Пожалуйста, постучись в мою дверь еще раз

                    — Хен, знаешь, я тут подумал, — Чонин поправляет непослушную челку, продолжающую лезть в глаза, и разваливается на одеяле, смотря на звездное небо. — Я думаю, я никогда не влюблюсь. Мне не хочется.       Чонин поворачивает голову к кудрявому брюнету и лучезарно улыбается, а у парня рядом… Мир рушится и трещит по швам.       — Ты уверен, Нини? Может, ты встретишь ещё человека и передумаешь. Всё может быть, тебе же всего пятнадцать…       — Я уверен, Чани-хен, — Чонин продолжает улыбаться и закидывает руки за голову, довольно прищуриваясь. — Это скучно и хлопотно! Я не хочу!       Чан поджимает губы и тоже отворачивается к небу, бездумно всматриваясь в сверкающие звезды.       Они дружат семьями много-много лет, с самого рождения Чонина. В три года Чану показали малыша Нини, и с тех пор это его хвостик, очаровательный, с лисьим прищуром и ярчайшей улыбкой, с самым добрым сердцем, которое Чан когда-либо встречал. Настолько прекрасный, что сердце Чана не могло не отозваться.       Он понял, что влюбился, примерно в возрасте Чонина, и вот уже три года они «дружат-любят». Чонин — дружит, Чан — любит, тихо и смиренно, не хочет нарушать чужое «детство», ждёт, надеясь, что Ян догадается. Ждал. Эти слова раскрошили его изнутри… Не этого он хотел дождаться. Но, видимо, такова судьба.       Чан ни за что не нарушит покой Чонина. И ни за что не оставит. Он просто выбирает быть рядом, так, как Чонину нужно. Даже если это и дружба, которая изрезывает сердце в кровь. Главное, чтобы сердце Чонина было цело.       Так Чан думает несколько лет, продолжая любить дружить. Он смотрит, как Чонин растет, как скулы становятся острее, а взгляд хитрее, как Чонин заканчивает школу, поступает в тот же университет, что и Чан, как он отвергает всех, кто приглашает его в «кино и кафе». А Чан… Чан рядом и временами плачет в подушку темными ночами от тупой безысходности, потому что все ещё хочется по-другому.       Но Бан убеждает себя, что и это пройдёт. Лишь бы Чонин был счастлив.       — Хен, хен! — Чонин разваливается на своей кровати и мило смеется, уворачиваясь от чужого пальца, пытающегося тыкнуть его в ямочку на щеке. — Хен, какие планы на лето?       Чонин только что сдал последний экзамен первого курса и счастливо болтает без умолку, пока Чан пытается соскрести остатки мозгов в своей черепной коробке после сессии. Его вот экзамены размазали.       — Ммм, — Чан мычит что-то и утыкается Чонину в плечо, страдая от жары и усталости. Чонина же, очевидно, распирает счастье.       — А я вот иду на свидание, — Чонин шепчет с хитрым прищуром. — Меня Ихен пригласил.       — И ты согласился? — Чан приподнимает голову и пустым взглядом смотрит на Чонина.       — Ага, решил попробовать, — Ян так просто пожимает плечами. А Чан продолжает смотреть на него неотрывно пустыми глазами. — У меня что-то на лице, хен?       — А? — Чан пару раз моргает, фокусируясь на сверкающем улыбкой Чонине. Отзывается где-то в глубине сердца... Но Ян ждет ответа, поэтому Чан тускло добавляет:        — Ресничка на правой щеке. А ещё знаешь, я, наверное, уеду на все лето. Мама хотела, чтобы мы слетали в Австралию к бабушке. Предлагала мне поехать с ними. И я решил согласиться. Вот.       — Что? — Чонин перестает тереть руками щеки, стараясь стряхнуть несуществующую ресничку. — И ты мне не сказал?! Хен!       Чан усмехается, горько и открыто, отчего у Чонина на лицо ложится тень непонимания и сильной обиды. Чан ему много чего не сказал.       — В общем я пойду, Нини, — Чан слабо улыбается на прощание и покидает комнату, тихо шепча «пока». По голове привычно не треплет, только дверью немного хлопает. Срывается.       Чонин ничего не отвечает, оставаясь в тишине. И одиночестве.       Это первое лето без Чана за всю его жизнь.       Бесконечное лето, в которое им обоим очень больно.       Чонин поначалу пытался писать, но Чан отвечал сухо и не сразу, раня этим. Раня их обоих.       Бан решил «перетерпеть», чтобы все же отпустить. А Чонин не понимал, почему все так. Но места себе не находил. То единственное свидание ничего ему не дало. Было просто «никак». Чонин почему-то все время думал, что Чан бы сделал по-другому, пошутил иначе, а над его бы шуткой точно посмеялся. Так что со всех сторон... Это был "не Чан". И с каждым днем он все больше и больше понимал, что без Чана было плохо.       Очень.       — Чонини, там Чани приехал! — мама кричит это в одно августовское утро, не успевая закончить фразу, а Чонин уже летит по ступенькам дома к дому Бана, настойчиво тарабаня в дверь. Он задыхается, пока ждёт, что ему откроют. И плачет навзрыд, видя перед собой Чана.       В последний раз он так плакал, наверное, только тогда, когда разбил коленки в детстве и проколол шину велосипеда в момент своего падения, потому и боялся идти домой. А Чан гладил по голове, нес в одной руке велосипед, а другой прижимал к себе всхлипывающего Чонина, не переставая улыбаться и убеждать, что всё будет хорошо. Чан тогда и с госпожой Ян сам поговорил, хотя в этом не было необходимости: никто бы Чонина не ругал. Но Чан все равно... Беспокоился. Защищал.       Чонин плачет еще сильнее, вспоминая это. Он боится посмотреть Чану в глаза, боится, что там не будет того, что было с ним рядом всю жизнь.       Но всё же Чонин смаргивает слезы, почувствовав ладонь на макушке. Смотрит на Бана во все блестящие от слез глаза, ищет, пугаясь сильнее. Рассматривает пристально.       Чан не изменился, только глаза… Чонин об этот взгляд спотыкается и почти что падает на землю. Глаза Чана больше не сверкают улыбкой и счастьем, как он привык. Они лишь на мгновение вспыхивают, когда он сталкивается взглядом с Чонином перед собой. А потом вновь черная бездна.       — Привет, Нини, — голос блеклый, весь Чан погасший.       — Хен! — Чонин не выдерживает: с очередной волной подкативших слез бросается ему на шею, обнимая крепко-крепко. — Чан! Я так скучал! Я ужасно сильно скучал!       Слезы с новой силой начинают течь по щекам у Яна, пока он понимает, как в сердце всё взрывается, цветет и горит. И потому он тянется к Чану. Хватается еще крепче, подскакивая от разрывающих на клочки чувств.       — Хен, я не могу без тебя, хен! — Чонин продолжает плакать, громко так, носом шмыгает прямо на ухо. Не отлипает и не отпускает, даже когда Чан тянет его от себя. Вот только Бан всё же сильнее, поэтому отлепить получается, но не до конца. Ян всё равно хватается за рукава футболки. Не отпустит, держится крепко и носом шмыгает, сдерживая икоту от истерики, пока Чан с глупой улыбкой вытирает слезы с его щек, путаясь во все новых и новых мокрых дорожках. — Хен, я больше никогда не смогу без тебя. Пожалуйста…       Чонин не может подобрать слов, продолжая плакать и всхлипывать, опять хватая Бана за одежду и стараясь притянуть к себе. Он никогда не испытывал ничего подобного, и сейчас это чувство, такая сильная влюбленность обрушилась на него, захлестнув с головой. И Чонин не знает, что с ней делать, как подступиться к ней, как уместить в одном маленьком сердце, как не взорваться от ее ошеломительной силы... Поэтому всё, что он может и что знает, — Чана он не отпустит. Но Чан сам подходит, обнимая ещё сильнее. Понимает.       — Нини, — Чан прикрывает глаза, пока внутри всё бурлит лавой. Слезы тоже хотят сорваться с глаз. — Я навсегда твой.       — Честно? — губы дрожат, и вопрос вызывает у Чана улыбку своей наивностью. Чонин не представляет, через что он прошел, да Чан и не расскажет никогда, наверное, не сможет просто и не захочет.       — Честно, — поэтому и отвечает просто, не юлит и не скрывается. И это самый свободный и счастливый вдох за долгие годы.       — Ты мне нравишься, хен, — Чонин обнимает его снова, обвивая шею руками, прикрывает глаза, почувствовав крепкую хватку на талии. Дышит глубоко и пытается обнять еще крепче, вжаться всем телом, чтобы не взорваться от всех чувств к Чану. Перед глазами вся его жизнь — ведь вся она с Чаном, и сейчас это кажется таким простым и обычным, естественным и логичным, но вместе с тем новым, другим. И Чан другой, когда смеется тихо прямо в шею, так близко-близко, впервые гладит поясницу горячими прикосновениями, заставляя мурашки пробежаться по спине, и оставляет мягкий и короткий поцелуй под ухом.       — И ты мне тоже, Нини, — про "любовь" Чан пока молчит, боясь напугать, но Чонин чувствует, что это куда больше, намного больше, чем простое "нравишься". И он приоткрывает рот, чтобы сказать об этом, поделиться мыслями. Чонин когда нервничает вообще ужасно болтливый.       Но еще он довольно сообразительный, поэтому всё же решает промолчать.       Ведь вместо разговоров они могут целоваться.