Капли с глухим стуком разбивались о дно чугунка. Вытянутая рука дрожала от напряжения, но как бы я ни старался, не происходило ровным счетом ни-че-го. Да как же так? Сам ведь видел, ярмарочный колдун делал то же самое. Попробовав еще раз и не добившись ни намека на успех, я отполз назад к стволу векового дуба. Может, подождать пока вода наберется? Колдун из ведра наливал. Подожду, к колодцу все равно не пойдешь — засмеют. Как же, я главное разочарование не только отца, но и деревни.
Они так и говорят уже сколько? Шестнадцать лет. Как в два года вместо того, чтобы засветиться амулет потемнел, так и начали говорить. Я этого, конечно, не помню, но отец столько раз рассказывал эту историю — и что в пояс Главному пришлось кланяться, прощения просить за бездаря, и что корову продал, чтобы с Ведающим расплатиться за испорченный амулет, тут уж грех всех подробностей не знать.
Отца понять можно, мамка как померла в родах, так ее дар к дитятку — мне то есть, и должен был перейти. Но то ли он завернул по пути не туда, то ли засел так глубоко, что и не видно… В общем, лет до шести батька пытался мне мамины книги подсовывать, авось научусь чему, но потом бросил. А книги сжег.
А я, как бы объяснить, дар-то вроде чувствую, клубится он внутри, бурлит, а выйти не может, как ни стараюсь. И сейчас — фокус, что я на ярмарке подглядел, не сложный, его даже станичный колдун смог сделать, а он прямо скажем, не силен, да только у меня и того не выходит. Вода, вместо того, чтобы подняться из чугунка вверх, как я хочу, падает, как и должна. Эх…
Пока размышлял, посудина до краев наполнилась. Ну сейчас-то должно получиться. Снова вытянул руку, растопырил пальцы и начал представлять, как капли отделяются от водного полотна и… лязгнула подкова, чугунок завалился на бок и покатился вниз со склона, да прямо в овраг. А там схрон у парней с деревни — прячут что-то в старом сундуке под колючим кустарником. Хлама-то вокруг много — повозки в том овраге раньше часто разбивались, пока объездной дороги не было, всё ценное уже растащили, так что никто туда и не лезет. Я правда залез однажды, в прошлом году, так меня тогда поколотили, что месяц на правую ногу наступить не мог, а зажила — кривая стала, теперь хромаю. Зато узнал, кто у кузнеца кольчугу с лавки спёр. Но теперь туда точно ни ногой. Ох и достанется от батьки…
— Смотрел бы куда прешь, — крикнул я вдогонку всаднику. Явно издалека, котомки какие — кожаные с серебром, явно не с курицу стоят, пол коровы минимум… А каков конь! Весь черный, а грива в косы плетена. Ай, был бы у меня такой конь, уж я бы…
Всадник меня услышал, остановил коня и медленно повернулся. Глаза какие-то слишком узкие, никогда таких не видал, а нос наоборот огромный, как клюв у ворона. И всё лицо такое… острое что ли, неприятное в общем. В душе робко встрепенулось желание вылить досаду из-за неудачи на случайного встречного, но незнакомец придавил его тяжелым взглядом, у меня аж душа в пятки ушла. Так жутко вдруг стало, будто не на поляне среди дня стою, а ночью на погосте. Чего я, в самом деле, может задумался человек, не заметил. Но мужчина поднял руку и стало понятно — все он видел, более того, понял, чем я занимался, потому что стоило ему сомкнуть веки, как дождевые капли, не дойдя до земли, развернулись и направились вверх. Я застыл с открытым ртом, как деревенский дурачок. Никогда в жизни такого колдовства не видал! Вода, не над крынкой, а вся, сколько видел глаз, поднималась ввысь, в сажени от земли разворачивалась и снова падала, и так пока не закрутилась в причудливую воронку.
— Вы… Вы колдун! Настоящий колдун! Закричал я подпрыгивая. Ноги сами несли меня ближе к творящейся магии. Вот он — сильный, незамутненный Дар! Хотелось разглядеть, потрогать рукой. Восторг распирал меня изнутри, хотелось кричать и плакать или рассмеяться, или… Но стоило мне протянуть руку, как волшебство распалось. Капли на мгновение застыли в воздухе, а затем с оглушительным грохотом, все разом рухнули на землю. Борясь со сковавшим грудь оцепенением, я повернулся к Колдуну. Хотелось сказать, как мне жаль, что я наговорил лишнего и выразить восхищение, но мужчина смотрел на меня все также холодно и решительно, что у меня не хватило духу с ним заговорить.
Он начал первым, бросив скупое:
— Где постоялый двор?
Постоялый двор? Я задумался. Да это же мой! Вернее отца.
— Позвольте вас проводить, господин, — поклонился я, и не дожидаясь ответа бегом направился по знакомой тропинке.
Оставалось только спуститься с холма и за поворотом покажется нужный дом. Конечно можно обойти кругом, по тракту, но так намного дольше. В свое время землю на постройку дома дал деду господин, у которого тот был в услужении. За близостью к дороге и выбрали семейное дело. Доход от постоялого двора был небольшой, но стабильный — раз в неделю по нему в столицу ехали возы с зерном и пивом. Иногда и поинтереснее что-то, тогда большой удачей считалось найти выпавшую из тюка свистульку или гвоздь.
На пороге встречал хмурый отец. Этот высокий, с внушительным разворотом плеч мужчина, был на меня совершенно не похож. Вернее я на него. Мне достались черты матери: тот же вздернутый нос, светлые кудри и слишком хлипкое для парня тело. Не дразни меня все «выродком» обязательно звали бы «девкой». Я сразу же вспомнил о потерянном чугунке и, честно сказать, приготовился наврать с три короба, но батька, увидев, что я не один, встрепенулся, нацепил улыбку и отправился обхаживать гостя. Конечно, не забыв при этом наградить меня суровым взглядом, намекая, что разговор не окончен. А у меня зародилась робкая надежда о том, что мои еженощные молитвы были услышаны, и этот странный путник сможет помочь мне, наконец, овладеть колдовством.
Ох, как я выслуживался, даже самому тошно было, но нужно, во что бы то ни стало, понравиться этому господину. Поэтому я без распоряжения отца достал из сундука льняную скатерть, которую достаем по случаю приезда только самых важных гостей, и обед разогрел в натопленной с утра печи тоже сам, и даже подал к столу, ни разу не уронив многочисленные тарелки. А когда Колдун, так и не представившись, длинными тонкими пальцами разламывал запеченную рыбу, я решился заговорить о своей просьбе. Но стоило мне подойти к столу, как раздалось недовольное:
— Соли мало, принеси еще.
Соли мало? Да он знает, сколько она стоит?! Ему итак посолили больше, чем обычным постояльцам, отец видимо тоже увидел в нем человека важного. Мы сами едим пресно по всем дням, кроме воскресенья, а тут ишь ты. Но молча кивнул, отправился на кухню и с жалобным вздохом отсыпал пару щепотей толченой соли в глубокую деревянную ложку. В конце концов это не большая плата за обучение… главное, чтобы отец не узнал.
Получив щедрое угощение, не входящее в стоимость обеда, колдун кивнул и жестом приказал мне уйти. Как же до него добраться? Совсем не разговорчивый.
Стемнело. Лежа на лавке в своей комнатке без окна, я никак не мог уснуть. Что же делать? Упускать такой шанс попросту глупо. Проворочавшись еще некоторое время я заметил свет, проникающий в щель под дверью. В большой комнате кто-то был. Отец не любитель гулять по ночам, значит это наш загадочный гость. Вот оно! Сейчас.
Я встал и бесшумно ступая босыми ногами по дощатому полу, направился на свет. Колдун сидел за столом и при зажженной свече что-то писал на листе бумаги. Понятно, почему он соли не жалел, если есть деньги на бумагу, найдутся и на все остальное. Сердце кольнула зависть. Я обошел стол и встал так, чтобы мужчина меня заметил. Он поднял взгляд темных глаз и мне захотелось отшатнуться. В полутьме казалось, что это две бездонные ямы затаились в глазницах, только и ждут пока я в них ступлю.
— Ты что-то хотел?
— Я… Ну, — слова застревали в горле, какой же страшный человек, жуть, — Я хотел попросить вас кое о чем.
— Я понял, — сказал он низким, скрипучим, словно сухая ветка на ветру, голосом.
— Да? — и для чего тогда молчал весь день, раз понял, то сразу бы и сказал, согласен научить или нет.
— Конечно. Сложно не заметить, когда кто-то так смотрит.
Поможет или посмеётся? В голове роилась куча мыслей, они жужжали, как дикие пчелы, а я боялся не услышать что-то из сказанного Колдуном. Он подвинулся на лавке и похлопал рядом с собой, приглашая сесть. Я с радостью запрыгнул на нее и замер во внимании, готовясь творить чудеса.
Но вместо колдовских слов или, на худой конец, взмахов руки, мужчина наклонился к моему лицу и, больно сжав подбородок, поцеловал. Что-то я не понял. Он, может, подумал, что я девка? Так надо сказать. Но пока я оторопело размышлял об этом, поцелуй стал уж совсем странным. С удивлением обнаружил чужой язык в своем рту и почувствовал, как сильные руки зарываются в мои волосы, чуть оттягивая и запрокидывая голову назад.
Оторвавшись от моих губ, колдун припал к шее, проводя по ней языком и, кажется, кусая.
— Я, кхм-кхм, — горло внезапно пересохло, — я не девка.
Ну вот, сказал. Сейчас посмеемся и забудем. Колдун и рассмеялся, обдавая жарким дыханием нежную кожу над ключицами, а потом взял да и ответил:
— Я знаю.
И продолжил меня целовать. Что-то… Как-то… Не понял. Пока думал, что еще сказать, с удивлением почувствовал характерный жар внизу живота, в паху напряглось, а я совсем выпал из яви. Мужчина уже распустил шнуровку на рубашке и покрывал поцелуями грудь и живот, а в голове так и не появилось ни одной внятной мысли. Тело разомлело от нежданных и первых в жизни ласк, поэтому, когда колдун отстранился, я не смог сдержать разочарованный вздох.
Мужчина резко втянул воздух, щеки его покраснели, а глаза нездорово блестели. Осенняя ночь казалась невыносимо жаркой, несмотря на давно прогоревшую печь, и в угоду самолюбию взгляд отметил, что колдун дышит так же быстро и тяжело, как я сам.
— Иди спать, — хрипло прошептал он, — завтра, если хочешь, приходи ко мне. Я остановлюсь у вас на три ночи.
Кивнув, отправился в свою постель. Дыхание не успокаивалось, а напряжение, подогреваемое мыслями о незнакомце, становилось только сильнее. Трогать себя было стыдно. Если кто узнает, со мной до конца жизни никто не поздоровается, а это позор. Но желание было настолько сильным, что рука против воли нырнула под пояс штанов.
На следующее утро Колдун ушел в лес. Отец рассказал, что тот в наших краях не просто так, а с заданием. Какое задание батька не запомнил — слова мудреные, но ясно, что дело очень важное. От него же узнал, что гостя зовут Азролан. Красивое имя, никогда такого не слышал.
День прошел в сладкой истоме. Все время прокручивал в голове прошедшую ночь и представлял будущую. Отец не выгнал на день из дома — подумал, что заболел. А я думал, что Азролан, должно быть из столицы, а о ней чего только не говорят, наверное и мужиков там вместо баб целуют.
Только солнце коснулось горизонта, вернулся Колдун. Даже не посмотрев в мою сторону прошел мимо и скрылся за дверью в свою комнату. Что это значит? Не хочет меня видеть, или я взаправду заболел и вчера ночью жарко мне было от горячки, а не от губ этого, начавшего казаться красивым, мужчины?
Расстроенный отправился в свою комнату. Подскакивал на лавке каждый раз, как кто-то проходил вблизи от двери. Казалось, вот-вот он зайдет и объяснит, что произошло и как теперь поступить, или извинится за холодную встречу и снова сожмет в объятиях. Но ничего не происходило. Умаявшись, лег и укрылся тонким шерстяным одеялом так, что виднелись только глаза и вихры светлых волос. Дверь отворилась. Сердце замерло. Но это оказался отец, принесший ужин — пшеничную кашу, тушеный папоротник и ломоть хлеба. Ни разу в жизни, даже в самую тяжелую болезнь, он так обо мне не заботился. Видно, выгляжу правда плохо. Поблагодарив за еду, я сел на кровать и с молитвой приступил к трапезе. Как ни странно, с насыщением пришла и уверенность. Так, дождавшись, пока тяжелый шаги отца затихнут, я отправился в комнату дальше по коридору. Не дав себе шанса передумать, тихонько постучал о косяк. Дверь тут же отворилась.
Азролан встретил меня неожиданной улыбкой.
— Проходи, извини, я работал, здесь беспорядок, — он указал на разбросанные по всей комнате свитки, цветные прозрачные камни и какие-то амулеты.
— Ничего, — смущенно пробормотал я, усаживаясь на освобожденную кровать. В душе всколыхнулась обида, зачем он заставил так долго мучаться в раздумьях, если сейчас улыбается этой кривой, но такой доброжелательной улыбкой. — Мне показалось, вы не хотите меня видеть.
— Когда это? — спросил маг, не выразив тем не менее ни тени удивления.
— Вечером, когда вернулись из… не знаю откуда, но вы на меня даже не посмотрели.
Азролан поморщился, видно претензии не входили в его планы на вечер. Да я и сам не понимал, зачем все это говорю, ведь цель у меня одна — научиться колдовскому ремеслу, а для этого я что угодно сделаю и стерплю. Нужно исправлять ситуацию срочно, пока не послали куда подальше.
— Вчера… мне понравилось, — лицо горело как от крапивы, но это первое, что пришло в голову.
— Я рад, — мужчина снова улыбался. Осторожно, словно боясь испугать, он подошел к кровати, сел рядом, также близко как вчера, и заправил мне за ухо непослушную прядь. То ли от щекотки, то ли от волнения, но это прикосновение показалось таким ярким, что я невольно вскрикнул. Колдун тихо рассмеялся, приподнял мой подбородок кончиками пальцев и, находясь совсем близко, прошептал:
— Сегодня ты, поцелуй меня.
Я тут же подался вперед. Хотелось показать всю свою страсть, весь огонь, пылающий внутри, но получилось только уткнуться в его губы со слишком большой силой, так что мы оба пошатнулись. Какой позор. Но Азролана, кажется, все устроило, он снова смял мои губы, и углубляя поцелуй, потянул меня ближе к себе. Не заметив, как оказался сидящим сверху, я полностью сосредоточился на касаниях губ. Одежда исчезала с наших тел также неуловимо, поэтому, когда руки, с рельефным переплетением мышц, подняли меня и положили на спину, я искренне удивился тому, что мы оба голые. Чего это? Как с бабой это происходит, я слышал, а со мной как? Куда? Страшно и непонятно. Я сжал ноги и попытался прикрыться, но руки были пойманы, подняты над головой и прижаты к резному изголовью кровати, а между бедер вклинилось чужое колено, раздвигая мои ноги в стороны и заставляя тело покрываться красными пятнами от стыда.
— Чш-ш, не бойся, — шептал Колдун, покрывая все, до чего мог дотянуться, короткими, почти невинными поцелуями.
Я откинулся на подушку, закрыл глаза и постарался расслабиться, следуя указаниям мужчины. Напряжение внизу было невыносимым, поэтому, когда мужчина оказался лежащим на мне, я толкнулся вперед и получилось, что потерся пахом о его бедро. Не знаю, что я сделал, но видимо Азролану это понравилось, он глухо застонал и резко опустился вниз. Теперь он поглаживал мою грудь руками, целуя низ живота. Ох, как же это… Стоны срывались с губ. На мгновение промелькнула мысль — что, если отец услышит, но в этот миг Колдун спустился еще ниже и его губы коснулись того, что в целом со ртом никак взаимодействовать не должно было. Это оказалось до невозможного приятно. Я смотрел на движущуюся вверх-вниз голову над моим пахом и, поддавшись спонтанному желанию, погрузил ладонь в длинные темные волосы, чуть надавливая, прося глубже, быстрее…
Напряжение достигло пика и я в ужасе подумал, что нужно как-то предупредить мужчину, что я вот-вот…
— Стой, я сейчас… Я… Агх, так хорошо…
Азролан наоборот ускорился, и как бы я ни старался сдержаться, разрядка скоро наступила и была такой сильной, что мои ноги затряслись, а тело выгнуло дугой.
Маг отстранился. Прислушиваясь к моему быстрому дыханию, опустил руку мне на грудь.
— Я твоё сердце отсюда слышу.
Моих сил хватило только на то, чтобы улыбнуться и в следующее мгновение я уснул.
Проснувшись, увидел Азролана сидящим за столом все над теми же бумагами, которыми занимался, когда я пришел. Пламя свечи дрожало на длинных ресницах, бликами прыгало по впалым щекам.
— Проснулся?
Я вздрогнул от внезапного вопроса, оказалось колдун уже некоторое время с таким же интересом разглядывал меня. Стоило нашим взглядам встретиться, я смутился и уставился в вышитое покрывало.
— Да, я пойду, наверное.
Уже оглядывался в поисках одежды, как раздалось неожиданное:
— Можешь остаться, — на губах мага расцветала улыбка, — хочешь пить?
Дождавшись кивка, он наполнил глиняный стакан водой из кувшина и протянул мне. Холодная жидкость пришлась как нельзя кстати пересохшему горлу.
— Спасибо, — возвращая стакан случайно коснулся пальцев Азролана и невольно вздрогнул. Раздался глухой звук расколовшейся глины, черепки разлетелись по всей комнате. Я испуганно вздохнул, понимая, что от отца влетит не только за стакан, но и чугунок вспомнит и оставленную в лесу в прошлом месяце корзину. Тогда отец кричать не стал, сказал только: «Думал уж не вернешься», но теперь-то точно припомнит.
— Не волнуйся, я починю, — выдернул меня из раздумий Колдун. Он снова прикрыл глаза, как в первую нашу встречу, а я с удивлением смотрел на глиняные осколки, которые сначала мелко задрожали, а затем совершенно невероятным образом стянулись друг к другу, и совсем скоро мне был протянут совершенно целый стакан.
Я увлеченно крутил его в руках, разглядывая. Неглубокие трещины, со временем покрывавшие почти всю посуду, исчезли. Не было и следов недавней поломки. Внезапная боль резко пронзила палец, я тут же сунул его в рот, слизывая выступившую каплю крови.
— Что такое? — взволнованно спросил меня мужчина.
Вытащив палец и убедившись, что кровь больше не идет, ответил:
— Щербинка осталась, я вспомнил, она тут давно. Вечно об нее ранился, когда мыл посуду.
— Ну конечно, этого осколка ведь здесь не было, — мужчина раздраженно передернул плечами. Наверное, подумал, что мне не понравилось его колдовство.
— Это я виноват, нужно было догадаться. Ловко вы это сделали! Он будто еще крепче стал, я бы тоже хотел так научиться!
Ну вот, попросил наконец. Что же он ответит? Но Азролан молчал. Не выдержав, я повторил просьбу:
— Не могли бы вы меня научить?
— Научить чему?
В замешательстве я смотрел, как колдун отворачивается к исписанным бумагам, перекладывает что-то с одного места на другое, но было видно, что на самом деле, он ничем не увлечен и просто избегает смотреть на меня.
— Колдовству, — испугавшись, что он откажет, я зачастил, — знаете, моя мама была настоящей колдуньей, одной из самых сильных в наших краях, но умерла в родах. И родился я, ведь должен же был Дар ко мне перейти? Но колдовать не выходит, вот я и подумал, что просто учителя не было… а теперь вы тут, а я ведь молился, чтобы вы приехали…
Выслушав мою сбивчивую речь Азролан обернулся. Откинувшись в кресле он некоторое время смотрел на меня, а затем сказал:
— А Амулет что?
— Испортился…
— Не мог он испортиться, не ври.
Я промолчал. Не понаслышке знаю, что раз сразу слушать не захотели, то и дальше не услышат. В душе разрасталось раздражение. Казался таким особенным, а на деле он как все! Я опустил глаза в пол и, поднявшись с кровати, направился к двери.
— Погоди, — рукава рубахи коснулась худая ладонь, — Я посмотрю завтра, что можно сделать, хорошо?
Опять этот добрый взгляд. Круги на воде дольше остаются, чем задерживается его настроение. Но глядя на эту улыбку, невозможно было не улыбнуться в ответ. Неужели кто-то в меня поверил? А я говорил! Говорил, что Дар во мне есть, пусть и не виден.
— А вы завтра останетесь дома?
— Останусь.
***
Листья радостно шелестели над головой, солнце грело так сильно — и не скажешь, что осень. Как приятно было лежать в тени раскидистого дуба, уложив голову на чужое плечо. С самого утра Азролан был со мной. Еще лежа в кровати я слышал, как он купил у отца большую порцию печеной картошки с луком, которую мы съели вдвоем, разделив пополам, не далее как час назад. Какая-то необъяснимая сила влекла меня к этому странному мужчине.
— Как хорошо здесь, — прошептал он, щурясь от солнечного луча, пробежавшего по лицу.
— Может, останетесь подольше?
Как мне не хотелось с ним расставаться! И дело не только в уроках, Бог с ними, жил без магии, проживу еще. Вчера мы расстались только с криком петухов, проговорив всю ночь. Так я узнал, что Азролан служит в Королевских войсках, что здесь он оказался случайно — сбился с пути, заметил «аномальный», что бы это ни значило, всплеск магии и решил задержаться посмотреть что к чему, ничего не нашел, поэтому скоро уезжает.
— Не могу, — с грустью сказал он, повернулся и несколько долгих мгновений смотрел на меня, — Эх, забрал бы тебя с собой. Негоже тебе тут сидеть, посмотрел бы мир, отучился бы в Колдовской школе, получился бы из тебя человек.
У меня внутри все застыло, даже сердце не билось. Он возьмет меня с собой? Я увижу столицу? Неужели он думает, что я смогу учиться магии? Как же это… Волнение охватило меня полностью, я не смог ничего ответить мужчине, и просто откинулся на траву, широко улыбаясь и надеясь, что этот суровый и одновременно такой теплый мужчина поймет, как я ему благодарен и без слов. Потому что слов тут недостаточно.
***
Той ночью я снова пришел в его комнату, на этот раз она казалась непривычно пустой. Никаких разбросанных свитков и книг — все убрано в седельные сумки. Завтра мы уезжаем.
Азролан сидел на кровати спиной ко входу и я, подойдя незаметно, обнял его спину и пристроился рядом. Колдун даже не вздрогнул. После его рассказа я стал замечать и постоянно прямую спину, и резкие точные движения не только в магии, но и в быту, чеканный шаг и холодный, расчетливый взгляд. Не укладывалось в голове, как раньше не разглядел в нем военного.
Хотелось отблагодарить этого невероятного человека за веру в меня, за ту ласку, которую в своей жизни я ни от кого не получал. Так что я придвинулся еще ближе и коснулся губами его шеи. Однажды он сделал так мне и это было просто неописуемо приятно. Слух уловил сорвавшийся с губ мужчины рваный выдох. Я все делал правильно.
Осмелев, стал целовать настойчивее, и наконец, Азролан резко развернулся и уронил меня на кровать. Никогда раньше не видел его таким. Глаза казались темнее ночи, я будто плавился под этим взглядом, боясь пошевелиться. Этого и не требовалось, мужчина сам снял меня одежду и, как и прошлой ночью, удерживал руки так сильно, что они начали неметь. Он дышал шумно, тихо говоря что-то на неизвестном мне наречии. Свободная рука блуждала по всему телу, оставляя за собой горящий след. Было так волнительно, так жарко, что в голове, среди опьяненных страстью мыслей, пронеслось удивление — как это постель не загорелась от жара наших тел. Казалось я слышал потрескивание магии вокруг нас, но сосредоточиться не выходило. Азролан немного отстранился, уперевшись рукой в кровать, так что я смог наконец вздохнуть полной грудью, но уже через мгновение, он раздвинул мои ноги, усевшись между ними на колени, и провел рукой по животу вниз, еще ниже и… я, кажется, умер, или был мертв до этого, а теперь воскрес, но после того, как сокрушительной силы чувство стало сходить, я увидел перед глазами расплывающиеся золотые круги и, кажется, даже голоса ангелов расслышал. Полежав рядом с уснувшим магом до петухов, я пополз в свою комнатушку. Сил не было ни на что, так что, порадовавшись тому, что вещи были собраны еще днем, я завалился на лавку и тут же уснул.
***
Проснулся на удивление бодрым, глянул в окно — солнце клонилось к закату, а выехать должны были утром. Наверное, решил меня не будить, зная, что уснул поздно, а в дороге силы будут нужны. Одевшись, вышел в большую комнату. За столом сидел отец, выцарапывая что-то на дощечке, которой вел подсчет доходов и трат.
— Азролан в своей комнате? — спросил я.
Отец раздраженно нахмурился, видимо сбился со счета, затем недоуменно посмотрел на меня, дескать: «А тебе-то что», и ответил невозможное:
— Так уехал он давеча, — увидев мой потрясенный взгляд, пояснил, — еще утром. Оставил сребра сколько мы и за год не зарабатываем, и уехал.
Не может быть. Нет, он бы не оставил меня, он же обещал.
«Наверное, появились дела, он поехал опять в лес померить аронмальную активность или еще что, и сейчас вернется», — думал я по пути в его спальню. Конечно же я был полнейшим дураком. Это понял, когда увидел полное отсутствие его вещей в комнате, как и какой-нибудь объяснительной записки. Зато нашлась монета в выдвижном ящике стола. Золотая.
Горькие слезы жгли глаза, стекали по щекам и противно мочили ворот. Да как он смеет! Я что, баба продажная? Да пусть он подавится своими деньгами! Да чтоб его черти побрали! Да я ему…
Ноги сами понесли меня к злосчастному дубу. Сколько всего произошло под ним. Как много видели эти листья, какие тайны хранили его ветви. Ненавижу Колдуна! И дуб ненавижу! И магию тоже! Ненавижу… Я сидел, обхватив руками колени и опустив лицо. Предательское солнце просто не могло светить так ярко, пока моя душа разрывалась от горя. Но оно светило. И дерево задорно шелестело еще зелеными листьями прямо над моей головой. Не должно оно радоваться этому дню!
Вдруг волос коснулось что-то легкое, почти невесомое. Затем еще одно опустилось на плечо. На мгновение я застыл, затем открыл глаза и увидел, как один за другим, на землю с этого самого дуба падают листья — желтые, совершенно сухие, будто и не зеленели раздражающим пятном мгновение назад. Ничего не понимая, я развернулся и посмотрел на дерево. И лучше бы того не делал, потому что к своему ужасу заметил, как от самых корней по стволу могучего дуба расходится мерзкое темное пятно гнили. Завороженный я смотрел, как постепенно чернеет все дерево, до самых тоненьких веточек, появившихся только этой весной. И вдруг накатило осознание того, что это сделал я!
Больше не было давящего чувства в груди, преследовавшего меня всю жизнь, теперь Дар струился по венам, вместе с кровью наполняя всего меня. Со страхом и отвращением я смотрел на голый, искореженный скелет некогда прекрасного дуба. Вспомнилось, как часто прятался в его тени от неугомонных деревенских ребят, от пугающей грозы и сердитого отца. А теперь ничего, только мертвые, абсолютно мертвые останки. Клянусь, я не хотел этого. Но как такое могло случиться, я никогда не слышал о таком колдовстве… А если бы… Если бы я разозлился не на дерево, а на отца? Умер бы он такой же ужасной смертью? Как, как мне вернуть все назад? Я не хочу этого дара, не хочу этой магии!
— Сынок, я уж не знаю, что у тебя случилось, но ты бы… — голос отца замолк так же внезапно, как и появился. Медленно оглянувшись, я увидел, как тот немигающим взглядом уперся в почерневшее дерево. Медленно и как-то непривычно тяжело он переставлял ноги, подходя ближе и, коснувшись пальцами покрытого дурно пахнущей слизью ствола, шумно вздохнул. Подойдя ближе, я с изумлением заметил, что отец плачет. Он плакал молча, скорбя о чем-то неизвестном, лишь подрагивали плечи да изредка капали на траву слезы. Я не мог узнать в этом слишком старом, слишком слабом и морщинистом мужчине своего бойкого, неунывающего отца с поистине огненным характером.
— Что? — шепотом спросил я, не найдя нужных слов.
— Это ты сделал, да? — также шепотом ответил мне он. Помолчав пару мгновений продолжил, — Мамка твоя здесь похоронена.
— Что? — снова спросил я. Как это похоронена, нет ни надгробия, ничего. Но я и ее места на погосте никогда не видел…
Метания мыслей видимо отразились на моем лице. Отец отвернулся и продолжил глухим и слишком тихим для него голосом:
— Она в Бога не верила, никогда не молилась. Из школы при церкви ушла еще в детстве. Уж как ее ни ругали, как ни били, а все на своем стояла: «Я другое вижу и другое знаю» — говорит. Мы с ней и подружились, когда ребятня ее на погост загнала да не выпускала, я тогда наврал, что в деревне пожар и всех зовут к дому Главного. Ее бы и выжили из села, да только не было больше такой силы Колдуньи. Она легкой рукой лечила то, на что городские лекари говорили «отрежь да выбрось», сколько жизней спасла. Считай, каждая семья ей была обязана. Потом мы поженились и трогать ее совсем перестали, моя семья на хорошем счету была. А когда ты родился…
Отец умолк, взгляд его смотрел в мою сторону, но видел будто бы сквозь, погружаясь в картины прошлого.
— Перед смертью она сказала, чтобы ее тело сожгли, да развеяли на этом холме. Здесь она часто сидела вечерами, готовила сборы и плела венки из трав. Грех это большой, но я сжег ее тело, за что и сам буду в Аду гореть. Не мог не сжечь, она такими глазами на меня смотрела… Синими, как река на глубине, в таких и утонуть можно. Я никогда не мог ей отказать, если она так смотрела, и в тот раз не смог. Развеял прах здесь, в этом самом месте, где сейчас стою, восемнадцать лет назад. Ночью уснуть не мог, а на утро смотрю — дуб. Стоит здесь, будто прадедов видел. Я уж думал с ума сошел, но спросил у людей — «нет, — говорят, — не было дуба» Так я и понял, что это мамка твоя деревом стала. Прямо над домом, приглядывает за нами значит. Ходил сюда часто, спал под листвой. А потом смотрю, ты сюда бегать стал. Ну, думаю, позвала тебя к себе, подскажет, как жить. А теперь…
Молчание затянулось надолго. Я не мог поверить в то, что услышал. Я убил ее во второй раз. Как теперь жить, зная, что я вот так же легко, не задумываясь, могу лишить кого-то жизни.
— Что же теперь делать? — Спросил я, оборачиваясь к отцу.
— Я не знаю, сынок. Я не знаю…
