таким. Никто другой не заслуживает видеть эту мягкость. Не то чтобы он был настолько эгоистичен, чтобы пресытиться этим, поскольку Тим был другого мнения и не считал это чем-то привлекательным. - Ты смотришь. Он переводит взгляд с талии Тима на его лицо и ухмыляется: - Мой мальчик - это прекрасное зрелище перед которым я не могу устоять. Хоук задается вопросом, что бы он сказал, если бы знал, что настоящая причина, по которой он называет его Скиппи, заключается в том, что с самого первого момента, когда он его увидел, склонившегося над стойкой только для того, чтобы заказать обычный стакан молока, он заставил сердце Хоука биться чаще. Зная Тима, это, вероятно, ему бы понравилось. 
 Тим мычит, потирая спросонья глаза. Он не говорит, что они вряд ли снова проснутся вместе, по крайней мере, какое-то время. Хоук обычно встречает утреннее солнце в одиночестве, но это утро он определенно встретит с улыбкой. - Давно ты уже не спишь? - Не особо. Он ведет рукой по бедру Тима, обхватывает его мягкий член и нежные плотные яички, катает их на ладони, трет бархатистую головку члена большим пальцем. Тим судорожно вздыхает, передвигает руку, чтобы схватить Хоука за плечо; темно - карие глаза жгут его. Он чувствует, как член его мальчика начинает крепчать в его хватке, что доставляет ему отдельное удовольствие. Он отпускает член и яйца Тима как только твердый член того прижимает к плоскому мускулистому животу; на кончике головки видно капельку жемчужной смазки. Царапает ногтями бок и низ, ведет пальцами по аппетитной попке и касается нежной дырочки. Его сперма все еще окрашивает розовый пухлый ободок. Его метка на Тима как присвоение себе, как горячие стоны из его рта и выкрик его имени во время секса. Другие после секса с ним сразу мылись и давали Хоука вздохнуть свободно, с Тимом же все было иначе - ему не терпелось снова излиться в это горячее привлекательное нутро, заполнить его своей спермой. Факт того, что это произошло уже не один раз, говорил о том, что все здесь происходящее абсолютно отличалось от его прошлых встреч. - Х-Хоук... Тим мурлыкнул, подставляя задницу под шаловливые пальцы. Два из них проскальзывают в него почти без сопротивления. - И что это такое? - Просто проверяю, ты ли это. Тим усмехнулся и обхватил ладонями скулы Хоука, слегка погладив нижнюю губу. - Не думал, что ты в состоянии делать что-то подобное в такое раннее время. Хоук кусает его за большой палец, словно упрекая за язвительность, и мстительно сгибает пальцы, тыча ими в простату Тима, заставляя того задыхаться от возбуждающих волн удовольствия. - Не волнуйся, Скиппи, я сделаю так, что это утро ты не забудешь еще очень долго. Он высвобождает пальцы и переворачивает Тима на спину, закидывает длинные ноги на свои плечи и вводит свой толстый член в молодого подтянутого мужчину. Чужая дырочка тут же сжимается вокруг него, словно пытаясь затянуть глубже. Хоук поглаживает Тима по щеке. Их губы находятся в нескольких дюймах друг от друга. Они разделяют дыхание, словно существуя в одном ритме, когда Хоук начинает двигать бедрами. Тим смотрит ему в глаза. Каждая эмоция, проскальзывающая между ними, виднеется в темных глубинах напротив. Хоук не может отвести взгляд. Он берет Тима глубоко и медленно, при каждом движении член касался чувствительных мест внутри, заставляя мужчину выгибаться вперед. Хоук не отдает должное мягкости Тима. Он пытается. Он старается не трахать его как животное в гоне или как человека, который может справиться только с жесткими эмоциями, потому что они воспринимают легче, чем что-то другое. Хоук целует Тима, кусает его губы, пока его член входит в горячее нутро, и проводит пальцами по шелковистым волосам. На этот раз он не заглушает стоны Тима, вместо этого он целует его, впитывая их в себя. Желание росло все сильнее. - Кому ты принадлежишь? - спрашивает он. Слова едва слышны за звуками шлепков о кожу Тима. Он звучит менее уверенно, чем накануне ночью, потому что раннее утреннее солнце освещало его полностью, не давая возможности спрятаться в больших ночных тенях. Тим все равно отвечает без колебаний. - Тебе, - выдыхает он, извиваясь под ним и проводя своими руками сверху вниз по позвоночнику Хоука. - Я принадлежу Хоукинс Фуллеру. Хоук зарывается носом в скользкую от пота шею Тима, не давая слезам прорваться наружу. Тим обхватывает его затылок, кричит от всепоглощающего удовольствия и через несколько минут кончает, пачкая их животы вязкой спермой. Хоук следует за ним через край, отмечая Тима своим семенем, содрогаясь всем телом на самом пике страсти. Тим гладит его по затылку, что-то удовлетворенно мыча себе под нос. Он наперед знает слова, которые Хоук не может сказать вслух. Он знает, что Хоук тоже принадлежит Тима Лафлину. Нет никого другого с кем бы он рискнул всем, чтобы хотя бы один день провести вместе.